На задворках того, что казалось снами

Нашелся. Сидит перед Дилюком и разрешает греться о свою спину, пока лошадь мчит к его дому. И Дилюк греется, ему не стыдно. Впитывает крупицы тепла, словно следующий момент будет последним. В каком-то смысле это его и ждет. Ненадолго, само собой. Потому что Кэйа нашелся. Это победа. Казалось бы, конец регулярным загонам по поводу и без. Конец проведенных в бреду дней и не менее тяжелых спутанных ночей. Потому что вот он. Прямо в его руках. — Ты меня так задушишь, — доносится до него. Дилюк приходит в себя, ослабляет хватку на чужом торсе. Нехотя. — Прости, — быстро отвечает, — задумался. Ответ сопровождается тихим смешком. — Почти приехали. И это плохо. Зато хорошо, что он нашелся. Ведь так? Вот только мозг так не думает. Привычка? Болезнь? Зависимость? Дилюк вообще не уверен, что способен понять себя в такие моменты. У него перенасыщение, он не хочет заканчивать так рано. Он еще не полностью поверил в реальность происходящего. Ему надо больше времени, чтобы вернуться в нормальное состояние. Сейчас он где-то на уровне между третьим и четвертым небом — все еще очень рад Кэйе, но уже не уверен, что он окажется таким же настоящим, когда Дилюка опустит на землю. Кэйа, который скрывает не менее сильные эмоции, отвозит его к южному входу в город и тормозит лошадь. Он не слазит следом за Дилюком, но и не спешит уезжать. Атмосфера становится просто тошнотворной. Как будто мир сняли с паузы, и теперь он возвращается со всеми своими проблемами, словно холодной водой обливает. Забыли о том, где находитесь, мальчишки? Заигрались, бывает. А теперь быстро по домам. — Погоди, — Кэйа начинает стягивать чужую куртку. Дилюк останавливает его. — Не снимай, замерзнешь. Оставь себе. Ему трудно говорить, в горле кошки скребут. Слова получаются хриплыми. Невнятными, болезненными. — Угу. Спасибо, — Кэйа тоже никакой. — Верну тебе потом. Это странно видеть, неловко наблюдать за мистером Уверенность, который с трудом сдерживает своих чертей внутри себя. Пальцы перебирают вожжи, поза слегка зажатая, такой обычный шарм его решимости сейчас рискует полностью рассыпаться. Они как детишки, которые прячут за спиной свои игрушки, в страхе, что они не понравятся другому. Абсолютно одинаковые игрушки, но об этом они и близко не догадываются. Кэйа разворачивает лошадь, машет на прощание. Пора сбегать, чтобы не расчувствоваться, и побыстрее. — Кэйа! — окликает его Дилюк. — Напряженный взгляд впивается в него в следующую секунду. — Когда? Когда мы встретимся? Кэйа понимает без лишних слов. — Я… Не знаю когда, — он теряется. — Если дыру не нашли, если меня не закроют, — легкая улыбка привычно прячет его настоящее волнение. От Дилюка этого не скрыть — он и сам на нервах, — то я хотя бы оставлю в ней записку. Крайний правый дом возле мастерской, не забудь. Дилюк в очередной раз прокладывает маршрут в своей голове. В очередной раз мысленно проходит его и возвращается глазами к Кэйе. — Ладно, — кивает он. И ставит мир на паузу. Выводит в уме его образ, создает его из переплетений линий точек и фигур, повторяет в воображении цвета и оттенки, становится художником в моменте. Сейчас важно запомнить каждую деталь, запечатлеть Кэйю на задворках разума таким, какой он сейчас. Пока он не успел накинуть на себя свою обычную маску везунчика. Настоящий Кэйа — что-то настолько ценное и редкое, что Дилюк скорее бездумно послушает свое подсознание, чем будет искать причину, по которой это так для него ценно. Кэйа ударяет лошадь в бока. Кидает на Дилюка последний многозначительный взгляд. И срывается с места. — Не прощаюсь. Дилюк смотрит ему вслед и опять чувствует себя так, словно видит в последний раз. До чего же противное чувство. И все. Хоть топись, хоть вешайся. Никогда бы не поверил, что умеет в такие переживания. Если бы ему сказали, что он может так волноваться за человека, которого знает чуть больше месяца, он бы вообще покрутил пальцем у виска. Но вот, это уже происходит и самого себя не обманешь — его тошнит, у него крутит живот, пальцы предательски потеют. Гребаная физиология. Глупый принц. Идиотская дыра в заборе, которой может там не оказаться. И эта отвратительная дыра в сердце, которая втягивает в себя все, что может ее залечить. Которая рвется к Кэйе, тянется как к своей личной панацее. Он добирается до дома в затуманенном состоянии, валится в постель, наспех стягивая с себя верхнюю одежду. Без сил, без настроения, без других вариантов. С одним только желанием: проснуться уже где-то в чужом саду.                      — Желание исполнено, — на ухо мурчит спокойный голос. Под ним мягкая трава. Пальцы сжимаются на пуговицах чужой, насквозь мокрой рубашки. Кэйа — такой же мокрый, каким Дилюк вытащил его из воды — нависает сверху на четвереньках. С него стекает вода, капает на траву, на одежду Дилюка. На самого Дилюка. — Слезь с меня, — говорит он. Напрягается. Теряется. И совсем не может себя контролировать. Руки не слушаются, они сами по себе. И они продолжают избавлять Кэйю от одежды. Сердце отчаянно колотится. Да он ведь замерзнет в мокром. К мысли прибавляется еще одна, неправильная. Но я делаю это не потому. — Прекрати, — хрипло просит Дилюк. В голову ударяет осознание: кажется, галлюцинации пробили новое дно. — Что прекратить? — улыбка у Кэйи совершенно новая — прежде он так никогда ему не улыбался. Не дружеская, не ироничная, не хитрая. Она самая что ни на есть блудливая. — Ты сам это делаешь. Дилюк с ужасом наблюдает за тем, как собственные пальцы стягивают с него одежду, открывают острые ключицы, смуглую грудь. Нельзя. Такое нельзя делать с другом. Нет. Он оголяет подтянутый живот, оставляет рубашку Кэйи висеть где-то на локтях. Не делай так, мне страшно. — Ты сам это со мной делаешь, — повторяет Кэйа почти шепотом. И продолжает гипнотизировать. Теперь слегка приоткрытые губы, в которые он бездумно вдыхал жизнь на берегу озера, кажутся такими манящими. Теперь, когда Кэйю не надо спасать — в этом нуждается сам Дилюк — его магнитит все сильнее, и противиться этому то же самое, что и прекратить дышать. — Помоги мне, — шепчет Кэйа в уголок его губ. — Какая же это бесовщина, — слабо отвечает Дилюк. И сдается. Он тянется, жмурится, задерживает дыхание. Теплота чужих губ опаляет на расстоянии. Ну же, еще немножко, ближе… Рывок. Кровать скрипит под ним, пока Дилюк садится и сбито дышит, согнувшись дугой. Не галлюцинация — просто плохой сон. За окном стоит непроглядная ночь. Перед глазами — чужие опущенные веки, густые ресницы и приоткрытые губы. В голове настоящая война с собой. В штанах серьезный повод покинуть город и постричься в монахи. Идея никогда больше не видеть это синеволосое недоразумение выглядит чертовски привлекательно. Потому что теперь он не представляет, как сможет смотреть ему в глаза. На него. В его сторону. Вообще смотреть. Хочется одного: выколоть себе глаза за такие картины.

***

— …почему нам снятся сны? — С какого это перепуга ты о таком спрашиваешь? — старый Бо чешет макушку. Дилюк заканчивает с очередной настойкой, ингредиенты которой надо очень тщательно перетирать. Руки неприятно вибрируют, сколько бы он не перекладывал ступку из руки в руку. На душе так легко, как может быть только тогда, когда знаешь, что скоро конец работы. Его тянет на разговоры, как бы тревожно ни было где-то там в груди. Он усилием душит это, толкает на задний план. Разговор помогает отвлечься, заглушить собственные мысли, которые весь день грызут голодными псами. Если раньше Дилюк вручную нырял в мысли, то теперь они сами приходят и топят его в себе. Теперь он не может не думать. — Просто, — он пожимает плечами. — Интересно. — Чего это ты такой любопытный сегодня? — жмурится Бо. — До выходных еще ходил с кислой миной, что и слова из тебя не выдавить. — Так вы ведь сами просили прекратить свою истерику, — напоминает Дилюк, вскидывая ладонь, на которой заживают раны от разбитой миски. Теперь у него новая, не менее неудобная, чем предыдущая. Не ладонь — всего лишь посудина для смешивания. Бо внимательно заглядывает в его смесь, подливает туда сладко пахнущую жижу, вытирает пухлые пальцы о халат и опирается о стол рядом. — А ты, значит, взял и послушал? Что это в лесу сдохло? Скорее ожило, — думает Дилюк, вспоминая вчерашний день. Ожило, но кажется, на короткий срок. Ведь то, что он решил утром, совершенно точно его угробит. Не физически, так морально. Добьет все, что воскресло в нем на вчерашней охоте, без амнистии, без шанса на исправление. …Кэйа, нам надо прекратить дружить видеться. Бам. Кэйа, я больной на голову и боюсь тебе навредить. Бам. Желаю тебе и девушке, в которую ты влюблен успеха и надеюсь, что в декабре услышу о вашей свадьбе. Я дорожу нашей дружбой и тобой самим, поэтому не позволю тебе разрушать свою жизнь из-за меня всяких уличных проходимцев… Десятки раз переписанное в голове письмо так и просится на лист бумаги. Дилюк не готов. О, как бы он хотел просто исчезнуть после этого глупого недоразумения. После долбанного кошмара, который мозг упрямо отказывается забывать. — Так что вы скажете? — Дилюк вырывается из плена мыслей, напоминает аптекарю о своем вопросе. Ему нужно хоть чье-то мнение, возможно, подтверждение, что он не свихнулся. Или утверждение, что именно это и случилось. Хотя бы что-то помимо раздражающего писка в ушах, он ведь просит совсем немного. — О чем? — Бо хмурится. — А, сны, — он деланно ударяет себя ладонью по лбу. — Чушь собачья, не более, — отмахивается старик. Дилюк не отстает. — И все-таки, если бы у них была какая-то цель? — Если б коровы умели летать, вот бы была на земле благодать, — чеканит Бо, пропуская улыбку от своей, как ему кажется, умелой шутки. — Чего ты сам хочешь, то и приснится, ясно? Дилюк на мгновение каменеет. — Даже если это что-то плохое? — Значит ты об этом думал. Боялся, быть может, — пожимает плечами старик. — Не мни мне мозги, у меня они под вечер плохо варят. Думал об этом. Все, о чем Дилюк может думать, так это о собственном состоянии. С ним явно начались проблемы еще с момента, как он не смог уснуть после кошмара. — Ладно, на сегодня все, собирайся домой, — смягчается Бо, окинув взглядом часы. — Так что тебе такого приснилось? Дилюк, который моет руки в специальной посудине, отвечает одним словом: — Сад. — И что плохого в саду? — хмурится старый Бо. — Эй, ты что, обманул меня?! — Просто не договорил, — бросает на ходу Дилюк. Он наскоро вытирает руки о первую попавшуюся тряпку и уже несется к выходу. — Засранец! — До свидания!                      Ноги в который раз ведут его сами. Дилюк уже не удивляется. Просто подчиняется. В конце концов, кто сказал, что записка будет там? Проем на месте. Надежно спрятан завесой плюща с двух сторон, но находится легко. И он даже не знает, радоваться или плакать. Тихая улочка дает достаточно времени на осмотр без посторонних глаз. Вот толку ноль. Потому что записки нет. Но пока что у Дилюка еще не настолько поехала крыша, чтобы забраться в королевский сад, не зная, кого там можно встретить. Так что он осторожно ощупывает неровные края дыры в поиске хотя бы маленького клочка бумаги. Ничего подобного. Должно быть, Кэйа еще не успел. Или ему не разрешили? Не пустили. Заперли. Или он заболел? Продрог еще больше и лежит с лихорадкой похлеще предыдущей. Хэй, парень, не ты ли думал о том, как бы прекратить общаться с этим человеком? Слишком много раз его бросали, чтобы совесть позволила мне сделать так же. Ах, ну тем более, ему не будет больно — он уже привык. К такому не привыкают. А тебе откуда знать? Чем бы ты ни было, но завали. В этот момент до него доносится тихий шелест. Одно движение, попытка отстраниться, рывок, и его дергают за руку с той стороны. Чтобы успокоиться, хватает всего одной вещи. Чертовски довольной улыбки между зарослей плюща. — Залезай, — тянет его Кэйа, отодвигая лианы. — Я тебя тут заждался. — Ты как тут… — Дилюк забирается к нему. И на миг забывает о том, как говорить. Вторыми после Кэйи в глаза бросаются цветы. Очень много цветов. Кэйа с улыбкой следит за его реакцией и молчит. — Это… — Добро пожаловать в мой сад, — кивает он, заметив жест рукой. — Пойдем. И ведет за собой. Они проходят мимо декоративных ограждений, кустов правильной округлой формы, дорожек из тюльпанов, ирисов и пионов. Сворачивают возле живой стены из цветов, названия которым Дилюк не знает. Краем глаза он замечает в другой стороне отблески воды — пруд? А еще долбанный зеленый тоннель. Дилюк, кажется, не удивится, даже если по клумбам пробегут настоящие маленькие гномы. У него один вопрос: — Скажи, какого лешего тебе нужен город, когда у тебя есть такое? Кэйа останавливается у скамейки, которая прячется под ветками сирени, плюхается на нее и откидывается на спинку. Скидывает обувь, подтягивает к себе ноги и прижимает их к груди, обвивая руками. — Подумай, чего тут меньше всего, — выдыхает он. Дилюк садится рядом, косится в стороны, хмурится и возвращает взгляд на Кэйю. Нет, этот вопрос — не игра на поиск отличий. Ответ у него перед носом. — Людей, — уверенно отвечает он. И попадает в яблочко. — За это ты мне и приглянулся, — улыбается Кэйа. И замолкает. Дилюк поглядывает на него украдкой, выхватывает кусочки образа и собирает их в пазл. На прямой взгляд все еще не хватает сил. Или совести. Рукава его белой рубашки подвернутые до локтей, на простых штанах никаких лишних заклепок и ремешков, босые пальцы ног держатся за край скамейки. Такая привычная челка, закрывающая пол глаза, сегодня заколота назад — открывает лоб. Шпильки в волосах, которые блестели на солнце, сейчас совсем незаметны. Теперь Дилюк понимает фразу «красота в простоте». И это точно не тот пример, на котором он хотел бы это осознать. Ночное видение циклично крутится перед глазами. Рубашка, пуговицы, торс. Глаза, губы, пальцы. Призрачное «помоги мне», от которого хочется лезть на стенку. Стенки нет — есть только скамейка и запах сирени. На лоб ложится осторожная рука. Дилюк пугается, отшатывается, не успев опомниться. — Тебе нехорошо? — спрашивает Кэйа. — Ты как-то покраснел. — Нет, нормально, — мотает головой он. Наспех прячет свое волнение, душит внутри малейшие нотки переживаний. Не получается. Это как пытаться затолкнуть в обувной шкафчик целую винную бочку. Разбери себя по частям, и может быть, получится. Но что от тебя самого тогда останется? — Тебе тут не нравится? — Кэйа не отстает. — Непривычно? — допрашивает он. — Сносно, — сквозь зубы отвечает Дилюк. Намного легче было бы, будь он тут сам. Но любопытные глаза, кажется, не собираются от него отлипать. Дилюк смотрит в сторону, отчаянно цепляется взглядом за все доступное, только бы не смотреть на Кэйю. — Ты на всех так открыто пялишься? — недовольно интересуется он. — Нет, — отвечает Кэйа. — А что такое? Раньше тебя это не заботило. — А сейчас начало. Кэйа оборачивается к нему всем телом, случайно касается его бедра пальцами ног, крепче обхватывает свои колени. — Ты что, боишься? — игривый тон пускает по телу заряды молнии. — С чего ты взял? — Дилюк впивается в него ответным взглядом. Напускная уверенность летит с него слоями. Нет, не с этим парнем, не теперь. Отворачивается через секунду. Не боится — стыдится. — Ха-ха, я прав, — улыбается Кэйа. А в следующую секунду мрачнеет. — Не смешно. Он отворачивается от Дилюка. — Я, получается, не переубедил тебя… — Кэйа босиком становится на траву, игнорируя туфли. — Что же мне сделать, — мягко ступает по траве и садится в нее прямо перед дорожкой васильков, — чтобы ты не считал меня тираном? — Я не считаю тебя… — Дилюк поднимается со скамейки на дрожащих ногах. Ничего не может поделать. Он бы к ней прирос, только бы не подходить ближе. Но любопытство манит больше испуга. Пустить корни в землю можно в любой момент. — Что ты делаешь? Кэйа, сидя к нему спиной увлеченно чем-то орудует, и Дилюк видит только движения его рук. Он осторожно подходит сзади, нависает сверху, невольно вдыхает. — Лес. — Чего? — Дилюк садится рядом. — Лес тобой пахнет, — Кэйа бросает на него короткий взгляд. — Как только приближаешься — так и несет от тебя этими травами… А от тебя цветами, — думает Дилюк. — Или цветы тобой. Или я свихнулся. — Логично — я их полдня перетирал, — он складывает руки на груди. — Устал? — спрашивает Кэйа, упрямо воткнувшись взглядом в собственные руки. В руки, которыми он… — Венок плетешь? — вскидывает брови Дилюк. — Перевожу цветы, — кривляется Кэйа, не останавливаясь. Он срывает василек за васильком, обкручивает стебель за стеблем, ловко переплетает их, словно делает это в тысячный раз. — Не жалко? — Это же цветы, — Кэйа пожимает плечами. — Кому же еще их срывать, как не такому тирану, как я? — Эй, — толкает его Дилюк. — Я же сказал, что не боюсь того, что ты принц. — И потому даже смотреть на себя не разрешаешь? Дилюка точно что-то ведет — он не способен на такое сам. Это колдовство. Гипноз, черная магия, помутнение, что угодно. Рука двигается самостоятельно. Обхватывает пальцами острый подбородок, тянет на себя удивленное лицо. — Смотри. Венок падает Кэйе на колени. Не удивляйся — я сам с себя в шоке. А Кэйа удивляется. Кэйа в шоке не меньше его самого. Смотрит так, будто впервые видит. Растерянно, с ноткой интереса. А потом начинает меняться. Медленно смыкает пальцы на запястье Дилюка. Отдирает от своего лица, осторожно кладет его же руку ему на колено. И отползает немного назад. Подтягивает к себе венок, который сполз куда-то в траву. — Ты знаешь, что ты самый странный среди всех, кого я встречал? — тихо спрашивает он. Дилюк вспоминает как дышать, делает небольшой глоток воздуха — так, на пробу. — Да, ты тоже. Он откидывается спиной на траву. И представляет, что опять лежит в заднем дворе своего дома. Вот только трава тут ровнее. Его странным образом отпускает. Кэйа возвращается к своему занятию. Напевает себе под нос, периодически появляется в поле зрения Дилюка. — В город тебя больше не выпустят? — спрашивает Дилюк спустя какое-то время. — На выходе из сада стоит охранник, да и по всей территории их больше. Но в целом все так же, как и было. Они думают, что я ходил через запасной двор. — Наивные, — хмыкает Дилюк. — А что, хочешь погулять? — внезапно нависает над ним Кэйа. Дилюк только удобнее растягивается в траве. — Мне и тут хорошо. — Я рад, — кивает Кэйа. — Приподнимись. Дилюк нехотя поднимается на локтях. На голову ложится готовый венок. — Тебе идет, — довольно жмурится Кэйа, игнорируя удивление Дилюка. — Идем, я тоже хочу. — Так возьми мой, — он ворчит, но поднимается с травы и следует за Кэйей. — Не-а, хочу красный, — бросает Кэйа и ведет его в другую часть сада. Дорожка между цветами, оранжерея, очередная алея скрывает за собой то ли небольшой павильон, то ли беседку. С крышей держащейся на мраморных колоннах, диванами и столиком. Рядом цветет огромный куст роз — чуть ниже их самих. А за ним — виднеется противоположная стена. Конец сада. Приятно знать, что он не безграничен, хотя упрямо пытается создать такое впечатление. Кэйа минует все это и направляется еще дальше. Густая россыпь из маков разливается поляной. — Помоги нарвать, — Кэйа опускается перед ними. Дилюк садится рядом. Где-то между цветов он находит внутреннее упокоение. Забывается в цикличных движениях, только ощущает рядом теплоту чужой ноги. Вечернее солнце дарит всему мягкие оттенки, наполняет легкостью его самого. На душе становится спокойно, в голове ни одной лишней мысли. Только цветы, которые он срывает раз за разом. Сталкивается с чужими пальцами, отшатывается, продолжает срывать. Тормозит только тогда, когда эти же пальцы в очередной раз, уже специально, ловят его руку. — …уже хватит, пойдем, — голос Кэйи возвращает во внешний мир. — Угу, — Дилюк поднимается за ним, — А куда? — он не сводит глаз с хвоста, который развивается у Кэйи за спиной. Кэйа плюхается на диван в беседке, рассыпает маки по столу и начинает плести венок. Дилюк приземляется рядом, досыпает в общую кучу те, что срывал он. — Это место было моим любимым до того, как я открыл для себя город. Пальцы ловко перехватывают стебли, веревка из цветов становится все длиннее. Дилюк поправляет свой венок и откидывается на диване. — Мы больше не сможем выйти в него? Он хочет сказать «ты», но «мы» вырывается само. Просто греет, судя по улыбке — не только Дилюка. — Лучше некоторое время пересидеть тут, — качает головой Кэйа. — Если выходить, то ненадолго. Или недалеко. Но ты ведь сможешь приходить ко мне сюда? — молящими глазами смотрит он. — А меня тут никто не поймает? — Обычно ко мне никто не приходит, — пожимает плечами Кэйа. Должно бы звучать грустно, но от чего-то у него веселый тон. — А если приходят, то только чтобы позвать на обед. Осознание, что они тут полностью одни, заставляет что-то в груди отозваться приятным покалыванием. Дилюк бездумно стягивает свой венок. Волосы поправить. — Зачем ты снял? Красиво же, — возникает Кэйа. Дилюк бездумно бросает в ответ: — Ты красивее. И резко закрывает рот рукой. Прокололся. В чем — сам не понимает. Но в сказанном точно не его вина. Губы Кэйи растягиваются в довольной улыбке. — Пыльца в мозг попала? — хохочет он. — Я тебя сейчас ею накормлю, — угрожает Дилюк. — Я не то имел ввиду. Кэйа расцветает еще больше. Хотя куда уж больше — таким довольным его лицо не было даже когда он поймал Дилюка у дыры в заборе. — А что можно иметь ввиду… — Кэйа не договаривает. Замирает. Напрягается, смотрит куда-то Дилюку за спину. Лицо, которое секунду назад светилось радостью, прямо у него на глазах прячется под привычной маской. Не успевает он спросить, что это за недовольная рожа, как Кэйа обращается к нему сам. — Прячься, к нам идут. Как вовремя. Дилюк прыгает через гору подушек и ныряет за диван, пригибается за его спинкой и вопросительно смотрит на Кэйю. — Зовут на ужин? — Хуже. Я же сказал ей ко мне не приходить… — бормочет он, на автомате закидывая цветы и часть венка прямо Дилюку на колени. — Сиди тихо, я постараюсь быстро ее выпроводить. Кэйа поднимается и скрывается с его поля зрения. Тишина длится недолго, и перебивает ее вовсе не фраза о том, что все хорошо, которой он ждал до последнего. — …решила составить тебе компанию. Шелковый голос с ядовитой примесью заставляет Дилюка содрогнуться. Он осторожно оставляет венки в стороне и отползает от диванов к цветочному кусту. Подальше. — Боудика, сейчас не лучшее время. Холодный ответ бесспорно принадлежит Кэйе. Другому Кэйе. Тому, в котором способность к теплоте вымерла наглухо. Куда делся тот кривляка, который так беззаботно дразнил Дилюка минуту назад? Сейчас в нем звучит строгий парень, без пяти минут мужчина. — Матушка говорит, что ты тут совсем одичаешь, — жалуется принцесса. — Как мило с ее стороны. Надо будет поблагодарить ее за заботу. Девушка полностью игнорирует сарказм в его фразе. Они подходят все ближе к беседке и Дилюку это нравится с каждой секундой меньше. — Что это ты принесла? — измученно спрашивает Кэйа. На стол что-то еле слышно опускается. — Расслабься. Дилюк рискует и выглядывает из своего убежища под звон посуды. В метре от него, повернувшись спиной, стоит брюнетка в узком узорчатом платье и выставляет из большой корзинки на стол что-то, что он не может разглядеть с этого ракурса. Он перебирается немного в сторону и выглядывает над кустом роз. На стол опускаются тарелки с фруктами, бокалы, еще какая-то ерунда, не сулящая ничего хорошего. Нахмуренный Кэйа тоже ни капли не рад этому не планированному перекусу, но нехотя помогает ей. — Почему ты не позвала для этого слуг? — спрашивает он. — Не хочу чтобы нас отвлекали. — Мило, — лишенным эмоций голосом говорит Кэйа. Таким голосом можно сказать «уходи» или «бесишь», но никак не это. Но Боудика или не достаточно смышленая, или любит такой притворяться. Она не напрягается от холода Кэйи. Ее рука выуживает из корзины последнюю и главную вещь. Бутылку алкоголя. — Я не буду пить, — от него так и несет сдержанностью и целомудрием. — Ну солнце, — чего не скажешь о Боудике. — Что ты задумала? — Кэйа скрещивает руки на груди. Она понимает его намек: — Я туда ничего не подсыпала, — оправдывается она. — Я же буду пить вместе с тобой. — Это меня не успокаивает. Взгляд Кэйи скользит Боудике за спину, находит угрюмое лицо Дилюка за кустом роз, встречается глазами, многозначительно косится в сторону забора. Уходи, мол. Как, черт побери, заботливо. Дилюк отрицательно мотает головой. Не уйду. Сделай что-то с этой козой, пока она меня не увидела. Он не готов уступать ей принца. Все же у нее нет запретов на свидания с ним, в отличие от Дилюка. Так почему так совпало, что она здесь именно тогда, когда Кэйа сказал, что будет один? — Эй, что с тобой сегодня? — Боудика опять забирает все его внимание. Дилюк чувствует себя декором на фоне этой девушки. Она словно физически берет Кэйю за голову и поворачивает к себе. Смотри на меня единственную. — Не выспался. Она усаживается на диван боком к Дилюку и теперь он может разглядывать ее в профиль по пояс. Кэйа, не пренебрегая манерами джентльмена, самостоятельно открывает бутылку вина и наливает в один из бокалов. — И во второй тоже, — голосок мурлычет на несколько октав выше. Кэйа же говорит все тише и ниже. Еще немного, и рычать начнет по-звериному. — Выпивай и уходи. Я не в настроении болтать. Он садится на соседний диван слева от нее, так, чтобы поглядывать на Дилюка. На Дилюка, который уже не скрываясь оперся спиной о забор и скрестил руки на груди. Какая разница, если глаза у этой дамы приросли аккурат к Кэйе и никуда больше не двигаются? Будто привороженная. Боудика берет со стола кусочек нарезанного персика. Кэйа хватает целое яблоко, беззаботно подкидывает его в руке, играется. — Я давно хочу поговорить с тобой, — начинает она после продуманного, наполненного женственной деликатностью укуса. Нет, до этого он точно не знал, что персики можно есть так. Теперь в голове выстраивается новая модель поведения, вызывающая в нем отвращение. Впервые он чувствует такое омерзение к такой красивой девушке. От этого идея оставить их одних кажется ему все заманчивее. И одновременно все ужаснее. Это же его невеста. Интерес перевешивает. Кэйа не может его прогнать, не может сказать Боудике о постороннем. Крыша павильона закрывает Дилюка от широких окон дворца, с которых его могли бы увидеть, цветочные кусты прячут со стороны дорожки, а шанс, что принцесса, поедающая Кэйю взглядом, решит резко обернуться в его сторону, составляет примерно половину процента. Ситуация становится все щекотливее, и какой бы Дилюк ни был правильный — уступать во всем этой девушке он не готов. И если ему не дают самому проводить с Кэйей время, то он хотя бы будет свидетелем его беседы с другими. — Почему разговор нельзя отложить? — спрашивает Кэйа, продолжая подкидывать яблоко. — Потому что… — это сбивает Боудику с настроя, она злится, — прекрати! — она выбивает фрукт из его руки и оно громко ударяется о деревянный пол. — Я не буду поднимать, — Кэйа смотрит на нее с укором. Боудика понимает это по-своему. Она ныряет под стол и в ту же секунду глаза Кэйи будто магнитом наводятся на Дилюка. Он приставляет ребро ладони к шее и проводит по ней. Прибью. Дилюк в ответ только игриво приподнимает брови, намекая на девушку под столом. Уж слишком забавно это выглядит, чтобы он не подтрунил. — Боудика, что ты… Дилюку не видно что там происходит — Кэйа смотрит вниз. — Как мило, принести мне яблоко ртом, — озвучивает он, видимо, как раз для Дилюка. Нет, уже ни капли не забавно — у него зубы скрипят из-за сжатой челюсти. Слышится хруст — Боудика откусывает кусочек, Кэйа отбирает остальное и кладет на стол. Дилюк не успевает мигнуть — по-змеиному гибкое тело забирается на него ловким движением. Кэйа весь напрягается. Прямо как в момент, когда она пришла. — Боудика, — совсем тихо говорит он. Дилюк еле улавливает его слова, — Будь так добра, слезь с меня, пока никто из слуг не решил нас навестить. Ее пальцы хватаются за его рубашку. Расстегивают пуговицу. Дилюк стоит ни живой ни мертвый. У него внезапно кончается воздух, и он не понимает откуда его брать. Берег лесного озера, полностью мокрый Кэйа и его собственные пальцы, которые снимают с него рубашку. Вот, что всплывает в его памяти именно сейчас. А еще сон. Глупый-глупый сон, который воплощать в реальность сейчас можно только ей. Злость красным пятном заливает глаза. Дилюк до боли прикусывает губу, впивается ногтями в ладони и заставляет себя смотреть. Просто смотреть, вместо того, чтобы подойти разбить бутылку вина о ее же голову. — Я запретила прислуге сюда приходить, пока я не вернусь, — с улыбкой в голосе отвечает Боудика. И расстегивает следующую пуговицу. Кэйа жмурится от того, как она притирается к нему. Дилюк видит только круговые движения ее бедер, которые без стеснения восседают прямо на Кэйе. — Ты так холоден ко мне в последнее время, — начинает она. — Что ты скрываешь? Кэйа молчит. — У тебя кто-то есть? — девушка полностью серьезна. — Нет. — Тогда что не так? Почему ты меня не хочешь? — она повышает тон. — Боудика, я не… Боудика слезает с него, отходит в сторону, не прекращая сверлить взглядом. — Кто она? Шатенка? Блондинка? Рыжая? Что в ней лучше чем во мне?! Попа, грудь, ноги? — Я же сказал что никто не лучше… — Не лучше? Так закрой глаза и представь ее вместо меня! В чем проблема?! — Это так не работает, Боудика! — срывается Кэйа. — Ты не интересна мне и никогда не интересовала! — А кто же тебя интересует? Как я могу догадаться, если ты не говоришь?! — она меряет беседку нервными шагами, пока Кэйа сидит, скрестив руки на груди. — Она простачка? — Боудика внезапно останавливается. — Что? — Ты! Тогда тебя нашли в городе! Как ты вышел из замка? Как давно ты там ходишь? — Это не твое дело, — его голос тоже становится выше. — Что, втюрился в какое-то отребье? — в голосе слышатся истерические нотки. — Понравилось то деревенское болото за стенами? — она нависает над ним, яростно выплевывая слова прямо в лицо. — Нашел себе неопытную? Более глупую и послушную? — Не твое дело, кого я нашел, — чеканит Кэйа, ни живой ни мертвый. — Отлично! Тогда забудь о ней и вспомни, что ты женишься на мне, хочешь ты того или нет. И когда она будет наблюдать за нашей свадьбой в городской толпе, не забудь помахать ей на прощание. Потому что это будет последний раз, в который ты ее увидишь. Его рука тянется к ее запястью, но не попадает. Боудика выскальзывает и уже не плывет — уходит самой обычной походкой усталого человека. Надо бы позвать ее в спину. Но Кэйа не зовет. Кэйа тоже срывается и идет. Не за Боудикой — к Дилюку. Дилюк успевает отступить на шаг, прежде чем слева от головы в стену вбивается кулак. Кэйа застывает перед ним. И мелко дрожит. Не плачет, нет — вскипает от злости. Вблизи видно бусинку пота на его виске, губы плотно сжаты, а все еще расстегнутая рубашка оголяет часть груди. — Ненавижу, — шепчет он. Голова опускается вниз так сильно, что Дилюк видит шпильки в его волосах. Он боится шелохнуться, приблизиться или отдалиться. Чувствует жар Кэйи через одежду через несколько сантиметров расстояния между ними. Кэйа глубоко дышит, восстанавливает равновесие, успокаивается. Дилюк не отвлекает, ждет, пока он придет в себя. Ему и самому надо. Успокоить стучащее сердце, переварить то, свидетелем чего он только что стал. Или не переварить, разозлиться, найти эту змеюку и… Кулак Кэйи медленно разжимается на его глазах. Тихий шепот протыкает болью, которая в него вложена. Он делится пережитым, кормит. Вот, что я чувствую после этого разговора. На, попробуй тоже. Довольно горько, знаешь ли. — Ты же не уйдешь от меня? Дилюк сжимает губы, бегает взглядом по бесцветному лицу. Да что ж за умение у тебя такое — душу разрывать одним взглядом? Синие глаза топят в себе. Куда от таких деться? — Нет, не уйду. — Хорошо, — кивает Кэйа. Повторяет еще раз, будто сам себе: — Хорошо. Слабо, безжизненно. Словно на него не девушка накричала, а пара крепких амбалов по полу поваляла. Вот только с желающими драки Кэйа справляется на отлично. Перед словами же он беззащитен как ребенок. Ранимый, будто для баланса с такой силой в кулаках. Мило, но Дилюк совершенно не знает, что с этим делать. Кэйа отстраняется. — Лучше иди к себе. Уже поздно. Дилюк мажет взглядом по его лицу, в который раз душит тонкую ниточку удовольствия, которая проходится спиной. Какая разница, что он выше Кэйи? Какая разница, что смотреть на этого парня сверху вниз — то же самое, что и радоваться успешно перепрыгнутой луже? Приятно, но толку никакого. Его накрывает другое чувство — отчаяние. Невозможность помочь. А еще нежелание уходить. — Еще даже не начало темнеть… — Иди! Кэйа отворачивается, делает шаг от него. Дилюк буквально чувствует, как он его теряет. Долбанная ты принцесса, Кэйа. Когда человек уходит, а ты этого не хочешь, есть два варианта: остановить его словом или действием. Успех тоже будет разным, зависит от твоих усилий и выбранного метода. Дилюк выбирает самый быстрый и самый действенный, быстрее чем успевает это обдумать. Хватает Кэйю за предплечье, возвращает назад резким рывком. Кэйа поддается. Васильковые глаза не могут скрыть удивления, когда Дилюк перехватывает и вторую руку. Заставляет замереть перед собой. Слишком близко. Слегка поднятая вверх голова, сгорбленная усталая спина, дрожь в руках, которая, кажется, заразная. Дилюк сглатывает. Звук получается неприлично громким. — Остынь сначала, — получается слишком низко. Пальцы Кэйи еле заметно подрагивают. Как и сердце Дилюка, на которое устремлен его взгляд. Что сказать тому, кого только что так безжалостно втоптали в землю на твоих глазах? Кэйа поднимает на него глаза. И смотрит так, словно впервые видит. Изучает. Глаза, нос, губы. Длинные ресницы слегка опускаются. Дилюк на мгновение забывается. Но не отводит взгляд. Пока Кэйа не начинает приближаться. Дилюк молит стену за спиной раствориться, исчезнуть, пропустить его на ту сторону. Сухие губы слегка приоткрыты, выдыхают ему в подбородок. Рука выскальзывает из чужой хватки, ведет по щеке. Кэйа завороженно исследует его. Грубо сжимает челюсть пальцами. Отворачивает в сторону. И кусает прямо в шею. — Кэйа! — кричит Дилюк, прежде чем рука зажимает рот. — Будь моим. А потом исчезает. Отступает, как волна от берега. Был, и нет. Растворяется, прячется в своем бесконечном море цветов. Дилюк не готов отпускать. Его ведет следом. Он бездумно подчиняется порыву и почти вслепую бежит дорожкой по пути, по которому Кэйа так быстро скрылся. Аллеи, живые тоннели, цветочные клумбы — все смазывается в общую разноцветную картинку, до которой ему дела нет. В конце дороги маячит единственное, что его интересует — волнистые темно-синие волосы. Дилюк не может догнать, он слишком сегодня устал. Он понимает, что что-то не так только когда обилие цветов резко обрывается фасадом дома. Дилюк врезается в живую стену. Нет, не стену. В человека. Перед глазами мелькает гвардейская форма. Придумать что-то. Его грубо берут за шею и валят на землю — он не успевает ничего сделать. — Ты кто? — грубый голос не обещает ничего хорошего. Он лежит на животе, полностью обездвиженный и молится, чтобы охранник, который держит его руки, не заломил их еще больше. — Я… слуга, — сдавленно отвечает Дилюк. — Слуга? — гвардеец берет его за волосы и приподнимает голову в сторону, — слуги ходят в этом. Он заставляет Дилюка посмотреть на проходящих в стороне служанок. Парочка смущенно косится в их сторону, но никто не стремится поинтересоваться случившимся. Все они носят одинаковые простые платья с белыми фартуками, и стоит предположить, что такая же униформа имеется и для слуг мужского пола. — В последний раз спрашиваю, прежде чем отвести в камеру: кто ты и что тут забыл? — Что тут происходит? — женский голос не дает Дилюку ответить.