к ч е р т у
Он сначала делает, потом думает, иначе с Дилюком нельзя. С Дилюком вообще нельзя. По крайней мере не ему. Кэйа против долбанных фиалок. Перепутал, забыл значение. Хоть себе не ври, придурок. Он все это время пытается душить и сдерживать свое влечение к тому, кто даже не подозревает о том, как сильно на него влияет. Он сдается и задумчиво расчесывает пальцами чужие спутанные волосы. Забывается в этих движениях. Как же спокойно, — единственная четкая мысль. Получается, Дилюк просто отрубился в моменте, когда опустил голову на кровать. Может, изначально смутился лечь в постель рядом. А может, просто устал. Кэйа, если честно, не обиделся бы даже если бы он уснул прямо на нем. Но Дилюк ждал его у кровати. И это мило. Это похоже на заботу. Не перегибай палку, это обычное к тебе уважение. Теперь его очередь, и он терпеливо ждет, пока Дилюк проснется. Только поглаживает спящего по волосам. Чтобы убедиться в его реальности, лишний раз удостовериться в том, что увиденное — большее чем сон.***
Дилюк открывает глаза всего на секунду. Растерянно моргает и закрывает обратно. Кэйа наблюдает за ним с интересом. Внимательно запоминает каждое содрогание, самые незначительные реакции. Длинные ресницы хлопают через минуту. Глаза ловят ответный взгляд, фокусируются на нем. Сложно выдавить из себя хоть слово. Хоть бы какую-то шутку. Вообще ничего не приходит в голову. Пустота. Получается только смотреть в ответ столь же серьезно. Ждать одобрения Дилюка. Дилюк еще не одобрил, но и не отверг его. Он чувствует пальцы Кэйи в своих волосах, слегка дергается, но не отстраняется. — Почему ты молчишь? — его сиплый голос разбивает тишину с шорохом пальцев в волосах. — Боюсь проснуться, — тихий ответ Кэйи такой же осторожный, как и его касания. — Ты уже проснулся. — Не верю. Ущипни, — бормочет он. Дилюк слушается — тянется, щипает его за щеку. — Ауч, — Кэйа дергается назад. — Сам попросил. — Понял. Не сплю, — кивает он. — Я умер. И беззаботно смотрит. Ага, точно мертвец с расцветающей улыбкой. Кэйа усилием воли заставляет себя перестать гладить его волосы. Замирает, только бродит зрачками по чертам чужого лица. Так близко и так далеко одновременно. Дилюку хватит. Он поднимает голову с постели и отстраняется. Разминает затекшие конечности, потягивается. Кэйа медленно садится, спускает ноги с кровати рядом с ним. И понемногу начинает приходить в себя. Медленно входит в роль «ничего не понимаю. но прикидываюсь, будто все наоборот». — Неделю назад — помощник аптекаря. Вчера гвардеец. Сегодня слуга, — он загибает пальцы, рассматривая вид Дилюка. — Если будешь продолжать играть в переодевалки и завтра, то будь добр, присмотрись к платью горничной. Я даже знаю, у кого одолжить чулки. — Я тебе их на голову надену, — Дилюк, не скрывая улыбки, хлопает его по плечу и поднимается на ноги. — Так вот что у тебя вчера с волосами было, — Кэйа сладко потягивается, вскинув руки вверх. — Или нет? — Ты сейчас серьезно? — Дилюк оборачивается на него через плечо. — Тебя больше заботят волосы, чем то, какого черта я тут забыл? Кэйю заботит много чего: начиная от шарфа на его шее, который в элемент формы совсем не входит, и заканчивая всем, что происходило за то время, пока он спал. И это действительно так важно, что он не вспоминает даже о том, зачем вчера принял такую большую дозу снотворного. Важнее всего финал: Дилюк. Раннее утро. Его спальня. И форма прислуги. Если Кэйа не отпустит ни одного ехидного комментария об этом, то вчера он вероятно все-таки переборщил с дозой и точно убил в себе какую-то часть, отвечающую за язвительность и подшучивания. — А как по мне, тут все очевидно, — лукавая улыбка на миг проскакивает на его лице. Вот он, знакомый хитрый бес внутри него, просыпается, скалит зубы. Все как и всегда. Если не учитывать то, что Дилюк все-таки действительно каким-то макаром уже во второй раз пробрался в его гребаную спальню с этим гребаным охранником на входе. Как это вообще возможно? Кэйа этого не учитывает. Он настроен на шалости, чтобы не выдавать волнение. Остальное он узнает потом. — Очевидно? — Дилюк застывает на месте. Он говорит, чтобы не молчать. Сочиняет на ходу, только бы не слышать тишины. А может быть, эха большой комнаты. Сам не знает, что надеется не услышать в ответ. — Более чем, — Кэйа душит в себе все сомнения, рассматривает его, будто довольный кот. — Мой слуга пришел разбудить меня, помочь собраться и сопроводить на завтрак. В яблочко. — Твоя слуга Мэри, — моментально хмурится Дилюк. — Я пришел только поговорить. — О, как некрасиво все скидывать на девочек, — Кэйа наигранно поджимает губы. — Поговорить хочешь? Надеюсь, о том, что мне сейчас надеть? Он плавным движением выскальзывает из постели и идет к одному из столиков. Наливает воду из графина, точь-в-точь такого же, как и все остальные во дворце. Пьет. — Кэйа, не смешно. О, наш сэр Путешественник Чужими Спальнями недоволен происходящим. А Кэйе все-таки смешно. Он идет к двери в гардероб с очень знакомым Дилюку выражением лица, и последнему не остается ничего, кроме как последовать за ним. — Кэйа. Он оборачивается на пороге, закрывая собой вид на гардеробную. Кое-какое время смотрит на Дилюка слегка туманным взглядом, а потом все же расплывается в улыбке. — Что тебе там наговорила Мэри? — Что ты меня спасешь, если буду ходить за тобой хвостиком. Уголки губ поднимаются еще выше. — Спешу тебя обрадовать: она не врала. Кэйа вскидывает руки вверх и еще раз потягивается, хватаясь с двух сторон за дверной проем. — И да, — зевает он, прикрываясь ладонью, — в таком случае, ходить за мной, если я того хочу — твоя прямая обязанность. Так что пошли за мной, хвостик. Гардероб у Кэйи размером с половину его комнаты. Знал бы Дилюк, как его это раздражает. Благо, наряды спрятаны в высоких шкафах близнецах. Вот и хорошо — он точно не смог бы скрыть привычного презрения от вида столь дорогих, сколь и бесполезных в своей пышности нарядов. Кэйа достает, кажется, самую простую одежду из имеющейся. Белая рубашка и темная безрукавка с парой вставок-цепей на поясе выглядит почти обычно, когда он перекидывает их через руку вместе со штанами и идет за ширму переодеваться. Дилюк со все таким же недовольным лицом опускается возле столика с зеркалом, скрещивает руки на груди и прислушивается к тихому напеванию из-за ширмы. Кэйа без бодрых мелодий в хорошем настроении просто не может, так уж он устроен. Когда он выходит, от реакции Дилюка, кажется, что наряд ни черта не обычный. Он, если честно, и не важен — такая одежда становится краше зависимо от того, кто ее надел. И судя по его приоткрытому рту, она смотрится чертовски хорошо. — Помоги с манжетами, — просит Кэйа, закатывая рукава. На ходу глотает взгляд, брошенный на него. Знаю, красиво — я сам в восторге. Дилюк поднимается, тянется к протянутой ему руке, смотрит на нее, как на врага. Только бы не на Кэйю. Он ловит пальцами завязки на запястье, слегка закатывает, оголяя оливковую кожу Кэйи. Его пальцы фоне кажутся такими бледными, что Дилюк зависает на месте, вместо того чтобы завязать бантик. — Ты чего? — Кэйа опускает руку. Вторую в своей сжимает Дилюк. — Послушай, я не буду твоим слугой. — Тогда почему так хорошо им притворяешься? — Кэйа щипает его за нос, высвобождает руку и так же быстро отворачивается. Вести себя как обычно. Вести себя как обычно. Вести себя как обычно. — Я шучу. Но ты же не против подыграть? — улыбается Кэйа. — На всякий случай. Он находит гребень и распускает волосы. Вручает его Дилюку и садится на стул, на котором недавно восседал этот недовольный гад. Гад ведь, настоящий. Слугой он не будет. Кэйа словно в стену ударяется. А он, вообще-то, пытался просто плыть по течению. А тут суша, удар и долбанная стена, на которой васильками расцветает «хочу, чтобы он стал моим слугой». И никаких обходных путей. Только вперед напролом, или назад — в ручье топиться. Зачем Дилюк только это сказал? Подразнить или сделать больнее? Потому что это он: способ продвинуться дальше. Если помочь ему выбраться из замка, то им не останется ничего, кроме редких прогулок, во время которых Кэйа даже глотка сделать не успеет. Ему всегда не хватает. Он часами в маках лежит, чтобы на грани сна увидеть боковым зрением знакомую красную макушку. И Дилюк — точно гад — предлагает ему решение и тут же от него отказывается. Хочешь, чтобы я по-настоящему был твоим слугой? Везде тебя сопровождал, помогал и развлекал. А я не буду. Дилюка вообще слишком много за последние сутки. Он в голове у Кэйи весь вчерашний день. Потом наяву, на прогулке в саду, какой бы короткой она ни была. И еще раз появляется рядом — заходит в комнату Кэйи прямо с долбанного балкона вечером перед сном. А он от предыдущей встречи еще не отошел. И вот сейчас он опять рядом, хоть другой наряд и волосы, которые вновь стали красными, все же намекают, что он все-таки оставлял Кэйю этой ночью, прежде чем вернуться и уснуть у его кровати до утра. И если Кэйа и может сделать из этого какие-то выводы, так это что больше не хочет его отпускать. В нем сидит жадный эгоистичный мальчишка, который тащит к себе домой большую красивую игрушечную лошадку, которая хрен знает — в дверь-то пролезет, нет? А он хочет, хочет эту игрушку у себя дома несмотря ни на что. Никто больше не может с ней играть, она должна принадлежать только ему, жадному эгоистичному мальчишке Кэйе. И никому больше. Точка. Дилюк все это время с неохотой разглядывает расческу. Взгляд невзначай скользит на зеркало, туда, где отражается задумчивое лицо Кэйи с глазами опущенными в стол. — Мэри тоже так делала? — не сдерживается он. — Как? — Кэйа приходит в себя. — Что она делала как слуга? Мэри. Милый ребенок с отчаянным желанием угодить, которого отправили к нему одним утром вместо предыдущей служанки. Что можно потребовать от того, в ком ты не нуждаешься? Кэйа по очереди загибает три пальца: — Она звала меня есть трижды в день, учила языку цветов и мешала мне снотворное. Дилюк задумчиво проводит гребешком ему по волосам. Кэйа жмурится от приятных ощущений. — А в остальное время? — А в остальное я ее отпускал, — он пожимает плечами. Застывает. Понимает, что ответил не так. Потому что если сложить два плюс два, смысл его фраз преобразуется в «мне не нужен слуга, но если ты им будешь, то знаешь, я без чужой помощи вообще жить не смогу». — Так отпусти меня, — негромко говорит Дилюк. А потом быстро исправляется: — После того, как поговорим. — Жаль будет — ты так хорошо вжился в роль, — столь же тихий ответ находит внутри него какой-то отклик. Потому что так не бывает: в один день ты собираешь кладбищенские цветы с парнем дурьей башкой, а во второй расчесываешь волосы самому принцу и это один и тот же человек. Если так случилось, то оно тебя так просто не отпустит. Этот человек не отпустит, пойми. Кэйа уже давно должен воспользоваться моментом. Расспросить Дилюка о самом важном стоило с самого начала. Где он был? Что делал? Как сюда попал и что сказала Мэри? От чего он явился сразу в гвардейском костюме, а теперь в форме слуги? Кэйе надо знать. А вместо этого диалог скатывается в совершенно другое русло. Все беспокойство улетучивается вместе с пониманием того, что с Дилюком все хорошо. А может ли быть иначе? Вот он, стоит позади, волосы Кэйе перебирает. Совершенно нормальный, словно тот вчерашний дикий парень, который каким-то чудом пробрался в его спальню и нынешний Дилюк — разные ребята. Ночной гость — тот, кого Кэйа еще не изучил. Этот — второй — спокойствие с примесью леса в крови. Самый интересный изо всех, кого он когда-либо видел. Кэйа решает обратиться ко второму. — Ты умеешь плести? — спрашивает он. Дилюк поджимает губы и косится на него в попытке понять в чем подвох. Не понимает, потому что подвоха нет. — Зависит что. Корзинку могу, если надо. — Какую корзинку? — Кэйа смеется. — Косичку заплетешь? Самую обычную. Дилюк хмурится еще больше, будто действительно пытается вспомнить, что за стиль плетения лозой он упустил. — Это что еще такое? — Давай научу, — предлагает Кэйа. И не дожидаясь согласия, перекидывает волосы на бок. Дилюк внимательно следит, как он делит их на три части. Кэйю преследует заманчивое желание отвлечься. Не обсуждать плохих вещей, пока они его сами не догонят. Пока Дилюк сам об этом не заговорит. — Смотри. Главное придерживать. Он перекидывает прядь за прядью, показывает как надо, повторяет раз за разом. Дилюк внимательно следит. — Понял? Он хмурится, пока Кэйа обратно распускает косу. Не верит, что все будет так легко. — Попробуй, — Кэйа откидывает волосы на спину. Дилюк честно старается. Непослушные локоны выскальзывают из пальцев. Он изо всех сил пытается не хмурить брови и не сквернословить. Кэйа смеется, когда плохое слово все же вырывается. — Заново, — Дилюк расплетает в который раз. Пряди не хотят держаться и рассыпаются раз за разом. — Сжимай крепче, — с улыбкой советует Кэйа. — И следи за пальцами. — Я пытаюсь. — Хэй, — его взгляд ловит глаза Дилюка в зеркале. — Будешь хмуриться — морщины появятся, — он указывает себе между бровей. — Ладно. Еще раз покажи как, — выдыхает Дилюк, выпуская его волосы из рук. Еще через несколько попыток у него получается что-то. Это что-то он сует Кэйе в руку. — Придержи. Он держит, пока Дилюк перевязывает косу ленточкой и перекидывает Кэйе через плечо. — Пойдет? Кэйа сияет. — Для первого раза просто волшебно. — Для первого десятого, — хмурится Дилюк. — Хэй, — Кэйа вертит кончик косы в руке. — Ты хорошо постарался, спасибо. Дилюк, в отличие от Кэйи, следит за своим творением с недовольным лицом. — Разве принц должен благодарить слугу? — Принц слугу — нет, — серьезно отвечает Кэйа. — Но друг своего друга — определенно должен. Приехали. Только отвлеклись и опять вмазались. Дилюк опускает глаза в пол, прячет руки в карманы. — Нам поговорить надо, — тихо говорит он. — О вчерашнем. — Да, я тоже с нетерпением жду всей истории о том, как ты оказался в моей спальне, — Кэйа серьезно скрещивает руки на груди и смотрит на него через зеркало без тени улыбки. Он ждет, конечно ждет. — Само собой, но сначала объяснишься ты, — Дилюк внезапно становится слишком напряженным. Кэйа прячет удивление, крутится на стуле. Поворачивается к нему всем телом, опять ловит пальцами свою косу, задумчиво ее теребит. — Нет, действительно хорошо получилось, — хвалит косичку еще раз. — Но раз до завтра еще далеко, — Кэйа поднимается и пытается плавно его обойти, — может, еще немного поспать, а потом уже поговорим... Увиливает. Кэйа, тот который я-великий-и-могучий, увиливает. И не он один это понимает. Дилюк, спаси меня, потому что я боюсь, что ты уйдешь после того как мы закончим, и треплюсь обо всем подряд вот уже десятую минуту. — Сидеть. Дилюк прибивает руку к столу, Кэйю к стулу. Его сердце — куда-то к спине. Намертво. Парень, ты, кажется, путаешь роли. Он отчаянно пытается взять себя в руки. Парень, меня не испугать каким-то хлопком по столу. Проигрывает по всем фронтам. Как обычно. — Ты уходишь от ответа, — обвиняет Дилюк. — А ты качаешь права. Объявим день несвойственного нам поведения? — всегда капитанский тон Кэйи скатывается к тихому упреку. Дилюк склоняется над ним так низко, что еще немного, и слова друг друга можно будет буквально чувствовать через кожу. Упирается в стол за его спиной, смотрит сверху вниз и замирает подобно морю в штиль. На фоне большой комнаты Кэйа внезапно чувствует себя слишком маленьким. Слишком жарко в лицо. Нет, принцы не смущаются, не надо. У него чувство, будто сейчас что-то произойдет. Если нет, то Кэйа сам сделает. Подраться с ним, может? Или в истерику? Только дабы не продолжать этот разговор в таком духе. — Что не так, Дилюк? — Это ты скажи, что не так, — рука неожиданно мягко ложится ему на плечо. Дилюк заслоняет собой весь мир. — Я что, думаешь, не вижу, как тебя мотает? Видит ли его состояние человек, который вчера стал свидетелем, в какой-то степени даже жертвой его паники? Хороший вопрос. Кэйа горбится. Прячет лицо в руках, устало трет щеки. Окончательно унывает. Осознание, что потом этого парня надо будет отпустить, бьет по ушам с тройной силой. — Ладно. Это утро его добьет. Из-за ладоней показываются одни только глаза. — Словами мою тоску не передать... Рука сильнее сжимается на его плече. — Так станцуй, — шепчет на ухо Дилюк. — Совсем меня не жалеешь, да? — сдавленно спрашивает Кэйа. Легкая улыбка царапает губы. — Жалею, потому хочу знать, что у тебя в голове и как тебе помочь. Слова словно по его натянутым струнам проходятся. Семь больших вспышек боли и пятнадцать тонких, резонаторных. Играй во всю, пока не порвутся. Кэйа буквально чувствует, как напряженная атмосфера сдвигается — Дилюк приседает напротив него на корточки. Словно перед обиженным малышом. — Говори. Кэйа готов рассказать все, начиная от своей коллекции корабликов, и заканчивая списком имен служанок, которые ему когда-либо нравились. Но не то, от чего болит. — Мне плохо, — обычным голосом извещает он. — А что ты хотел после двойной дозы снотворного? — недовольно хмыкает Дилюк. — Я вообще удивляюсь, как… Кэйа не дает договорить, перебивает. Побыстрее объясниться, отстреляться. — Нет, с момента разговора с Боудикой. Дилюк осекается. Замолкает, ведет бровью, мол, давай, продолжай. Кэйа и продолжает. — Я чувствовал себя как ссохшийся лимон, как долбанный полудохлый свин. Ее слова вертелись у меня в голове все время, и отвлечься не помогала даже физическая работа, — он показывает внутреннюю сторону ладони. — Я помогал служанкам выбивать ковры, пока меня не нашла Мэри. И все равно было плохо, кто бы там мне на ухо ни щебетал. На ладони еще не мозоли, но кожа уже огрубелая. После такого они нещадно ноют, уж Дилюк знает точно. Он складывает руки на груди. Дальше, говори дальше. — Я думал, мне все равно на чужие слова. Думал, что меня такое не трогает. Но когда она мне напомнила, я еле держался, чтобы там на месте не упасть и не… — желваки играют под кожей. — Я думал, что мне все равно, но ненавижу ее всем сердцем. И хуже всего то, что она права. Его глаза опускаются в пол, голова склоняется вниз. Это не то, о чем он хотел. Совсем не то, что надо было вспоминать в такой хороший день. Не стоило отравлять свою крохотную радость вчерашним эпизодом. Но если Дилюк просит, то Кэйа делает. Не может отказать тому, кто ради него пришел прямо сюда. Как всегда, проигрывает. — В чем права? — Дилюк кладет ладонь ему на лоб, отводит пряди челки в сторону, чтобы посмотреть на лицо. — В том, что я никогда не буду… Не буду… — Кэйа поднимает полные печали глаза. Без масок, без притворства. — Мы не будем. И внимательно смотрит на Дилюка. — Может, не все потеряно? — осторожно спрашивает он. Не понимает. — Откуда она? Кэйа непонятливо на него смотрит, слегка хмурится. Ну же, не тупи. — Та, которая тебе нравится, — добавляет Дилюк. Брови Кэйи разглаживаются. Он отрицательно мотает головой. Та, которая нравится. Смешно. А устроить истерику — не такое и плохое решение. — Эй, — Дилюк его тормошит. — Я не знаю, как помочь, если ты не рассказываешь. Кэйа буравит его глазами. И продолжает молчать. А я и не скажу, если ты не понимаешь. — Поговори со мной, картошка с ножками, — не отстает он. Кэйа скользит по нему взглядом вниз. Возвращает глаза к лицу. Боится наткнуться на сожаление. Находит только безобидную легкую улыбку, маленькую толику облегчения и нужные ему слова. — Не важно, кто мне нравится, Дилюк, — говорить на такую тему с каждым словом все труднее. — Важно, к кому я привязался, понимаешь? Почему нет книжки о том, как объяснить то, что сам в себе не до конца осознал? Зачем его столько лет учат латыни, математике, правилам хорошего тона, но не пониманию собственных чувств? На кой черт ему эта география, если в собственной голове осталось столько неизвестных ему мест? — Важно, что я очень не хочу, чтобы ты меня бросал тут одного. И под «тут» я имею ввиду не только стены замка. Я боюсь, что ты, — рука на плече сжимается до боли, — ты… ай! — Прости, — Дилюк круто разворачивается к окну, прячет глаза. — Не продолжай. Я понял, я останусь. Останусь на это утро. Ничего этому аптекарю не случится. — Я это сказал не чтобы тебя остановить, — говорит Кэйа. — Я знаю, — отстраненно отвечает Дилюк. — Если хочешь — я тебя выведу, только скажи. — А если я сам хочу остаться? — внезапно мягкий тон сбивает его с мысли. Хорошая попытка меня утешить. Но я даже так рад, что ты стараешься для меня. — Тогда расскажи мне все, что я проспал.