Возрожденная из пепла

      Ошарашенный взгляд Пятого метался по родному лицу девушки. Он подходит ближе и ласково обхватывает ее плечи. — Последнее, что я мог совершить в своей жизни, это предать тебя, Оливия.       Она продолжает смотреть на кольцо юноши в своих руках, не смея поднять взгляда. Она чувствовала, как тело доверяет этому человеку, пока разум кричал бежать как можно дальше. Простреленное им же сердце, тянулось к нему — Никогда и мысли не возникало о том, чтобы обмануть твое доверие. Ты семь с половиной лет была рядом, поддерживая и помогая, вытаскивала мою задницу из передряг. Мы были напарниками.— она поднимает голову и ловит внимательный, честный взгляд парня. — Напарниками? Ты...тоже работал в комиссии? — разумеется, ей рассказали не все. А чего ещё стоило ожидать от вечной лгуньи с красными губами? — Ты действительно ничего не помнишь? Ни детства, ни недавние события? — Это ведь ты вколол мне жидкую амнезию! — Я бы в жизни тебя и пальцем не тронул! — отвечает повышенным тоном на крик рыжеволосой, слегка дёргая ее за плечи, что все ещё крепко сжимал в руках. — Я не причинял и никогда не смогу причинить тебе вреда, потому что ты моя семья. — Почему я должна тебе верить? — Ты можешь не верить. Я не принуждаю тебя и никогда не принуждал. Наши взаимоотношения были построены на доверии. Мы и познакомились после того, как ты спасла меня. Точнее, я познакомился с Ви. Оливию я знал с пяти лет. И она моя сводная сестра.       Сес...тра? Она была его сводной сестрой? С пяти лет?       Девушка выдёргивает свои руки и запускает пальцы в волосы, откидывая их назад. Она кусает иссушенные, потрескавшиеся губы, но не чувствует скользящих капель крови на языке. Что из этого правда? Кому верить? — Пойдём домой? — с некой надеждой спрашивает Пятый, делая шаг ближе и замирает, пытаясь различить тихий шепот. — У меня нет дома... — серые глаза темнеют, приобретая оттенок мокрого асфальта, а слова слетели с губ прежде, чем их успел сформировать мозг.       Цветные картинки замельтешили перед глазами. Голова закружилась, а внутренние органы свернулись в один тугой комок. Стало так тоскливо и одиноко.

— Только ради своей семьи я и согласился на работу в Комиссии. — Так уверен в том, что тебя там ждут? — Да почему ты не можешь сбежать со мной?! Почему из раза в раз твердишь о том, что будешь там чужая? — Потому что это НЕ моя семья. Ни один, ни два, и даже не десять раз я тебе повторяла: «мне там делать нечего»!

      У неё правда не было семьи? Она никому никогда не была нужна?       Резкий рывок выводит ее из пучины собственных раздумий. Осознаёт, что ее прижимают к широкой, юношеской груди. Он гладит ее спину, задевая огненный водопад волос, утыкается носом в макушку и греет своим дыханием. Пять похлопывает ладонью по плечу, даря невообразимую поддержку. Ей так хотелось, чтобы ее обняли...и он единственный, кто это сделал.       Только через несколько секунд понимает, что щеки намокли от слез, а тёмный синий пиджак промок от ее соли.       А он продолжал стоять и обнимать свою сестру, подругу, напарницу и единственного человека, кто действительно был готов отдать за него свою жизнь.       Она чувствует запах хвои и кофе, и голова идёт кругом. Ощущение, будто прилёг на кровать после труднейшего рабочего дня, разгребая груду булыжников.       Она сжимает пальцами с поломанными ногтями пиджак на его спине и прижимается ближе. А он продолжает терпеливо гладить ее плечи и спину. Так же терпеливо, как и она относилась к нему и его закидонам. Как она поддерживала, даже если самой было ужасно обидно и плохо. Как верила во все его бредни и не называла «сумасшедшим». Не говорила о том, что это из-за повреждённого разума в путешествии во времени. — Мы обязательно вернём тебе воспоминания. Это была последняя капля       Рыдания громким эхом слетают с ее губ, вырываясь из самых потаенных глубин души, которых не помнило даже поломанное сознание...       А она не знает, почему ей так плохо и так хорошо одновременно

***

— Пятый! Ты верн...— из гостиной выходят Элисон и Диего, запинаясь на полуслове. — А эта че здесь делает? — недовольно сдвигает брови Второй, складывая руки на груди. — Диего, не забывай, что мы все семья. И для предотвращения апокалипсиса нам понадобиться любая помощь. — Пятый, увереной походкой направляется на кухню, оставляя ошарашенную девушку за спиной, но замирает, услышав следующую фразу. — Я же пустила слух о том, чтобы ты никогда сюда не возвращалась. — номер Три кривит пухлые губы, осматривая гостью. — Что ты следа, Элисон? — юноша с округлившимися от шока глазами поворачивается к мулатке, сжимая кулаки. Но она его не слышала: — До меня дошёл слух...       Пятый исчезает в голубой вспышке и появляется ровно напротив рыжеволосой, закрывая ее собой. Он, засунув руки в карманы, высокомерно смотрит на сестру. А Оливия ловит себя на чувстве дежавю. И снова головокружение меняет цвета окружающих предметов. Лёд…       Видит пузырьки воздуха, что так стремительно покидают ее грудную клетку. Видит отдаляющиеся фигуры, видит разводы крови под толщей воды. Это ее разбитые о лёд кулаки.       Она чувствует, как горят лёгкие. Как паника застряла в горле комом воды. Все тело онемело.       Где-то на фоне слышатся голоса, но она не различает. —Отойди, Пять. Ей здесь не место! — запротестовала номер Три, подходя ближе. Пятый не сдвинулся с места. — Она твоя сестра, Элисон. — шипит он сквозь зубы. — Значит со всем этим покончу я. — Диего вынимает нож и кидает прямо в брата, зная, что тот переместится. Но он стоял. Стоял и не шевелился, ожидая удар острия в грудь.       Перед глазами мелькнула рыжая вспышка волос.       Оливия выбежала из-за его спины и поймала нож рукой, прорезая ладонь, в миллиметре от своего лица.       Диего и Элисон замерли, не ожидая от запуганной тихони, что приходила к ним несколько лет назад, такой реакции и высокого болевого порока. Она даже не поморщилась, не дёрнула бровью. Просто, равнодушно стояла и сжимала в руке лезвие, пока на пол капали алые капли крови. — Что вы твор...?! — Мне здесь не рады, Пять. — она подкидывает нож и берётся за его рукоятку, окропляя кровью все оружие целиком. — Я их не помню и вспоминать не хочу. Мне не знакомы эти лица. Я хочу уйти. — Правильно, вали отсюда. — плюётся пеной Диего. Оливия подходит ближе и замечает, как самоуверенная ухмылка тает на лице, предположительно, брата. Он отступает чуть назад, пока рыжеволосая надвигается. Эта картина позабавила ее. Встав на расстоянии вытянутой руки от номера Два, что, к слову, уже упёрся спиной в стену, протянула алое оружие. — Балансировка лезвия и рукоятки нарушена. Этот нож, при метании, летит криво. И если бы я не поймала твой недо-выпендреж, он бы попал ровно в левый глаз Пятого. — она снимает с бедра два своих любимых ножа и протягивает черноволосому. Тот, с сомнением, но принимает подарок. — А этим, максимум, можно резать огурцы. — Оливия бросает окровавленный нож под ноги Диего и разворачивается к Пятому, что с интересом и готовностью бросится на помощь в любую секунду, наблюдал за ней. — Я ухожу. — И куда мы пойдём в три часа ночи?! — всплескивает он руками, ловя проходящую мимо напарницу за локоть. — А я что-то сказала про тебя? — она приподнимает каштановую бровь, высвобождая свою руку.       А он только сейчас понял, что готов пойти с ней куда угодно. Хоть на край света, хоть в огонь и воду. Просто готов быть рядом. — Ты ранена. — он появляется ровно в дверном проеме, складывая руки на груди. — Это - не рана. И даже не царапина, по сравнению с тем, что я пережила. — она вспоминает, как на той неделе под ее дверью оказался журнал с наблюдениями опытов, что проводили над ней. Это был худший день в ее жизни. Весь следующий день она простонала в ванной, задыхаясь от слез. Как ее трясло от гнева и боли. Как она всех ненавидела. Как в памяти, жуткими, до дрожи покрывающими тело, картинками всплывали воспоминания. Как она кричала в первый раз. Как слезно умоляла сжалиться и перестать вытворяться эти зверства. Как в живот, без заморозок и анестезии, воткнули скальпель. — Послушай меня внимательно, я... — Оливия?...— за спиной раздался до боли знакомый голос, но она не могла вспомнить, чей он. Немного распевчатый, словно пьяный, с явной улыбкой, которую слышно даже несмотря на разговаривающего. А сколько в нем сейчас было надежды... Она оборачивается и замирает. Она его помнит! — Клаус! — помнит, как они с Беном были единственный, кто всегда был рядом. Как поддерживали и помогали. Не помнит, от чего защищали, но знает, что не давали в обиду. И она дает волю счастливой улыбке. Она бежит в его распахнутые объятья и сжимает руками какой-то старый халат, утыкаясь носом в голую грудь. — Оливочка, моя ты прелесть! Ты живая! Я знал! Ведь не видел твоего призрака! — он что-то встревоженно бубнит, прижимая сестру к себе, а она молчит, скрывая улыбку в воротнике халата, что пропах алкоголем и сигаретным дымом. Этот запах был приятным, родным…кардинально отличающимся от запаха табака Куратора. —«А ведь раньше он пах лимоном и корицей» — проносится в голове неожиданная мысль. — Ты его вспоминала? — совсем рядом раздается голос Пятого. — А с чего бы она не помнила своего любимого защитничка? Или ревнуешь, что вспомнила не тебя, а этого додика? — Завались, Диего! — огрызается зеленоглазый, не открывая взгляда от рыжеволосой. Та отлипает от брата и виновато смотрит на юношу. Она думала, что он действительно обидится, но как же удивилась, когда увидела только искреннюю радость и поддержку в малахитовых глазах. — Есть шанс восстановить память. Это реально, и это главное. — А где Бен?... И тоскливая тишина стала ей ответом.