Стадии принятия

Комната, в которую они зашли, обставлена не такой громоздкой мебелью, как в библиотеке. Правда, Кроули смущают все эти занавески вокруг кровати. Уж слишком официально смотрится роскошный шёлковый серебряный балдахин над чужой постелью. — Ангел. Я думал, ты всё-таки поскромнее. Азирафаэль восхищенно осматривает свою спальню и улыбается. — Но я считаю это достаточно скромным сооружением. Здесь даже золото не настоящее, и дерево я взял попроще. — Капец. С кем я вообще связался? И вот это вот у тебя в голове было все эти годы? — А что такого-то? — не понимает ангел. — Да ничего. Забей, — слегка ведёт плечом Кроули и сутулится, заводя руки в карманы брюк. — Спать я с тобой здесь не буду. — Но… почему? — Слишком неуютно мне здесь, — ежится демон от масштаба чужой гордыни. Или ему только кажется, что это гордыня. Кроули всегда казалось, что он живёт с шиком и блеском, но после демонстрации ангелом своих фантазий на тему идеального дома, он стал в себе сомневаться. — Да ну. Я уверен, тебе понравится. Здесь очень мягко, — проходит Азирафаэль к кровати и присаживается на неё. — А у меня значит слишком жёстко? — Нет, — покачивает головой Азирафаэль. — Просто иногда я люблю ещё мягче. Должны же мы в чём-то с тобой различаться в конце-то концов? — Если ты не заметил — мы различаемся абсолютно во всем. — Садись, Кроули, — хлопает рядом с собой с хитрым прищуром Азирафаэль. Демон вздыхает. Подходит. Садится. Ткань серебряного пледа сверху на ощупь очень приятная, а сидеть действительно намного мягче, чем у него на постели. — Ну как тебе? — изучает глазами лицо демона ангел. Тот корчится, пытаясь сформулировать мысль. — Ничего так. Но спать я здесь всё равно не буду. — Я тебя не принуждаю, — вздёргивает брови Азирафаэль. — Ну вот и не принуждай. — Кроули выдерживает зрительный контакт. — Приляжем? Энтони хмурится. Ангел улыбается. — Давай же, Энтони, нужно хотя бы сравнить по ощущениям. Я всегда рад выслушать критику в свой адрес, — и с этими словами он залезает на постель. Кроули колеблется. Но прилечь — это не остаться. Прилечь, наверное, всё-таки можно. После чего вздыхает и залезает на ангельскую кровать, пялясь вверх. Почему-то у ангела очень много предметов интерьера, где нужно пялиться вверх. Демона это бесит. Азирафаэль поворачивается набок в его сторону. — Ну как, удобно? — Пойдёт, — кривит губы Кроули. — Энтони, что тебя смущает? — Ни-че-го, — выговаривает он, пялясь бессмысленно вверх, подложив руки под голову. Азирафаэль закусывает губу и всё же выуживает одну из демонических рук к себе, обхватывая своими мягкими пальчиками. Кроули не сопротивляется, разве что хмурится только больше. — Не хочешь говорить? — тихо спрашивает он. Демон молчит. — Не могу сформулировать. Азирафаэль в ответ начинает перебирать пальцами его ладонь и гладить. — Я могу… вернуть всё как было. — Тебе и так по шее достанется за такие чудеса. Если будешь ещё и возвращать всё обратно, возникнет только больше вопросов, какого хрена ты здесь творишь. — Энтони, — улыбается Азирафаэль ему мягко, светло. Демон не видит, но чувствует. — Твой комфорт для меня намного важнее. — Я не отдаю тебе столько, — выговаривает ему Кроули сквозь зубы. — Я никогда не смогу отдать столько, сколько ты будешь для меня делать. Потому что я не праведный. И никогда им не буду. Я не буду думать о твоём комфорте так, как ты думаешь о моём, я не буду считаться со многими твоими эмоциями и желаниями. Я не буду за всё прощать. Я не смогу принять всё. Я никогда не буду добрым до конца, да и в принципе добрым. — Я знаю, Энтони. Я и не прошу тебя об этом. — Демон не заслуживает такого обращения. Азирафаэль вздыхает. — Ты мне даёшь намного больше, чем… дал бы ангел. Или… Человек. И ты прекрасно знаешь, что заслуживаешь. Ты всегда знал, что заслуживаешь больше всех. — Моё предназначение быть не прощенным. В этом весь смысл, ангел. — Ну я не Бог. Я на тебя не обижался, — улыбается он, сплетая их пальцы. — Так что мне даже и прощать тебя не за что, я принимал тебя таким, каким ты был, всегда. Кроули, мне не нужен ангел, мне нужен демон. Энтони скашивает на него взгляд. — Уверен? — Душа моя, ты слишком сильно во всём сомневаешься. Кроули хмыкает. — Когда есть, что терять… в какой-то момент даже дышать слишком громко становится просто страшно. — Можешь дышать громко, я не обижусь и не уйду, обещаю, — вскидывает он чуть брови. Демон усмехается. — Лучше никогда не обещай. Просто будь. Это… не обязаловка. Люди придумали это от страха всё потерять. Вместо доверия стали связывать себя обещаниями. Зачем? Просто честно выбирайте друг друга, и не нужно будет никому ничего обещать. Контракт с демоном и обещания, мне кажется, ничем не отличаются. Надо просто делать, а не говорить. — Мне кажется, люди так делают, чтобы друг друга успокоить. Такой словесный контракт. Мы ведь тоже пообещали не мешать друг другу. Не лезть. — Это было не обещание. Это был… выбор, жить теперь с такими границами. Мы могли нарушить их в любой момент, но из уважения друг к другу не делали этого. Да и то, в конце ты послал всё к херам. Мы не клялись в этом до конца нашего существования. — Но клятва и обещания разные вещи. Клятва — это между людьми, а обещание, обет… это к Богу. — Одна солянка. Люди уже сто раз поменяли значение собственных слов. Просто слово клятва пугает людей, ну, а если обещания, то можно разбрасываться во все стороны. Но это всё та же клятва. Всё те же оковы, условия. Проще уж тогда сразу оговорить, что можно, а что нельзя. Ты никогда не можешь знать, каким ты будешь через десять лет. Сто, тысячу. Даже мы с тобой изменчивы. Даже мы, Азирафаэль. Ангел вздыхает. — Ладно, не обещаю. Просто буду рядом, — придвигается он к нему ближе. — Я всегда буду таким. Ты ведь понимаешь? — Таким — это каким? — Скользким, бесячим, колючим, мерзким, — силится ещё покрасочнее подобрать к себе определение Кроули. — А я буду мягким, слишком, по твоему мнению, праведным, безусловно святым, постоянно спасать твои растения за твоей спиной, подкладывать клетчатые салфеточки под чашки и критиковать все твои злобные деяния. И так до скончания веков. Не сдохнешь от скуки от такого исхода? — в итоге бросает ему Азирафаэль в ответ. Кроули замирает, приоткрыв рот. — Знаешь, слух иногда режет, когда ты говоришь такие жёсткие слова. Азирафаэль смеривает его взглядом. — Ты всю жизнь меня ругал, что я использую устаревшие слова, я… стараюсь работать над своим лексиконом. — Я не в упрёк, — улыбается Кроули, поворачиваясь к нему. — Но, честно говоря, меня прикалывает, что ты такой. Ну. Слишком праведный. Контраст у нас с тобой конечно просто пиздец. Не знаю, почему меня это настолько заводит. Ровным счётом как и не знаю, почему тебя заводит такой демон, как я. — Да просто. Нравишься, и всё. Пусть будет ещё один непостижимый план, а то я уже устал копаться. Можно, конечно, наверное, целую книгу написать про наши отношения, но мне бы хватило фразы: «они были созданы друг для друга. Всё, точка». — Тут две фразы, — хмыкает демон. — Душнила, — дует губки ангел. Кроули хихикает и пялится до какой-то бесконечности в чужие ангельские серо-голубые глаза. До каких-то расщеплений атомов и материи в собственной голове, до разложения собственных мыслей. До большого взрыва вселенной, которого не было никогда. Но это была голова Кроули, а там у него было всё и с разных ракурсов. У него, честно говоря, и динозавры были, и путешествия во времени, и ядерная зима. И Атлантида там тоже была. Фата и Леля. И Бог у него там какой-то другой. Их, кажется, даже несколько. И им намного, намного больше, чем той вечности, в которой они когда-либо существовали с Азирафаэлем в этом мире. Им даже больше, чем Богу, который создал их и этот прекрасный мир. Ангел пододвигается к нему ещё ближе и, честно говоря, в душе он уже так заебался спрашивать про каждое своё движение в сторону Кроули. Как будто бы девственником здесь был вовсе не Азирафаэль. И Кроули, глядя на него, понимает это конкретно сейчас. Наверное, понимает, раз не отталкивает, когда ангел молча касается его губ своими. Молча и абсолютно естественно. Потому что Азирафаэлю кажется, что однажды наступает такая точка, после которой уже не спрашивают. Уже всё понятно и так. По взгляду, по чужой дрожи в руках, по языку всего тела. По мимике, в конце-то концов, точно должно быть всё-всё понятно. По этой чёртовой демонической мимике, которую Азирафаэль может сыграть с на удивление филигранной точностью. Поэтому, наверное, ангел позволяет себе забыться и полезть своей ногой на чужие. Закопаться молча в его волосы, прижать к себе и облизывать. Рот, губы. Азирафаэль уже разобрался за пару дней, что к чему, пока его демон явно наслаждался тем, как он безбожно тупит и абсолютно не ориентируется. Но ангел его любит и за эту черту тоже. Он любит его за все черты, что в нём есть. Даже мерзкие, скользкие и ершистые. Колючие и до въедливой ненависти — бесячие. Иногда даже до тошноты. Демону становится жарко. Он вспыхивает моментально как спичка, чиркнутая об коробок. Только, в отличие от неё, Кроули всё никак не заканчивается, ему становится только душнее и жадно мало того огня, что сейчас в нём зажгли. Азирафаэль опускает руки на чужие бока, заводит пальчики на оголённую кожу — демон закатывает глаза. Кроули не хочет сейчас произносить слов, потому что он точно, чёрт его дери, собьётся, запаникует и не выдержит стыд. Который какого-то хрена всегда начинает материализовываться рядом с его любимым ангелом. У демона не должно быть стыда. Ладно бы Азирафаэль так мучался. Но нет, когда он касается этого дурацкого ангела, ему стыдно просто абсолютно в каждом движении. Будто бы Кроули придумал сам себе правила, по которым трогать конкретно Азирафаэля хуже, чем предать самого Дьявола. Как будто бы у него был свой свод смертных грехов и один из них был: «Не трогай, дьявольское отродье, этого непорочного и чистого ангела. Не трогай. Он прекрасен, пока недостижим». И, наверное, Энтони действительно их придумал. И действительно с ними жил просто невозможное количество времени. Поэтому ему одновременно и смешно, и больно. И больно, и смешно. И до ужаса стыдно. Что он хочет его, но при этом постоянно отталкивает. Стыдно и перед ангелом, и перед своей собственной сущностью. Потому что это ни разу не нормальное поведение для демона. Но разве он хотя бы раз вёл себя по-нормальному? Кроули стаскивает с Азирафаэля сначала бабочку, прерываясь в поцелуе, а затем медленно и ненавязчиво начинает расстёгивать пуговицы его пиджака. Это легко, думает Энтони. У него всё получится. Уже как-то ужасно нелепо и тупо постоянно сбегать. Бог его уже никогда не простит. Ничего страшного, если он просто будет его так любить. А Дьявол в принципе не прощает. Он, скорее, даже бы похвалил Кроули за такой неожиданный поворот. Но в том-то и дело, что Кроули не хочет, чтобы его «хвалили». За такое, чёрт побери, не хвалят. Он хочет, чтобы за такое его наказали. Наказали, наверное, потому, что он хочет, чтобы это было что-то хорошее, а не плохое. Или чтобы это было никаким. Ни хорошим, ни плохим. Чтобы это просто были они, и никто и никогда их не оценивал. Потому что такое, чёрт побери, не оценивают. Демон стягивает с ангела пиджак, в то время как Азирафаэль стаскивает с Энтони рубашку, натыкаясь на его чёрную майку. Демон выдыхает, отрывается от чужих губ и облизывает ангельскую шею, расстёгивая очень трепетно, очень аккуратно каждую пуговку на его белой рубашке. Он держит в голове в полёте страсти, что ему потом выебут весь мозг, если Энтони хоть где-нибудь повредит одежду Азирафаэля. Оставит хоть одну зацепочку. Исправить, конечно же, это всё можно по щелчку пальца, но демону не интересна такая игра, ему интересна более сложная, с закоулочками и лабиринтами без выхода. Он же всё-таки змий, он любит, когда дорога более извилистая и запутанная, как и он сам. Азирафаэль лезет своими опрятными, своими, Дьявол, какими мягкими и нежными пальцами ему под майку. Кроули сдерживает стон. Не сейчас. Ещё чуточку тишины. Он почти настроился. Он почти отпустил себя. Кроули практически сдирает последнюю пуговицу, так у него вздрагивают в какой-то момент пальцы, так его выворачивает, когда Азирафаэль вылизывает его шею так, как они договаривались «нельзя». Но Кроули сегодня добрый. Сегодня он разрешает ему всё. Он вцепляется в рубашку ангела и старается её снять. Аккуратно снять. В голове у него зависает только одно понятное действие в таком состоянии — рвать. Причём очень резко и жёстко. Рвать без пощады. Но Кроули уговаривает себя аккуратнее. Губы аж, Дьявол, дрожат, он уже чуть ли не шепчет себе под нос слова: «потяни теперь просто рубашку вниз с его плеч, медленным движением. Очень медленным, Кроули, давай, ты лучший демон, ты справишься. Если не ты, то кто?» И он делает это максимально аккуратно, с дьявольской точностью и максимально ебанутым перфекционизмом. Кроули даже сказал бы, педантизмом. А затем впивается поцелуем в ключицу, лижет языком яремную ямку, лезет пальцами ещё под какую-то одежду ангела. Ему нужна кожа. Обнажённая, мягкая, нежная. Ему нужен этот запах бесконечных полей и еловых лесов. Сладкой корицы и, кажется, маршмеллоу в виде сердечек с клубничной начинкой, которые ангел заедал с утра под горячий какао. Ему нужно его сейчас ощущать. Щупать, лапать, перебирать пальцами складки на коже, мягкие бока. Страшно сейчас снова затормозить, страшно сбиться с такта музыки, которая начинает играть у него в ушах. Страшно снова нащупать весомую причину, чтобы снова сделать им обоим больно и оттолкнуть. — Энт… — начинает было ангел, и его перебивает Кроули поцелуем. Ненадолго, правда, отстраняется и бегло и растерянно произносит: — Молчи. Просто молчи, иначе я просто… я взорвусь, — бегает он взглядом жадно и весьма дико по чужому лицу. Азирафаэль растерянно смотрит на него в ответ. — Это что-то срочное? Ангел озадаченно открывает рот и не знает, как начать свою мысль. Демон почему-то считывает сейчас всё. Видит всё, чувствует. Слышит практически чужие мысли в своей голове. — Дальше просто, — выдаёт он ему, будто замирая в прыжке перед тем, как наброситься на свою жертву. — Я покажу, — берёт он весьма уверенной хваткой чужую руку и заводит себе на джинсы. — Пуговицу, Азирафаэль, нужно расстегнуть. Справишьс-с-ся? — достаточно властным тоном произносит Кроули. Ангел ему кивает уже более собранно. Он лежит перед ним в белой майке и штанах и не сводит со змеиных глаз своих, нашаривая рукой ту самую злополучную пуговицу. Когда она растёгивается, демон выдыхает с облегчением и ненадолго прикрывает глаза, после чего заводит ангельскую руку дальше — к себе на член. И ему требуется какое-то время, чтобы просто привыкнуть. Чтобы разрешить себе такое удовольствие. В конце концов, дрочить в одиночку уже как-то ужасно нелепо и смешно, когда у тебя в арсенале есть больше, чем друг, которого ты, мягко говоря, любишь до безумия. Кроули берёт покрепче чужую руку в свою и ведёт осторожно вниз. — Веди аккуратно, но не до конца, я не люблю, когда обнажают головку. Азирафаэль кивает, будто бы понял, если, конечно, понял. Если, конечно, он правильно вообще понимает все эти термины. Но что он точно понял, что вниз лучше слишком сильно не брать. — А затем ведёшь вверх, — наставительно говорит Кроули и делает то, что сказал. — Тут всего два движения, я уверен, не ошибёшься. Всё зависит от ритма. Попробуй сам, потом займёмся тобой. Ангел чуть хмурится, когда Кроули убирает руку от его и оставляет Азирафаэля наедине с чужим достоинством. Он неловко ведёт рукой и раз за разом всё бросает взгляд вниз, к чужим штанам. Облизывает губы и в какой-то момент уже тупо увлечённо пялится на чужой член в его руке. Он перебирает его пальчиками и мило улыбается, наблюдая, как тот то наливается, то чуть подрасслабляется. Но в целом уже благодаря стараниям ангела достаточно торчит из штанов. У него и самого уже тянет там, внизу, он аж морщится, когда в какой-то момент продирает волна возбуждения, а ещё чужое горячее дыханием возле уха… Кроули наконец-то растёгивает штаны на Азирафаэле, тянет молнию ширинки вниз, и ангел аж охает. Так и в самом деле становится намного легче. — Тебе не жарко? — спрашивает Азирафаэль шёпотом. — Немного. Давай сначала разберёмся. Ангел слабо кивает, он не чувствует какого-то волнения, скорей ему искренне хочется во всем этом уже разобраться. Чтобы и об этом потом не спрашивать Кроули, а сразу уже начинать его лапать в наглую. Поэтому он жадно впитывает сейчас каждое слово Кроули, каждое его движение. Прислушивается к каждому своему ощущению. Всё-таки учится он у мастера. Энтони наконец-то берет ангела в руку. Берёт аккуратно и очень бережно. Берёт спокойно, без лишней паники, и выдыхает. Кажется, теперь он, наконец, готов. — Если хоть что-то у тебя вызывает сомнение, не нравится, и просто хочется что-то сказать — говори. Договорились? Азирафаэль сглатывает. — А…ага, — очень сосредоточенно ему кивает ангел. — И ей богу, расслабься, это наслаждение, а не сдача отчёта перед начальством. — Я ведь… нормально там… это… рукой? — Нормально, — облизывает губы Кроули. — Лучше следи, как тебе больше нравится, тебя-то я, если что, поправлю. — Ну подвигай тогда, что ли, — предлагает ему для начала ангел. Энтони невозмутимо двигает вниз, двигает вверх. Азирафаэль местами морщится, местами стыдливо прикусывает губу, так там пульсирует внизу, чёрт его дери. — Мне нравится, — заключает итог Азирафаэль. — Отлично, тогда раздеваемся? — Только майки, оставь штаны. В этом что-то есть, если тебе, конечно же, не жарко. Энтони хмыкает. — Ты потом первый попросишь их с тебя стянуть. — Потом, а пока. Оставь, — стаскивает с Кроули майку Азирафаэль, тот в свою очередь обнажает грудь и живот ангела. Руки обоих возвращаются в изначальные позиции. — Погнали? — Ты говорил что-то про ритм?.. — В сексе важно поймать общую мелодию. Хорошо сыграть, двигать в синхроне, тогда не будешь отвлекаться на внешнее, а сосредоточишься на внутреннем. Я не требую от тебя идеала. Просто попробуй и иди сюда, я тебя поцелую. — Я сам тебя поцелую, — протестует Азирафаэль. Демон покорно кивает, позволяя чужим губам захватить свои, и где-то после двух причмокиваний и мычания Кроули, они оба одновременно начинают двигать руками. А дальше уже начинается просто какой-то космос. Кроули впервые наверное за все эти тысячелетия отпускает себя и рычит в губы. Азирафаэль выгибается в такт руке демона, неуклюже двигает своей и наслаждается. Просто наслаждается, как его целуют просто везде. И в шею, и в грудь, и кусают как-то игриво за бочок, от чего он охает и, настигая уха Энтони, пробует его языком. Демон взвизгивает, сам удивляясь своей реакции, но может всё дело в том, как ангел закусывает его за завиточек и так кайфово ведёт рукой по его члену. Хочется на самом деле ускориться. Он вылизывает Азирафаэлю шею, сглатывает и, вырвавшись из чужих зубов, засасывает его сосок. Ангел стонет. Красиво так стонет, демон снова закатывает глаза. Демон двигает рукой уже более требовательно, Азирафаэль ускоряется вслед за ним. Через минут пять штаны и правда начинают напрягать ангела, а носки — так вообще жутко раздражать. — Кроули… — выдыхает он. Энтони понимает всё дальше без слов и наклоняется к нему больше, стаскивая с чужой задницы всё лишнее, остальное он стаскивает наполовину руками, наполовину ногами. Ангелу же приходится полностью остановиться, чтобы стянуть со своего демона всю оставшуюся одежду. И после этого они, тяжело дыша, пялятся друг на друга ещё какое-то время. Замирают, так сказать, на низком старте. Абсолютно голые и обнажённые душой друг перед другом. Голые — потому что хотели раздеться, а не потому что это какой-то дурацкий спор в пьяном угаре. Чёрт побери, они оба сейчас наконец-то трезвые. И не только, боже, физически. И Энтони начинает первым. Он притягивает в хищном порыве к себе ангела и просто страстно целует, загребая его руками, касаясь паха пахом, животом живота, заводя свои бёдра на чужие, сплетаясь и переворачиваясь на другую сторону. Он целует всё, что только видят и не видят его глаза. Ангел не сопротивляется. Ангел позволяет заводить его руки за голову, позволяет облизывать его живот, целовать в пупок. Ангел хихикает и смеётся: ему чуточку щекотно, но ему правда… Ему правда, прости-господи, всё это до безумия нравится. Ему страшно сбить Энтони с мысли, страшно, что тот снова растеряется. И ангел не сможет направить его обратно, не сможет понять, что там гниёт у него на душе и что мешает. Азирафаэлю хочется исцелить своего демона. Хочется выцеловать из него эту бездну, выкусать всё сгнившее, вылизать всё, что смердит. Ему хочется его вытащить на свет, но не сжечь. Хочется, чтобы больше ничего и никогда между ними не болело. Ничего и никогда. До ужаса хочется. И он вжимается в своего демона до полного исступления, до какой-то глубинной сути. Ему хочется с ним уже, прости-господи, наконец-то слиться. Раствориться. Не существовать условной единицей хотя бы пару минут. Расщепиться на миллионы частиц, стать движением чужих таких цепких и острых рук, стать поцелуями в щёку, стать зубами, закусывающими его шею, и языком, что так гибко влезает в ушную раковину. И не важно — кого, и не важно — чью. Ему хочется стать ритмом из двух рук, пальцами, что перебирают чужую плоть, смакуют её упругость и твёрдость. Напряжение в какой-то момент нарастает. Хочется до бесконечности искусать и свои губы, и чужие, но Кроули ему этого не позволяет. Кроули перехватывает его язык, перехватывает его губы гораздо раньше суетливых движений ангела и хорошенько работает рукой внизу, заставляя Азирафаэля вывернуться и застонать чётко сквозь поцелуй. — Энтони, я… — лепечет ангел в каком-то абсолютно страстном бреду. Он сегодня не пил, но чувствует себя просто в стельку пьяным, просто потерявшим весь свой рассудок где-то между поцелуем в губы и острым движением руки на его члене. — Такое… ощущение… словно, — шепчет ангел в его губы, обхватывая Кроули ещё крепче ногами. Энтони кладёт вторую руку поудобнее на ангельский бок и старается подобрать такой такт, в который ангел бы поспевал. Ему начинает казаться, будто его разум нагружается каким-то разноцветным туманом, у которого был и запах, и вкус, вес. Но всё это можно было почувствовать, пока он был полностью сконцентрирован на собственном возбуждении. — Словно бы я… я сейчас… взорвусь, — напряжённо выдаёт Азирафаэль. Ему кажется, что все его тело сжимается в один сплошной ком бесконечного напряжения, но такого сладко тягучего. Будто бы снайпер замер перед выстрелом, ангел даже на пару секунд задерживает дыхание. — Рас…слабься, — переводит дыхание Кроули. — Просто… просто позволь этому чувству быть. По телу стекает пот. Они все уже давным-давно мокрые. Хотя не то чтобы они сильно сейчас напрягались. «А ведь это, чёрт побери, — думает Кроули, — даже ещё не полноценный секс… А что будет, когда они с ним…» Господибожежтымой. Дьявол! Кроули сморщивается. Перед глазами мелькают какие-то яркие до безумия образы. Мелькает лицо его ангела. И всё тело скручивает такой, мать его, приятной судорогой, что демону кажется, что он сейчас задохнётся от собственного оргазма. Его настолько прошибает, что пара капель со слезящихся глаз — от того, насколько он сморщился, — скапывает прямо на горячее тело его ангела. Азирафаэль вцепляется пальцами в чужие лопатки. До боли. До скрежета в зубах Кроули. Но это так сладко-болезненно приятно, что он даже с неким наслаждением это выдерживает. И вот когда Энтони открывает уже наконец глаза, он подмечает, что они лежат друг напротив друга, заляпанные в вязкой жидкости, и он, кажется, пропустил, как стонал во весь голос его ангел, когда его тоже пустили в волну оргазма. Кажется, именно в этот момент ему на пару секунд отрубило слух. Энтони переводит дыхание и устало нащупывает возле себя испачканную ангельскую руку, которую берёт в свою. — Ну как… не взорвался? — почему-то ничего не идёт в голову Кроули более умного и красивого. Он лежит и смакует, как у него подёргивается нога остаточной судорогой. — Кажется… нет, — чистосердечно признаётся ему ангел. Он почему-то пока ещё не нашёл себя в этом пространстве. То чувство, что он сегодня испытал, было в тысячу раз сильнее, чем самое вкусное блюдо в «Ритц». И в сто раз круче, чем первый их поцелуй в щёку. Ощущение, будто бы он сейчас развоплотился на пару секунд. На пару секунд его просто не стало, и он был абсолютно всем и каждым предметом в этом доме. Каждым действием, словом. Эмоцией, вдохом и выдохом. Тем, что должно было быть, и тем, что не должно было существовать. Он ощутил такую огромную лёгкость, что была по уровню равна непомерной благодарности к Богу, которую Азирафаэль чувствовал ежедневно, но тут будто бы вспомнил, насколько это на самом деле в нём ярко выражено. Он будто прочувствовал всю любовь мира на себе одновременно, и этого было настолько много, что весь этот излишек скатывается сейчас слезами с его глаз. — Господи… — выговаривает он тихо, губы дрожат, — что ж так, боже, прекрасно то, а? Кроули хочется вытереть слёзы с его чудесного ангельского лица, но все руки у него грязные, поэтому он тупо пялится, пытаясь что-то сообразить. Но в голове на удивление ничего не соображается. Может поэтому Кроули молча притягивает к себе ангела двумя руками, размазывая сперму по его спине, и просто хорошенько так вжимается лицом в ангельскую грудь. — Я люблю тебя, — тихо, еле заметным шёпотом выговаривает это демон. Пока его не слишком видно, пока ангел слишком рассеян, пока, кажется, они скрыты от всех божественных глаз, которые только способны за ними наблюдать сверху или снизу, или ещё с какого-нибудь, Дьявол, бока.        Пока Кроули способен выразить эту слабость. Потому что он больше не может притворяться, что это его сила. Слишком много сделал он ради этого, слишком много бросил, слишком через много принципов переступил ради него.        «Какая же эта сила?» — ухмыляется себе под нос Кроули. Это всегда была его слабость. Бесконечная, необъятная, до безумия нежная, до невозможности прекрасная слабость. И очень-очень мягкая.        Азирафаэль чуть смаргивает и сам размазывает по его коже вязкое и липкое. У него не получается думать сейчас, в голове застыла какая-то бесконечная блаженная звенящая тишина. Или ему только кажется, что она как-то там у него звенит.        Он настолько сейчас чувствует и ощущает конкретный момент, конкретный промежуток времени, что ему секунда кажется бесконечно долгой вечностью. И вся его жизнь или существование «до» кажется ему настолько быстросменяемым кадром, настолько суетливым и экспрессивным, что Азирафаэль замирает. Замирает, чтобы наконец-то впервые выдохнуть с каким-то реальным облегчением, что он действительно в кое-то веке никуда не торопится.        Не надо никуда бежать. Никого спасать, не думать, что наговорил демону в одну из тысячных прошлых их встреч и как начать весь разговор заново, не думать, как себя вести или как себя не вести.        Блядь. Как же он оказывается заебался с ним за все эти шесть тысяч лет.        — А так — тебя тоже теперь можно трогать, или это была разовая акция? — в сердцах спрашивает ангел. Хочется просто сказать «как же ты меня заебал». Но он же ангел, он так не разговаривает. Хотя с Кроули ему кажется, что ещё пару лет, и точно заговорит.        Энтони хмыкает. — Извини. Что я настолько тебя заебал со всем этим. Просто… просто прости.        Не знает что ещё сказать Кроули. Что ещё сказать, чтобы отпустить всю эту поломанную систему вокруг себя, чтобы внешнее перестало так сильно искажаться вокруг него.        Ангел лишь вздыхает на это.        — Но ты ведь понимаешь, что я от тебя теперь не отстану со всем этим?        Кроули слегка улыбается в чужую грудь.        — Ну, не отставай. Главное, чтобы тебе… тоже нравилось.        — Мне нравится. Очень даже нравится. — Как думаешь, за нами уже выехали с Небес и из Преисподнии? — отшучивается Энтони.        — И какой будет выговор?        — Использование тела не по назначению, — посмеивается Энтони.        Ангел уже было открывает рот, но мысль будто бы ускользает.        — Извини. Не могу придумать продолжение шутки. Ничего не идёт в голову.        Кроули улыбается.        — Забей.        Хорошая была шутка.        Энтони придвигается чуть выше — с ангельской груди к ангельской шее. Хочется как-то щекой к щеке. И, может даже, лениво поцеловать своё сокровище. — Я тоже люблю тебя, Энтони, но ты так и не ответил на мой вопрос, — выдаёт ему ангел спустя какое-то время, припоминая чужое признание несколько мгновений назад. Демон вздыхает.        — Можно, — коротко выдаёт он. — А это — область любовников… или всё ещё больше чем друзей, но не любовников?        — Давай как получится, а? Азирафаэль? Я сам не знаю, — в итоге выдаёт он и целует его осторожно в щёку. Теперь уже наконец-то с ощущением, что у них было всё. Практически всё. И это такой контраст по сравнению с тем, когда Кроули целовал его в первый раз в своей жизни в щёку. Такой сука нереальный контраст. Настолько блядь иначе, что у Энтони от ощущений начинают слезиться глаза, стоит ему сейчас задуматься об этом. — У нас с тобой всю жизнь «как получится», — вздыхает в итоге ангел. Ему и хорошо, и грустно одновременно. Он и принимает своего демона, и злится на него одновременно за его чёртову нерешительность. За то, какой он на самом деле есть. Потом злится на себя, что и принимает его, и не принимает до конца. Что торопит их больше, чем, наверное, надо бы. Что делает этим больно, но и одновременно ему самому больно, если они с чем-то тянут просто до бесконечности.        Азирафаэль вообще не понимает, откуда в нём эта чёртова злость. Почему она захватывает всё его тело сейчас. Почему спорит с внутренним наслаждением и смакованием ситуации после. Почему чужие объятия и успокаивают, и жгут одновременно.        — Я, кажется, всё-таки злюсь на тебя, — выдаёт ангел вслух весьма неуверенно. Азирафаэль ещё не определился до конца, на Кроули он злится или же на себя.        — Я слушаю, — спокойно выдаёт Энтони у его уха.        — Но я не уверен. Может, это… вообще не связано никак с тобой.        — Я всё равно тебя слушаю, — притирается он к нему щекой.        Азирафаэль открывает рот и думает. Он пытается сформулировать мысль. Чувствовать порой намного проще, чем начать говорить об этом чувстве вслух или попытаться высказать вероятные причины его возникновения. — Дорогой мой, мне… почему-то грустно, когда ты так… мечешься и не можешь определиться, а я вынужден угадывать, что лучше предпринять, чтобы ты наконец-то уже сделал хоть какой-нибудь выбор. Кроули молчит. Он хотел бы хоть как-нибудь оправдаться, но оправдывается он и так уже каждый день в течении последнего месяца точно.        — Ты хочешь конкретики?        — Да, душа моя, я хочу конкретики. Кроули наконец вздыхает. Ему хочется, чтобы всё по умолчанию «было очевидно», но в этом и заключается ловушка всех их взаимоотношений в целом. Что-то, что должно быть названо вслух — никогда не называется. А мучаются в итоге оба. — Любовники? Любимые люди? Но мы с тобой не люди. Любимые души? Не знаю. Как тебе больше нравится? Что-то типа в твоём стиле «Божественный союз любимых душ», какая-то такая хуйня наверное у нас, да? Ну если. Более конкретно, — выдыхает Кроули возле его уха.        Азирафаэль слегка замирает. Обдумывает.        — Мне нравится «Божественный союз любимых душ» или… духовные близнецы. Но по-мирскому, наверное… просто любимые души? У людей есть ещё слово брак и семья, но ни то, ни другое к нам не применить. Остаются только любовники. Но ты уверен, что всё это тебе подходит? Особенно «Божественный союз». Я ведь знаю, как тебя перекашивает от такого.        — Да похуй, — легко бросает ему Энтони, — демоны поржут, если расскажу, ну или так скривятся, что уже поржу я. Ты слишком паришься обо мне. Я вот вообще не думаю, как тебе со мной. Ну. Пока прямо не скажешь, где и насколько сильно я охуел.        Азирафаэль морщится. — Помилуй, Господи, но я так не разговариваю.        — Но подразумеваешь, — ухмыляется демон и закусывает его ушко.        — Энтони, с… — отвлекается ангел на приятное ощущение, — с тобой правда всё в порядке, я принимаю тебя любым, просто иногда я…не согласен.        — Я не обижаюсь, когда ты говоришь мне прямо о том, что я охуел, Азирафаэль. — Демон отстраняется, пристраиваясь боком и вновь ловя ангельский взгляд. — Потому что если мне не сказать, я продолжу гнуть свою собственную историю. В моей природе не задумано думать о других, кроме как напакостить. Поэтому я стараюсь найти хоть какой-то компромисс с тобой. Для начала хотя бы слушать.        — Я ценю это, Кроули, — произносит Азирафаэль в ответ.        — Я знаю, что ценишь. Почистить тебя? — предлагает ему весьма любезно демон.        — Можно воспользоваться… как его там… душем.        — Я предпочитаю держаться от воды подальше, когда ты рядом. Начнёшь ещё случайно молиться, и это будет последний душ в моей жизни.        — Дорогой мой, вода не так быстро становится святой, иначе ты бы уже давным-давно перестал поливать растения голыми руками.        Энтони ухмыляется. — Как думаешь, а бывает святое какао? — В смысле? — Ну. Если долго читать молитвы над какао — оно станет святым? Или над чаем и кофе? А если над спиртным? Они ведь все состоят из воды — чисто гипотетически. — Смысл в том, что вода абсолютно чистая, без примесей, потому и становится святой, — глубоко задумывается Азирафаэль. — А если кинуть в неё лимончик? То всё? Она обезврежена? А если святой водой разбавить чай? Какой процент святости остаётся в такой жидкости? — Я не знаю. Я никогда не задавался таким вопросом, — как-то даже растерянно выдаёт ему ангел. — Да ладно, — вздёргивает брови Кроули, — вам даже не выдают инструкций, как святая вода реагирует с другими жидкостями? Слушай. А если вылить святую воду в озеро. Озеро тоже станет святым? — Озеро не станет точно. Это слишком большая площадь. Иначе, знаешь… какая-то уж слишком смертоносная эта вода. Тогда я не знаю, ангелы просто могли бы испарить всю святую воду и устроить святой дождь, и не надо было бы вообще устраивать эти финальные войны. Раз всё так просто. — Я бы поставил эксперимент… — Господи боже, Кроули! — закатывает глаза Азирафаэль. — Никаких экспериментов! — Ну ведь тебе тоже было бы интересно, я уверен! — Я не готов ради такой мелочи кого-либо убивать. — Да слушай, у нас в Преисподней каждый день кого-то линчуют. Одним больше, одним меньше… — Кроули!        — Ладно, — пожимает плечами демон. — Не хочешь, так не хочешь… Эх, надо было пробовать ещё тогда, хотя бы ради интереса, а то у меня просто вода была. Надо было хоть с кофе разбавить, предложить выпить чашечку… — мечтательно произносит он.        — Боже, не напоминай, это было так опасно, Энтони! А если бы на тебя попала хотя бы капля!        — Всё-всё, я уже заткнулся, честно. Но справедливости ради скажу, что если добавить несколько капель в ведро с водой, то действует вся бадянка. Так что, может, и с озером сработало бы тоже. Но тогда мне лучше вообще никакой жидкости лишний раз не касаться, не прочитав какое-нибудь страшное проклятие перед этим. — Пойдём в душ, Энтони. Я хочу в душ.        Кроули вздыхает.        — Подскажешь, если вода святая?        — Конечно же, да.        — Плед тоже стирать?        — А… это самое… от него как вообще… отстирывается?        — Ну это ж не кровь. Чем-то слюну напоминает, — посмеивается Энтони.        — У меня кожа чешется от… — не называет слово Азирафаэль, но всем понятно, о чём речь. — Это вообще нормально?        — Да. Подсыхает и кожу стягивает, — опускает в кой-то веки Кроули взгляд и очень удивлённо вскидывает брови. — Оу.        — Что там? — растерянно провожает чужой взгляд на низ своего живота ангел.        — У тебя волосы белые даже там, — хмыкает он с интересом и протягивает руку, чтобы потрогать. Азирафаэль смущается. — Ха, ещё и мягкие такие, капец.        Ангел и сам в итоге бросает неловкий взгляд на чужие лобковые волосы, которые начинались небольшой дорожкой вдоль живота и заканчивались зарослями у паха.        — А у тебя рыжие. Даже красные. Это красиво, Энтони, — в итоге неловко протягивает пальцы к его волосам Азирафаэль. Те ещё жёстче, чем на голове у Кроули, но ангелу всё равно очень нравится.        Демон слегка вздрагивает от чужого касания.        — Нет, правда, у тебя они ужас какие мягкие, как блин, перья! — удивлённо вскидывает брови Кроули, хочется зарыться носом, но. Он строго отдаёт себе отчёт, что это не последний раз, когда они лапают друг друга. У них ещё много всего из списка, что есть в голове демона, что он бы в первую очередь хотел бы опробовать с ангелом. Например, в следующий раз он точно уверен, что первый ему отсосёт, просто потому что хочется. Очень хочется. И не всё сразу. Энтони безусловно, наконец, отпустил себя, да. Но лезть в чужие штаны он всё ещё хочет дозированно. Хочет. Так он себя уверяет, но в голове уже мысленно прикидывает, что они могли бы вытворить друг с другом в душе. А затем и в его постели вечером. А затем и на кухне на столешнице, или на диване в гостиной. — Блядь, как же меня это всё выбешивает! — в итоге стонет Кроули и берёт Азирафаэля за бока, опускаясь настолько юрко вниз, что ангел успевает только рот открыть от удивления. Демон и вправду совершенно беспардонно зарывается носом в белые и пушистые лобковые волосы своего ангела. Его даже не парит, что в некоторых местах на них засохла сперма и эти комки слегка царапают ему лицо. Он всё равно наслаждается и запахом пота с примесью ладана, и чего-то приятно сладкого, нежного — кажется, лаванды. И какими-то просто внеземными ощущениями такой между ними сакральной близости, что в итоге загребает ещё больше своего ангела руками. — Обожаю тебя. Просто до какого-то безумия обожаю тебя всего, — выдыхает Энтони, а ангел неловко вцепляется руками в чужие волосы и плечи. — Я хочу тебя вылизать — или заплакать, — заявляет ему честно демон.        — Ты ведь знаешь, что я не против… первого, — выдаёт ему ангел даже как-то взволновано.        — Да. Знаю, — тихо произносит Кроули в чужие белые волосы.        Он делает вдох, делает выдох. Ограничений нет. Ничего ему больше, чёрт побери, не мешает, кроме собственной головы. Да и та уже потихоньку учится Энтони разрешать.        Разрешать смаковать, разрешать проводить языком по нежной ангельской коже. Разрешает облизывать подсохшие остатки ангельской спермы около его паха.        Любовники, значит.        Кроули смакует это в своей голове. Аж хочется глаза закатить, как он счастлив и рад, что его не выворачивает от этого их нового определения. Как просто сейчас, чёрт побери, хорошо. И демон ведёт своим раздвоенным языком вдоль его члена, смакуя чужую реакцию.        А она такая яркая и смущенная. Она словно музыка играет сейчас у Кроули в ушах. Вот слышится шуршание пледа, потом мычание Азирафаэля, он неловко скользит нежной рукой по плечу демона, и, кажется, будто бы фоном кто-то играет на клавишных. Но нет. Это просто их собственная музыка.        Ангел напрягается, елозит стопой вдоль тела Кроули, демон ложится поудобнее на живот, пристраиваясь больше не сбоку, а сверху, вытягивая ноги.        А затем берёт в рот поглубже. Азирафаэль стонет. Демон слушает. Демон смакует. Так красиво на самом деле. Он бы слушал вечность. Но, конечно, он сейчас утрирует, ему и просто нравится слушать ангельский голос.        Он может часами слушать его нудятину, абсолютно не вникая в суть, но голос. Голос ангельский ему не надоедает никогда.        — Ай-ай, здесь мне очень щекотно, Энтони! — хихикает ангел, когда Кроули заводит язык до чужих яиц.        — Я буду аккуратно, — шепчет демон и действительно замедляется, нежно заводя на такое весьма чувствительное место язык.        — Господи… боже… — выдыхает Азирафаэль, закатывая глаза и вцепляясь пальцами в плед, который уже давным-давно выпростал из-под матраса, а одеяло под ним скомкалось.        — Я надеюсь, он за нами сейчас не подглядывает, — хмыкает Кроули, игриво перекатывая свой язык с одной стороны ангельского члена на другой, хорошенько его вылизывая, — а то это даже как-то не прилично.        — Это красиво… Энтони, — выдыхает ангел с наслаждением.        — Поэтому можно подглядывать?        Азирафаэль хмыкает.        — Бог нас не осудит, Кроули.        — Ну не знаю, не знаю, его хлебом не корми, дай любую причину, чтобы ткнуть кого-нибудь за проступок. А у нас тут с тобой тяжелейший разврат. Оргия практически.        — Оргия — это больше чем два существа, — поправляет его Азирафаэль.        Кроули хмыкает.        — Хорошо. Божественный эксцесс.        — Как будто ты бы отказался, если бы за это было действительно наказание?        — Нет, я всё равно с удовольствием у тебя бы отсосал, — посмеивается демон. — И много ещё чего. Конечно же, если бы нас точно после такого уничтожили, я бы так не тормозил, — хмыкает он и заводит языком поглубже.        — Мне… нравится…наш… — Азирафаэль мычит, — темп.        — Не пизди, ты всегда меня торопишь, нихуя тебе не нравится, была бы твоя воля, ты бы уже давно меня первый выебал.        — Блядь, Энтони! — ругается вслух ангел и затыкает себе резко рот. Именно в этот момент Кроули хорошенько так взял его на полную, паршивец.        Азирафаэль начинает после этого молиться вслух, периодически постанывая, и больше решает с демоном не разговаривать, чтобы не ляпнуть ещё чего лишнего.        А Кроули больше и не тратит времени на разговоры, потому что на это ангельское «блядь» у него аж всё напряглось и закапало внизу, он берет одной рукой поудобнее ангела, а второй рукой себя за член и ведёт в такт.        Так, блядь, охуенски сейчас хорошо. Он бы зарычал, жаль рот занят до самого горла. Господи или Дьявол, или как их всех там, но Кроули действительно всё в своём ангеле до безумия обожает.        До слепой страсти, которую с ним он способен ещё и какого-то, сука, хрена всегда контролировать, всегда, блядь.        Энтони ведёт рукой и толкается бёдрами в такт тому, как вздрагивает Азирафаэль. Он мычит в чужой член, он опускается и поднимается. И чувствует, что его ангел уже почти готов. Ему точно много не надо. Азирафаэль здесь ещё новичок. Но однако же и демону какого-то хуя тоже много не надо.        Кроули отсасывает честно, с искренним смаком. Искренним наслаждением. И, честно признаться, вот так добровольно ему хотелось отсасывать мало кому в жизни. Не каждый был достоин насаживаться на его рот.        Только самым любимым и лакомым кусочкам своей жизни Энтони позволял это делать.        Только тем, кого искренне в сердце любил.        Кроули вбирает воздух носом и чувствует, что и сам на пике.        Тем, кого любил…        Он просто надеется, что Азирафаэль не уйдёт так же. Что его не заберут ни за что и никогда у демона, ни под каким предлогом.        Энтони, конечно же, справится. С этим чувством. Как, мать его там, потери.        Перед этим разорвав половину Ада и Неба. Он справится.        Устроит свой собственный Апокалипсис и справится. Потому что с таким можно справиться, только спалив половину мира.        — Энт… — в напряжении кусает свои губы ангел. — Я…        — М-м-м, — выдаёт ему Кроули, подразумевая «угу, давай».        — Ах! — выдыхает весьма томно ангел, проехавшись пяткой неловко по спине Кроули и придавив его ещё больше к кровати. А Энтони ловит губами всё. Он ловит каждую горячую белую каплю в свой рот. Он ловит и закатывает глаза, потому что и сам наконец-то кончает. И ему кажется, что весь мир просто схлопнулся. Что больше ни ада, ни рая нет. Нет ни земли, ни космоса, ни их самих. Нет никаких противоречий, нет никаких мыслей в голове, ничего нет. Даже звука нет. Только расцветающее бесконечное тёплое чувство какой-то необъятной любви, которая обнимает всё. Собирает всё, исцеляет всё. Затыкает, сшивает, заполняет все его внутренние дыры. Становится им самим. Кроули сглатывает. Голова кружится. После чего, тщательно облизав всё, отпускает наконец-то своего ангела. Азирафаэль медленно приходит в себя. Ему кажется, что гравитация покинула его всего на пару секунд. Но нет — вот он лежит, вроде как, пялится ошарашенно в потолок и просто чувствует, как все его ощущения приземляются обратно. Через скользящее касание пальцев по простыне, через пятку на чужой коже, которую Кроули осторожно снимает со своей спины и целует. Через дыхание. Короткий вдох, глубокий выдох. Тело потряхивает после. В ушах отчётливо начинает звенеть уже знакомая Азирафаэлю тишина. Демон шуршит и выныривает снизу, устало вытягиваясь перед ангелом. — Ну как, живой? — интересуется так невзначай Кроули.        Азирафаэль скашивает в его сторону взгляд, но глаза начинают болеть от того, как резко он это делает. Поэтому, чуть кряхтя, ангел переворачивается набок в сторону демона.        — Живой, — улыбается ангел.        Кроули молчит.        — И. Что. Скажешь? — выдаёт демон с паузой каждое слово.        — А что ты хочешь услышать?        — Не знаю, — честно отвечает демон. — Может, что я классный или типа того.        — Ты молодец, Энтони, — улыбается ему нежно Азирафаэль.        — Хвалишь меня, как будто бы я полил растения вовремя или наконец-то помыл пол в гостиной, а не только что отсосал тебе лично.        Ангел хмыкает.        — А как надо хвалить людей, когда они такое для тебя делают?        Энтони покачивает головой.        — Забей.        — Не-не. Ты скажи. Это ведь не последний раз, да? — заинтересованно пялится на него Азирафаэль        Демон широко улыбается.        — Как знать. Такое я предлагаю только избранным. Может, это разовая акция.        — А что сделать, чтобы она была не разовой? — на полном серьёзе спрашивает ангел.        Демон закусывает губу. Такая реакция намного пизже, чем просто похвалить его за старания.        — Нужно меня очень вежливо попросить. И если у меня хорошее настроение, то вероятнее всего я соглашусь.        — А что я буду за это должен? — чуть щурит глаза Азирафаэль и водит пальцем по кругу по смятому пледу. А демон всё следит взглядом за этим весьма навязчивым движением.        — Не знаю. Я ещё не придумал, — вскидывает брови Энтони и вытягивает губы, задумываясь, — можешь…чаще материться во время секса.        — Не делай из меня демона, — весьма строго отвешивает ему Азирафаэль. — Это была случайность — ты меня вынудил.        — Ну-ну. Конечно же, крайний я. Демон ведь всё-таки, да.        — Конечно, ты, ангелы никогда так не разговаривают, это всё твоё дурное на меня влияние.        Демон облизывает зубы.        — Можем перестать общаться. Можно вообще без секса, если это все тебя настолько напрягает.        — Мы и так без секса, — парирует ангел. — В буквальном смысле, Кроули, то, что мы делаем, на твоём языке называется «прелюдия».        — Да нет, — покачивает головой Кроули. — В принципе это секс. Просто без проникновения или типа того. Но уже… вполне себе секс. Кончили оба, так что — считается. Удовлетворение сексуального влечения и желаний, вот что такое секс. Просто дальше это уже… тонкости.        — То есть, можно сказать, что мы с тобой всё-таки занимаемся друг с другом любовью?        — Мы ей занимаемся с тобой всё шесть тысяч лет, просто поменяли способ её выражения, — вздёргивает брови Энтони.        — Но ведь есть разница между… любовью на словах и любовью на… делах?        — Есть, — не отрицает Кроули, — но дрочить можно одинаково и на тот, и на тот способ. Но в живую, конечно, пизже.        Ангел хмурится.        — В смысле…дрочить можно одинаково?        — Ну. Кхм. Представляешь себе какой-нибудь образ. Яркий. Кто тебе нравится, потом представляешь какой-нибудь пикантный образ с этим… например, человеком. Ну и… возбуждает, если хорошо представил, а дальше это уже… дело рук. Темп, главное, держать… — почему-то чувствует себя неловко, рассказывая всё это ангелу, демон.        — И ты так делал — в мою сторону?        Энтони замирает и не знает, что ему на это сказать. Он чувствует себя сейчас двенадцатилетним мальчиком, которого в школе застукали за журналом с порнографией вместо учебника по алгебре, которые он случайно перепутал, пока в спешке собирался, чтобы успеть к первому уроку. Хотя откуда ему вообще знать, как это, когда тебе двенадцать и ты учишься в человеческой школе? Но из личных наблюдений со стороны за людьми демон примерно мог предположить, каково это. Очень неуютно, некомфортно и до ужаса стыдно. Хочется сказать, что это не твоя порнография и тебе её просто подсунули.        — Да. Делал, — в итоге смиренно признаётся демон.        — И как часто? — спрашивает настолько нейтральным тоном Азирафаэль, что Кроули не понимает, его сейчас будут осуждать или сделают с ним что похуже.        — Ну, я как бы это… не считал. Времени как бы прошло… капец как много, вообще-то.        — Ммм. Ясно, — коротко выдаёт ангел.        — Что ясно? — не понимает Кроули. Ему стрёмно, честно говоря, от всего этого разговора с ангелом.        — Что, совсем нет разницы, если сам с собой или со мной? — спрашивает ровным тоном Азирафаэль.        Энтони открывает уже было рот и только сейчас понимает: чёрт, да он же на него обиделся.        — Блядь, ну есть, конечно же! — не выдерживает такой давки демон. — Есть!        — А почему тогда говоришь, что одинаково? — хмурится ангел. — Может, я тебе вообще во всей этой схеме не нужен? Ты прекрасно и сам справишься?        Демон вздыхает.        — Объятий после и таких тупых диалогов мне никакие фантазии не заменят. И твои нежные руки и касания я не могу сымитировать в башке. Так что, как способ сбросить напряжение, потому что раньше у меня не было другого — самое то. Но как способ достаточно удовлетворить себя — нет. Потому что всё заканчивается тем, что я смакую это наслаждение один, а я хочу смаковать его с тем, кому оно посвящено. Да и блин, я с тобой не потому, что можно скинуть своё сексуальное напряжение, в первую очередь. Я с тобой потому, что так кайфовать, как при оргазме, можно просто смотря в твои блядские глаза или просто тебя целуя, или… просто разговаривая. Да мне просто на тебя пялиться нравится, не обязательно, блин, при этом трахаться! — У меня глаза не… — возмущённо хмурит брови ангел. — Как грубо! Энтони!        — Дьявол! — ругается демон. Он делает вдох, делает выдох и просто пытается успокоиться. — Ангельские, прекрасные, замечательные, какие-то там серые с голубым, как небо, бляд… благославенные Богом как, не знаю, альпийские луга, лютики и цветочки, как васильки. Такие у тебя глаза: замечательные, прекрасные, лучшие, — выговаривает он это больше скороговоркой, — только, бл…пожалуйста, не заставляй меня всё это повторять заново, су…солнце.        — Ты моя лапочка, — не удерживается ангел и гладит его по голове.        — Пиз…- смыкает губы демон, выдерживая значительную паузу, — …дец.        — Мой дорогой, ты ведь можешь быть вежливым, когда стараешься, — мягко улыбается ему Азирафаэль.        — Я всегда вежливый, когда меня не провоцируют.        — А я разве тебя провоцирую? — невинно спрашивает ангел.        — Двадцать четыре на семь, — мрачно отвечает ему демон.        — И чем же?        — Одним только своим существованием. Ангел широко улыбается и загребает своего демона руками. — И ты меня, Кроули. И ты меня. Энтони хмыкает и, обхватив своего ангела поудобнее, целует мягко и нежно сначала в скулу, затем в краешек губы. Азирафаэль прерывает его и целует Кроули в губы, размыкает их и лезет намного глубже. Демон хмыкает и с наслаждением отвечает. «Ученик превзошёл своего Учителя», — думает Энтони. Думает и оставляет пока мысль о том, что их ждёт дальше. А пока просто так блядь до безумия хорошо. Просто как-то уж слишком. Он делает вдох через нос — и уже беспардонно и без уточнений снова тянет руки к чужой заднице. Теперь можно не спрашивать. Никто не оттолкнёт и не скажет «стоп». Можно не игнорировать своё возбуждение. Можно просто… Азирафаэль хватает Кроули снизу, и тот удивлённо мычит в чужие губы. — Чёрт. А ты очень хорош! Ангел хмыкает и берёт своего демона удобнее. Кажется, вот теперь он точно заработал одиннадцать баллов соблазнения.