Пой же, пой. На проклятой гитаре Пальцы пляшут твои вполукруг. Захлебнуться бы в этом угаре, Мой последний, единственный друг… Пой же, пой! В роковом размахе Этих рук роковая беда. Только знаешь, пошли их на хер… Не умру я, мой друг, никогда! Сергей Есенин — Пой же, пой…
2014 Кислая физиономия Горшка нервировала Князя на протяжении тех нескольких дней, которые он регламентировано проводил с ним в течении недели. А это, ни много ни мало, а целых два дня и две ночи. И ладно бы Андрей понимал в чём дело, потому что Михин рот обычно всегда ему сообщал, по какому поводу скандал сегодня, а тут… Вот те нате — хрен в томате, Горшок сидел, как воды в рот набрал, и пыжился… И чего ради спрашивается?! Князь к нему и так, и сяк, и накосяк (не в прямом смысле, что: «на, косяк!»), а тот огрызается и шипит, как зверёныш. Ну, Андрей и рассердился настолько, что, пока в сердцах проталкивался к выходу, нечаянно задел Горшка по ноге. — Давай, бей меня, режь меня, Княже, я всё равно, как чучело, них*я не чувствую, — резко отозвался Миха, а Князь зарычал. — Как ты мне надоел! — воздал руки к небу Андрей, разворачивая Горшка в коляске от себя и толкая вперед, потому что тот раскорячился посреди и без того узкого коридора, где и распускал скверну на всю квартиру! — Ну и вали тогда нахер, раз я тебя достал! — Миха засучил руками, как крыльями. — Ну и свалю! — из прихожки крикнул Князь, сдирая с вешалки верхнюю одежду и гремя ложкой для обуви. Однако миссия оказалась невыполнимой, в результате ложка отправилась в свободный полет, ударившись в итоге о стену, а обувался рычащий Андрей уже в парадной, расшнуривая кроссы и натягивая их на ходу. — Ну и вали! — всё равно достигло его ушей. Достаточно пронзительно воскликнул Мишка. Хлопнула входная дверь, и Горшок остался один-одинёшенек в квартире.***
Вообще-то Князь и так собирался сходить в магазин, просто не успел, точнее не захотел об этом Миху предупредить. Так что свалил он не навсегда, а всего-то до неприметного магазинчика, чтобы один «не мёртвый» анархист-панк-артист с голоду не опух, а то, знаете ли, так и рождаются всякие жуткие сюжеты про съедение мужиками жён, ха! Хотя, чтоб съесть жену, Горшку для начала надо было Олю к себе пригласить. Тот ведь, по-прежнему, вредничал и продолжал ломаться, не желая, чтобы дочь видела его таким. А так как одно цеплялось за другое, то и жену он видеть не особо горел желанием. Это мягко скажем. Причин было много: от справедливого упрека, что он отталкивал упрямо от себя Сашу из-за своей дурости, заканчивая тем, что это Оля нашла его едва живого и вызвала скорую. Она ведь не собиралась приехать так рано. Они созвонились накануне — это да. Это должна была быть их очередная попытка склеить брак ради дочки, но… Не просто не срослось. Горшочек едва не разбился, и, похоже, предпочел бы обратиться в прах, но ему не дали! Впрочем, лезть во всё это Андрей желанием не горел. Хоть он и понимал, что эта ситуация угнетала Миху и весьма сильно, но ему хватало и собственных неразрешенных вопросов, чтоб ещё и в это голову совать, а то оттяпает. Миша сам разберётся с развалившимся браком. Люди расходятся, это нормально. Только вот дети не должны от того страдать. И если Миша вынет глаза из жопы, чтоб посмотреть внимательнее, то будет просто восхитительно. Тогда-то он разглядит, что дочурку отваживать от себя не стоит, а с Ольгой следует сохранить дружеские отношения. Она не пропадёт, ребёнка Миша не бросит. Пока Князь сбегал по ступеням вниз, он искренне и до конца был уверен, что правильно поступил, дав им двоим короткую передышку друг от друга. Он сейчас пройдётся по улице, мозги проветрит, а Миха тоже остынет в одно рыло. Но вот, толкнув тяжелую дверь подъезда, Андрей на секунду приостановился, чтобы с нарастающим сомнением поглядеть наверх. А точно ли Миха захочет остывать?.. Не вскипятится ли ещё сильнее… Например, разлив вино, шагнув в окно?.. Но тут же Князь успокоил себя тем, что шагнуть тому не светит, а чтобы раскорячиться и нормально так убиться с окна или балкона, Горшку придется изрядно попотеть. А пока тот пыжится, Андрей сто раз вернуться успеет. Сплюнув под ноги, Князь пересилил себя таким образом и не стал подниматься обратно. Ни лифтом, ни своими двоими. Ручки от окон вообще были скручены к черту (и хранились на верхней полке, ибо совсем не проветривать — это можно задохнуться к хренам, к тому же, Горшок и гулять-то отказывался, тут же входя в раж! Ну, не хотел он, зараза, чтоб хоть кто-то видел его… таким!), а вина в той квартире не водилось отныне. Успокаивая себя этим, Андрей решил начать воспитывать в Михе критическое мышление. Чтоб он не только Княже «любимого» критиковал, но и подвергал такой же строгой, бл*ть, оценке всё, что выходит из его собственного рта посредством слов. Не мог же Князь начистить рожу инвалиду в воспитательных целях?! Для лучшего, так сказать, усвоения уроков жизни. Тот период, когда Миха пытался убиться, уже, слава матери Анархии, миновал. Горшок согласился с тем, что пора лечиться и браться за это дело всерьёз, чтобы поймать ускользающее, как песок сквозь пальцы, здоровье и запихать его обратно в это бренное тело… Поэтому всю дорогу Андрей давил себя волнением почем зря, но даже, выбирая пельмени, и расплачиваясь за них на кассе, он не мог выкинуть из головы Горшка, который, ну абсолютный же ребёнок… О чём речь! С некоторых пор даже обувь тому подбирали не на шнуровке, а на липучках, потому что у Миши кружилась голова, если он наклонялся вперед и зависал в таком положении. Того времени, чтобы завязать несчастный бантик, покуда похерена мелкая моторика, а перед глазами все плывет, вполне хватило однажды, чтобы Миха кувыркнулся с коляски. А Князь тогда всего на минуту отвернулся, снять его куртку с вешалки. И хотя тем самым он лишь набил себе новую шишку, помощь в зашнуровывании тот, по-прежнему, отказывался принимать. И как потом рассказал Андрею Леха, прыжок этот был отнюдь не первым. Князь видел в этом только ребячество и дуризм, потому предложил найти ботинки на липучке… Тяжеловато было провернуть, такое учитывая то, что в детский мир не возят сорок шестой размер! Но они-таки нашли. Другое дело, как родителям, всё же удалось уговорить того их носить… Видимо, сыграло свою роль то обстоятельство, что отказывающийся практически выходить на улицу Миха, не особо боялся, что кто-то спалит его в таких ботах под покровом ночи. А это единственное время суток, в которое этот вурдалак изредка соглашался высовывать нос на улицу, чтоб подышать и проветриться. Правда, в длинные белые ночи тот принципиально тух в четырех стенах. Но, а когда не тух… Тут Князь вспоминал: «— Я сам!» — вопил Горшок, и как любой приличный малыш, не умеющий ходить, набивал себе шишки. Только разница была в том, что малыши учатся на своих ошибках, в то время, как Мишка упрямо наступал на одни и те же грабли из раза в раз. Всё еще размышляя об этом, почти успокоившийся Андрей ткнул на кнопку, ожидая лифт. Возвращаясь с «добычей» — полным пакетом полуфабрикатов под названием «Радость холостяка», он посчитал, что достаточно промариновал Миху — пора б и воспитательный маневр завершать, а то мало ли, чем такие чудеса на виражах могут кончиться. Оповещать Горшка о своем колдовском возвращении Андрей и не собирался, ни громогласным криком: «А вот он я!», ни «Мясо в здании!», но вот непривычная тишина, царящая в квартире, насторожила. Поэтому, разоблачившись, Князь поторопился пройти в комнату. В спальне Миши не обнаружилось, но это логично, ему тут уже осточертело лежать лёжмя… Вдруг до локаторов Андрея донеслось неясное копошение и крепкий мат с кухни. Князя чутка попустило, и он медленно прошествовал туда, чтобы замереть в дверях, скептично наблюдая, изогнув бровь, за Михой, который наполовину скрылся в морозильной камере. Точнее туда поместилась только его дурная седая башка и плечи, всему остальному всунуться в ледяной ларь мешал намерзший шубой лёд — вполне адекватная физическая реакция на раскрытую дверцу… — Миш, вот объясни мне, ты дурак? — Князь поглядел на часы. — Меня не было пятнадцать минут, что ты устроил? — строго спросил Андрей, вытягивая друга из морозящего «гроба», всегда ж кремации хотел, что нашло, спрашивается… Бес попутал, не иначе. Изо льда в пламень, то бишь наоборот — кидаться удумал! — Остываю, ё-моё, — пробормотал Мишка, стуча зубами и цепляясь упрямо за дверцу. Андрею пришлось его защекотать под мышкой, чтоб Миха заизвивался червяком и разжал подозрительно сильные пальцы. — Ну как, помогло? — даже с интересом уточнил Князь, засовывая в морозилку заместо Горшка пельмени и подмороженные овощи (надо ж хоть че-то полезное есть, кроме полуфабрикатов!), а после закрыл холодильник, чтоб не оттаял и не потёк ещё сильнее после таких крио-спа-процедур. — Да, — прогнусавил Горшок. Ну вот, бл*, теперь его еще от соплей придется лечить. С*ка. То понос, то золотуха. — Пришло озарение? Теперь поделишься, что стряслось? — хотелось добавить «истеричка», но Андрей по-джентельменски благоразумно помалкивал в тряпочку. — Ды я скчю псшке… — так пробубнил Миха, что Андрей лишь в зачатках уловил человеческую речь. Он было испугался, что Миша себе мозг обратно поморозил, и высшая нейронная деятельность коры опять решила: «помирать, так с музыкой», но Горшок продолжил уже членораздельно: — Понимаешь, что она подумает, когда увидит меня таким немощным? Какой я ей пример? Что я теперь для нее могу сделать? На шее не покатаю, даже на руки взять не смогу, а я не хочу, слыш, Андрюха, не хочу, чтобы она меня таким видела! — признался Миша с жалобным вздохом, полным печали. — Миш… Она же твой ребёнок, — подошел к нему Князь, положив руку на худое и твёрдое плечо. — Она тебя любым любит. Дети они же не за что-то тянутся, а просто так, неужели ты думаешь, что дочка поменяет своё к тебе отношение только потому, что папа её пока на себе покатать не может? К тому же, — глаза Андрея хитро сверкнули. — Покатать ты как раз можешь, — и он победно ткнул ему пальцем на острые коленки, продолжив: — И не думай так плохо о детях, Миш, они бескорыстнее всех взрослых, у них нет мотивов, только честные чувства. Когда она вырастет, то все поймет, главное, чтобы ты, папа, был рядом, а не засунул голову в песок, предварительно посыпав пеплом. Думая о своих чувствах и о том, что ты там ей понаприписывал, ты по сути бросил её, даже не спросив, что думает по этому поводу сама Саша. Мих, дети ведь быстро растут… Упустишь момент — уже не поймаешь. И Сашка запомнит тебя трусом! — Князь и сам не заметил, сколько искренности вложил в свои слова. Он не хотел пугать или давить, но поток, сдерживаемых до этого фраз, вырвался из него, размазанный этой дурацкой ситуацией и наконец прозвучавшим от Горшка признанием. Ведь действительно! Даже у него был мотив помогать Горшку. Пусть из лучших побуждений, но эгоистично, наперекор судьбе Андрей хотел вернуть Мишу себе. Как человека, как друга, как музыканта. Целиком, как когда-то было раньше, где их крыло и без сраного герыча от музыки, свободы и любви… И панк-рока, конечно! Тогда Миша ничего не ответил, не стал по обыкновению спорить, но неожиданно посмотрел такими благодарными глазами, что Князь оттаял к нему в этот момент окончательно. Кажется, тогда Андрей начал понимать, про что говорила Агата.***
Когда Андрей пришёл в следующий раз, он был не один. Если уж Миха поделился с ним своими сокровенными страхами-тире-переживаниями, значит, они, как в старые добрые будут делать всё, чтобы с этим безобразием побороться на равных. Вообразив себя тем ещё Рембо, Князь держал за руку улыбающуюся хитро младшую дочурку, потому как Алиска была ближе по возрасту к Сашке, чем Диана, и прикладывал палец к губам, чтоб та не выдала себя раньше времени. — Привет! — пробасил Андрей, надеясь, что его собственная улыбка не так сильно слышна в голосе. — Здорова! — раздалось в ответ из недр квартиры, а потом послышался характерный звук, с которым Миха теперь приближался. Поскрипывая колесьями, тот бодро ехал встречать гостей, сам того пока не зная. Алиса уже успела разуться и с интересом осматривалась, вертя головой по сторонам и раскачиваясь с пятки на носок. По дороге он провёл для сообразительной дочурки инструктаж, чтоб они тут с Мишей не набедокурили. Этот его шаг, вообще, выглядел весьма опрометчиво — неизвестно, как отреагирует Горшок, весьма чувствительный сейчас ко всему, и за которым в последнее время все наблюдали, а не наоборот, всё-таки и за ребёнком нужно следить, в состоянии ли сейчас Миша?.. А, впрочем, в состоянии — будем считать это новой ступенью в реабилитации, коли на ноги ему мешает встать неизведанное нечто облюбовавшее «нежно» его голову, то вот эту выученную неуверенность следует искоренять, как сорняк. Признаться, Андрей уже порядком успел заскучать за самоуверенным Мишкой, которому и море по колено, и горы по плечо. Эту его авантюру одобрила Агата, потому совсем уж сошедшим с ума Князев себя не ощущал. Да и Алиса давно выказывала интерес, к тому, куда её батя пропадает два дня к ряду. Ну вот узнает. Может, станет чуть меньше обижаться. Хотя и так… Князь ощутил легкий угол в самое сердце… Его за всё милостиво прощали до сих пор и звали на чаепитие к кролику, сове и иными плюшевым зверям, где Князь аккуратно присаживался на мелкий пластмассовый стульчик, отчаянно молясь, чтоб не раздавить того жепой, и старательно делал вид, как потягивает из чашки воображаемый кофе… Правда, один раз на дне маленькой фарфоровой чашки в самом деле заплескалась какая-то темная жидкость… Проштрафившийся Андрей был вынужден это выпить… После он от ржущей аки конь Юлий Агаты узнал, что то была жидкость, перелитая из стаканчика для макания кисти… К счастью, от акварельной краски ни один рокер ещё не умер. А Князь пил вещи и похуже. Много хуже. Да и кормили на чаепитии у Алисы Андреевны вполне съедобными вещами. Например, вчера Князю досталась аж цельная французская булка, правда, до этого он обнаружил завернутый в конфетную обложку пластилин, но сейчас булка… Хоть и не есть хорошо для фигуры, но по сравнению с изгаженными в пластилине зубами — манна небесная! К слову о манке… Да однажды и её сырую, явно стыренную с кухни, разведенную водой — Андрей тоже старательно жевал под испытывающим взглядом родных глаз. А уж когда подросшая Диана наведывалась к нему в дом… Объединенных усилий хватало, чтоб загонять Андрея так, как ни один концерт, ни один тренер в качалке не справлялся! Дело в том, что он сам подарил своим девчонкам пистолет… И вот вернулись прежние беззаботные гастрольные времена, где они всей группой стрелялись буквально везде! Только вот сам Князь не учел того, что он постарел, а дочки — мелкие, маневренные и шустрые! А ещё их двое и попасть в такую крупную мишень, как их батя… У Князя появлялись хоть какие-то шансы, когда ему удавалось втянуть в эту игру Агату и Алёну. В общем, как бы там не было, а Миха чертовски много терял, прячась от Сашки, увы, по-настоящему, а не в игре в прятки. Эта версия Горшка, смахивающая на подтёртый ластиком набросок, не вязалась с тем, что Князь помнил. Обычно это его Миша поил молодостью, что пьянила похлеще водки, и ему много не нужно было. А в Горшка влить надо было, кажется, целую цистерну, чтоб проняло наконец и живительным раствором распрямило слипшиеся вены. — Андрюх, я не понимаю, ё-моё, как с этой фиговиной разбираться, тут же и кошка не наестся, если просто воды добавить и поварить пятнадцать минут, как они пишут! — Миха въехал, держа в руках пакетированный суп. Это что же, он от скуки уж кашеварить собрался?! Горшочек, вари! Тут Миха замер, как сурикат, увидевший опасность и решивший притвориться столбиком, при виде Алисы, однако вспомнил, что он не суслик какой-то, а суровые панки маленьких девочек не боятся, да и перевёл подозрительный взгляд на цветущего Князя. — Дядя Миша! — Алиса с радостью и интересом смотрела на Горшка, а тот, пожалуй, если б мог, то предпочёл бы провалиться прямиком в ад, если бы верил в загробный мир, но Князь не смел прервать момент, когда Горшок улыбнулся, пусть и мученически. — Привет, малышка, вы с папой решили вдвоем придти? — Миша, как прилежный мальчик (даром, что мужчина), сложил руки на коленях с пачкой супа. — На самом деле нет, — Князь выдержал паузу, позволив промелькнуть облегчению на ожившем лице Горшка, но потом добавил, пригвоздив: — Мне нужно отойти, посиди с Алиской часик, — и «предательская-рожа-Князь» разулыбался так сладко, что Миха пожелал ему слипнувшейся задницы. — Не скучайте, — едва удержавшись, от щелчка камерой в смартфоне, Андрей забрал пачку с супом из обмякших рук Горшка и, решив, что потом разберутся с обедом, всучил Михе взамен розовый чемоданчик, поцеловал дочку и улетел, обещая вернуться! То бишь поминай как звали, вышел нахрен из квартиры, оставив наедине Мишку с Алисой, которая, невинно хлопнув синими глазищами, с ходу предложила поиграть в салон красоты. Хорошо, не в парикмахера.***
«Всего лишь на часик, — думал Андрей, здорово себя этим успокоив. — Что может произойти за часик?» — продолжал думать он, устроив себе долгую оздоровительную прогулку, нарезая круги вокруг дома. Так хоть, случись чего — услышит или увидит дым из окна! Но вообще в квартире по большей части безопасно, а Миша всегда любил и аккуратно относился к детям, потому что сам примерно на их уровне, дурак без молнии. А так Андрей ещё и покажет дочке, в каких условиях проводит батя дни недели, в которые мог бы быть дома, но не был. Вы не думайте, что Княже жалуется… Он никогда этим не попрекнет Горшка, никогда не посмотрит косо. Князев взрослый человек, и он сам сделал этот выбор, положив себя на жертвенный алтарь в этой войне не на жизнь, а на смерть за Мишу. Вот Горшок мог ковырнуть поглубже, чтоб все видели, как ему больно. Князь невольно вновь проводил параллель с детьми, теми самыми, которые бесили всех на свете, топали ногами в детском мире, катались по полу, если им не покупали ту игрушку, которую они так сильно хотят, а потом дома она остается новой лишь первые несколько дней, а далее интерес пропадает, а аппетиты растут. Вот так дитятки перестают по достоинству ценить то, что имеют. Если им всё время давать-давать-давать и не предоставлять никаких требований взамен… Там пыль хотя бы протереть, кровать за собой застелить… Ну или хотя бы убрать чертово лего с пола, чтоб вернувшийся ночью с гастролей батя в потёмках не удолбался на нём ко всем чертям! Развернутая метафора завела Князя куда-то совсем не туда, как, впрочем, и ноги. Князь на пятках повернулся и запнулся о поребрик. Раньше бы он никогда не заметил такую мелочь, как отлитый из бетона продолговатый кусок булыги, но теперь, когда его жизнь круто поменялась из-за прикованного к креслу Миши, Андрей заметил страшное. Он начал видеть инвалидов. Бл*дь, и это вам не грёбанные привидения, вызванные из щербатого спиритического круга, это люди. По тротуарам, выстукивая себе путь длинной палкой, по изломанной прямой шли незрячие. Колясочники, встречаясь с вот таким поребриком на своём пути, просили помощи у прохожих, и всё это происходило совершенно рядом буквально каждый день, только вот раньше незрячим был сам Андрей. У некоторых входов в здания, на уровне, чтоб можно было достать, висели таблички со шрифтом Брайля. Если особенно везло, то были кнопки, видимо, сигнализирующие на пост охраны (где часто сидит какой-нибудь старичок или бабуля-вахтёр, которому самому помощь бы не помешала, но пенсия мала!), что у порога посетитель с ограниченными возможностями… Или какой-нибудь дебил, решивший так приколоться. Князь невольно стал подмечать, как же у нас в стране тяжело быть инвалидом. Как эти люди жили в домах старого образца без лифта?.. Андрей думал, а когда приходил к Мише, где видел его запертого в четырёх стенах, как в клетке, ему больше всего хотелось Горшка от этого оградить. Чтобы он не испытывал неудобства от чёртового поребрика, выросшего, как гриб после дождя, под колёсами коляски. Миша первое время не мог самостоятельно почти ничего. Порезанные руки не в состоянье были удержать вес тела, пускай и значительно уменьшившийся. Тогда в машине, пока они красноречиво молчали, тот, помнится, легко обнял своей ладонью указательный и безымянный пальцы Андрея, какие зацепил, но он почти не сжал, Князь видел, как напряглось сухожилие от усилия, а потом расслабилось, а Горшок нахмурился, и выражение его лица приняло мучительный оттенок. Андрей просто накрыл его руку своей, чтоб тот больше не прилагал усилий, от которых ему, очевидно, больно и тяжело. Да Мишка и сам не горел желанием выходить. В новостях поднялась такая шумиха, что он к двери не подъезжал, даже если звонили. Пусть это были, может быть, дружелюбные соседи со стандартной просьбой. У всех, кого надо были ключи, а в случае, если к нему вломятся особо охочие до эксклюзива журналюги, каким-то макаром прознавшие, где схоронился немертвый панк, Миха их даже выпроводить не сможет. И это его страшно бесило. Как и Андрея, вынужденно читающего новости касательно их скромных персон. Как-то на свою беду он даже наткнулся на «горячее» во всех смыслах обсуждение на форуме, где фанаты разделились на два лагеря. Одни судачили о том, что Мише надо скинуться на билет в один конец в Швейцарию, где разрешена эвтаназия, вторые с пеной у рта доказывали, что, нет, нужно собрать баблишко на экзоскелет, и будет у них киберпанк! Андрей бы и посмеялся, может быть, но было не смешно. «— Да они ох*ели?!» — вопросил тот во Вселенную, когда понял, что люди, бл*ть, это серьезно обсуждали! Та ожидаемо промолчала, а Князь ещё несколько дней провел на взводе после таких новостей. Агата сначала не понимала, что происходит с мужем, который порой бился головой о клавиатуру, ловя испанский стыд, но когда он поделился бурным обсуждением, вдавшись в подробности оного, то и она задалась тем же насущным вопросом, что и Князь, только потом дала однозначный ответ: «Они ох*ели». Мише он ничего не сказал. Пришёл к нему взбудораженный, весь в мыле, ввалился в квартиру в этом состоянии, а потом понял, что Горшок спал. Разметался по кровати, как теперь ему было удобно, на животе, и дрых с забавно перекошенным ртом. Андрей присел на корточки рядом с кроватью, всматриваясь в лицо Миши, на котором разлился жёлто-фиолетовый небольшой синяк. Князь протянул руку, но коснуться не решился, опасаясь, что Горшок проснётся. Миша дома всё время, как только биться обо всё умудряется?.. Такой неуклюжий всё это время, пока болеет. И Андрею полегчало. Вот он, не в Швейцарии и не в экзоскелете, летает на реактивной тяге, как друг Тони Старка из супергеройки. Он сам на ноги встанет. Сам. Поглядев на часы, Князь решил возвращаться, потерялся он во времени и мыслях. Оговоренный час давно уж вышел. А ведь Алиска с собой взяла детскую косметику. Она здраво рассудила, что в кукол «дядя Миша» играть не согласится. Князь же подтвердил, что в кукол не согласится точно, тока под страхом смертной… Так, бл*дь, вертайм взад, лишь под страхом, что Андрей включит голимую попсу на полную и оставит источник адских звуков достаточно высоко, чтоб Миха не дотянулся и медленно погибал от ужаса. Вот поэтому дочка и взяла с собой косметику, решив, что Миша от этого точно не отмажется. Ведь ему и делать ничего, считай не надо… только побыть полотном для юного художника. Князь подумал-подумал, и согласился, тот же грим Горшку не привыкать наносить… Правда, как будет смотреться бородатая «маленькая принцесса» Андрей плохо представлял. А если начинал, то его скрючивало от хохота. Ведь, помимо того, что Миха, как лирический герой из песни, орал, что ему слишком тесно взаперти, но при этом больно видеть белый свет, так он ещё и очень оброс, как актёр, исполнивший ужасного деда. Андрей, честно, пытался Мишу брить, но тот дёргался, отчего на его осунувшемся лице оставались порезы, которые потом туеву кучу времени заживали и кровили, и Князь бросил попытки, чтоб не обзавестись попутно нервным тиком. Пусть будет обросший, как поп толоконный лоб, зато без лишних надрезов. Но волосы Князь трогать не хотел, Мише шло с длинными. То, что он был седой, его не портило. Именно на этой мысли Андрей и зашёл в квартиру, а, заслышав активный разговор, успел обрадоваться, но потом он ступил в комнату и обмер…***
Всё перевернуто вверх дном! Тут словно Мамай прошёл со своим игом. Картина маслом — побоище при Ржевке: вон Миха лежит, вывалившийся из коляски, страшный, как божий гнев. «Извини, Алиска, не быть тебе визажисткой, только, если для фильмов ужасов… Или батю родного для хоррор-сессии гримировать — там да, сойдет!» — с приоткрытым ртом ужасался дальше себе Князь, пока Миха с его дочкой играли в ладушки. — Что вы тут делали? — наконец подал голос Андрей, но на него особо не отвлеклись, Миха сосредоточился на ладушках, то и дело запинаясь, но Алиса будто того не замечала, или игнорировала, а может ей просто нравилось наблюдать за Горшком, который приговаривал: «ладушки-ладушки, где были у бабушки…» и прилежно старался ускориться. — Мы в салочки играли, — наконец прошепелявил Миша и выдохся, обессиленно раскинувшись на полу. Алиса нырнула ему под руку, затем потаскала несерьёзно за волосы и наконец пропищала: — Пап, я поняла, почему ты к нему так часто ходишь, — будто разгадав вселенский заговор, доверительно сообщила она. На что Миша с Андреем переглянулись, как шуганные коты. — Тут же так весело! — радостно объявила Алиса, вскочив на ноги и подбежав к отцу. Горшок же вылупился на них глазищами с жирно разукрашенными блестящими тенями веками, а Андрей стал таким довольным, будто обожрался валерьянки. Миха же всё таращился на зарумянившегося от приязни Андрея, который теперь в противовес осунувшемуся от болезни Мише был округлый. Затем Горшок поджал блестящие губы, махнув ресницами. Он ощущал себя выжатым лимоном, но наконец чувствовал лёгкое пощипывание в мышцах и желание идти дальше. Попросив Алиску подождать взрослых на кухне, Андрей дождался, когда дочка скроется за дверью и поднял Мишу, посадив в коляску. — Предатель, — на ухо прошептал обиженно Горшок, пока Князь его подтягивал, усаживая. Чтоб облегчить им обоим жизнь, Миха повис у Андрея на шее, откуда и сообщил: — Она так на тебя похожа! — И Саша на тебя, как две капли воды, — улыбнулся ему в висок Князь, поглаживая, как ретивого жеребца. — Нам надо их познакомить, Андро! Обязательно, — с энтузиазмом отозвался Миша, пока Андрей его покатил на кухню, где им втроем предстояло разбираться с супом или плюнуть и закинуть в кастрюльку пельменей, даром не уральских. — А кто против? Только давай, выздоравливай поскорее, а то две девчонки на тебя многовато, а я ж и третью могу позвать, ты же знаешь! — заржал Князь, рассматривая выдающийся макияж.***
2015 На выступление Горшок соглашается. Сам. Его не приходится пытать, засовывать паяльник в задницу, забивать иголки под ногти… Обходится даже без самого страшного — Князь не применяет пытки попсой и пердящим рэпом. Миха соглашается цивилизованно, без изуверств, ртом, без мордобоя. Князь спросил, а Миха ответил, что да, было бы неплохо поджечь тот самый порох из пороховниц и вспомнить былые годы, которые ещё, былью как таковой не поросли. Андрей не стал скрывать, что он рад. Бл*дь, не поймите неправильно, но он с тринадцатого года пляшет вокруг Горшка с бубном, охаживает, как ни одну из своих женщин, а Миша ну ни в какую, упёрся бараньим рогом, всё ныл, отнекивался, находил тысячу и одну отговорку, почему он не может, почему не хочет и что это вообще какая-то тупая идея, как и все остальные идеи Андрея. Бла-бла-бла. Князь уже спокойнее стал относиться к шпилькам в свою сторону, а в какой-то момент это превратилось в их повседневность. Андрей появлялся на пороге съёмной квартиры и начиналась старая песня о главном. Он слушал сварливого Миху, его дребезжания и наезды (в прямом смысле наезды коляской!) и чувствовал, что переругиваются они лениво, как пожилые супруги. В какой-то момент времени, Князь так и не понял в какой, Горшок стал относиться легче к своему «интересному» состоянию. Это закономерно. Не может же тот всю оставшуюся жизнь ныть, что он теперь немощный инвалид?! К коляске Миха приспособился и гонял теперь, что Андрей едва за ним поспевал. Князь, конечно, радовался за него, но пришлось вспоминать, что это такое, когда младенец перестал ползать и пошёл! Только вот если девчонки его никогда не доставали (а девчонки по известным причинам и живут дольше, кстати, потому что чувство самосохранения не атрофировано к хренам!), то вот Миха тот ещё егозец. И по мере того, как к нему возвращались силы (возвращались они, конечно, неохотно, выдранные у мироздания слаженными усилиями всех причастных и небезразличных по отношению к Горшку), он становился активнее, и теперь его нужно было чем-то занимать, чтобы он отрубался и спокойно себе пускал слюни в подушку или в футболку на плече Андрея, пока они смотрели что-то по телеку. Наконец-то Миша перестал напоминать Кощея. Ещё бледный, поганочного оттенка, но уже потихоньку обретший вновь щёки, побритый, но с длинными волосами, которые он завязывал в самурайский пучок. Как-то Горшок даже отыскал китайские палочки, завалявшиеся с доставки роллов, чтоб засунуть их в волосы. Похоже, Миха был близок к тому, чтобы увлечься азиатской культурой. А что, неплохой вариант, бестиарий там, что надо, самобытная и древняя культура, времена могучих воинов — ниндзя, самураи — выбирай, кого хошь, да прекрасных гейш, что ничем не хуже норманнов. Кстати про норманнов… Для Мишинного же вокала текст и музло, радовался как ребёнок… Оно и понятно, он ведь фанател по викингам. В студии, пока всё под Горшка приспосабливали, Андрей наблюдал сквозь стекло, как тот осматривается, как комкает штаны на коленях, кладёт туда текст, потому что иногда он путал слова, менял местами строчки, сбивался, но всё равно пел. Андрей знал, что когда-то пение братьям помогло справиться с проблемами, Лёхе с дикцией, потому что он заикался, а Михе с дыхалкой, и сейчас он понимал, что это такое, когда человек живёт музыкой, как преображается, когда делает то, что так очевидно любит и умеет, насколько это умение может быть выработано до автоматизма. Пусть Горшок не восстановился до конца, и какие-то изменения уже никогда не обратятся вспять, например, заторможенность в повседневной жизни, но музыки это не коснулось. По крайней мере, не столь явно и критично, чтоб сдаться и ползти, не пытаясь взлететь вновь. А может, Князь просто был ослеплён сиянием. Может, он пребывал в эйфории от того, что всё наконец становится лучше, после того, когда всё было беспросветно плохо-плохо-плохо долгие годы порознь, что теперь Андрей просто не в состоянии заметить маленькие погрешности… О чём речь?! Он бы сейчас и апокалипсис за окном не заметил, когда Миха вот так сидел за стеклом и, закрыв глаза, придерживая знакомым жестом наушники, пританцовывал в кресле, привычно вихляя головой, растрёпывая слабый пучок. Наверное, Князь выглядел, как идиот-идиотом, но ничего не мог поделать. А главное, не хотел.