Возрожденная из пепла

      Оливия сидела на старом потрепанном диване.       Она нашла старый, заброшенный дом. Мебель дряхлая и сгнившая, но она хотя бы присутствовала. Крыша целая, полы не пробитый. Хоть что-то для человека, оставшегося без надежды, воспоминаний и денег в кармане. — Бен...черт! — она откидывается на порванную спинку замшелого дивана и тихо всхлипывает, сжимая челюсти.       Услышав о смерти брата, она, не веря собственным ушам, выбежала из дорого особняка, сопровождаемая встревоженными возгласами и взглядами Клауса с Пятым, и едкими усмешками Диего с Элисон.       Она бежала по выложенными камнями дорожкам, не разбирая дороги. Не зная куда и зачем. Просто старалась сбежать от нахлынувших воспоминаний о дорогом брате. О погибшем родном человеке.       А остановились только тогда, когда крупные капли дождя хлыстали по лицу. Замерла, понимая, что ей некуда идти. — Что ж со мной не так то?... — морозный воздух проникал в разбитые окна, окатив тело мурашками. Она заворачивается в поеденный молью плед и кривится от старого, полусгнившего запаха. — У меня всегда была такая жизнь?       Она запускает пальцы в мокрые рыжие кудри и сжимает клок волос, пытаясь заглушить душевную боль физической. Раздается хрипящий звонок. — «Тут ещё и звонок работает?» — усмехается она про себя. — «А кто вообще будет звонить в заброшенный дом?» — следующая мысль заставила напрячься. Оливия вынимает пистолет из кобуры на поясе и перезаряжает.       Она аккуратно, стараясь не скрипеть старыми половицами, подходит к двери и пытается рассмотреть пришедшего в разбитый глазок. —«Нихрена не видно.» — она аккуратно дёргает за ручку и понимает, что дверь то открытая. Аккуратные брови сдвигаются к переносице. Раздаётся повторный звонок. — Может хватит стоять у двери? Открой уже наконец! — приглушённый возмущённый голос доносится с другой стороны. Она открывает. — Ты же можешь телепортироваться. Нахрена интеллигента из себя строишь? — Пятый усмехается и шагает внутрь, придерживая руками небольшую картонную коробку. — Как видишь, руки заняты. А с перемещением мог бы ему навредить. Меленький ещё. — он кивает на коробку. Оливия непонимающе смотрит на гостя, что протягивал ей тот самый картон. — Ему? Кто там...— она забирает коробку и с удивлением подмечает, что она довольно увесистая. А внутри кто-то шевелится. Оливия ставит ее на диван и спешно раскрывает бумажные крылья. И замирает.       Перед ней, свернувшись комочком, лежал маленький щенок немецкой овчарки. Его чёрные глазки испуганно озирались по сторонам, а сам он изредка скулил, покусывая переднюю лапу.       Оливия смотрит то на собаку, то на брата, не понимая, как реагировать. Она берет щенка на руки и прижимает к груди, ощущая не присущую ей жалость и желание защитить. Он кладёт голову на плечо девушки и прикрывает глазки.       На каштановых ресницах скопились слёзы.       Она вспоминала их с Пятым совместную миссию. Как они закапывали обезображенный труп его матери. Она, почему-то, была уверена, что это именно тот самый кутёнок. — Как..? — она смотрит на Пятого, не понимая собственного восторга и благодарности. — Это же было в другой временной линии. — юноша лишь загадочно улыбается и пожимает плечами, пряча руки в карманах шорт. — Он почти умер с голоду. Мне посчастливилось появиться вовремя. Как назовёшь? — он кивает на уснувшего на ее руках щенка, не скрывая радости от того, что она вспомнила, где видела этого кутенка. — Ты предлагаешь мне его оставить? Я сама концы с концами свожу. — он кидает на старенький дряблый стол две пачки крупных купюр. — Я не приму их. Забери. И уходи. — Оливия смаргивает скопившиеся в уголках глаз слёзы и отворачивается. — Ты снова отталкиваешь меня. Никогда не позволяла помогать тебе. Чувствовала слабость, принимая помощь посторонних. Но я не посторонний, Оливия. — он кладёт ладонь на свободное плечо сестры и заглядывает в омут серых очей, силясь найти хоть что-то, помимо холода и безразличия. — Я не верю... — Мне? Или самой себе... — она наконец поднимает взгляд и смотрит прямо в глаза Пятого. Но все слова тут же теряются в потоке жалости к самой себе.Из горла вырывается тихий всхлип. — Давай-ка заколотим окна и разожжем костёр. Иначе мы тут все закоченеем. — он берет несколько покрывал, валяющихся в куче на полу и лазает по ящикам, старясь найти хоть что-то отдалённо напоминающее молоток и гвозди.       Оливия так и продолжала стоять на месте, прижимая к себе маленькое, дрожащее тело. — Черт. Я сейчас. — он исчезает в голубой вспышке. — Что вообще происходит? — тихо шепчет девушка. Щенок тихо скулит. — Замёрз, малыш? — она кладёт его за пазуху, прикрывая все ещё сырой кожаной курткой. Дарит все своё тепло, хотя сама дрожит от холода. — Прости... — Вот одежда, пара нормальных одеял и продукты. Сходи переодеться. — Пятый появился так же неожиданно, как и исчез. Он ставит на диван два огромных пакета, а сам, беря в руки молоток с гвоздями, подбирает старые доски и заколачивает разбитые окна. Оливия, без лишних слов, подходит к софе и кладет щенка на покрывало. Достаёт из пакета огромный тёплый серый свитер и джинсы с сапогами на невысоком каблучке. Снимает с себя мокрую ткань и переодевается, ощущая мягкое тепло от сухой ткани, совершенно не обращая внимание на присутствие молодого человека. — С окнами готово. Теперь надо найти место где можно развести... — Тут есть камин. Старый, правда...— тихо шепчет девушка, снова поднимая на руки щенка. Пятый подходит к полуразвалившемуся камину и ощупывает лежащие там поленья. — Отсырели. — рыжеволосая подходит ближе и кладет ладонь на мокрые дрова, прикрывая глаза. Вспыхнуло пламя. Она оборачивается и замечает на себе ошарашенный взгляд брата. — Давно?.. — Давно. — она берет принесённые им покрывала и кладет на холодный пол возле огня, усаживаясь на мягкую ткань. Пятый присаживается рядом, пододвигая пакет с едой. Он подбирает обломанную доску, напоминающую кол, и натыкает на неё сосиску.       Они сидели в тишине, нарушаемую лишь потрескиванием дерева.       Пятый протягивает ее закоптившуюся колбаску. Она снимает мясо с палки и ломает на кусочки, пододвигая их собаке. Щенок заметно оживился и принялся чавкать угощением. — Почему..? — она прячет руки в широких рукавах свитера и наблюдает за кутенком. В безжизненном взгляде вспыхивают искорки умиления и радости. Она мечтала о собаке всю свою жизнь. И вот он, перед ней. И она понимает, что не может позаботиться даже о себе, не то что о домашнем питомце. — Потому что ты единственная, кто не отвернулся от меня. — Из благодарности? — девушка грустно ухмыляется, все ещё не отрывая взгляда от мирно уснувшего щенка. — Так и было. Первые два года нашей совместной работы. А потом все изменилось. — а вот взгляд Пятого был обращён только к ней. Он смотрел, как дрожали ее ресницы, как колыхались высохшие кудряшки, что от света огня становись необыкновенно яркими. Как от каждой ухмылки, трещинки на губах кровоточили все сильнее. — И что же произошло? — Я понял, что помогла ты мне не из чувства долга или жалости. Просто потому, что хотела помочь. Ты всегда была такая. Отзывчивая, добрая и нежная. Даже когда старалась казаться хладнокровной убийцей. — Значит, ты ошибся. — она поднимает на него взгляд, когда слышит мягкий, хриплый смех. — Я ошибался во многом. Но никак не в тебе. — он протягивает ещё одну сосиску. Оливия берет ее в руки и откусывает кусочек, тщательно пережевывая хоть какую-то еду за последние четыре дня. В отличии от самого Пятого, что не ел мясо. — Я должна сказать «спасибо»? — Я делаю это не ради того, чтобы услышать «спасибо». — А для чего тогда? — Мне достаточно знать, что с тобой все в порядке.       Ее губы задрожали. Чертовы слёзы душили изнутри, но он продолжала упорно бороться с собственным порывом разрыдаться в голос.       Как же надоела эта жалость. Как надоело это бессилие и боль, разрывающие изнутри.       Оливия сжимает кулаки, прорезая испещрённую шрамами ладонь поломанными ногтями.       Пятый кладет свою руку на ее, и ласково разжимает пальцы. — Не делай себе больно. Этого «добра» и так достаточно в твоей жизни. — он обнимает ее и притягивает к себе, укладывая рыжую голову на плечо. — Тебе нужно отдохнуть. — Файер... — тихо бормочет Оливия, прикрывая глаза.       Только рядом с этим человеком она чувствовала себя живой. Могла довериться и быть собой. Хотя понимала, что очень много скрыто за пелёнкой недавно вколотой жидкой амнезии. — Что? — он наклоняет голову, всматриваясь в умиротворённое лицо девушки. — Пёс. Хочу дать ему имя Файер. — Ему подходит. Подстать своей хозяйке. — они оба слабо улыбаются, и Оливия проваливается в спокойны сон, уже и не помня, какого это: не вскакивать посреди ночи от кошмаров...