На задворках того, что казалось снами

— Дилюк! Кэйа мчит коридором, оставив Боудику позади. Для него не существует ни чужих приказов, ни договоренностей, ни других людей вообще. Только поиск утраченного смысла жизни. Сбежал. Без разговоров и предупреждений. Не дождался даже его ухода на урок, чтобы получить больше времени. — Дилюк! Совсем не пожалел. Посмеялся, решил поиграть в прятки, подразнить. Пожертвовать рассудком одного легкомысленного принца. Такого неразумного, что решил надумать себе сказку о настоящей любви, верности и пониманию без слов. Не в этом мире, дорогой. Кэйа совсем выбивается из сил и переходит на быструю ходьбу. А за стеной в паре метров от двери, такой же изможденный, сидит тот, кого он ищет. — Дилюк! — Кэйа подлетает к винтовой лестнице, тормозит перед перилами, перегибается через них и пытается высмотреть знакомую фигуру на ступеньках. Никого. Дилюк шмыгает разбитым носом в попытке вдохнуть, рот закрыт рукой. По чужим пальцам стекает его же кровь. Сзади возле уха угрожающее напоминают: — Попробуй только пикнуть. А крик Кэйи за стеной все отдаляется. — Кэйа, подожди! — у Боудики нет ни шанса догнать его на своих каблуках, но она не сдается. Попытки рычать, мычать и брыкаться ни к чему не приводят. С двух сторон его крепко держат под руки, за тонкой дверью слышатся знакомые голоса, а возможность подать знак близится к нулю. Но не быть ему Рагнвиндром, если он не попытается. Боудика шагает между одинаковых дверей, когда Кэйа уже сбегает вниз по лестнице. Дилюк резко дергается назад, к держащему сзади, а потом в обратную сторону. Рука соскальзывает с его рта, на секунду появляется шанс. — Кэ.! В челюсть впечатывается кулак, который сразу же сменяет ладонь. Боудика замирает напротив одной из дверей, когда слышит оклик. Маленькая ниточка надежды рвется, когда Дилюк видит, кто стоит за отворившейся дверью.                      Кэйа спускается лестничными пролетами, расспрашивает о своем пропащем горе у всех, кто попадается ему по дороге. Никто. Никто не видел. Ни встречные гвардейцы, ни хохотушки-служанки с сахарными улыбками, ни пара удивленных его видом графинь. Но он ведь не мог выйти парадным входом? Или уже мог? В форме к нему даже уже никто не прицепится, так что если он запомнил путь… Охранник на выходе отрицательно качает головой. Нет, не мог. Кэйа не видит перед собой ничего и никого. Бездумно шагает по холлу, готов врезаться в ближайшую колону, на которой держится этот каменный ад. Это он и намеревается сделать, желательно два-три раза. Хорошенько садануть себе по лбу. Может, от бессилия. Может, чтобы понять, куда мог убежать этот гад. Отрубиться тоже было бы неплохо. Для разнообразия. Потому что так плохо ему не было даже после их ссоры. Тогда он хотя бы знал, где остался Дилюк. Теперь он не знает ничего. Удар предотвращает чужая ладонь. — Чем ты тут занимаешься? — Белла одаривает его привычным недовольным взглядом. — Тебе какое дело? — безучастно отвечает Кэйа и отводит ее руку в сторону. — У мамочки это спросишь, — она еще раз дергает его, но уже настойчивее. — Вали отсюда — она скоро выйдет из своей халабуды. — Валить? Халабуды? Белла, кто тебя такому научил? — на мгновение забывается Кэйа. Как мило называть оранжерею таким красочным словом. — Не твое дело. Почему ты не с Боудикой? — она со всей силы тащит его за собой. Кэйа даже особо не сопротивляется. Ему без разницы, где заниматься самобичеванием. — Быстро! — толчок в спину заставляет ускориться. Это его что сейчас, жизнь жить заставляют? А для чего? Он намертво прирастает к полу. — Эй, — тормошит его Белла. — Что с тобой? А зачем теперь слушаться эту ведьму, развлекать ее дочь и послушно страдать у всех на виду? Не легче ли будет ослушаться и быть заточенным в комнате, башне или лучше какой темнице, впредь до свадьбы? Чтобы не пытаться его вернуть. Потому что бегать за тем, кто тебя бросил… А он ведь точно побежит. Прямо к его работе, дому, по улицам, на которых они провели столько времени. Уже намеревается это сделать. Нельзя мешать ему жить. Он сам тебе отказал. Поэтому остановить Кэйю должен кто-то другой. — Где, ты говоришь, эта ведьма? — Стой, куда ты? — нервирует девушка. — Послушай, не надо делать мне на зло, — она начинает тормошить Кэйю за рукав. Безрезультатно. — Отцепись, — он выдергивает руку. И начинает идти к выходу. — Да приди в себя, ты! Она же прикажет тебя запереть! — Да хоть убить. Холодный ответ заставляет ее саму в растерянности застыть на месте. Но, к сожалению для Кэйи, она быстро приходит в себя. — Я тебя прямо тут прибью, если так хочешь, — Белла начинает лихорадочно дергать его за руку, стараясь оттянуть подальше от злосчастной двери. — Но лиши такой радости мамочку, — последние слова чуть не переходят на крик. — С каких пор тебя это заботит? — опять выдергивает руку Кэйа. Беспомощность начинает сменяться злостью, которую он точно не готов сгонять на сестре. Но внутри уже горит. Потому что какого черта, Белла? — А вот и заботит, — не отстает она. — Зачем я сдался тебе именно сейчас? Где ты была все мое детство, когда я в этом нуждался? Белла тоже срывается. Так, словно эта ситуация жрала ее не меньше чем его. Едкий ответ служит ему подтверждением: — Там, где бывают те, кого не приняли в круг избранных. Кэйа тоже не выдерживает. — Я не виноват в том, кем родился, — почти шипит он. — Если тебя это задевает, выражай свои претензии богам. Она отскакивает как от огня — всегда сдержанному рядом с ней Кэйе тоже неловко. Да, не дружат, да, их диалоги только напряженные. Но вся неловкость сменяется агрессией, как только сестра встает у него на пути. В ушах громко стучит понимание, сколько драгоценного времени он теряет в своих метаниях и попытках отцепить от себя внезапно заинтересованную его судьбой сестру. Почему, почему тебя заботит то, что сейчас мачеха меня накажет? — Чего ты хочешь? — он задает вопрос в лоб. Вместо ответа следует набор из таких привычных ему слов. — Не делай глупостей, Кэйа. Никто не хочет тебе зла, — ее странное выражение лица трудно разгадать. Если это сожаление, то это как минимум странно. Как максимум, оно ему не нужно. — Чего ты хочешь, Белла? — повторяет он. — Где твой слуга? Вопросом в землю загоняет. Кэйа молчит. Он не знает, не знает где его слуга, понятия не имеет и впервые он хочет, чтобы реальность оказалась простым кошмаром. — Кэйа, — должно быть, на его лице все написано, потому что Белла тоже становится серьезной. — Где тот парень? У него не открывается рот для «какая тебе разница». — Давай отойдем, прошу. Если мачеха увидит что ты не с Боудикой, то… — То что, Белла? — перебивает Кэйа. — Утром, когда она начала сыпать угрозами, ты уже ушла. Откуда ты знаешь что именно будет, если мачеха увидит, что я ослушался? Он и сам не знает, что может случиться. Насколько реальным было обещание приказать его избить? Вот только Кэйа отчаянный, собирается заслужить что-то хуже, чем одно только телесное наказание. Ему нужна физическая преграда в виде чьего-то приказа. Заприте меня в комнате, закройте в темнице, посадите на цепь как собаку, которая не прекращает скулить по хозяину. Белла неотступно закрывает собой выход из залы. — Я не знаю, что будет, но не хочу чтобы тебя наказывали, понятно? — Почему сейчас, Белла? Почему тебя это волнует? Почему ни месяц, ни год, ни пять лет назад ты и не думала мне помочь? Что с тобой теперь? Носишься за мной как за ребенком, угрожаешь моему единственному другу и не даешь получить свой выговор за то, что я не хочу быть с Боудикой? Да, говорить о самом себе легче, чем о том, кто его оставил. Кэйа готов упиваться этой злостью, только бы не плакать. Зря только глаза так невыносимо жжет. Он не будет, он сильный. — Тогда ты хотя бы не сбегал из дома… Ее руки безвольно опадают по швам. — Мой дом там, где те, кто обо мне заботятся, — совсем тихо отвечает Кэйа. Нет, сдержаться совершенно невозможно. Это не слезы на его глазах, это дождь в замке. — Если никто не бережет меня здесь, я нашел такого человека там. И то, что он не хочет это продолжать, убивает меня вдвойне. Он тяжело сглатывает и поднимает голову на окно. Туда, где видно, как по лестнице к ведущей к палацу уже поднимается знакомая им фигура в пышном платье. Белла остается стоять с опущенной головой, когда Кэйа решительно ее обходит. Выступившие слезы рассыпаются от быстрой ходьбы, разлетаются под ресницами. Гвардеец открывает дверь в момент, когда принц замирает ровно напротив входа. Королева ниже него на голову, возвышается надо всеми за счет одного лишь выражения лица. В окружении своих служанок она выглядит как большая собачья мать. Устрашающе большая и властная. Кэйа готов сказать все, что он думает, с первой секунды. На ум приходят только самые матерные слова, которым его научили в городе. Интересно только, поймет ли она, если он выразит все, что думает о ее приказе, используя только их. На волю просится и рассказ о том, куда он хочет уйти, подробное описание побега с дырой в заборе, которую он так отчаянно ковырял в детстве и дорога до места, в которое он отсюда побежит. Потому что, пожалуйста, остановите меня кто-то, заставьте не идти на такое. Не пускайте, заприте, перекройте мне все пути к нему. Я не хочу хотеть к нему. Нельзя быть таким привязанным к тому, кто тобой ни капли не дорожит. Язык не поворачивается. Духу не хватает. Но я сам им дорожу, кажется, больше всего на свете. И это ни капли не здорово. Это плохо, так отдавать себя не тем людям. Настоящее саморазрушение, с которым он полностью смирился еще с момента, когда что-то впервые пошло не так. А сейчас пришло время принять всю ответственность за свои действия. Жаль только, уже слишком поздно. Прежде чем королева успевает вынести ему приговор, сзади на плечо беззвучно ложится рука. Кэйа догадывается, что Белла все же решила не отпускать его просто так. — Что вы тут делаете? — твердый голос мачехи звучит совсем не так грозно, как он того ожидал. Кэйа косится через плечо и натыкается совсем на другого человека. Глаза Боудики сверкают, искрятся радостью. Боудики, не Беллы. Какого черта? Он оборачивается назад, но в холле не видно ни намека на светлую копну волос родной сестры. Зато Боудика, которая возникла из-за его плеча из ниоткуда, очень довольно отвечает королеве вместо него. Получается, его только что спасли? — Забыли о времени, матушка, — щебечет она. — Уже уходим на уроки. Кэйа спасаться не намерен. У него на уме свои черти. Боудика словно мысли с его лица читает. — Пошли отсюда, — шепчет она. Никакой реакции. — Я покажу его. Дзинь. Ледяная статуя имени принца Кэйи овладевает человеческим духом. Не приведу, не позову, не отведу. Покажу. — Кого покажешь? — ему нужно подтверждение очевидного ответа, который и без того крутится на языке. Дилюка? Ты покажешь мне Дилюка? Скажи, чтобы я убедился. Успокой меня, маленького зареванного мальчика, в которого я опять превратился за каких-то пятнадцать минут. Королева недовольно провожает их взглядом, но не говорит ничего. — Послушай, — начинает Боудика, как только они выходят на лестницу. — Где он? — перебивает Кэйа. Первый шок отступает, и он пытается трезво оценить ее предложение. Дилюк все еще не сбежал из замка? Поймали? Скрутили? Пытают? Что с ним? Кэйа в шаге от того, чтобы начать подталкивать Боудику в спину, только бы она шла быстрее. А эта чертовка только бросает свои загадочные улыбки и молчит. Самими глазами намекает следовать за ней. Намекни же мне что с ним, пока меня не накрыло очередной волной паники. Потому что она усиливается с каждой минутой, начиная со слова покажу. — Боудика. — Терпение, сладкий, всему нужно терпение. Они идут вовсе не на уроки, как она сказала королеве. Боудика ведет его к ее покоям. Двое слуг встречают их кивками, пока тащат, как Кэйа догадывается, части кровати, которая будет стоять уже в его крыле. Какой же абсурд. Еще вчера он приказал обустроить одну из комнат под вторую спальню, а сегодня рядом готовят третью, и он не знает чего боится больше. Того, что Боудика поселится возле него, или что она будет его единственной соседкой. У него все просто. Этаж с множеством дверей в коридоре. За одной из них он спит, еще две отведенные под уборные. В остальных, обставленных бесполезной мебелью, время от времени протирают пыль служанки. У Боудики не так. У нее странная мания прихожих, различных проходов и комнат, в которые можно попасть только из других. Она пользуется всеми, и каждая нужна ей для чего-то. Она останавливает Кэйю прямо в одном из таких змеистых коридоров. Он реагирует только со второго раза. — Кэйа. Стены становятся совсем узкими, потолок низким, а помещение невероятно маленьким, когда она приближается. — У меня есть свои условия, — вкрадчиво начинает Боудика, — прежде чем ты увидишь своего слугу. Кэйа готов отказать еще до того, как слышит конец фразы. После конца готов оттолкнуть ее к стене и бежать. Потому что Дилюк все-таки у нее. Вот только куда? Не могла же она его прямо в своей спальне упрятать. Даже если так, Кэйа ее сам не найдет. Поэтому он делает глубокий вдох. Досчитывает до пяти. И медленно выдыхает. — Говори. Боудика довольно кивает. Послушный мальчик. Он не уверен насчет своей послушности, но если вскоре не увидит того, ради кого сюда пришел, то точно начнет по-собачьи скулить. — Ты, — палец ложится ему на грудь, — пойдешь, — поддевает край рубашки, — со мной, — натягивает ткань, — на свидание. Он бы заплакал, если бы не захохотал. Остается только прятать лицо в руках и надломано смеяться. Какое же это безумие. Боудика недоумевающее наблюдает за тем, как Кэйа пытается потушить свою истерику. — Почему ты всегда такая счастливая, только когда я полностью разбит? — улыбка получается больной, безумной. — Кэйа, я серьезно, — хмурится она. — Пойдешь? Получать приглашение на свидание в момент, когда твой мир рушится на части, ха. Таким образом его еще не добивали. — Что с ним? — Соглашайся, и я все объясню. — Да, — на автомате кивает он. — Хорошо. Я согласен, только отведи меня к нему. Боудика расцветает на глазах. Внимательно изучает его, довольствуется видимым и разворачивается на каблуках. — Не знаю, что он тебе говорил, но когда он сбежал от нас с Беллой, то отрубил одного гвардейца, — начинает Боудика, как и обещала. Кэйа путается в комнатах, по которым его ведут, не обращает внимания на их убранство, буквально теряется среди этого лабиринта, в который чаще всего попадал только будучи не в себе. Отрубил гвардейца? Конечно. — И? Тяжело угадывать, о чем пойдет разговор, когда собеседник обернутый к тебе спиной, но Кэйа пытается. Боудика слегка замедляет шаг и говорит тише. — Они решили его проучить. В груди обваливается что-то большое и тяжелое. Это что-то, кажется, его надежда. — Кто они? — лишенный эмоций голос пока что скрывает его реакцию. Судя по сжатым кулакам, притворяться получится недолго. — Парочка друзей этого парня. Следующий вопрос он задает уже сквозь зубы: — Что они ему сделали? — Подловили в коридоре и надумали избить. Приговор можно вынести уже на этом моменте. Но… — Боудика, что они с ним сделали? — Сейчас сам увидишь, — хмыкает она, оглядываясь через плечо. Подмечает его реакцию. Наслаждается ею. Кэйа перед ней как открытая книга. Словно злоба делает его более прямолинейным, откровенным. — Знаешь, — говорит Боудика. — Если бы я не услышала, то теперь, скорее всего, не было бы кого спасать. Благо, он закричал как раз тогда, когда я проходила мимо. Кэйа не понимает к чему она ведет. Хотя, зная Боудику… — Так что ты передо мной в долгу значительно большем, чем свидание. Да, все-таки, он хорошо ее знает. — И чего же ты хочешь? — А на сколько ты оцениваешь жизнь слуги? — улыбается принцесса. Она открывает дверь в очередную комнату и ответ застревает у Кэйи в горле. Его личного слуги? Бесценна.

***

Живой. Сидит на диване в самой недовольной в мире позе. Руки сложены на груди, взгляд нацелен на противоположную стену. Выражение лица такое, будто он эту стену собирается силой мысли проломить. Сбоку нависает мужчина, очевидно лекарь, который прижимает к его носу компресс с лекарством. Кэйа бессознательно проходится глазами по одежде, замечает разрез на колене. Пояс на тунике завязан кое-как, воротник растянут так сильно, будто за него долго и основательно тянули. Живой. Слава богам, он живой. Дилюк замечает его боковым зрением, когда Кэйа уже летит к нему. — Спасибо. Давайте мне, — собственное обращение к лекарю звучит сомнительно, не внушает доверия. Он быстро забирает компресс, буквально отгоняет мужчину от пациента. — Можете быть свободны, — нет, дрожащий голос действительно звучит так, будто ему тоже нужна помощь. В коридоре, в котором Дилюк внезапно исчез, она точно была нужна. Он бы не отказался, если бы ему помогли, еще когда он мчался в его поисках, когда грызся с Беллой и собирался ослушаться королеву. А сейчас уже не надо. Теперь его помощь сидит перед ним, только удивленно брови приподнимает. В грудине перебивает от первого встречного взгляда. Теперь, когда Дилюк сидит прямо напротив него, становится заметно, что у него зажмуренный правый глаз. То ли потому что компресс мешает, то ли что-то случилось. — Как ты? — Кэйа осторожно выбирает каждое слово. — Сильно болит? Дилюк быстро моргает вторым глазом — Кэйа не успевает заметить. — Нет, уже лучше, — тихий голос пытается успокоить. Пальцы мягко прижимают компресс к его переносице. Дилюка самого хочется прижать к себе. Приласкать и успокоить, как маленького. Кэйа и сам в этом нуждается, а терпеть с каждым мгновением все тяжелее. Потому что пускай его чувства невзаимные, а Дилюк все же еще не сбегал. Он послушно ждал под дверью, дожидался его, пока не попался на глаза ублюдкам, которые отплатят за то, что сделали, двойной ценой. Плохо, ему очень плохо. Сдерживать свое беспокойство получается только потому, что он рядом. — Не переживай, заживет как на собаке, — Дилюк не сводит с него внимательного взгляда, только слегка жмется к руке, словно боится, что Кэйа выпустит тряпочку с лекарством. Предательски дрожащие пальцы тоже наталкивают его на эту мысль. — Сколько надо держать? — Кэйа косится на лекаря, который теперь собирает свои мази со стола. — Пяти минут хватит, сэр. — Хорошо. Хорошо. У него переизбыток чувств, освободить которые вообще не представляется возможным. Ему нужен телесный контакт. Но можно только придерживать чужой компресс и невзначай касаться к теплой щеке свободными пальцами. Кулаки так и чешутся лично наказать тех, кто посмел это сделать. Но можно только скрипеть зубами и представлять, как голова той мрази, которая решила, что достойна устраивать самосуд, медленно поворачивается против часовой стрелки. До хруста. В себя приводит осторожное касание. Дилюк косится в сторону Боудики, которая провожает лекаря из комнаты. Такой невозмутимый, словно его пальцы не скользят теперь по сжатому кулаку Кэйи. Блаженство обрушивается на него в одно мгновение. В момент, когда кулак разжимается и пальцы переплетаются с чужими, Кэйа готов отправиться на тот свет. Потому что так спокойно как сейчас, кажется, не будет уже никогда. Ему хватает короткого жеста, многозначительного взгляда и поднятых уголков губ, чтобы вернуться в утренние воспоминания, словно ничего и не было. Не случилось ни глупого приказа, лишившего его спокойствия, ни признания, которое вырвалось из Кэйи без его разрешения. В голове эхом отдают только утренние милости. Остаться бы жить в этом моменте, вечность сжимать его руку в своей, водить пальцами по щеке и ждать эти пять минут, которые никогда не наступят, потому что время остановится. Жаль, сегодня боги не собираются над ним смилостивиться. Дилюк отпускает его, и к Кэйе с опозданием приходит понимание, что к ним идут. А уже в следующее мгновение Боудика элегантно усаживается рядом, прослеживает за их позой и тоже делает свои выводы. Ничего ты не видела, я просто держу компресс. — Можешь уже снять, — подмечает она. Дилюк еле заметно кивает. Кэйа слушается — отнимает компресс от его лица. И мгновенно мрачнеет. Дилюк открывает второй глаз. Теперь на нем хорошо видно большой кровоподтек. На месте, где он держал марлю, расходится оранжевый пока что фингал. — Кто. Это. Сделал, — раздельно проговаривает Кэйа, пытаясь скрыть новую волну накатывающей злости. С его голосом обычно надо постараться, чтобы зарычать, но именно это напоминает вопрос. Рык. Теперь, когда страх частично отступает, остатки эмоций превращаются в настоящий целенаправленный гнев. Зубы сжимаются сами, пока он слушает ответ. — Кто сделал, тот уже ответил за это, — Боудика неожиданно хлопает Дилюка по плечу. — Правда, Люк? — Дилюк, — невозмутимо поправляет он. — Пра-а-авда? — тянет Боудика, требуя подтверждения. — Да, мисс. Кэйа переводит взгляд на нее. Что-то он упустил, пока носился этажами. — Что ты сделала? — Спасла его. И тебя, — улыбается принцесса, словно он спросил о другом. — Поэтому, в знак благодарности, — она резко оборачивается и радостно объявляет Дилюку: — Кэйа пригласил меня на свидание.