***
Город светится бликами, которые отбивают окна домов. Теперь дворец, словно большой факел, освещает путь, проводит своего принца в последний раз. Люди, которые просыпаются из-за пожара, бросают на всадников удивленные взгляды, но впервые Кэйе плевать на чужие мнения. Его надежда переливается в груди, чувствуется физически, словно часть тела, о которой он не знал доселе. Старый потрепанный плащ, который он носил, когда выбирался в город, остается в саду вместе со всем ненужным, похороненный меж щемящих воспоминаний о прошедшем. Теперь на нем белая накидка, трепещущая на ветру, как символ новой надежды. Дилюку Лиза успела раздобыть такую же мантию, но черную, длинную. От взгляда на нее Кэйе порой кажется, что это все неправда, а впереди него путь показывает хитрый чертенок, который вот-вот захохочет, явит свой настоящий облик, и взмахнув тонким, похожим на кнут хвостом, бросит его в прошлое, куда-то в начало весны, в нетронутый огнем дворец. Но Дилюк оборачивается, придерживая вожжи в длинных пальцах, и на голове у него ни намека на бесовские рога. Только разметанные ветром волосы, проницательный взгляд, спрашивающий, все ли хорошо, и легкие улыбки, которые он дарит Кэйе каждый раз, когда получает одобряющие кивки в ответ. Это возвращает те дни, когда их прогулки городом были обыденностью, напоминает веселье, которое они дарили друг другу каждый день, проведенный вместе. Кэйа с трепетом прокручивает в голове каждую встречу. Каждое место, где они бродили все свободное время: по мосту, под ним, главной площадью, к рынку, по самым злачным улицам города и до ворот наружу. Те спокойные деньки, когда он впервые по-настоящему отбросил одиночество, возвращаются в одну, пахнущую гарью ночь, которую вот-вот сменит рассвет. Цокот копыт под ногами примешивает к этому вороху воспоминаний все больше тех коротких, но таких дорогих сердцу моментов, затягивает в старые-добрые все сильнее, заставляет позабыть обо всем, кроме ровной спины перед собой. Мэри время от времени вытягивает его из этого состояния. Она тихо дышит ему в плечо и вспоминает о личной лошади, которую так и не получила, тихо жалуется на Лизу. — И все равно, я в состоянии ехать сама, — ее голос уже не полон той уверенности, что горела в ней вначале, но она все еще никак не может смириться. — И вообще, если хотите… то есть, если хочешь, можешь пересесть к Дилюку. — Пожалей лошадь, если не нас, — пырхает Кэйа. — Ехать далеко, а мы с ним тяжелые. — Насколько далеко? — в голосе Мэри играют нотки волнения. — Мы же вернемся, когда все уляжется? Мы еще увидимся? И Кэйа в самом деле хочет сказать, что они с Лизой еще встретятся, пообещать что-то подбодряющее. Но если все получится, если город выпустит их из своих цепких лап… — Если нам не пустят погоню в спину раньше, чем мы отъедем к соседней деревне, то ближайшая встреча, которая нам светит — это с людьми, у которых придется просить укрытия. Дилюк, заслышав разговор, слегка замедляет своего коня, чтобы поравняться с ними, и утвердительно кивает, подтверждая слова Кэйи. Его гнедой жеребец сливается по цвету с темнотой, прячется под плащом, кажется продолжением своего всадника. — Думаешь, нас не начнут искать к тому времени? — спрашивает он. — Их первостепенная задача — потушить палац, так что нас хватятся не раньше утра, — прикидывает Кэйа. — До этого времени мы уже будем на полпути, а нас, скорее всего, только начнут искать. Внезапно ослабнувшая хватка на животе возвращает внимание к притихшей Мэри. — Мэри? — Кэйа слегка замедляет лошадь, потянув за поводья. — Ваше Высочество, медленнее, пожалуйста… — просит она. — Мне что-то нехорошо. И не успевает Кэйа поругаться на то, что она опять обращается к нему по титулу, как Мэри отпускает руки. И начинает соскальзывать по его спине. — Тпру-у! — Кэйа тянется к ней, но она уже летит вниз, и его рука совсем не успевает поймать. — Мэри! Дилюк оказывается рядом как нельзя кстати. — Стой! — он останавливает ее в полете, поймав за плечи. Лошади послушно тормозят вместе с ними, останавливаются рядом спина к спине. Мэри между ними держится только благодаря чуду. И стальной хватке Дилюка, глаза которого широко раскрыты от удивления. — Еще бы чуть-чуть… — он с облегчением выдыхает. Общими усилиями они поднимают ее обратно, в четыре руки пересаживают на коня перед Кэйей, усадив боком. Мэри дрожит, как осиновый лист, но, кажется, остается в сознании. — Мэри, — испуганным голосом зовет Кэйа. — Мэри, ты с нами? Она несколько раз моргает и слабо кивает. Бледная, словно смерть, но живая. Страшно представить, что бы могло случиться, сядь она отдельно. — Вот так, — приговаривает Кэйа, снимая с себя плащ. — Обопрись о меня. Как ты себя чувствуешь? — Голова закружилась, — слабо отзывается Мэри. Он касается ладонью ее лба. — У нее жар. — Надо где-то остановиться, — мгновенно решает Дилюк. — Можете оставить меня… у Лизы дома, — шепчет Мэри, приоткрыв веки. — Я покажу дорогу… — Не стоит, я знаю куда ехать, — быстро отвечает Дилюк. — Побереги силы. — Далеко туда? — спрашивает Кэйа. — Нет. — Простите, что подвела, — шепчет Мэри, пока ее плотнее кутают в одежду. — Я буду только мешаться. Оставьте меня там и поезжайте быстрей. Кэйа обнимает ее в страхе, что она опять начнет падать. Мэри тяжело дышит, наконец показывая свое настоящее состояние. Раненая рука дрожит у нее на коленях — это заметно даже сейчас, когда он неспешной рысью ведет лошадь вслед за маячащим в паре метров от них Дилюком. — Чтобы Боудика тебя разорвала после того, как не найдет нас? — хмуро предполагает Кэйа. — Ну уж нет, ты сама вызвалась поехать с нами. Как мы можем тебя оставить? Мэри всю дорогу время от времени бормочет что-то о том, что справится, что все не так плохо — так, немного потемнело в глазах; и даже просит спустить ее с лошади — сама, мол, дойдет, недалеко. Кэйа даже не пытается с ней спорить — он и без того построил примерный план действий, не включая в него ее хриплые причитания о собственной бесполезности. К тому же, бессонная ночь все еще пытается забрать свое, да так настойчиво, что сил на препирательство почти не остается. — Вы можете ехать, — продолжает уверять Мэри. — Вас все равно еще долго будут искать по дворцу, когда его потушат. А мне полегчает утром, и я пойду своими ногами. Кэйа молча поджимает губы и сильнее кутает ее в свою накидку, как будто это поможет. Единственный, кто не прекращает спорить — Дилюк. — Если тебя найдут, то сделают виноватой, — напоминает он. — Уж Боудика об этом позаботится. Этого никто не отрицает. Теперь, если они исчезнут, город наверняка перевернут вверх-ногами, и об исчезнувшей служанке, которую Боудика однажды чуть не прикончила сама, она вспомнит в первую очередь. Нет — в третью, после Кэйи и Дилюка, которых они не найдут. — Думаешь, если бы я этого боялась, я бы сейчас была здесь? — Мэри пытается оглянуться на него, но только делает судорожный вдох и цыкает, злится на свое бессилие. Кэйа мысленно ругается. Вот ведь мелочь настырная. Только что чуть сознание не потеряла, а спустя десять минут опять пытается быть самостоятельной. — Какой бы ты ни была бесстрашной, а мы тебя не бросим, даже не мечтай, — отзывается он. — Так что перестань говорить ерунду. А спустя пару минут они действительно останавливаются. — Мы на месте. Дилюк спешивается со своего коня и помогает Кэйе спустить Мэри. Здание немного напоминает его дом. Вот только любоваться и сравнивать их некогда — Мэри опять порывается идти сама, пока чуть не падает — благо, только Дилюку в руки. Она медленными шажками направляется к дому, совсем маленькая в плаще Кэйи, который ей совсем не по размеру. — Спрячьте коней в саду за домом, — слабо говорит она, не разбирая дороги. — Мы приехали с задней стороны, — подмечает Дилюк. Кэйа толкает калитку, пропускает их вперед, а потом по очереди заводит лошадей, чтобы через минуту догнать Дилюка и помочь ему довести Мэри до порога. — Как ты? Стоять можешь? — спрашивает Кэйа после стука в дверь. — Рука ноет, — признается Мэри. — Постучи еще — бабушка плохо слышит. Дилюк ударяет в дверь так, что она трусится. — Хозяйка, открывайте! Спустя еще пару ударов с той стороны наконец-то слышатся признаки жизни. И, судя по ругани, эта жизнь ни капли не довольна тем, что ее разбудили посреди ночи.***
Кэйю хозяйка прищурено осматривает, Дилюка, несмотря на состояние Мэри рядом, называет обморочным. Дилюк на немой вопрос Кэйи лишь качает головой. — История одного письма, — говорит. И виновато опускает уголки губ. — Лучше не сейчас. Кэйа не настаивает. У них дело важнее — довести Мэри до постели. Старушка возится с ней до рассвета, делает перевязки на больную руку, меняет холодные компрессы на лбу, отпаивает травами и настойками. Дилюк с Кэйей поочередно ей помогают, бегая по поручениям хозяйки. Разогревают воду, приносят непонятного содержания бутыльки, придерживают Мэри чашку, пока она пьет. Бабушка несколько раз пытается отослать их спать, говоря, что справится сама, но когда видит выражение их лиц, бросает эту затею. Выгнать их из комнаты получается только тогда, когда она намеревается помочь Мэри переодеться. — Только бы ей полегчало, — устало вздыхает Кэйа, оказавшись в коридоре под дверью. Он уже еле держится на ногах, и светлеющее небо в квадрате окна только сильнее подталкивает его упасть на ближайшей горизонтальной поверхности. — Она сильная, — успокаивает его Дилюк. — Все будет хорошо. — Спать хочу, — сонно тянет Кэйа, прислоняясь к стене. В сознании держат только тревожные мысли о том, что им теперь делать. Ведь если Мэри не полегчает, то плакали все его надежды на легкий побег. И от этого уже страшно вдвойне. Дилюк тащит к себе за руку: — Обопрись о меня. И Кэйа не спорит — у него сил не хватает на что-то другое, кроме падения прямо в руки, вытянутые ему навстречу. Подбородок удобно устраивается на чужом плече, и это так хорошо, что он готов отрубиться прямо так. Родной голос убаюкивает, нашептывает что-то о завтрашнем дне, пока ладонь Кэйи не скатывается с его плеча. — Уезжай, — слабо говорит он. И вот уже руки Дилюка сжимаются вокруг него намертво. — Мэри не сможет уехать сейчас, — продолжает Кэйа, чувствуя, как хрипнет голос. — А через пару часов наступит утро, и нас начнут искать. Ты должен покинуть город до этого. — Я не оставлю тебя, — Дилюк только ближе к себе прижимает, смотрит неотрывно, будто зарисовывает его где-то там, внутри черепной коробки. — Дилюк, послушай, — Кэйа безуспешно дергается в попытке вырваться, но когда не получается, продолжает переубеждать в таком положении: — Если тебя найдут — живым не отпустят. А мне казнь не грозит. Если я буду с Мэри, то смогу спасти и ее. Но тебя — нет. Поэтому ты должен подождать нас в безопасности. — Я не уйду без тебя, — чеканит Дилюк металлическим голосом. — Вот ведь упертый… А еще сам говорил, что возможно придется разделиться… Дилюк мотает головой. — Только в крайнем случае. Если иного выхода не будет. — Но иного выхода и нет! — не выдерживает Кэйа. — Счет идет на часы, понимаешь? Дилюк внезапно притягивает его к себе и шипит прямо в губы: — Понимаю. Как и понимаю, что если не буду с тобой теперь, то могу лишиться всего, что имел. Так что не смей даже предлагать мне сбежать, пока сам остаешься в опасности. Я же с ума сойду, если тебя утащат обратно в палац, а я ничего не сделаю, ты понимаешь? — Но ты… — Я слишком сильно люблю тебя, чтобы отпустить. Дилюк следит за его реакцией, словно боится, что Кэйа сейчас опять попытается отпрянуть. Но куда, если все естество тянется только к нему, навстречу? — Хорошо, — кивает Кэйа. — Дождемся выздоровления Мэри и покинем это место, как только ей станет легче. В этот момент двери комнаты напротив открываются, и к ним выходит мама Лизы. Кэйа даже не пытается отлепиться от Дилюка — до того он устал. А Дилюк и не разжимает объятий. Остается вот так млеть от неловкости. — Она уснула, — невозмутимо чеканит хозяйка, не обращая внимания на их вид. — И вам, юноши, тоже надо поспать. Изнеможение — моральное и физическое — не позволяет протестовать в этот раз. — Идите туда, — кивает она на соседнюю дверь. — Спасибо вам, — благодарит Дилюк. Кэйа только кивает — слишком выдохся даже для слов. Он с большим трудом отцепляет себя от Дилюка и шаркает в комнату. Больше него сейчас притягивает только вид кровати, в которую Кэйа не ложится — падает подстреленной птицей. Он слышит оклик, но голова уже отказывается воспринимать новую информацию. Сил хватает только на то, чтобы сдвинуться в сторону, оставить место Дилюку, приглашающее похлопать по постели — ложись, давай, рядышком. Уж слишком хочется проигнорировать вторую кровать под соседней стеной. И прежде, чем глаза закрываются, над ним слышатся заботливые проговаривания, а знакомые руки избавляют от верхней одежды. Больше Кэйа не помнит ничего.***
Городские колокола дают ему шанс угадать время. Полутемнота комнаты лишает этого шанса. Первая мысль «ох, еще рассвет» сменяется другой, ошеломляющей: «нет, это уже вечер». Кэйа потягивается и с трудом садится в постели. Дилюка рядом нет. Укол паники не успевает разгореться, как исчезает, растворенный знакомым голосом за стеной. Он опускает ноги на пол и глухо стонет от простреливающей по телу боли — конечности затекли, а голова кажется ватной. В этот момент открывается дверь. — Кэйа, — в голосе Дилюка слышится улыбка. Он мгновенно сокращает расстояние от порога до падения на колени у его ног — Кэйа только удивленно вскидывает брови, когда Дилюк тянет его за руки и прячет в них лицо. — Ты проснулся. В белой рубашке и льняных штанах Дилюк смотрится так естественно, словно в этом и родился. Такой простой и привычный, что выбивает из колеи одним только своим видом. Кэйа поправляет его вихрящиеся волосы, ловит щеки в свои ладони, бережно проводит по гладкой коже. Дилюк позволяет ему эту минуту слабости, помогает отойти ото сна, не рушит новостями его маленький воздушный замок, пока Кэйа не попросит сам. Он еще не готов к плохому, ему рано. В голову пока ударяет лишь одним осознанием: они снаружи. С той стороны от высоких стен и удушающе богатого убранства. Наслаждаются такой простой свободой в компании друг друга. Все еще слабой, шаткой, но свободой. И эта ласковость, которой его, как уличного щеночка, совсем неожиданно награждают, только подпитывает, усиливает это ощущение. — Чего это ты такой радостный? — не выдерживает Кэйа. — Запрещаешь? — Дилюк поднимает на него голову и мягко улыбается. — Тоже хочу. Поделишься? — Кэйа с надеждой склоняется к нему. — Конечно, — Дилюк тянется навстречу, коротко целует в губы и прижимается лбом ко лбу. И Кэйа мог бы сказать, что это не конец, что им надо бежать как можно дальше, что их будут искать — уже наверняка ищут. Но бурлящая в крови радость отметает все здравые мысли, которые требуют продолжать двигаться. Внутри, под ребрами, оживает что-то, о существовании он давно забыл. Теплое, доброе, давно знакомое ему, но притоптанное дворцовой гнетущей блеклостью. То, что задыхалось между стен, теперь оживает, делает вдохи вместе с ним. Надежда распускает свои лепестки дивным цветком, щекочущим легкие, и от этого хочется петь во весь голос. Вместо этого Кэйа шепчет совсем тихо. Так, чтобы больше никто, кроме источника этого чувства, не узнал о его мыслях: — Спасибо, Сокровище мое. Спасибо за то, что ты есть. Дилюк отправляет его на задний двор умыться, мама Лизы откапывает и для него комплект одежды попроще — рубашка подозрительно похожа на женскую, но Дилюк говорит, что ему очень идет, когда помогает застегивать пуговицы. И Кэйа, в целом, верит, что ему пойдет любая одежда, пока на него будут смотреть таким откровенно влюбленным взглядом. Мэри к этому времени уже пытается ходить по дому — Дилюк говорит, что удерживать ее в кровати стало невозможно еще с момента, как она отоспалась. А они пытались вместе со старушкой и кучей доводов, почему нельзя тревожить не только больную руку, но и саму себя. Безуспешно. Решение, что делать теперь, витает в воздухе, но никто не решается высказаться. Всем кристально ясно и без слов: как бы Мэри не старалась показать, что она уже здорова, долго в седле она не протянет. А потом, когда они все собираются на небольшой кухоньке, за них все решает стук в дверь. Кэйа переглядывается с Дилюком, пока Мэри поднимается и белкой мчит куда-то в другие комнаты. Сердце уходит в пятки. — Вы ждете кого-то? Лиза? Бабушка отрицательно мотает головой. Стук повторяется. Она неспешно встает со стула, многозначительно кивает им в сторону черного выхода и громко кричит непрошенным гостям: — Кого там принесло? — Это гвардия, — шепчет Мэри, выбегая в коридор. — Спасибо вам за все, — говорит хозяйке Дилюк и в следующий момент утягивает Кэйю следом за собой. Слишком плохо. Их нашли слишком быстро. Они сами задержались на непозволительно долгий срок. — Я никого не жду! Убирайтесь! — кричит старушка в ответ на грубое мужское «открывайте» и жестом просит их ускориться. — Чего вам надо?! — Королевская гвардия! — прямо заявляют с той стороны. — Откройте дверь, иначе мы ее выбьем! Хочется язвительно крикнуть в ответ, что зубы у них вылетят быстрее, чем они ступят на порог, но здравый смысл просит не лезть, не выдавать себя раньше времени и послушно следовать к черному выходу. Кэйа приходит в себя уже во дворе, когда Дилюк отвязывает лошадей. Сердце так не к месту начинает колотить. Все еще под контролем, спокойно. — Они нас точно догонят, — но вот Мэри, кажется, чуть не плачет. — Мэри, вдох, — Кэйа ловит ее за руки и заставляет застыть. — Давай, сделай вдох. Она рвано вдыхает. — Выдох. Вдох. Выдох. Все будет хорошо, поняла? — Кэйа! — окликает его Дилюк. — Пора. Он накидывает на плечи свой черный плащ, оставленный сушиться на веревках и подводит лошадь к хлипкой неприметной калитке. Кэйа успевает только отдать Мэри свою накидку, когда в доме слышится шум. — Быстрее. Он забирается на коня, Мэри мгновенно усаживается позади. — Вперед! — Кэйа уже отъезжает, прячется за соседним домом, пока Дилюк только ставит ногу в стремя. Слышится удар. Скрип, с которым задняя дверь открывается нараспашку. — Тут Дилюк! По коням! А дальше звук выключает ветром. Остается только цокот копыт, к которому спустя пару минут примешивается все больше чужих, что с каждой секундой множатся, увеличиваются в количестве. Словно их преследует не отряд, а целая армия. Кэйа наугад ныряет в одну из бесчисленных улочек и лишь надеется, что это не тупик. Мэри за спиной шепчет что-то похожее на молитву и сжимает его ребра до боли сильно. — Они сели нам на хвост, — испуганно шепчет она. — Как далеко Дилюк? — спрашивает Кэйа, не решаясь оборачиваться. Лошадь не может разогнаться в узком пространстве, одно неверное движение может оказаться последним, а все комментарии Мэри совсем не обнадеживают. — Прямо за нами. Ладно, это уже хорошо. — А гвардия? — В другом конце. — Накинь капюшон. Они чудом не врезаются в уличные пристройки, обминают недовольных шумихой жителей, улица за улицей пытаются затеряться в этом бесконечном лабиринте. — У меня есть идея, — Мэри шуршит тканью, пока не вешает ему на плечи его же плащ. — Они видели нас только со спины, — говорит она. — Ты о чем? — не понимает Кэйа. — Дилюк! — Мэри оборачивается через плечо. Потом возвращается к Кэйе: — Притормози, чтобы он нас догнал, — и вновь к Дилюку: — Отдай мне свой плащ! — Мэри, что ты делаешь? — Кэйа впивается пальцами в вожжи все сильнее, пока паника подкатывает к горлу. — Спасаю нас! — кричит она. — Они видели плащ Дилюка, значит могут поверить, если в нем выбегу я. — Лови! — Дилюк, который не слышит половину слов, бросает им плащ. Зато Кэйа, который все прекрасно понял, за руки и ноги бы ее схватил, если бы это не было равносильно падению с лошади. — Что значит выбежишь, Мэри?! Что ты задумала? — Тобой я притвориться не могу — простолюдины в белом не ходят. Зато плащ Дилюка подойдет, если меня все же догонят. Я конечно постараюсь избежать этого… — Я ничего не понимаю! Что ты собираешься… Мэри уже надевает плащ Дилюка на себя, игнорируя все вокруг. — Я притворюсь Дилюком, — спокойно объясняет она. — Нет, Мэри, нет. Я тебя не пущу, ты едешь с нами. — Если мы не отвлечем их сейчас, то они догонят через пару минут, как ты не понимаешь! — А если догонят тебя одну… — То подумают, что перепутали! — перебивает она. — Они искали только тебя с Дилюком, видели перед собой только белый и черный плащ, слышали про сбежавшего преступника и принца! Никто про меня не знает! — Тебя заберут вместо него, когда догонят! Не смей собой рисковать! — Значит выбирай: либо ты притормозишь, чтобы я слезла, либо я спрыгну на ходу и побегу к ним пешком! — она отпускает руки, показывая серьезность своих намерений. — Мэри, какого черта?! — Дилюк, который видит всю картину со стороны, кричит не менее взволнованно. — Меняемся лошадьми, Дилюк! Кэйа ловит Мэри за запястье так крепко, что боится сломать руку. — Я не позволю! — Прости, — Мэри тянет за руку к себе. И со всей силы кусает его за пальцы. — Нет! Пальцы разжимаются от вспышки боли, ее рука выскальзывает вслед за ней самой. Кэйа тормозит лошадь за секунду до того, как ноги Мэри касаются земли. — Мэри! — Дилюк! — кричит она, подбегая к нему. — Садись к Кэйе! Конь Кэйи встает на дыбы — он хватается за шею, чтобы не упасть, машинально тараторит что-то успокаивающее. Потому что сейчас совсем не время шалить, золотая, совсем не время. И только она опускается, за поводья притягивает Дилюк. — Быстрее, — говорит он, забираясь позади. Кэйа оборачивается и успевает увидеть, как в противоположном направлении исчезает Мэри. На коне Дилюка, в плаще Дилюка, с накинутым капюшоном, который она придерживает рукой, выглядит очень правдоподобно. Но чего это может ей стоить… — Не дури, Кэйа, — Дилюк перехватывает его руки, которыми Кэйа уже начинает поворачивать в сторону Мэри. — Верь в нее. Только бы ее жертва не была напрасной. Как только они заворачивают, в другом конце переулка слышатся громкие возгласы гвардейцев. Это работает. Вот только кое-чего Мэри не учла. Если часть гвардии свернет за «Дилюком», то остальные продолжат преследовать принца. И их выдохшийся конь не продержится так долго, чтобы оторваться от погони — ну никак. Решение ударяет в голову неожиданно — дикое, но рабочее. — Дилюк! Надо избавиться от лошади! Дилюк не спрашивает, просто действует. Стоит им завернуть в очередной узкий проулок, они тормозят, слезают. Кэйа быстро крепит плащ к седлу и хлопает кобылу по боку. — Но! Пошла! — та срывается с места, оповещая преследователей цокотом копыт. — Нам надо спрятаться, — Кэйа в отчаянии топчется на месте. — Давай туда, — Дилюк хватает его за запястье и ныряет в чужой двор. Они успевают спрятаться за чужими простынями, развешанными на веревках, как в паре метров слышатся звуки погони. Кэйа с Дилюком застывают статуями. — Туда! — звучит грубое. Кэйа вслушивается в каждый звук, пытается прикинуть количество преследователей. Звучит так, словно их и вправду стало меньше. Наконец они стихают. — Лошадь долго без нас не побегает, — вслух размышляет Дилюк. — Скоро они все увидят и поймут. И тогда начнут прочесывать улицы. — Надо найти Мэри. — Думаешь, ее не схватят, когда поймут, что это не ты? — Мы можем только надеяться.***
Голова с каждым шагом кажется тяжелее. Словно вот-вот упадет, вмажется в землю, словно тяжелый булыжник, и не поднимется больше, как не старайся. Мэри пытается не допустить этого, держит равновесие, опирается о стены, глубоко дышит, пытаясь успокоиться. Раненная рука отдает пульсирующей болью до самого плеча. Ты слишком много на себя взвалила, — в голове звучит недовольный голос Лизы. — Еще не оправилась, а уже пытаешься себя добить. — Ничего не слишком, — хрипло шепчет Мэри. — Я смогу. Где-то позади звучат оклики, но еще рано снимать капюшон. Надо потянуть время как можно дольше. Петлять улицами, пока не догонят и не увидят сами, что она не тот, кого ищут. Тянуть время до конца. Она оставила лошадь где-то на повороте в узкий переулок, в который верхом было не протиснуться. Следом за ней в проход кучей высыпались гвардейцы, которые теперь дышат в спину все ближе. Поворот, узкая темная улочка, хлипкий забор, пара шагов мимо небольшого цветника, арка в стене, еще один поворот. Отдаленно знакомые голоса не прекращают звать. Голова кружится так, что приходится привалиться к стене всем телом. Вдох-выдох, как говорил Кэйа. Милый Кэйа, который с Дилюком столько для нее, дурочки, сделал. Я им все испортила. Я их задержала. Из-за меня они все еще тут. Это моя вина, что дошло до погони. Я виновата в том, что нас нашли. Внутри холодеет так, словно в груди пошел снег. Как они узнали про дом Лизы? Где она сама? Сил не остается совсем. Мэри проезжает спиной по стене, совсем не слыша окружающих звуков. Капюшон слетает с головы. — Стойте! Это простая городская девка! К ней подлетают две знакомые фигуры. — Что ты тут делаешь? Она узнает в гвардейце знакомого дядю Сириуса — одного из охранников комнаты Кэйи. С другой стороны молча помогает подняться …Лиза. У нее спрятанные под шапку волосы и земельного оттенка лицо — до того она испугана. И не будь Мэри так плохо, она бы удивилась тому, какой видит Лизу теперь. — Делай вид, что не знаешь ее, — шепчет она Сириусу. — Все слышали? Мы обознались! Это городская! — громко кричит он, отходя в сторону. — Ищите дальше! Повторяю: Дилюк где-то тут, ищите дальше! — Пойдем, я спрячу тебя, — Лиза обнимает ее за бок. — Почему ты тут? — слабо отзывается Мэри. — Кто-то видел, что я выводила лошадей ночью, — признается она, натягивая шапку на глаза. — Меня тоже ищут. Мэри порывается сказать что-то в ответ, пока перед глазами все не становится совсем темно. — Все будет хорошо, — успокаивает Лиза. — Я тебя не брошу.***
Эхо множит звук их шагов. Кэйа бежит дальше, мимо скамеек и икон с крестами. Церковь — удивительная смесь странных решений. Убожество в виде серых стен, покосившихся старых сидений и свечей на деревянных подставках. А между этим, словно не из того мира, висят на стенах золотые иконы, иконостас сверкает в огне свечей, ждет своего подношения алтарь по центру. Только старый орга́н Кэйа не успевает рассмотреть. Зато видит мальчишку, стоящего рядом с ним. А уже в следующий момент Дилюк тащит за собой в сторону и вниз. Врата церкви толкают снаружи. Они падают между лавками. Замирают, вслушиваясь в происходящее. Кэйа на время забывает, как дышать. Перед глазами только мальчик, который видел, как они прятались. Мальчик, от которого зависит их судьба. И он не подводит. — Что вы тут делаете?! — с вызовом спрашивает он. Но прежде, чем Кэйа успевает ответить, Дилюк закрывает ему рот рукой. На вопрос отвечают вошедшие гвардейцы. — Обыщите все, — слышится со стороны входа. — Я спросил, что вы тут делаете, — бесстрашно повторяет мелкий. — Малыш, позови монахинь, — гвардейцы наконец его замечают. Судя по шагам, вошло не больше четырех — остальные, должно быть, ищут по площади. — Это храм Божий, уважаемые. Кто давал вам, невежам, право врываться в него и даже не креститься при входе?! — уже кричит малой. — Этот щенок возомнил, что… Происходящее с каждой фразой становится хуже. — Стой, Генри, — перебивают его, — он может помочь. — Малыш, послушай, ты тут долго был? — голос мужчины постарше начинает приближаться на опасное расстояние. — Молился Богу последние два часа, пока вы, безбожники, не ворвались сюда, — лишенным эмоций голосом скандирует мальчишка. — Ну он точно нарыва… — тот, кого называют Генри, начинает терять терпение. Как и Кэйа, замерший в паре метров от него. Дилюк многозначительно на него смотрит, мотает головой, глазами кричит: нельзя показываться, нельзя! — Скажи, сюда никто не входил до нас? — интересуется старший мужчина. — Кроме вас не было никого, но если вы все дружно помолитесь, то в ваши сердца обязательно придет Бог. — И ты не впускал, случаем, двух парней? — допрашивается гвардеец, игнорируя часть про молитву. Он шагает между рядами, и Кэйе страшно от незнания, как далеко тому остается, чтобы заметить их со стороны. Ведь даже если они справятся с этим четырьмя, на крик наверняка сбегутся остальные, и тогда все будет потеряно. А терять есть что — за вечер скитаний городом они с большим трудом добрались к церквушке на окраине, и покинуть город теперь кажется гораздо реальнее, чем днем. Только бы найти Мэри. — Не было никого, я же сказал! — повторяет мальчишка. Генри внезапно меняет тактику: — Если скажешь правду, мы не только помолимся, но и сам король пожертвует церкви и твоему Богу крупную сумму. Малой громко фыркает. — Вздор! Молитва без веры — то же самое, что шея без головы. — Деньги, малой! — слышится звон монет, которыми трусят. — Куда они пошли? Ты не хочешь денег? — В последний раз говорю, что тут никого помимо вас не было! Лучше убирайтесь, пока я не позвал сестер! — Их тут нет, ясно же, — настойчивого гвардейца отговаривают свои. — Пошли, мы теряем время. — Вы не помолились, — не унимается мальчишка. — В другой раз, малой, — звучит со стороны выхода. Дверь за ними захлопывается. — Вылезайте, — говорит мальчик. И хотя Дилюк все еще тянет Кэйю за рубашку вниз, когда Кэйа видит, кто перед ними, сам заставляет Дилюка встать следом. — Я же говорил, что добро возвращается. Дилюк непонимающее косится на мальчика. Округляет глаза. Тоже вспоминает. — И вам привет, — складывает руки в боки малой. Перед ними стоит Стефан. Маленький воришка с рынка, которому Кэйа когда-то пожертвовал немного денег и булочку, теперь стоит напротив, доволен тем, что отвоевал их свободу у враждебных взрослых. — И не стыдно в храме Божьем людей обманывать? — с улыбкой вскидывает брови Кэйа. — Эти люди и не думали помогать мне, когда я скитался улицами, — строго отвечает Стефан. — А благодаря тебе, — он тычет пальцем Кэйей в грудь, — у меня появился дом. И что-то теплое загорается внутри в этот момент. — Ты помнишь нас. — Конечно помню, добрые дяди, — Стефан пожимает плечами так, будто это само собой разумеется. Кэйа со смехом представляется заново: — Я Кэйа, а это Дилюк. На Стефана сходит озарение. — Так это про вас они говорили! — Кто они? Гвардейцы? — не понимает Кэйа. — Да нет. Пошли, я вам их покажу! — Стефан бросается к неприметной двери в стороне. — Быстрее! — подзывает он.