Возрожденная из пепла

— Пять!       Оливия выбегает из комнаты и натыкается на лежавшее на полу тело юноши. От бока расползалась красная лужа, так сильно рябившая в глазах. — Пятый, твою мать! Клаус! Диего! Кто-нибудь, помогите! — девушка переворачивает Пятого на спину и расстёгивает рубашку, обнаруживая воспалившееся ранение от огнестрельного оружия. Пуля не прошла на вылет, оставаясь где-то в брюшной полости, в области печени. — Твою мааать...— она зажимает трясущимися руками рану, оборачиваясь по сторонам.       В коридоре показались Клаус и Диего, бегущие к ним. — Да вашу ж мать...— с помесью усталости и тревоги выдыхает номер Два, поднимая брата на руки. Оливия продолжала идти рядом, останавливая кровотечение, на сколько это возможно. — Оливочка, что произошло? Вы подрались? — Нет...он был ранен и молчал! Дурака кусок, черт! — Какие же вы проблемные...— бубнит Диего, неся восемнадцатилетнюю тушу Пятого. — Ты не представляешь, как мы от этого задолбались. — в тон ему отвечает рыжеволосая, старясь не паниковать.       Когда обеспокоенная четверка входит в операционную, Оливия несётся к халатам и умывальнику, напрочь забывая, что она все ещё лишь в одном полотенце.       Продезинфицировав руки и одев стерильную одежду, она встает напротив уложенного на операционном столе Пятого и прерывисто дышит. Руки трясутся, не собираясь успокаиваться. Ее всю колотит.       Оливия сжимает и разжимает кулаки, злясь на саму себя. — «Соберись, мать твою! Нужно достать пулю! Господи, Пятый! Еблан!» Не получалось! Ее начинало трясти все сильнее. — Диего, зови маму. Я сама...не смогу. «Вот почему хирургам запрещают проводит операции родственникам...а я все не понимала...» — она обессилено выдыхает, когда в помещение ровной походкой и с улыбкой на лице входит Грейс. — Мой дорогой мальчик тоже ранен? Почему же он не сказал об этом? — робот проделывает те же вещи, что и Оливия несколько секунд назад. — Отойди и успокойся, дорогая. Я его вылечу.       Оливия садится рядом с Пятым и берет его за руку, несильно сжимая пальцы. — Дурак...— по щеке скатывается слеза. За ней вторая и третья. Как бы она не злилась, она любила его. Больше жизни. — Оливия, тебе нужно выйти. — серьезно, что ей не свойственно, сказала Грейс, разбрызгивая на белоснежный халат его кровь. — Все на столько серьезно? Мам, ты же спасёшь его? Мама! — Оливочка, пойдём. — Клаус нежно, но настойчиво обхватывает ее плечи и ведёт к выходу, старясь игнорировать брыкания и протесты. — Клаус, я должна быть рядом! А если он...он...я ведь так на него злилась! А если это был последний наш разговор?! — сквозь рыдания, выдавливает из себя страшные слова, ощущая, как паника накрывает с головой. Номер Четыре прижимает ее к своей груди, нежно гладя по волосам.       Оливия утыкается носом в его плечо, глотая приступы истерики. — Тебе надо выпить. И успокоиться. Погоди. — Клаус ненадолго отходит от сестры и приносит с кухни бутылку хорошего коньяка. Откупорив крышку, он предаёт его ей. Оливия падает на диван и залпом осушает половину емкости. — Нифига себе! Даже я так не могу.       Повисла недолгая тишина. Алкоголь ударил в голову, в результате чего всхлипы стали реже. — Да ладно тебе! Это же Пятый, что с ним будет? Вы как Биба и Боба, в любой жопе мира побываете, но живыми выбираетесь. Он даже из апокалипсиса целеньким и невредимым выбрался, что случится из-за маленькой, несчастной пули. Не накручивай себя. Грейс его обязательно подлатает, и мы вместе остановим грядущий апокалипсис. — радостно хлопая в ладоши, сообщает Клаус. — Апокалипсис...черт...— со всеми этими проблемами, девушка уже успела о нем позабыть. Этот хренов протез был единственной зацепкой. Сейчас не осталось ни одной подсказки. Как же задрали эти ребусы! — Все будет хорошо. Мы Академия Амбрелла. Живучие, как тараканы. — Номер Четыре усаживается рядом с сестрой и обнимает ее за плечи. Оливия откидывает голову на его грудь и устало выдыхает. — Это точно.       В тихом молчании они просидели ещё два часа, пока помещение не начало окрашиваться в малиновые оттенки наступившего заката. Старый, красивый особняк становился ещё более удрученным и одиноким, из-за такого освещения. Словно лучи солнца так отчаянно пытаются подарить этому месту своё тепло и ласку, а он настойчиво ее отторгает, оставляя при себе желание быть в одиночестве до конца своих дней. Навсегда.       Именно таким был владелец этого погубленного своей красотой дома. Холодный, деспотичный и совершенно одинокий. Не переваривающий абсолютно никакие виды ласки и добра. Однако...       Оливия была ему благодарна. Он подарил ей возможность выучить разные языки, получить образование и еду с крышей над головой. Пускай над ней издевались и ни во что не ставили. Но это всяко лучше жизни с матерью-наркоманкой в старой, пропитанной вонью и отчаянием однушке. Останься она там, не дожила бы и до совершеннолетия. А сейчас ей пятьдесят семь...Боже... — Аххахахах... — Ты чего? С ума что ли сходишь? Так ты меня подожди, вместе будем! — Нет. Просто...представь...мне почти шестьдесят. Пятому уже шестьдесят пять. А мы оба выглядим подростками. И за все эти годы...было так мало хорошего. Разве может быть такое? — к ней на колени, неизвестно откуда, запрыгивает Файер и радостно облизывает лицо хозяйки. — О, ты тоже здесь, малыш? — Оливия обнимает его за шею, чувствуя прилив нежности к этому необыкновенному и верному существу. — Хороший малый. Мы с ним прекрасно проводили время. — Клаус треплет его по голове и улыбается. — А ты становишься все больше...— она задумчиво гладит его, рассматривая все части тела.       Собираясь сказать ещё что-то, из операционной выходит бледный Диего, придерживая руку у сгиба локтя. — С ним все нормально. Делали переливание. — он указывает на ватку в руке. — Переливание? Почему меня не позвали? Я бы дала кровь. Ты уколов боишься. — номер два вскидывает брови, удивляясь, откуда ей известна эта информация. Но решает не развивать эту тему. — Грейс сказала, что уже брала у тебя.       Не став больше дослушивать, Оливия вскакивает с дивана, едва удерживаясь на ногах от выпитого алкоголя. — Эй, поаккуратнее. — Клаус ловит сестру, помогая ей найти точку опоры. Девушка отмахивается и идёт в операционную, сразу усаживаясь возле бессознательного тела Пятого. — Как он?       Грейс снимает испачканный халат и оборачивается к рыжеволосой с неизменно растянутыми в ласковой улыбке губами. — Пятый в стабильном состоянии, но у него сильное сотрясение. Остается лишь ждать, когда он придёт в себя. — робот выходит из помещения, оставляя ее наедине с тремя бессознательными телами.       Оливия берет руку Пятого и ласково гладит пальцами тыльную сторону ладони, сдерживая рвущиеся наружу всхлипы. — Какой же ты....— она не в силах противиться. Сильно жмурится и по щекам катятся слёзы, неприятно щекотя кожу. — Черт, придурок! Вечно ты так. О себе вообще не думаешь! Гордость и принципы важнее всего. А я?! Обо мне ты подумал?! О том, что я, вот так вот, рядом буду сидеть и рыдать? Я тебя даже прооперировать не смогла! Господи....— она утыкается лицом в свою ладонь, второй все ещё держа парня за руку. — Просыпайся, слышишь? Нам ещё мир спасать. Куда я теперь без тебя?... — Оливия?....— девушка, услышав голос, в надежде поднимает глаза, но не замечает признаков очнувшегося Пятого. Поворачивает голову и натыкается на распахнутые голубые глаза. — Макс? Как ты? — она разворачивается на стуле, но руку Пятого из своей не выпускает. — Дерьмово...но лучше, чем было несколько часов назад. — брюнет держится за голову и принимает сидячее положение. — Ты помнишь, что произошло? Как тебя поймали? — Ммм...смутно. Помню, что меня позвала Куратор после того, как я приходил к тебе. Начала меня допрашивать, требовать немедленных результатов. Возмущалась по поводу того, что ты все ещё можешь стоять на ногах, а не лежишь без сознания от обезвоживания и голода. Потом...потом в кабинет начали вбегать остальные медики с пустыми капсулами физ.раствора. Не знаю, как они их нашли. Возможно, я по неосторожности попался где-то на камерах. Меня тут же схватили и....дальше я не помню. Как я вообще здесь оказался? Где я? — он осматривается, непонимающе таращась на бессознательных девочку и Пятого. — А с ним что? — Идиот он, вот что. — она невольно сжимает его руку сильнее. — Тебя, по-видимому, тоже решили пустить на расходный материал после предательства. Нам с Пятым удалось спасти тебя раньше, чем в капельнице кончился токсин. А потом мы наткнулись на неё. Я не смогла пройти мимо. Ты сказал, что в неё внедряли мой генетический материал, из-за чего она теперь не может нормально даже умереть. — Я сказал это? Не помню... — Это нормально. В тебе было столько яда, что нам с мамой пришлось делать переливание. Мы принесли вас в нашу Академию. Добро пожаловать в особняк Харгривсов. — Спасибо, Оливия. — Не стоит. Ты мне лучше расскажи, каким образом наша кровь имеет полную совместимость? Всем членам Академии Амбрелла запрещено быть донорами. Только между собой. Наши сверхспособности буквально разрушают эритроциты в крови обычного человека. Я не думаю, что дело только в моем намешанном геноме. — Оливия пододвигается чуть ближе, пристально разглядывая лицо мужчины. — Ты права, гениальный метафизик. — старая кличка приятными воспоминаниями пробежалась перед глазами. Было время, и каждый в той чертовой Комиссии называл ее так. — Я твой старший брат. Ну...во всяком случае, был старшим. — он неловко почесал затылок, вспоминая цифры их возраста.       Оливия уставилась на свою свободную руку, нервно сжимая и разжимая ее. Она догадывалась, произносила эту фразу у себя в голове. Но озвученная вслух мысль все равно пробежалась дрожью по конечностям. — Я...предполагала это. Но как так получилось? Ты мой настоящий родственник. Сколько себя помню, я жила с матерью одна. Отец, по ее рассказам, был конченым ублюдком, не видевшим дальше очередной дозы. — Наш отец был добрейший души человеком. Я прожил с ними семь лет, и ни разу не замечал того, чтобы он и капли в рот взял. Не то что наркотики. — Тогда как все произошло?       Макс трёт пальцами переносицу и усаживается поудобнее, стараясь не тревожить капельницу. — Ровно до своего седьмого дня рождения мы жили самой обычной среднестатистической жизнью. Но потом, 1 октября 1989 года мама, без каких-либо на то причин, родила прелестную рыжеволосую девочку. Я был так счастлив, что у меня появилась младшая сестра и даже не задумался об этом необыкновенном явлении. — его холодный и отрешённый взгляд на мгновение теплеет и наполняется такой нежностью, которую Оливия в жизни не видела у людей. Он действительно ее так сильно любил? Хоть кому-то в этой жизни она была нужна. Была любима. — Целый год я был самым счастливым старшим братом. В это время родители начали сильно ссориться. Зачинщиком была мама, отец как мог, старался успокаивать ее. — Из-за чего?       Мужчина опускает глаза, не решаясь произнести обидные слова. — Ясно. Не думай, что сможешь меня таким задеть. Я многое пережила, такими новостями меня не обидеть. — Вот именно. Достаточно ты натерпелась. В общем мы с отцом были категорически против идеи мамы. Он начал пропадать на работе, устроившись на несколько подработок сразу, а мама начала сильно выпивать. Очень сильно. В итоге так сложилось, что я был тебе нянькой, ничего не имея против такой прекрасной перспективы. На моих руках ты выросла. У тебя прорезались первые зубки, на моих глазах ты сделала первые шаги и...господи, ты даже первое слово сказала не "мама" или "папа" . — Что? Не уж то...? — Ага! — на его губах расплылась радостная и гордая улыбка. Он посмотрел в ее глаза, ярко сверкая своими. — Конечно, это было сказано с характерным акцентом, но я сразу понял. — Оливия не в силах сдержать смешок и ответную ласковую улыбку. — И как же я произнесла твое имя?       Брюнет смеётся, делая задумчивое лицо, пытаясь воспроизвести ее первое слово. — Ну...что-то по типу «Мась» или как-то так. Ты не представляешь, как я был горд тобой. Я забыл об отсутствии отца в доме, пьющей матери, отдавая всего себя твоему воспитанию. Ты была, и до сих пор осталась необычайно умным ребёнком. Можно сказать, благодаря тебе я начал изучать медицину. — приятная ностальгия сменилась грустью и злостью. — Но вся эта радость продлилась недолго. В мой восьмой день рождения в дом пожаловали люди из комиссии, заявляя о том, что им необходим ребёнок родившейся 1989 года 1 октября. Я перепугался и спрятал тебя за стенкой шкафа, в котором у нас находился сейф с деньгами. Ты, как я уже говорил, была очень смышлёной. И после моей просьбы сидеть тихо, так и не проронила ни слова. Последнее, что я успел тебе отдать, этот крестик. — он указывает дрожащим пальцем на ее шею и громко сглатывает. — В этот момент отец вернулся с работы и сразу понял, что к чему. Мама спала на диване. Мне кажется, она так и не поняла, куда мы пропали. Мы отчаянно доказывали, что такого ребёнка у нас нет, чему, разумеется, они не поверили. Переворошив дом вверх дном и разозлившись, они застрелили отца и забрали меня. На тот момент я уже неплохо разбирался в медицинских препаратах, и они пристроили меня в лабораторию. С того самого дня я молился не увидеть тебя в этом чертовом месте.       Оливия кладет руку на его дрожащие пальцы и сглатывает ком в горле, стараясь не заплакать. — Но в один гребаный день все мои надежды рухнули. Я увидел, как рыжеволосую девочку привели в лабораторию. И увидел висящий на шее крестик. Я, как мог помогал. Умолял Куратора взять тебя к себе в подчиненные, клялся, что научу всему, что знал сам. Но и тут все накрылось медным тазом. Она была непреклонна. Тогда я пошёл к своему учителю, прося о том же. Он согласился и спустя несколько дней вернулся с тобой под руку. Я очень надеялся на то, что все так и продолжится. Сидеть в лаборатории над созданием новых препаратов, самая безопасная работа в Комиссии. Пока ты не попыталась сбежать. До сих пор не понимаю, какого хрена ты вернулась?! Если бы спряталась, ничего этого не произошло бы! Я бы не видел, как ты мучилась двадцать пять лет! Не...не стоял бы рядом, пока ты в криках и слезах умоляла о помощи. — он прикрывает дрожащие чёрные ресницы, из-под которых скатилась горькая слеза отчаяния.       Не в силах сопротивляться собственным чувствам, Оливия отпускает руку Пятого и, пересаживаясь на кровать Макса, обхватывает его шею и заключает родного брата в крепкие объятия.       Он отвечает, прижимая ее к себе ещё ближе, утыкаясь носом в беспорядочные рыжие кудряшки, больше не сдерживая слез. — Ты представить себе не можешь, как я ждал этого момента. Когда снова смогу обнять тебя и сказать, что правда люблю тебя...свою маленькую, добрую младшую сестрёнку....       Оливия всхлипывает, гладя его прямые смоляные волосы на затылке. Она впервые в своей жизни чувствует от человека запах настоящего дома. И этот чертов крестик...никакая это была не бабушка, как ей наплела мать. Это был ее брат. Ее родной, старший брат, что был для неё и мамой и папой. — Спасибо тебе, Макс. За все, что ты для меня делал. А я...я такая ужасная сестра...прости... — Не извиняйся. Не нужно. Только не за это. Просто скажи, что теперь ты будешь в порядке. Что я больше не буду дрожать в тёмной комнате от страха за тебя.       Оливия отстраняется и заглядывает в опухшие глаза Макса, стирая большим пальцем сырые дорожки на бледной коже лица. — Осталось последнее дело, которое нам нужно завершить с Пятым. А дальше...я очень надеюсь на то, что все наладится. Я тоже очень хочу спокойной жизни. Жажду этого, как ничего более. — Да. Апокалипсис. Я знаю. Вы обязаны выжить, слышишь меня? Поклянись. Пообещай мне, что останешься жива. — Я...выложусь на полную. Я очень постараюсь, Макс.       Однако, обещание она так и не дала, чего не смог не заметить мужчина. Он устало закрывает глаза и вынуждено принимает такой ответ. Понимал, что это обещание...его...сложно дать не колеблясь. — А сколько тебе вообще лет? — девушка попыталась сменить тему. Макс ухмыляется и откидывается на подушки. — Тридцать два. Старый я уже... — До меня тебе далеко. — смеясь, отвечает рыжеволосая. — Даже не думай поднимать тему о том, что я теперь младший брат. Ни в какую не приму сей факт. Отказываюсь. — он машет головой, настойчиво держа веки открытыми. — И не думала. Ладно...тебе нужно ещё отдохнуть. Поспи, я не буду мешать. — она укрывает его съехавшим одеялом и целует в лоб. Макс ловит ее руку и смотрит в глаза. Так преданно. Любя... — Я правда счастлив, что наконец-то смог рассказать тебе все. Что больше не буду ничего утаивать и помогать исподтишка. — Я тоже, братик. Я тоже...отдыхай. — она последний раз сжимает его руку и отпускает, отходя к двери. Но в двух шагах ее снова окликают. — Оливия! Моя рубашка. Где она? — брюнет осматривается в поисках своей вещи. — Грейс ее сняла, потому что она была грязная и рваная. Наверное, в мусорку отнесла. — Немедленно верни ее! Там в подкладке для тебя подарок.       Оливия удивлённо хлопает глазами, а потом быстрым шагом направляется на улицу к мусорному баку, доставая удивительно тяжелую, для ткани, по весу вещицу.

***

      Рыжеволосая девушка сидела на крыше особняка, выкуривая четвёртую по счёту сигарету. В другой руке расположился маленький кейс с небольшой внутри ампулой. Жидкость внутри пузырилась и отдавала болотным цветом. Это ее сыворотка…       На сколько она знала, этот препарат больше не производился в Комиссии. Тогда откуда он у Макса? Стащил с последней партии выпуска? Припас на крайний случай? Или намеренно украл для неё? Ведь он знал о ее неизлечимом органе. — Как же все достало...— она захлопывает кейс и падает спиной на чёрную холодную черепицу. Ледяной металл вызвал табун приятных мурашек. Она до сих пор в одном халате.       Стоит ли воспользоваться ей сейчас? Или же...нет, на Пятого тратить столь драгоценный материал она не видела смысла. И дело не в том, что ей было жалко своей сыворотки. Его уже удачно прооперировали, осталось только ждать, когда мозговая активность придёт в норму и он очнётся от наркоза. Это равносильно тому, что поставить перед сытым человеком тарелку с едой. Тогда может... — Замёрзнешь тут. Почему так легко одета?       Оливия зло прикрывает глаза и выпускает дым сквозь сомкнутые зубы. — Вот еблан...ты...блять...не хочу говорить с тобой. На кой черт ты приперся сюда? Тебе надо восстанавливаться. Хотя, смысл тебе об этом говорить? Учти, если швы разойдутся, я тебя на себе тащить обратно не буду. — она даже не посмотрела в сторону идущего к ней Пятого. И так слышала, как он хромал и шаркал ногами по черепице. — Можно было и по ласковее с больным...— но садится рядом, смотря на разгневанное лицо рыжеволосой. — На голову? Не отрицаю. — Оливия делает ещё одну затяжку, из-за чего сигарета тлеет до самого фильтра. — А вот когда я лежал без сознания, ты была куда более разговорчива. — Так ты не спал? Ну, блять, я даже не удивлена. — она принимает сидячее положение и достаёт из пачки новую сигарету. Пятый, недовольно скривившись, отбирает папироску и выкидывает с крыши. Оливия спокойно смотрит на это и достаёт ещё одну, прикуривая от пальцев. — Мы можем поговорить? Хватит дымом на меня дышать. Я, между прочим, ради тебя с того света вернулся. — Ты там постоянный гость уже. Хватит прибедняться.       Пятый зло выдыхает и притягивает девушку к себе, укладывая ее спину к себе на грудь. Оливия не стала брыкаться, понимая, что если поступит так, то может спровоцировать новое кровотечение и порвать швы. — Так ты ещё сильнее дымом надышишься. — Тогда перестань курить.       Девушка устало прикрывает глаза и тушит сигарету о черепицу, оставляя скрутку лежать рядом. — Спасибо. — Да на здоровье.       Повисла недолгая тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев и тихим пением птиц. Луна освещала крышу холодным, серебристым светом, даря умиротворение. — Зачем ты пришёл? Тебе надо восстанавливаться. Нам ещё этот хренов мир спасать. — Давай оставим это на потом. Не хочу сейчас говорить об этом дерьме. — От кого я это слышу? — язвит рыжеволосая, устраиваясь поудобнее в его объятиях. Как бы не злилась...рядом с ним она была счастлива и спокойна. Его руки дарили тепло, согревая в ночной холод. — Я слышал, что говорил Макс. Мне жаль, что все так обернулась. И стыдно. За то, что ревновал тебя к нему. — А я рада. Что, наконец-то смогла узнать о существовании родного брата, который любит меня. Что у меня есть такой человек. И что, оказывается, у меня был целый год счастливого детства. — Это замечательно. Ты достойна такого человека.       И снова тишина. Но не напряженная или неловкая. Они наслаждались этим моментом. Просто сидели и обнимали друг друга. — Ты...сможешь дать мне ещё один шанс? Испытательный срок, хоть что-то...— в его голосе столько надежды и отчаяния, так не сочетавшиеся между собой. Слова тихие, уставшие и надломленные. Он тяжело дышал.       Оливия молчала. Конечно она была готова дать ему второй шанс. Каждый человек, по ее мнению, его заслуживал. Но ведь нужно было его побесить? Что б знал, какого это, обижать Оливию Илларионову. Лучшего метафизика и убийцу Комиссии. — Я люблю тебя, Оливия. Правда люблю. Я готов на все, чтобы ты простила меня. — девушка замирает. Она знала, что он любил ее, но никогда не думала, что этот импульсивный придурок сможет сказать такие слова вслух. Лично ей. Что, в принципе, допустит эту мысль к своему математическому мозгу. — Могу уничтожить этот мир хоть тысячу раз и спасти его. Могу с этой чертовой крыши скинуться.       Она молчала, боясь произнести хоть слово и спугнуть его резко накатившие чувства. Испугалась, что он сейчас скажет, чтобы забыла этот разговор и они больше не вернутся к этой теме. — Ну скажи хоть что-то! Хватит молчать! Я знаю, что обидел тебя. Мне правда жаль! Но я не знаю, как ещё доказать это тебе. Скажи, что мне сделать. Я сейчас в таком отчаянии, Оливия. — он обнимет ее крепче и утыкается носом в сгиб шеи, дыша через раз от охватившего его тела страха.       Он чувствовал, как она была напряжена, поэтому ослабил хватку и отодвинулся. — Я настолько теперь тебе противен?       Оливия разворачивается и заглядывает в его напуганные до чёртиков зелёные глаза, ища в них хоть каплю лжи. Ее нет... Даже намёка на то, что слова, сказанные ранее, были неискренны — Черт с тобой, номер Пять. — она аккуратно обхватывает его затылок и касается пересохших губ своими, чувствуя, как потрескавшаяся кожа отдаёт солью и начинает дрожать. Собираясь отстраниться, ее притягивают ближе, углубляя поцелуй. А затем крепко обнимает, кладя лоб на тонкое плечо. — Что я вижу? Беспринципный и экспансивный Пятый плачет? — смеясь, спрашивает девушка, обнимая его за плечи. — Только попробуй кому-нибудь проболтаться об этом. — Хахахаха...и что же ты сделаешь? Назовёшь меня монстром? — Ну хватит! — он отстраняется и снимает с шеи цепочку с двумя кольцами, беря в руки более тонкое и изящное. Оливия протягивает руку, и на безымянном пальце, всего через мгновение, оказывается родной золотой ободок, поблескивая камушками в лунном свете.       Пятый начинает дышать более ровно и спокойно. Словно эта цепь с двумя украшениями безумно сильно давила на шею, не позволяя нормально вдыхать кислород. — Я тебя люблю, Пять. Каким бы говнюком ты ни был.       Ее повторно заключают в объятия и шепчут куда-то в область затылка. — Спасибо. — Пойдём спать. А завтра...— она смотрит на откинутую чёрную коробочку с изготовленным ею же лично препаратом. — Макс сделал тебе хороший подарок.       Оливия качает головой, провоцируя недоуменный взгляд Пятого. — Я...могу прожить и без неё. А вот та девочка. Из-за меня она так страдает. — Ты уверена? — Да. Я хочу подарить ей полноценную, счастливую жизнь. Хоть кому-то. — Хорошо. Я поддержу тебя. А теперь пойдём. Завтра... — Уже завтра....       Она бросает последний взгляд на Луну и тут в голову приходят воспоминания. — Кстати. — Пятый замирает, вслушиваясь в ее тихий и спокойный голос. — Помнишь, ты так отчаянно пытался выведать у меня значение татуировки? — он кивает. — Смотри...       Оливия приспускает халат, оголяя татуированные лопатки и указывает пальцем на небо.       Пятый смотрит на рисунок и понимает. Та же Луна и две веточки по бокам, на которых висели старые перегоревшие гирлянды. — Когда мне было невыносимо плохо, я всегда уходила сюда. Только эта тишина выслушивала и понимала меня. Это место стало моим любимым тайником.       Пятый не находит, что сказать. Лишь нежно обхватывает ее плечи и аккуратно целует чернильные полосочки, из-за чего кожа покрылась мурашками, а по позвоночнику пробежал холодок. — Теперь я буду рядом. Всегда. В самые сложные моменты.       Она берет его за руку и благодарно смотрит в глаза, уводя обратно в тепло дома....