На задворках того, что казалось снами

— Это частные земли! — кричит граф. — Кто разрешил тебе тут охотиться?! На гнедом жеребце подъезжает другой титулованный черт. Дилюк хмурится от его вида. Их там что, во дворец по уровню напыщенности подбирают? — Вообще-то, мы давно пересекли их, когда гнались за кролями, — возражает он первому. Ладно, этот не такой черт. — Меня не интересует, что пересекли мы! — опять возражает старший мужчина. — Он чуть не убил Его Высочество, вот что главное! Кэйа неспешно отходит от них в сторону, не спуская глаз с Дилюка. А вот этот — чертяка, настоящий сатана из ада. Поедает глазами, будто добычу. У Дилюка кончается терпение. Ему боязно, радостно, его бесят эти надменные рожи. Он украдкой поднимает глаза на Кэйю. Вот, смотрю на тебя, как ты хотел. И что с того? Синие глаза моргают, а потом складно, многозначительно косятся на лошадь. Еще раз на Дилюка и опять на лошадь. И осторожно возвращаются к графам, решающим его судьбу. Безбашенный. Стоит, мигает глазами, будто все как обычно. Предлагает сбежать. Такой спокойный, будто эта ситуация всю неделю их не дожирала. Всего лишь совместная прогулка, во время которой они слегка разделились. Дней так на семь. — …застыл как истукан?! — оклик возвращает Дилюка в реальность. Поздновато они решили наехать — план действий уже вырисовывается с помощью чужих намеков. — В таком случае я заберу стрелу, — спокойно говорит он. — Я тебе ее прямо в лоб верну! — возмущается граф, наблюдая за тем, как он подходит и забирает ее у Кэйи. Красноречивый взгляд говорит, что надо делать. Кэйа косится в сторону, прежде чем запрыгнуть на лошадь. Он ставит ногу на стремя, подтягивается и собирается перекинуть ногу, чтобы оседлать коня. Но Дилюк не дает. Он додумал по-своему. Дилюк толкает его в спину, перекидывает животом на лошадиную спину, и невероятно везучим движением запрыгивает в его седло сам. Лес будто вымирает — четыре пары глаз, из которых две лошадиные, сверлят его спину, но еще не действуют — слишком шокированы. Ему же легче. Он хватается за поводья, ударяет лошадь и срывается с места. — Но, пошла! — Ах ты ж псиная морда! — звучит за спиной. — Дурак! — ругается Кэйа, лежа на лошади боком. — Я хотел, чтобы ты сел позади меня! — Заткнись, — перебивает его Дилюк. — Они прямо за нами. Он, наконец, ставит ноги в стремена и подгоняет коня. — Остановись, мерзавец! — звучит издали. Да-да, затормозить прямо после того, что он только что сделал. А что он сделал? Он похитил принца. От понимания этого хочется смеяться во все горло. Украл, похитил, утащил прямо из-под носов у этих оленей! Вместе с его же конем. Кэйа хохочет где-то там внизу. — Я тебя поводьями отшлепаю, если не завалишь, — угрожает Дилюк. Не для правдоподобного вида его преступления, нет. Притихни, иначе я тоже не сдержусь. У него бешено колотится сердце. Вот он, тот, из-за кого он столько времени не находил себе места, опять, не изменяя своим привычкам, валится ему на голову в самый неожиданный момент. Губы предательски растягиваются. Кэйа оглядывается на него — сначала с испуганными глазами. А потом бьет Дилюка по ноге. Ударяет ладонью по икре, колену, беспорядочно брыкается. — Дурак! Дурак! Дурак! — кричит он. — Я тебя сейчас скину! — Да я скорее сам слезу! — начинает брыкаться Кэйа. Он дергается в попытке добиться черт знает чего — Дилюк не позволяет. — Лежи, дубина! — он прижимает его спину к лошади, держась только одной рукой. — А то меня реально повесят за убийство принца! И Кэйа притихает — только смотрит злыми глазами. У него в голове играют свои черти. Они отрываются от погони. Спустя несколько минут он жалуется, что ему неудобно, говорит, что не чувствует конечностей. Только после этого Дилюк слегка замедляет лошадь. Сбоку слышится шум воды. Он направляет ее в сторону звука. Кэйа заинтересованно поднимает голову. Будто любопытствующий котенок с поднятым ушком. — Что там? — спрашивает он, наконец успокоившись. Теперь он вертится, оглядывается назад в поисках преследователей. — Давно отстали, — говорит Дилюк. — Наверное, вернулись в замок за помощью. Часа через два тут будет настоящий хаос. Лошадь послушно останавливается и дает Дилюку слезть. Кэйа все так же висит на ней мешком. — Ты куда? — Спускайся, — зовет Дилюк. — Не могу. Все тело затекло. Дилюк пожимает плечами. — Ладно, идем так. — Эй-эй! — дергается Кэйа. — А что, если я упаду? — Тогда мы с лошадью посмеемся, — Дилюк смотрит на ноги, свисающие на уровне его лица, и думает, что так он никуда не пойдет. Помогать ему неловко. Но более неловко будет везти его на коне в такой позе. Он тянется к Кэйе, хватает его за пояс и стаскивает с коня. — Ой! Штаны снимешь! — возмущается Кэйа уже в падении. Дилюк на автомате огрызается: — Гляди, чтобы то, что под ними не снял. А когда понимает, что сказал, краснеть уже некогда. Кэйа встает на землю своими двумя и шатаясь поворачивается к нему. И вот, синие глаза опять перед ним. Как и пятнадцать минут до этого. Как и неделю назад во дворе. Как и в первый раз, когда он подал ему руку в том переулке. — Стоять не могу, — Кэйю мутит, глаза расфокусированы. Он опускает веки. И падает прямо в руки Дилюка. Дилюк ловит. Кэйа слегка дрожит, но с улыбкой шепчет: — Обманул. — А как же, — хмыкает Дилюк, крепче прижимая слабое тело к себе. Его кости трещат так, будто из них прорастают цветы. Долбанные пролески и первоцветы пробивают себе путь через кожу и распускаются на руках. Лепестки бурлят по венам, перемешиваются с кровью и наполняют легкие. Кэйа вздрагивает в его объятиях. Дилюк наоборот не дышит. Ему кажется, что собственные ноги тоже сейчас перестанут держать. Он напрягается и сдерживает волнение из последних сил. Кэйа прижимается всем телом, расслабляется. Кладет голову Дилюку на плечо, трется щекой о шею. Спасибо, что поймал, — читается в жесте. То ли это началось затмение и скоро конец света, то ли у самого Дилюка в голове помутнение. Иначе как объяснить то, как беспорядочно он обнимает Кэйю, сминает вместе с руками, не дает и шанса обнять себя в ответ. Его просто гипнотизирует возможность чувствовать чужое биение сердца, дыхание в плечо и худую спину под пальцами. Он готов счастливым щеночком кружиться возле хозяина, так что в этот момент точно рад родиться человеком. И одновременно чувствует себя разбитым. Потому что он точно влип. Не понятно во что, но это точно не закончится ничем хорошим. Это как подсыпать в еду отраву, а потом узнать, что она подготовлена для тебя, когда предложат ложку. Приятного аппетита и покойтесь с миром, господин. Кэйа все еще вздрагивает. От нервов или от неудобной езды, но он стоит и дрожит, будто мерзнет в чужих руках, пока Дилюк сгорает от тех же чувств. Между ними будто и не было той ссоры. Будто Дилюк никогда не заносил кулак для удара, не ранил, не выгонял. Такой сейчас Кэйа. Какой и был до этого всего. Не он один не хочет об этом вспоминать. — Ты знаешь, что лес пахнет тобой? — говорит Кэйа. Дилюк и сам не понимает, что он имеет ввиду, но кончики ушей начинают гореть. — А не наоборот? — он пытается придушить неловкость самым обычным тоном. Но в таком месте каждое слово звучит особенно. Не так, как в стенах города. — Нет. Лес тобой, — мотает головой Кэйа. Он слегка наклоняет голову и касается шеи кончиком носа, как будто чтобы убедиться в своих словах. Дилюк каменеет. Он хочет сказать «не делай так», хочет отстраниться. Но может только стоять, впиваться каждым легким касанием и ловить мурашки от тонкого дыхания на шею. Кэйа дышит им. Если это не сон, то точно смерть. Если вживую, то или Кэйа свихнулся, или сводит с ума его самого. Скорее всего второе. У него в таком большой опыт, Дилюк оценил. — У меня крыша ехала, пока я пытался с тобой поговорить, — он чуть не рычит Кэйе на ухо. Улыбка, которая слышится в ответе — его отдельный вид успокоения: — Интересно узнать как. Дилюк мотает головой. — Нет уж, лучше не знать. — Побил, выгнал, а потом решил поговорить? — еще шире улыбается он. Дилюк так не умеет. Если Кэйа может спокойно обсуждать в такой обстановке, то ему для такого точно нужны часы тренировок. Сейчас он просто теряется из-за их близости, путается в мыслях, ощущениях, касаниях. Ему слишком. Лошадь в паре метров от них тихо пырхает, когда Дилюк отстраняется. Как будто понимает что-то больше них самих. Должно быть, действительно больше, потому что сам Дилюк ни черта не уверен в том, что происходит. Просто действует, подчиняется какой-то необъяснимой тяге на уровне подсознания. — Я виноват, — он опускается на колени. Кэйа молчит, так что он продолжает: — Я наговорил тебе совсем не то, что думал, повел себя как ребенок и вообще не заслуживаю даже просить прощения. Я признаю это. — Надеюсь, не потому что ты боишься казни? Дилюк непонимающее поднимает голову. — Я смеюсь, Дилюк, — Кэйа ерошит его волосы, склоняет голову вбок и улыбается самой обычной улыбкой. Той, от которой зверь в грудине ускоряет свой бег. — Не делай так, встань. И не извиняйся. Это я должен был сказать тебе с самого начала. Он отходит в сторону. — Пойдем туда, — он указывает туда, откуда исходит шум. Дилюк потеряно смотрит ему в спину, поднимаясь с колен. — Убить тебя мало — такой момент испортил, — ворчит он, догоняя Кэйю. — Я же сказал, что не обижен. Так что не смущай меня такими глупостями. — он поднимает голову вверх, устремляя взгляд на широкие кроны деревьев. — Лучше насладись природой. — Эй, — Дилюк несильно толкает его под бок — так, как привык, — если ты думаешь, что я говорил не от чистого сердца, то я и огреть могу. — Убедил, — с довольной улыбкой кивает Кэйа, пробираясь сквозь лесную чащу. Дилюк оглядывается назад. — Ты ничего не забыл? — Что? — Кэйа оборачивается к нему. — Твоя лошадь. — А, об этом не переживай. Она на свист откликается, — он откашливается, кладет два пальца в рот и громко свистит. Животное тут же поднимает голову. — Не знал, что в палаце такому учат, — хмыкает Дилюк. — Все хорошо, — приговаривает лошади Кэйа, игнорируя замечание. — Жди тут, Рори. — Рори? — Аврора. — Странное имя для кобылы, — пожимает плечами Дилюк. — А у тебя странное имя для человека, — парирует Кэйа. — Нормальное имя, — хмурится он. — Знаешь значение? — Можно подумать, ты свое знаешь. — Знаю, и твое тоже, — показывает язык Кэйа, прежде чем скрыться за деревьями. Дилюк срывается за ним. — Стой! Его силуэт мелькает между деревьев, и догонять его кажется Дилюку таким привычным, что по кончикам пальцев бегут мурашки. — Кэйа! — зовет он. — Ну что за дурная привычка убегать и прятаться! — отчаянный крик распугивает птиц. Впереди между деревьями становится очень светло, и Дилюк уже готов наткнуться на большую поляну. Но когда он выбегает, взору открывается совсем другая вещь. Отбив себе немного места между густых деревьев, в озеро падает небольшой водопад. Старая ива опускает косы в воду, над поверхностью летают стрекозы и мухи, а высокая трава плавно переходит в каменистый берег. И ни следа Кэйи. — Кэйа? — Дилюк мягко ступает по траве, вдыхая слабый минеральный запах. Он оглядывается, пытаясь отыскать знакомую копну волос. Вокруг так тихо, словно никакого Кэйи и не было. Нет больше его лошади, ничего о нем напоминающего. Словно Дилюк так увлекся своими попытками его найти, что совсем свихнулся и теперь ловит галлюцинации о похищении принца, одиноко пуская слюну где-то в темном уголке своего дома. Нет, если это приступ, то начался уже в лесу — уж слишком правдоподобны запахи и звуки вокруг. Он признает, что в голове бы такого не сотворил. Вот только с какого момента все стало проклятым маревом воспаленного мозга? Ни с какого. Сбоку слышится тихий кашель. Кэйа виновато выходит из-за ивы и прислоняется к ее стволу. — Вот долбанный кашель, всю малину испортил, — жалуется он. Дилюк окидывает его взглядом, пока в голове в миллионный раз воскресает желание жить, к которому прибавляется еще и идея двинуть этого шутника чем-то тяжелым. Если отбросить привычную улыбку, то Кэйа выглядит хуже прежнего. Обычно смуглая, сейчас его кожа какого-то земельного, серого оттенка. Он выглядит вымотанным, слабым. — Ты еще болен? — интересуется Дилюк, выбрасывая из головы его недавний побег. — Ржавею просто, — улыбка Кэйи выглядит измученной. — Ты тогда продрог под дождем, — догадывается он. Короткий утвердительный кивок заставляет выступить желваки на скулах. — Так какого черта ты сейчас тут? Кэйа рассматривает его, сложив руки на груди. — Ты осуждаешь меня за охоту, когда у самого лук за спиной? — Я-то здоров, — отмахивается Дилюк. — Серьезно? Иди сюда. Кэйа отталкивается от дерева и идет к озеру. Он падает на колени на краю берега — в какой-то момент Дилюку кажется что это от бессилия. Но спокойное лицо придает уверенности, когда Кэйа подзывает его жестом. — Гляди, — он слегка наклоняется вперед. Дилюк бросает в траву лук с колчаном и идет к нему. Опускается на корточки рядом, заглядывает в воду и пытается понять куда смотреть. В отражении они почти одинаковы, разве что одежда Кэйи новее. У двоих волосы стянуты в высокие хвосты для удобства, глаза внимательно изучают друг друга. — Я болел, а ты не ел, — ставит диагноз Кэйа. — А у нас одинаково выступают скулы. Он проводит пальцем по собственной щеке, будто сравнивает. — А, ты об этом, — Дилюк отшатывается от отображения в воде. — Какая разница? — Почему ты не ел? — Не хотелось. — Признай, — Кэйа откидывается рядом, ложится на спину и растягивается на весь рост. Прямо как и в дворике Дилюка в один из хороших дней. — Ты боялся, что мы больше не увидимся. И внезапно становится тихо-тихо. Словно происходящее вокруг — действительно всего лишь марево. Вот он, его главный страх. Улыбается, скалится, щерится. Не шелохнется. Руку протяни — рассеется. Если это не игры больного одиночеством мозга, то точно сон. Но Дилюк будет рад, даже если он превратится в кошмар. Он уже и без того получил несоизмеримо много в сравнении с тем, как мало сделал. Он заглядывает в синие глаза, как в глубокие колодцы. Безмолвно спрашивает: Я? Боялся? Со дна поднимается эхо: Боялся, боялся, боялся. Вот он, ответ, который кроется в вопросе. Дилюк признается: — Да, боялся. Кэйа отворачивается. — Я тоже. Дилюк откидывается возле него. Черкает по чужим пальцам, но осторожно одергивает руку. У него перенасыщение. После тех объятий ему очень хочется еще. Тянет, как ребенка к сладкому. Но он взрослый мальчик. Рука отдергивается в сторону от десерта. Он не будет, пока не разрешили. — Почему ты не сказал мне, кто ты? Кэйа теряется от вопроса. — Мне обязательно тебе говорить? Дилюк резко садится. — Посмотри на меня. Он нависает над Кэйей. Как волна над тонущим. Попробуй ослушаться — накрою. Волосы выбиваются из хвоста, мешают. Дилюк раздраженно заправляет пряди за ухо и в тысячный раз жалеет, что не остриг их. А потом отыскивает внутри себя самый деликатный тон, на который он способен для Кэйи. — Я знаю кто ты. И я все еще тут. Я не скинул тебя с коня, не оставил с теми индюками на поляне и не прибил, не зарезал, не утопил сейчас, когда мы остались одни. И если после этого всего ты собираешься продолжать скрывать от меня что-то, то я пошел. Дилюк отворачивается и собирается подняться на ноги. Прохладные пальцы на предплечье заставляют замереть. По-новому записать в своем личном словаре значение слова «надежда». — Я скажу. Кэйа садится и сверлит его глазами. Дилюк отодвигается, одергивает руку. Он опять злится, ничего не может с этим поделать. Внутри него целое восстание. Там между собой сражаются долбанный-ты-предатель-где-ты-был и о-высшие-силы-спасибо-что-вернули-мне-этого-идиота, и Дилюк совсем не знает чью сторону занять. Вот он, человек-причина его зуда в груди. Тот, кто вывалил на него столько дерьма вместе со своим уходом, а теперь в своей привычной манере появился как снег посреди лета. С вероятностью встречи в долбанные полпроцента, они каким-то чудом сидят вдвоем. И если до этого Дилюк не верил в судьбу, то теперь он верит в беды с головой. Его беда спокойно сидит, сверкает своими умными глазами. Будто ничего не было, будто всю неделю Дилюка не шатало туда-сюда от этой ситуации и он не боялся, что больше не увидит его никогда. Знать, что страшно было не только ему, в каком-то смысле приятно. Но сейчас он хочет понять, почему Кэйа не признался ему сам. Кэйа обхватывает руки коленями. Жест выглядит до неприятных мурашек привычно. — Меня совсем не привлекает необходимость это обсуждать, но так будет честно. Дилюк ничего не отвечает. Боится, что если откроет рот, то попросит Кэйю не говорить. Но он должен узнать, спросить больше не у кого. — Я не хочу ныть или давить на жалость. Так что выложу максимально сухо, — кивок Дилюка его приободряет. И Кэйа начинает. — Первой была Белла. Ты видел ее — со светлыми волосами. — А с темными невеста, — вырывается у Дилюка. — Откуда ты… А, впрочем, — Кэйа выдыхает. — Сейчас не о ней. Он зарывается пальцами в волосы, прячет лицо в коленях. Как же это, черт побери, знакомо Дилюку. Он будто пытается себя пересилить, выжать то, о чем вспоминать не хочется. Он видит, что ему тяжело, он уже готов его остановить. Но Кэйа начинает говорить. — Беллу увезли в закрытый пансионат для девочек. Такая себе колония для богатых. Не думай, что это хорошее место… — Я знаю, — резко перебивает Дилюк. Он знает, каков пансионат для мальчиков. И, должно быть, разница невелика. — Прости, — он разжимает сжавшиеся в кулаки пальцы. — Так что с ней случилось? Кэйа улавливает его движения глазами, которые выглядывают из-за колен. Но оставляет это на потом. Запоминает на будущее. — Если коротко, то она вернулась на каникулы, узнала, что меня в отличие от нее никуда не забрали, и перестала со мной общаться. — Почему? — Почему меня не забрали или почему она обиделась? — теряется Кэйа. — И то и то. Он хмурит брови. — Должно быть, в обоих случаях, потому что я принц. Правда режет по ребрам тупым концом кинжала. Это боль не твоя, она не для тебя, но немного измени угол прикосновения, прилагаемую силу, и ты поймешь чужие чувства. Кэйа подавленно смотрит на Дилюка, оценивая его реакцию. Дилюк никакой — ему надо больше информации, чтобы принять окончательное решение, как воспринимать рассказ. От услышанного уже нехорошо, паршиво на душе. Кэйа, который обещал сухого изложения, уже не справляется. Но и не молчит, что не менее важно. — Потом были дети при дворе, — продолжает он, пытаясь звучать равнодушно. — Было уже не так больно, но отрезвляло после моих розовых мечт о дружбе до гроба. Одни считали меня ужасно высокомерным, буквально боялись общаться, вели себя как со взрослым, а не малышом-одногодкой. Я не любитель подобного, так что твое извинение, — он подбирает нужное объяснение, — вернуло меня в прошлое. Дилюк слегка мрачнеет, но не перебивает. — Впрочем, они всегда ждали какой-то подлости и любили сваливать на меня все беды. Между собой, разумеется. Но пара ребят, более хитрых, пытались использовать мой статус в своих целях. — Дети? — Они всему учатся у взрослых, — виновато улыбается Кэйа. — Начиналось с мелочей: что-то украсть, над кем-то подшутить, натворить гадостей, добавить работы прислуге. Скидывали, соответственно, на меня, как самого главного — никто особо и не заступался. Дилюк подбирает приличного размера камушек, вертит в пальцах, подкидывает словно яблоко. — Было много разочарований, к которым я точно не был готов. Когда я окончательно убедился, что я нужен только в качестве прикрытия и перестал пытаться с кем-то подружиться, мне исполнилось тринадцать. — Долго же до тебя доходило, — грустно приподнимает уголки губ Дилюк. — Ну уж прости, я вырос на сказках про принцев и принцесс, в которых не было ничего о настоящей жестокости людей. — И как оно было, узнать правду? — Ну, — Кэйа робеет, — я закрылся во всех смыслах. Отдался тому, чего от меня ждал папа. Подготовке к правлению страной. Дилюк картинно закатывает глаза, но ничего не говорит. — Не смешно, — хмурится Кэйа. — Я учился днями напролет, злой на несправедливость мира, мечтал, как изменю все, заняв место отца. Думаешь, у меня было чем заняться? В замке за нормального человека меня никто не держал, а за его пределы меня почти никогда не пускали. Так что я душил свое любопытство в учебе. — Какой отстой, — зевает Дилюк. — Мне нравилось, — пожимает плечами Кэйа. — До одной любопытной трещины в заборе в саду. Он наклоняется вперед и проказливо улыбается, возвращаясь в воспоминания. — Мне устроили большой цветочный сад с павильоном и небольшим декоративным прудом. Как будто в искупление за то, что никуда не отпускали. Я проводил в нем все свободное от учебы время, сидел там дольше любых садовников и флористов. Я исследовал каждый цветок, куст или камень, залез в каждый уголок. А однажды добрался и до забора. Дилюк догадывается, к чему он клонит. — Сначала я расковырял трещину в стене до состояния дырки. Оттуда я смотрел на окружающий мир и все больше хотел наружу. Но когда очередная такая просьба не принесла плодов, я решил, что пришло время. — Ты хочешь сказать, что… — Чтобы пролезть через него мне понадобилось ковырять его всеми доступными средствами около полугода. — И тебя не заметили? — Нет. Все привыкли, что принц любит пропадать в саду, так что заросший декоративным плющом забор ни у кого не вызывал подозрения. — Стой. Погоди, — у Дилюка столько вопросов, что сложно не перебивать ими Кэйю. — Не говори, что ты все это время бродишь по городу, пока все думают, что ты в саду. — Говорю. Все так и думали. До нашей прошлой встречи. Дилюк смотрит на него не моргая. — Челюсть отвалится, — улыбается Кэйа. Он закрывает рот, опомнившись. — И ты променял свои хоромы на путешествия по незнакомому городу? Поза Кэйи становится более раскованной, самая плохая часть разговора позади. Дилюку и самому становится легче дышать. — Тут на меня хотя бы не смотрят как на прокаженного, — пожимает плечами Кэйа. Дилюк пырхает: — Мой дядя бы свихнулся, если бы тебя услышал. — Да уж, я заметил, что он падок к богатствам. — Прямо как ты к глупостям. — Такой уж я человек, — беззаботно пожимает плечами Кэйа. — Но здесь есть и плюсы. Я понял, что дело не во мне, а в людях, узнал много интересного, познакомился с собственным городом, — он делает паузу, а потом упоминает, как будто невзначай: — А еще встретил тебя. Дилюку будто солнечные лучи в кровь пускают. До чего же тепло и приятно внутри. — В общем и целом, теперь ты знаешь и волен поступать с нашим общением так, как посчитаешь нужным, — у Кэйи странное выражение лица. Будто сожаление, покрываемое безразличием. — Я не стану за тобой увязываться и мне очень жаль, что я… — А мне не жаль, — решительно перебивает Дилюк, толкая его в колено. — Ни одной минуты не жалею, слышишь? И если не прекратишь пороть эту чушь, я тебя поколочу независимо от того, кто ты там по статусу, понял? — Ха-ха, ладно, понял! — облегченно выдыхает Кэйа. — Не надо доказывать мне таким образом, — он неловко улыбается, — я понял, что тебе плевать, кто я. — Не плевать мне, — Дилюк опять опровергает его слова. — Лучше скажи мне другое: как мы будем видеться после этого всего? Тебя же наказали? — Ну, теперь я не одинок, — пожимает плечами Кэйа. — За мной круглые сутки кто-то следит. Чувствую себя невероятно важным перцем. — Тогда какого лешего ты очутился посреди леса с теми двумя? — О, они сопровождали меня вместо охраны. Я и мечтать не мог, но за меня попросила Белла. Наплела о том, как мне важен свежий воздух, запах леса и прочие убедительные вещи. Наверное, замечает, как я кисну там один. Но после того, как мы сбежали, мне не поможет больше ничего. Должно быть, это наша последняя встреча, после чего я останусь в высокой башне подобно принцессе до глубокой старости. — Так эта Белла… это к ней у тебя чувства? — неловко спрашивает Дилюк. Кэйа поднимает на него такой угрюмый взгляд, будто Дилюк оскорбил его самого и всю его родословную. — И чем ты меня только слушал? — устало спрашивает он, складывая руки на груди. — Если ты не понял, то я тебе не скажу. Дилюк дергается назад как от огня. Он напрягается, обдумывает свои слова, вскидывает указательный палец, будто понял, что не так. Доходит медленно. Но доходит. — Ладно, признаю свою ошибку. Ты, кажется, говорил, что знаешь свою избранницу недолго, а эта Белла, если я правильно понимаю, знакома с тобой с детства. Правильно? — Это моя сестра, балда! — Ну и как я должен был догадаться? — препирается Дилюк. — Ладно, но та, что тебе нравится, она ведь тоже живет в замке? Кэйа отворачивается, напоследок одарив его хмурым взглядом. — Если ты не понял, то я тебе не скажу, — повторяет он. — Тогда я тем более не пойму, — пожимает плечами Дилюк. Он поднимается на ноги и чувствует на себе взгляд все то время, пока отдаляется от Кэйи.

***

Кэйа подходит к нему уже тогда, когда Дилюк остается без ботинок. — Что ты делаешь? — спрашивает он. Дилюк стоит прямо под ивой перед берегом и раздевается. — Если не понимаешь, то я не буду говорить, — кривляется он, снимая куртку. Кэйа напрягается. — Дилюк, я серьезно. Ты собрался купаться? — А что, запретишь мне? В глазах играют веселые огоньки. Ну давай, не пусти меня. Кэйа складывает руки на груди, наблюдая за тем, как Дилюк расстегивает пуговицы рубашки. — Не запрещу, — он отворачивается. — Просто знай, что если зацепишься за что-то в воде, то я не смогу тебя спасти, — а потом признается: — Я не умею плавать. Сложно поверить в серьезность того, кто стоит к тебе спиной, но Дилюк не сомневается. Плавать не умеет? Он записывает это куда-то в список важных вещей и переключается на другое. — Ты стесняешься меня? — он поднимает бровь, наблюдая за решительно отвернутым от него Кэйей. — Если ты забыл, то в прошлый раз, когда я на тебя смотрел, ты облил меня и огрел ведром. Так что стесняешься тут только ты. Вообще не убедительно. Но Дилюка не заботит. У него на уме странная шалость, которой так долго не было места, что из него прямо рвется, прет эта потребность подшутить. Это же Кэйа. Вот он, тот, с кем они натворили столько глупостей. Стоит и отворачивается от него, смотрит чуть ли не в ствол старой ивы, только бы не на Дилюка. И это как минимум забавно. — Хорошо, тогда подержи, — он вешает Кэйе на плечо рубашку. — Черт, Дилюк! — он ровняется по струнке и хватается за чужую одежду как за спасительный круг. — Так черт или Дилюк? Определись, — улыбается Дилюк, вешая на него свой пояс. — Ты сам черт, — вздрагивает Кэйа. — Не купайся, прошу тебя. — Будь очень осторожен с кинжалом, — Дилюк кладет ножны прямо ему в руку. — Он очень острый с обеих сторон. — Я тебя за одежду им к дереву пришпилю, если не остановишься, — начинает злиться Кэйа. Дилюк перебивает. — Знаешь, — обыденный тон говорит вещи, от которых у Кэйи леденеет в груди, — моя мама умерла при родах, отца не стало когда мне было семь, а дядя сплавил меня в пансион, прямо как твою сестру. Кэйа слушает, забыв как дышать. Он не замечает штанов, которые следующими ложатся ему на плечо. — Через два года он полностью пропил свое имение и не смог оплачивать мою учебу. И с тех пор я сам забочусь о себе на протяжении девяти лет, — заканчивает Дилюк. — Так что я очень рад, что обо мне кто-то беспокоится хотя бы в такой момент. Кэйе на плечо ложится последняя деталь одежды и он чуть не подпрыгивает. — Это что, брэ? Дилюк! Ответом ему служит всплеск воды. Кэйа остается один. — Дилю-ю-юк! Он молится в голове и оборачивается, заметив, как по воде расходятся большие круги воды. Вот дурак. Прыгнул не зная глубины, еще и полностью нагой. Кэйа сердито топает ногой, хотя глаза уже ищут красную макушку. А красной макушки нет. — Я по тебя не полезу, — громко напоминает Кэйа. — Я предупреждал! Никакой реакции. Только шум водопада слегка заглушает его голос. Он стоит над самой кромкой воды и внимательно осматривает поверхность озера. Пальцы неосознанно сжимают кинжал, как последнее доказательство того, что Дилюк ему не причудился. Волны от его прыжка успокаиваются — вода становится идеально спокойной, если не считать водопад. — Ни разу не верю, — он говорит сам себе. Вот гад, точно ведь притворяется. Ждет, пока Кэйа сделает какую-то глупость. — Вот дурак, — он приседает на корточки и хватается за волосы. — Дурак, дурак, дурак, — бормочет он. Он не хочет делать глупостей, но в голову уже медленно закрадываются сомнения. А что, если не притворяется? А если он прыгнул головой на камень? Скорчился от судороги или запутался в водорослях. Там ведь много водорослей? Кэйа внимательнее изучает слегка мутную воду — водорослей, должно быть, прилично. — Дилюк, не смешно, — жалостно говорит Кэйа, почти скулит. — Я от тебя так не прятался… Он злится, боится, теряется и совершенно точно не хочет окунаться в холодную воду. Он считает до двадцати, молясь о том, чтобы Дилюк наконец вынырнул. В тысячный раз обещая себе прибить его, когда он выйдет на берег. — Ладно, если я утоплюсь — завещаю трон и невесту тебе, — бормочет Кэйа, стягивая ботинки. — Слышал, Дилюк?! — в этот раз он кричит так громко, что недалеко слышится, как испуганные птицы взлетают с веток. И толком не избавившись от одежды, с разбегу ныряет за ним. Когда что-то пугает, надо делать так быстро, пока страх не успел охватить с головой. Ледяная. Глубокая. В водорослях. И ни намека на Дилюка. Он успевает только мысленно спросить у себя как двигаться, прежде чем окунуться с головой. Откуда-то сверху слышится оклик. Кэйа загорается злостью. Он бездумно молотит руками и ногами в попытке всплыть. От воды печет в глазах, будто ему мало охваченного холодом тела. Одежда мешает двигаться и сковывает движения. Позади него на фоне шума водопада отчетливо слышно чье-то падение в воду. Кэйа готов бить по рукам, которые обивают за торс, прямо в воде. Но сначала надо чтобы Дилюк его достал — отпинать его будет удобнее уже после. Они выныривают из воды как из другого мира. — Ты гребаный засранец, чтоб тебя со всеми! — Кэйа ругается, параллельно откашливая воду. — Как можно было спутать падение камня с прыжком человека в воду? — во весь голос смеется Дилюк. — Ты придурок потому что! — Кэйа брызгает в него водой, не замечая, что Дилюк все еще его придерживает. И опять булькает под воду, как только чужая хватка исчезает. Дилюк ныряет за ним и еще раз ловит, вытаскивая голову беглеца из воды. — Так и скажи что хочешь меня утопить, — опять откашливается Кэйа. — Предложил бы научить тебя плавать, но ты болен, — отрицательно качает головой Дилюк, начиная грести к берегу одной рукой. — Зачем ты вообще прыгнул? — А зачем ты притворился, что прыгнул? — обиженно брыкается Кэйа. — Хотел посмотреть, как я схожу с ума? — Просто понервировать! Кто же знал, что ты такой отчаянный? — опять хохочет он. — Это! Совсем! Не! Смешно! — Кэйа брызгает на него с каждым словом. Вода попадает в глаза, Дилюк на мгновение теряется, жмурится. И отпускает плечо, под которое держал Кэйю. В этот раз Кэйа успевает нырнуть глубоко. — Дурак! — вместо слова из него вырываются только пузырьки воздуха. Он отчаянно пытается вдохнуть их обратно, голова ни чуть не варит— нет-нет, я совсем не хотел вдыхать! В груди отчаянно колотится сердце. А в глазах начинает темнеть. Всплеск над головой звучит отдаленно, руки, которые тащат вверх, почти не чувствуются. А потом кто-то тушит свет.               — Давай, дурачина! — звучит будто из того мира. К губам, кажется, в сотый раз, прислоняются чужие, такие же мокрые. Нос сжимают пальцами, а потом в рот вдыхают до обжигающего горячий воздух. Это же губы Дилюка на моих, — подмечает воспаленный мозг. А потом из Кэйи выходит, кажется, тонна воды. Испуганные пылающие глаза встречают его с облегчением. — Прости, — шепчет он, — прости, прости, прости. Кэйа откашливает еще порцию воды, перевернувшись на бок. Первое, что он говорит, это «оденься». И Дилюка наконец отпускает. Он начинает хохотать как последняя скотина. Нервы сдают. — Что, наглотался воды? — сквозь смех спрашивает он. Ладно, не последняя — нотка волнения, которая не успела скрыться, звучит в его голосе странным акцентом. О, если бы мог, Кэйа притворялся бы безжизненным телом до последнего. — Идиотина ты такая! — он кашляет и бьет его по чему достает. Дилюк отползает со смехом и тянется по свою одежду. Кэйа без сил откидывается на спину и смотрит на верхушки деревьев. Долго смотрит. Пока Дилюк в одних штанах не падает рядом и начинает расстегивать его куртку. — Что ты… — пытается отстраниться Кэйа. — Снимай — она мокрая, — руки ловко расстегивают пуговицы, он теряется. Дилюк кладет два пальца в рот и громко свистит куда-то в лес. — Прибежит? — спрашивает он. Кэйа молча кивает и приподнимается, чтобы помочь Дилюку со своей одеждой. — Ты спрятался за ивой? — догадывается Кэйа. — Угу. И кинул в воду камень. — Дурачина! — обиженно толкается Кэйа. — Я сам, отвали, — он отталкивает руки Дилюка от своей рубашки. — Кто бы говорил! — Дилюк убирает его руки обратно. — Надо ведь до такого додуматься: метнуться в воду прямо в одежде. — Я испугался, ясно? — огрызается Кэйа. И Дилюк замолкает. Его руки опадают, а сам он чуть не утыкается лбом Кэйе в плечо. И замирает в паре сантиметров от него. Тихо, как провинившийся котенок. — Ладно, я рад, что ты научился от меня таким глупостям, — ерошит его мокрые волосы Кэйа. — Не дуйся. — Прости, — еще тише шепчет Дилюк. — Я не ждал, что ты прыгнешь. Просто хотел подшутить. Прости. Я не ждал такого. — Я тоже не ждал, — кивает Кэйа. Между деревьев выходит лошадь, тормозит в нескольких шагах и ждет хозяина. — Они, должно быть, уже вернулись из замка с поисковой группой, — Кэйа вспоминает о своих сопровождающих. — Надо быстро добраться до города и отпустить тебя возле нижних ворот. Дилюк накидывает на него свою куртку, и Кэйа на автомате продевает руки в рукава. — А дальше ты куда? — спрашивает Дилюк. — Доберусь до палаца, а там что-нибудь придумаю. — Стой. Кэйа замирает на пути к лошади. — Тебя накажут, — не вопрос, утверждение. — Ага. Привяжут к охраннику, если не к кровати. — Мне так жаль, — склоняет голову Дилюк. — Не ной, рано или поздно это должно было закончиться, — отворачивается Кэйа. — И надень уже свою рубашку. Не ной, иначе я прямо тут разревусь. Как маленький. А я не хочу терять лицо перед тобой. Он забирается на коня. И Дилюка охватывает странное чувство удовлетворения от того, что Кэйа в его куртке. Он отбрасывает наваждение, накидывает свою рубашку, находит в траве ботинки, обувается. Подбирает с травы лук, перекидывает через плечо колчан. Кэйа подает ему руку, помогая сесть позади себя. — Иго! — он ударяет вожжами, направляя кобылу вперед, и Дилюку остается только ухватиться за его торс. Они срываются с места.                      — Та дыра в заборе, — вспоминает Дилюк. — Где она? — Ее наверняка уже нашли, — Кэйа мотает головой. — Где? — твердо повторяет Дилюк. Вот упрямец — и не откажешь такому. Кэйе страшно, что его поймают, но он хочет следующей встречи не меньше самого Дилюка. — Восточная стена, между ратушей и мастерской стеклодува, — объясняет он. — Там есть три жилых дома с окнами, выходящими на стену. Дыра напротив крайнего дома справа. — Понял. — Дилюк, я серьезно не знаю, как они поняли, что я не в саду. Если они обыскали его и нашли дыру, то ее, скорее всего, уже залатали, я не знаю… Ай! Щипок за бок заставляет его подскочить. — Меньше болтай, — хмурится Дилюк. — Если понадобится, через забор перелезу. Хватка становится крепче. Или Кэйе только кажется. — Ладно, — говорит он. — Попробуй, иначе я там свихнусь. — И будь паинькой, чтобы тебя в комнате не закрыли. — Постараюсь не довести до этого, — кивает Кэйа. — Все же, не моя вина, что меня сегодня так нагло похитили, — театральным голосом говорит он, и Дилюк не может сдержать улыбки.