***
За окном стоит темень, и их лица при свете одной только свечи сначала выглядят немного жутко. Но эта заговорщическая атмосфера точно пробуждает в Дилюке азарт. Будто они задумали ограбление или что похуже, а не сбор травы. — Мне казалось, что ты редко бываешь свободен, — вспоминает он. — О, не парься, ночью у меня всегда есть время, — махает рукой Кэйа. — Ты, кстати, совсем не удивился моему приходу. — По твоей роже в аптеке сложно было не понять, что ты припрешься, — закатывает глаза Дилюк. Кэйа явился в такой же темноте, постучал в окно, разбудил своим криком соседей и распугал местных кошек. А теперь вертится на стуле с беззаботной улыбкой и басни рассказывает. Балбес. Дилюк заканчивает собираться. Ему непривычно тащить с собой кого-то. Когда-то об этом он и мечтать не мог. И как себя вести? А Кэйа не испугается крестов? А если да? Если слишком перепугается, то там его и закопаем, — мрачно подшучивает подсознание. Но ведь в первые свои вылазки он и сам не отличался смелостью. Так что если что-то пойдет не по плану, он отведет Кэйю домой — заодно и узнает, где он живет, если посчастливится. А пока что надо просто делать то, что и обычно. Сумка через плечо, факел, огниво. Но это на крайний случай, если луна будет прятаться за облаками всю ночь. Кэйа водит пальцем над свечой, играясь с огоньком. Будто его и вовсе не заботит, куда они идут. У него на лбу прямо светится надпись «я великий и могучий». Или «мой друг великий и могучий». Каждого человека в состоянии переживания успокаивают разные вещи. Кэйе, кажется, легче с Дилюком. Дилюку — с его кастетом. А еще, несмотря на то, что в теории сегодня их никто не увидит, на нем опять этот длинный черный плащ. Комментарии? Не спрашивай, не отвечу, — стандартный его ответ на попытку узнать. Кэйа странный. Он может часами рассказывать о разнице в том, из чего изготовлено то или иное оружие, объяснять механизм внутри городских часов или спорить насчет запаха духов проходящей мимо дамы. Но когда речь заходит о нем самом, все меняется. Язык отсох, в рот воды набрал, губы на замке, ключ в море, бла-бла-бла. И клещами не вытащить. Дилюк знает о нем ровно две вещи: его зовут Кэйа и он приходит из северной части города. Большего ему… не доверяют? Без проблем. Меньше знаешь — крепче спишь. Но от разницы осадок в груди остается. — Ладно, давай на выход, — командует Дилюк, подзывая его жестом. — И потуши свечу. Кэйа задувает огонек и дом погружается во мрак. — А теперь что? — напряженным тоном спрашивает он. — Я ничего не вижу. — Пошли, — тянет его Дилюк, все еще не менее ослепленный. — Да ты точно колдун, раз в такой темени что-то видишь, — бормочет Кэйа, хватаясь за его руку, и с трудом выбирается на улицу следом. — Тут вообще не светлее. — Позже факел зажжем, не ной. — Ни капли не успокоил. У Дилюка в темноте зрение просто отличное. Он привык выбираться ночью по травы. И дело даже не в том, что все это нужно собирать в лунном свете, нет. В полночь надо искать только кладбищенский белый бархат. Просто ему самому удобнее ночью. Потому что везде пусто. А еще Дилюк не любит людей. Он всю жизнь никому не доверяет, ждет ото всех ножа в спину или подножки в яму. А теперь один из немногих, от чьего вида его не передергивает, идет рядом и дергается сам. Ночное зрение Кэйи — полный отстой. Он шагает чуть ли не на ощупь, держится за стены домов, заборы и подол чужой куртки. Как маленький. О, а еще он действительно боится. Дилюк чувствует, как дрожит собственная одежда. И это начинает раздражать. — Слушай, — Кэйа подскакивает от его голоса. — Зачем ты пришел, если так боишься темноты? Они идут темной улицей в правильном направлении благодаря только памяти Дилюка и кое-какому свету. Кладбище стоит на западе за городом, так что им предстоит длинный путь. Зажигать факел еще рано — не хватит на обратную дорогу. Вот только его спутник требует этого немедленно. — Говори тише, пожалуйста, — напряженно шепчет Кэйа. — Вдруг тут демоны… — Чего-чего? Какие демоны? Тут максимум местные пьяницы, — хохочет Дилюк. — Как ты вообще добрался до моего дома, если ты такой пуганный? Это действительно забавляет. Раньше Дилюк считал Кэйю со всеми его выходками смелее себя. Но страх темноты — последнее, чего он от него ждал. Но если, несмотря на испуг, он пришел к нему посреди ночи, чтобы увидеться… Тогда что это? Настоящее доказательство ценности их дружбы? — Кто тебя проводил? — интересуется Дилюк. — Я сам, так что цени это! — обижается Кэйа. А потом признается: — Мне пришлось спереть у охраны ручной фонарь. — И где же он теперь? — скептически косится Дилюк. — Охранник? — Фонарь! — Разбился из-за очень жуткой кошки, которая на меня выскочила, — признается Кэйа. — Откуда ты на мою голову… Не цепляйся за меня, а то одежду порвешь. Я не такой богатый как ты. Кэйа с неохотой прекращает тянуть его куртку. — Скоро луна выйдет из-за облаков и все увидишь, не переживай, — успокаивает его Дилюк. — Я тебя три дня не видел, а ты такой злой, — бормочет Кэйа. — Еще и бросаешь меня куда-то. Его голос подозрительно отдаляется. — Я вообще-то ради этого через весь город плелся, — он звучит еще дальше. — Через такой огонь и воду прошел… — Кэйа? — Дилюк замирает. — Что? — шаги Кэйи тоже стихают. — Ой. — Ты где? Тишина. — Кэйа. Ответа нет. Дилюк быстро возвращается к предыдущей развилке между улицами. У него мгновенно холодеет в груди. Так. Без паники. — Кэйа, чтоб тебя за ногу, — шипит он. — Отзовись. — Дилюк? Дилюк, ты где? — звучит совсем тихо. С какой стороны — Дилюк не понимает. Надо вслушаться. По обе стороны от него звучит какое-то странное копошение. Он застывает и предельно концентрируется. Ну же. Это не по сторонам, это за спиной. Он ныряет в ближайший переулок за секунду до того, как почувствовать ветер за спиной. — Дил… — Цыц! — он находит знакомую темную фигуру и ловит ее за руки. — Дилюк! — чуть не пищит Кэйа, цепляясь за него в ответ. — Мне показа… — Тихо, дурачина, — Дилюк зажимает ему рот рукой. — Там что-то есть. Кэйа кажется таким худым, будто перед ним совершенно другой человек. Знакомая ткань его плаща отвечает: нет, это тот же балбес. — Сасфети фахел, — он бубнит под перчаткой и обвивает Дилюка дрожащими пальцами. — Это животное, не надо. Сейчас побежим, — предупреждает Дилюк. Он отлепляет ладонь Кэйи от своего торса и берет в свою. По телу идут мурашки, но сейчас не время о таком думать. — Хватит цепляться, — он скорее говорит себе, чем Кэйе. — Ну чего ты как маленький? Они осторожно подходят к краю переулка. — Приготовься. Раз, — пальцы сжимаются сильнее. Судя по цапающим шажкам, там, откуда они пришли, копошится какое-то животное. — Два, — Кэйа громко глотает слюну. Шаги замирают, а сбоку звучит тихое гудение. — Три! За спиной слышится уже совсем неслабое рычание, когда они срываются на бег. — Дилюк, я ничего не вижу! — паникует Кэйа. — Там демоны! — Сам ты демон! — огрызается Дилюк. — Это просто псина! — Это нечисть, у нее красные глаза! — хнычет он даже на бегу. — Бежим в церковь, прошу тебя! — Не оглядывайся, упадешь! Они пару минут мелькают среди переулков, пока Дилюк и сам чуть не теряется. Но преследования за спиной больше не слышится. — Фу-у-ух, — Кэйа упирается ладонями в колени и пытается отдышаться. Дилюк уже хочет зажечь факел — боится, что этот чудак заблудится быстрее, чем они выберутся из города. Он уже открывает сумку, когда на улице внезапно становится светлее. Луна наконец выходит из-за облаков и освещает им путь. — О боги, я что, прозрел? — Кэйа смотрит на свои руки с широкой улыбкой. — Дилюк, я все вижу! — Я же тебе говорил, — хмыкает он. — Пойдем, та дворняга еще где-то здесь. — Это не дворняга, — резко меняет тон Кэйа. — Ты что не слышал этот рык? Я читал про такое — это демон города. Он заманивает ночных гуляк и лопает их вместе с костями… — Ты читать умеешь? — косится на него Дилюк. — А ты разве нет? — удивленно спрашивает Кэйа. — Ага. Вот тут у тебя на лбу пишет: олух царя небесного. Идем уже. Вокруг них простилается слабая дымка. Дилюк не имеет ничего против тумана. Зато Кэйа очень даже протестует. — Мы сейчас точно не туда зайдем, — уже в который раз жалуется он. — Пришли, — одновременно говорит Дилюк. Кладбищенские ворота наглухо закрыты. — Запирают так, будто тут золото лежит, а не кости, — вздыхает он. — Пошли. — Может, они запирают, чтобы никто оттуда не вылез, — мрачновато предполагает Кэйа. — Завязывай с чепухой, пока из меня ничего злого не вылезло и по шее тебе не треснуло. Кэйа не отступает ни на шаг. Хоть после выхода с города он немного успокоился, теперь на него накатывает по новой. Да, за городом нет той псины. Но… — Тут же трупы, — дрожащим голосом вспоминает он. — Лучше бы я отвел тебя домой, — устало говорит Дилюк. — Вот, давай сюда. Он отодвигает часть хлипкого забора и подзывает Кэйю жестом. Тот ныряет в образовавшийся проход, и Дилюк пролезает за ним. — А… Дилюк? Не пора ли зажигать факел? — крутится по сторонам Кэйа. — Нет, он тут только помешает. Пошли. — А раньше ты сказать не мог? — Кэйа плетется следом за ним. Похоже, он порядком устал — нет сил даже на то, чтобы жаловаться на пугающую атмосферу. По городу было идти не так легко, как за ним. Одинокие покосившиеся старые дома, между которыми они плелись по неровной дорожке, на ветру выглядели будто дышащие спящие животные. Там Кэйа и растерял всю свою боязнь к ночным чудовищам. О, а этот на мишку похож. А этот высокий и худой, как цапля. До появления тумана это было действительно сносно. Но теперь, пока Дилюк не придумал, с чем приятным можно сравнить надгробия, страх начинает накатывать на Кэйю по новой. Ну и черт с ним. В смысле не черт — пока что только Дилюк. Он ищет намек на знакомые белые цветочки. Старые покосившиеся надгробия и кресты ни капли не пугают. С такими легче, чем с живыми. — Дилюк! — доносится за спиной. — Это не они? Он оборачивается на звук. Кэйа ждет, склонившись перед одним из надгробий. Дилюк всматривается туда, куда указывает его палец. — Они, — одобрительно кивает он. — Ладно, хоть какая-то польза с тебя. Двигайся оттуда, я соберу их, — Дилюк подмечает там приличных размеров поляну цветов. В сумку летит букет за букетом. Он всегда этим увлекался. На душе совсем легко. Это просто очередная ночная прогулка, благодаря которой старый Бо разрешает ему поспать подольше и прийти в аптеку позже. И бонус: чудак, который регулярно разбавляет обстановку своими выдумками. Дилюк оттаял с первой встречи, он с этим не спорит. Но признавать, что ему не хватало чужой компании, точно не готов. Кэйа — что-то новое, манящее своей доступностью и одновременно закрытостью. Да, давай гулять целыми днями. А потом я пропаду на полнедели и можешь мечтать о том, чтобы узнать, где я был. Но Дилюк не признается. Зато тишина, которую прерывает тихое «ой», моментально заставляет его отбросить весь свой напускной холод. Потому что туман рассеивается, но Кэйи нигде не видно. — Ты где? Молчание. Дразнится? — Если не выйдешь, я уйду сам. Тут псин нет, так что я тебя оставлю с чистой совестью и трупами, — громко говорит Дилюк, пробираясь между рядами могил. Он замечает за большой статуей движение теней. На кладбище внезапно становится холодней. В стороне хрустит ветка. Он медленно подходит к статуе. Выглядывает — пустота. — Без проблем, прячься дальше, — сдается Дилюк. — Я домой спать. В ответ по прежнему одна тишина. Он начинает оборачиваться. — Пока-пока, — прощается он. — Если будешь… — Бу! Черт, слишком быстро. Он не успевает даже понять, что у него за спиной. Просто берет и бьет. Кэйа с тихим скулящим звуком медленно сползает на землю. — Совсем голову потерял? — приседает рядом Дилюк. — Кто в таких местах сзади подкрадывается?! Кэйа держится за челюсть и мычит сквозь сжатые зубы. Ему сильно повезло, что Дилюк ударил наотмашь. Сначала звуки кажутся ему всхлипами. Он вслушивается, но не решается к нему притронуться. Ну ведь действительно, не сильно бил. Ага. Еще секунда, и он понимает, что Кэйа совсем не плачет. — Видел бы ты свое лицо, — его хихиканье переходит в настоящий громкий смех. У Дилюка ведь действительно колотится сердце, пусть он и сдержал вскрик. — Знаешь фразу «смеется тот, кто смеется последним»? — он угрожающее хрустит косточками пальцев. — Нет, но знаю другую, — Кэйа на корточках отодвигается от него и начинает подниматься. — Рожденный бегать по шее не получает! — Стой! Но Кэйа уже несется к решетке. Он находит щель и проскальзывает в нее так же легко, будто всю жизнь тут лазил. И Дилюку остается только попытаться его догнать. — Потеряешься, дурачина! Но Кэйа не слушает — мчится со всех ног. — Нам не в ту сторону! Кэйа! Там болото, подожди! Он бежит извилистой дорожкой в направлении небольшого пруда. Хоть бы не провалился, — сцепив зубы, молится Дилюк. Силуэт Кэйи прячется за деревьями. Вот гад, а еще делал вид, что боится темноты. Дилюк душит в себе злобное желание бросить его тут, выбегает из-за очередного поворота тропы и наконец натыкается на нерушимую фигуру. — Идиот, — рука сама ложится ему на плечи. Неприятное чувство наконец отпускает. Не провалился. — Смотри, — Кэйа стоит на месте и смотрит куда-то вперед. Так, будто минуту назад не боялся, что Дилюк его поколотит. — Что это? Он указывает в сторону здоровенного дерева. — Дерево, — непонимающее отвечает Дилюк. — Да нет же, смотри что, — Кэйа подходит ближе, утаскивая его с собой. — Светится, — шепчет он. И Дилюк замечает. Крохотные шарики света кружатся в воздухе словно маленькие звезды. — Светлячки, — улыбается он. — Они не кусаются? — Кусаюсь тут только я. — Тогда я лучше к ним, — Кэйа скидывает его руку с плеча и бежит под дерево. Он носится как котенок за лучиками света. Только с шансами на успех. Развевающиеся полы плаща делают его похожим на злого колдуна. Но единственные, кого пока что заколдовывал Кэйа — это обманутые им пьяницы, засматривающиеся на красивое личико девушки и Дилюк. Дилюк, который почему-то сейчас здесь, вместо возвращения домой, смотрит на светлячков вместе с этим балбесом. — Поймал! — радуется Кэйа. — Дилюк, смотри! Он опускается под стволом дерева и осторожно разжимает ладони. — Фу, какой жучище, — кривится он, выпуская насекомое. — А ты кого ждал? — смеется над его реакцией Дилюк. — Фею? Он садится рядом и устало выдыхает. Ствол дерева такой широкий, что, скорее всего, они не смогут обхватить его руками даже вдвоем. Светлячки маленькими огоньками кружатся вокруг, неподалеку слышится кваканье лягушек из пруда, а Кэйа совсем рядом напевает что-то себе под нос. Его лицо в золотом свечении выглядит совершенно иначе. Дилюк почти никогда не задерживает взгляд на нем. Но теперь не может оторваться. Потому что глаза Кэйи наконец не смущают, не смотрят в ответ. Он тихо напевает какую-то веселую мелодию, кадык еле заметно двигается, веки полностью опущены, линия носа и губ со стороны выглядит будто на картине — хоть пальцем проведи. Дилюк действительно тянется к нему рукой. Сам не замечает как. Не успевает опомниться, как чужая рука ловит его запястье. Глаза — большие, внимательные, — пристально на него смотрят. — Что ты делаешь? — мягко спрашивает Кэйа. — Светлячка ловил, — пытается освободить руку Дилюк. — Я вроде не свечусь, — он улыбается с ноткой хитринки. Как будто понял что-то для себя. И отпускает. Становится так спокойно, словно изначальной их целью было сесть под густыми листьями и отдыхать. Светлячки заменяют закрытые листьями звезды, и все это выглядит так правильно, будто они и сами в небе среди крохотных огоньков. Монотонный и убаюкивающий шум леса совсем не волнует — слышно только тихое дыхание друг друга. Шелест листьев на ветру, шум пруда, крики ночных животных. Это все создает вокруг особую атмосферу, в которой для каждого главный тот, кто сидит рядом. Дилюк хочет сказать многое. Но еще больше хочет узнать, насколько приблизятся пальцы Кэйи, которые теперь сами осторожно тянутся к нему. — Светлячок, — Кэйа накрывает его руку своей. Весь лес в одно мгновение вымирает. Остается только овал мира, который Дилюк видит нерушимыми глазами, тихое дыхание и чужие прохладные пальцы. Не шевелиться. Не спугнуть. То ли дерево толкает его в спину, то ли собственное сердце разрывается ритмичными ударами. Такими громкими, что Кэйа тоже наверняка должен их слышать. Дилюк закрывает глаза. Его бросает в жар, кожа под прохладой чужой руки просто горит, будто на зло ему самому. Остановись, остановись, прошу тебя. Он сам не знает, у кого просит: у Кэйи или собственного сердца. Просто надо это прекратить, пока волнение не заставило его сделать что-то не то. Но он не смеет и шевельнутся. Только прижимается спиной к стволу дерева и жмурит глаза. Чужая рука осторожно сдвигается, сжимает его пальцы немного сильнее. А потом губы опаляет еле ощутимое дыхание. Чужое дыхание. Не спугнуть, не спугнуть, не спугнуть. Весь мир застывает. Ничего не двигается. Только картинки перед глазами мелькают с бешенной скоростью. Дилюк дышит неравномерно, с большим трудом глотая по маленькой порции чужого запаха. Сделай уже что-то со мной, иначе я не выдержу. Хочется отодвинуться назад, облизать сухие губы, оттолкнуть невидимую преграду перед собой, потянуться навстречу в конце концов. Только не это ужасное чувство ожидания. Он ждет, что его размажет всмятку. Разнесет булыжником размером с половину его дома. Не бывает же, чтобы так долго и безнаказанно сидеть и дышать с кем-то одним воздухом без последующего наказания. Но он скорее умрет на месте, чем остановит свою дикую жажду. Потянуться навстречу равносильно припасть к чистому источнику. Но какое за этим следует наказание? И это чертова воронка под ногами, которая затягивает его с каждой секундой все больше. Ведь как иначе объяснить эту тягу? Мир снимают с паузы. Чужая рука соскальзывает в сторону. Он вновь может дышать. Рядом слышится судорожный вдох. И тишина. Одно безумие на двоих — вот, что они только что испытали. Дилюк рискует открыть глаза. Легкая дымка делает все цвета очень мягкими, мир выглядит почти сказочно. Кэйа сидит во все той же позе и задумчиво смотрит на свои полусогнутые колени. Так, будто задремал, будто Дилюку все показалось. Он бы поверил, если бы не пальцы, которые слегка дрожат. Никто не решается заговорить. Они пытаются сохранить эту вязкую загадочность, которая вьется над головами, окутывает сознание и тянет в сон. Дилюк уже второй раз за ночь ловит себя на рассматривании чужого лица. Это все светлячки, — отстраненно думает он. А еще так нельзя дружить. Кэйа поворачивает к нему голову. Они почти соприкасаются плечами, чувствуют жар друг друга, видят его в глазах. Кэйа приоткрывает рот, но не решается заговорить. Легкий кивок Дилюка разрешает ему разрушить витающие в воздухе чары. — Знаешь, что такое цугцванг? Весь их волшебный мирок стоит каменной стеной. Тихий голос мелодично в него вливается, добавляет красок, но не рушит ни камня. Дилюк отрицательно качает головой. Так же осторожно, чтобы сохранить этот момент. И слушает объяснение Кэйи. — Цугцванг — это когда единственный шаг, который ты можешь сделать, только ухудшает твое положение. И все, что тебе остается — не двигаться с места. Кэйа опускает взгляд и улыбается в колени. Устало, но впервые полностью искреннее. Будто эти несколько секунд магии смогли треснуть какую-то из его масок. И теперь из-под улыбки этот-парень-может-все, выглядывает разбитый в дребезги мальчик. Со своим горем, которое так старательно держит в себе много лет. И только сейчас, когда никто не видит, он ослабляет ремни. Позволяет настоящим эмоциям показаться хотя бы немного. Я рад, что ты рядом, но боюсь пускать тебя ближе, — вот, что читает Дилюк в его глазах. — Кто ты такой? — шепчет он. — Поверь, я рассказал бы тебе, если бы только мог, — впервые глаза Кэйи настолько серьезные. — Тогда расскажи то, что можешь. — То, что могу? — он слегка теряется, замирает. А потом погружается туда, куда доступ другим закрыт. Дилюк терпеливо ждет. Не двигается, не моргает, не дышит. Боится спугнуть. — Скажи, в тебя когда-либо кто-то влюблялся? — Кэйа простреливает его взглядом. Никогда раньше его не окунали в прошлое одним только вопросом. А теперь берут и нагло суют в эту болотного цвета смесь: полезай, малыш, покопайся там хорошенько. И найди в этой бездонной яме щепотку любви. И ради этих серьезных глаз он туда ныряет. Хоть знает наперед: места для этого в его жизни не было. Простите, девушки, мы с вами играем в разные игры. У вас «И жили они долго и счастливо», у меня «Вдох, выдох, сдох». — Даже если кому-то и нравился, то никогда этого не замечал, — мотает головой Дилюк. Ему тяжело это говорить. Но еще тяжелее сдержаться и не вывалить на Кэйю все остальное, что поднимается из глубин сознания вместе с пониманием, что он никогда не был любим. В конце концов, от последнего еще никто не умирал. — Тогда мне будет трудно тебе объяснить, — хмурится Кэйа. — А ты попробуй, — не отстает Дилюк. Кэйа всматривается в его лицо, ловит какие-то понятные только одному ему знаки. А потом просто говорит: — Меня собираются женить на совершенно чужом мне человеке. Слова когтями скребут Дилюку по легким. Оставляют там три глубокие борозды. Так, будто он резко вдохнул ртом холодный зимний воздух. Но в мае ведь такого не бывает. — На ком? — отстраненно спрашивает он. — Она… не хочу говорить о ней плохо. Просто это не мой человек. Кэйа прячет в руках лицо. Нет-нет-нет, это не конец откровения. Теперь Дилюк не может от него так просто отвязаться. Ему мало пары фраз, он так долго пытается выведать у Кэйи хоть что-то, что теперь не может остановиться даже после небольшого успеха. — Кэйа, — зовет он. — Говори, раз начал. Не тормози на половине. — Да, прости, — строгий тон приводит его в чувство. — Я даже не знаю, что сказать. Отец ждет, пока я решусь на предложение сам или найду того, кто понравится мне. Он жмурит глаза и болезненно опускает брови. — Мне очень трудно об этом рассказывать. Раньше я был не против свадьбы. Мне просто было все равно с кем. Но теперь мне, кажется, нравится некто, с кем я быть никогда не смогу. То есть… мы знакомы не так давно. Но этот человек все время у меня на уме. Он опять закрывает руками лицо. И сдавленно продолжает говорить прежде, чем Дилюк успевает его одернуть. — Когда я ем, сплю, учусь или отдыхаю. Я не могу выгнать этот образ из головы, понимаешь? Он просто там, прожигает меня насквозь, делает со мной все, что вздумается. Выпускает всех моих демонов, каждому дает имя, каждого приручает и с руки подкармливает. А я просто наблюдаю и получаю нездоровое наслаждение представлением, в котором я главный герой, вскрытый на столе сумасшедшего доктора. Вот так я себя чувствую. — Жертвой? — Безнадежным романтиком. И опять Дилюк не может понять, плачет Кэйа или смеется. — Каковы шансы, что вы сможете быть вместе? — Такие же, как шанс, что завтра я проснусь девушкой. Кэйа косится в его сторону. И молчит. На лице смесь безысходности и чего-то еще. — Когда свадьба? — шепотом спрашивает Дилюк. — Крайний срок — за день до зимы. В мое восемнадцатилетние. Ну вот, время есть. А сейчас пора его отвлечь. — И все-таки я старше, — Дилюк толкает его плечом. — Зато у меня невеста есть, — толкается в ответ Кэйа. — Это же плохо. — Постареть быстрее меня тоже не особо хорошо, — дразнится он. — И я думал, мы плохими событиями меряемся. — Ну видишь, тебе еще расти и расти до моего умения анализировать диалог, — опять подтрунивает Дилюк. — Я хотя бы морщинами покроюсь не так быстро как ты. Чей-то грустный жених прячется под веселой улыбкой. И Дилюк позволяет ему это скрыть — ему и самому хватило долбящего в ушах сердца. — Дурачина, мне стукнуло восемнадцать в апреле, — он ерошит Кэйе волосы, подхватывая его настрой. — Так почему ты до сих пор не женился? — Я слишком хорош, чтобы достаться всего одной, — Дилюк говорит первое, что приходит в голову. И это работает. Их понемногу возвращает в реальность. Туда, где дерево, под которым они так долго сидят, начинает убаюкивать, в траве щебечут сверчки, а небо над головой сокрыто густыми листьями. — Нам уже пора по домам, — лениво говорит Дилюк. — Согласен, расходимся, — зевает Кэйа, и не пытаясь подняться. Он прислоняется к нему и роняет голову Дилюку на плечо. Светлячки прячутся где-то в траве, а темнота уже не такая густая и всемогущая. Хоть они сидят в тени дерева, поляна перед ними начинает светлеть. Словно где-то там из-за городских стен на линии горизонта готовится выползти самое большое светящееся брюшко. — Через пару часов рассвет, — подмечает Дилюк. — Хочешь встретить его вместе? — с легкой улыбкой предлагает Кэйа. — Ну уж нет. Хочу поспать перед работой, — отталкивает его Дилюк. Усталость накидывается на него голодным зверем. Но спать под деревом вообще не вариант. Пусть даже под чужим присмотром, он не уверен, что это вообще безопасно — Кэйа и сам выглядит так, будто сейчас уснет. Как же хочется остаться на месте. Но он дает себе только пару минут. Так, удостовериться в том, что сердце больше не потревожит. — Ладно, поднимаемся, — Дилюк одергивает сам себя. Он встает на ноги, отряхивается и протягивает руку Кэйе. Ноль реакции. — Кэйа? Его голова только опускается ниже. — Кэйа, вставай, нельзя тут спать. Он как на зло начинает сползать в сторону. Вот ведь хитрый лис — точно только делает вид, что отрубился. — Эй, не притворяйся, — Дилюк вновь садится на землю возле него. Тихое дыхание звучит донельзя натурально. — Вставай, иначе привяжу тебя к дереву, — он толкает притворщика в бок. Кэйа съезжает в его сторону еще больше. Еще пару сантиметров… Бух. Его голова полностью соскальзывает Дилюку на колени. Рука неосознанно цепляется за ткань штанов, рот приоткрывается. — У меня, кажется, нет выбора, — словно сам себе говорит Дилюк. — Хорошо, выбирай. Если не поднимешься через три минуты, я тебе в штаны лягушку засуну… — Дилюк! Дилюк, срочно! Отведи меня в город! Дилюк просыпается из-за того, что его уже несколько минут как сильно тормошат. Понять что к чему очень сложно. Он лежит на чем-то очень твердом, шея затекла так сильно, что при попытке пошевелиться вся спина стреляет невыносимой болью. — Давай, поднимайся, пожалуйста… Я опаздываю… — чуть не молится Кэйа над ним. Он все еще пытается его расшевелить. Нависший сверху силуэт вызывает вопросы: взъерошенные волосы, в которых запутались веточки и листья, расстегнутый плащ висит на локтях, на скуле небольшой синяк — видимо, Дилюк все же ударил сильнее, чем ему показалось. Сам Дилюк чувствует себя не лучше. Наверное, это к лучшему, что сам он себя не видит. Он неохотно открывает глаза. Стоп. Видит. Он все видит. На улице светло. Ненавистное солнце все-таки его поймало. — Вот дерьмо, — первое, что он произносит хриплым голосом. — Помоги встать, у меня все онемело… — Как вообще получилось, что мы тут уснули? — зевает Кэйа, поднимаясь на ноги. Он протягивает Дилюку руку, хоть сам все еще спит на ходу. Дилюк хватает его ладонь, но вместо того, чтобы встать с его помощью, только тянет Кэйю к себе. — Прости-прости, — моргает Кэйа, хватаясь за ствол дерева, чтобы не свалиться на него сверху. — Давай еще раз, я забыл кто кого тянет. — Ну ты и старый дедушка, — посмеивается Дилюк, поднимаясь на ноги со второго раза. — Не обижай младших — собственной же тростью получишь, — отшучивается Кэйа, хватаясь за бок. — Серьезно, не чувствую тела. Будто не на тебе спал, а на булыжнике. Они возвращаются той же тропой, по которой пришли, и Кэйа не помнит ни одного ориентира — ночью все казалось совершенно другим. — Так вот из-за кого я себя бревном чувствую, — Дилюк толкает его под ребро. — Бревно не бревно, а шевели веточками, — подгоняет Кэйа. — Куда нам? — он тормозит на развилке. — Сюда, — показывает Дилюк. — А куда спешим? Невеста ждет? — хмурится он. — Проще перечислить тех, кто меня не ждет, — угрюмо отвечает Кэйа. — Лучше бы я проспал. — Так не иди, — пожимает плечами Дилюк. — Спасибо за совет, но сидеть взаперти до самой зимы подобно какой-то принцессе я тоже не намерен, — на лицо ложится косая улыбка, но серьезные глаза намекают, что это не просто шутка. Теперь, когда на Дилюка наваливает вес повседневности, по голове прилетает еще одна неудобная правда. Черт, ну почему сейчас? Кэйа совершенно точно из семьи аристократов. Возможно, даже приближенного к королю, судя по тому, как он раскидывается деньгами. И, может быть, зацикленного на чистой крови, раз набор невест так сильно ограничен. Голова неприятно саднит, будто от сильного удара. Семья аристократов. Тех, кого он терпеть не может больше всех. Семья аристократов. Черный потрепанный плащ въедается в глаза. Что-то не сходится. Или он сам пытается себя переубедить. Перед входом в город Кэйа его останавливает. — Ты пойдешь в аптеку? У него огромные круги под глазами, язык заплетается, а походка ставит под сомнения, где он провел эту ночь. — Послушай. Тебе нельзя в таком виде домой, — хмурится Дилюк. — Твой отец решит, что ты напился или что похуже. — Спасибо за заботу, — Кэйа отрицательно мотает головой, — но мне очень надо. Будет лучше, если я вернусь сейчас же в таком виде, чем нормальный, но потом. Лучше скажи, где ты будешь сейчас? Дилюк внимательно его осматривает, пару раз сдерживается, чтобы не поправить на нем одежду, но все же отступает. — Ладно. После таких вылазок старый Бо разрешает поспать подольше, так что еще два-три часа проведу в кровати. Кэйа устало, но довольно улыбается. — Отлично. Если повезет, то увидимся завтра, — кивает он. Его руки на секунду поднимаются вперед, но он себя одергивает и пятится назад. — Спасибо. Спасибо за все. У Дилюка от прощания идут мурашки по коже. Это звучит жутко. Так, будто этот разговор их последний. Он хочет его окликнуть. Иди, обними — я же вижу, что тебе это надо. Но Кэйа уже исчезает в переулке. Уносит с собой остатки той ночной атмосферы, которая витала в воздухе до сих пор. И тебе спасибо, — думает Дилюк. Жадно записывая на границах памяти то, что прочувствовал несколькими часами ранее. В следующий момент его ловит в свои когти унылость переулков. Серость. Она ощущается большой липкой лапой на затылке, которая еще не душит, но уже сжимает пальцы. Она и забирает все мысли. Возвращает в день, когда он впервые принял чью-то помощь. Знакомое лицо в толпе ни капли его не интересует — Дилюк полностью поглощен мыслями. — Дилюк, родной! — на плечо ложится тяжелая рука. Он на автомате отталкивает от себя массивное тело и шлейф из алкоголя, который за ним тянется. Знакомое лицо превращается в цель на уничтожение номер один. — Стоять, — чуть не рычит Дилюк. Чужие волосы удобно держать рукой. Он пользуется этим, чтобы нагнуть удивленную рожу на уровень колена. Крепко о него приложить. Раз. Два. Три. От них отскакивают прохожие, чей-то писк в толпе бьет по барабанным перепонкам. Дядя закрывает окровавленное лицо руками и с трудом упирается о стену ближайшего здания. Чье-то недовольное «посреди белого дня!» пролетает мимо. Утро вообще-то. Дилюк держит дядю за воротник и бесчувственно наблюдает за тем, как тот кропит землю кровью. Маловато для суммы, которую он у него спер. И даже не близко к тому, чего Дилюк из-за него натерпелся. — Узнаю кулак семьи Рагнвиндр, — сквозь кашель отзывается дядя. Его хриплый смех эхом раздается улицей. — Это колено, — Дилюк бьет под дых. — А вот кулак! Когда Теодор валится на землю, Дилюк чувствует странное облегчение. А ведь из-за него он, кстати, встретился с Кэйей. И это как-то тормозит его желание пнуть дядю еще и ногой. — Я потом тебе верну… деньги… — обещает он, когда к нему возвращается возможность говорить. — О, я тоже много чего тебе верну, — скалится Дилюк. — Не представляешь, сколько пинков ногами тебе просили передать! Он с отвращением смотрит на бесполезное тело. Делает глубокий вдох и через силу заставляет себя упереться спиной в стену и ждать, пока дядя оклемается. — Согнал злость? — спрашивает Теодор, поднимаясь на ноги через пару минут. Он харкает кровавой слюной и натужно кашляет, и Дилюк, не без сжатых кулаков, ощущает толику жалости к этому убогому. — Угу, — обреченно отвечает он. — Пойдем, развеешься. — Я с тобой в таверну не пойду, — серьезно предупреждает Дилюк. — Да не туда, — дядя в последний раз вытирается рукавом и тащит его за собой. — Сегодня намечается кое-что интересное. Ненавижу тебя, — думает Дилюк.***
Ни капли не интересно. Праздник в честь дня рождения короля. Роскошный бал для высшего слоя общества. И небольшое зрелище для низшего. Скука смертная. Впрочем, кто-то даже может таким наслаждаться. Один из этих кто-то — его дядя. Он с упоением рассматривает владельцев ближайших графств, не стесняясь вслух прикидывать, сколько золота в их хранилищах, оценивать их одежду, внешность. Он в целом ведет себя, будто правая рука короля. Если не брать ко вниманию его подранный и побитый вид. На деле они лишь присутствуют на церемонии открытия, где простому люду дают посмотреть на тех, кто имеет право называться их правителями. Дилюк думает, что было бы веселей, будь у него лук, десяток стрел и обзор с одной из дозорных башен. Пока дядя выносит каждому модный приговор, Дилюк балуется в палача, прикидывая, в какую из напыщенных рож он пустил бы стрелу. — Вот этот противный хрыч — Йосиф какой-то там, — комментирует ему на ухо дядя. — Не нравятся мне Йосифы, да и уж сильно у него нос большой. Поджег бы я ему панталоны. Дилюк с ним не спорит. В топку этого Йосифа с его панталонами. Следующий. — Ты гляди, какая цаца, — присвистывает дядя, когда на дорожке перед дворцом показывается напудренная дама в пышном платье. Он вслушивается в слова мастера церемоний, который с длинным свитком в руках зачитывает имя каждого аристократа. — …Луиза, Ксавье, Малькольм, Питер, Колли, — перечисляет он, пока на дорожку выходят такие же загримированные дети. — Что это он несет? — дядя хмурится в непонятках. — Имена ее восьмерых детей, — объясняет Дилюк. — Слушай больше, говори меньше. Он уже собирается уйти. Вымышленная стрельба из лука быстро надоедает, дядины шутки уже не такие точные, как изначально, а титулы каждого последующего аристократа все длиннее и длиннее. — Да погоди ты, — ловит его за воротник дядя. — Сейчас же сам король выйдет. — Какая мне к черту разница… — начинает беситься Дилюк. Он с недовольством поднимает глаза на дорожку. В этот момент представляют принца. Что за девушки придерживают его под обе руки, Дилюк уже не слышит. Обе приветственно машут руками, пока принц дарит толпе легкий поклон. Дилюку без надобности дядин возбужденный бубнеж на ухо и толчки локтем под ребро. Видит, не слепой. Он успевает подметить только одно: без своего поношенного плаща принц Кэйа Альберих смотрится в разы лучше.