***
На город надвигается ночь. Непроглядная тьма прячет в себе любого, кто наберется смелости выйти без источника света. Дилюк как раз такой человек — не зря с ним столь светлые мысли в противовес такому неправдоподобно мрачному будущему. Ситуация — сюр. Кэйа бы держался за живот и катался по полу, если бы знал. Но в их ситуации, скорее всего коротко хохотнет, схватится за сердце и сию же минуту бросится на его поиски. Потому надо сделать все быстро, пока Кэйа не прочитал письмо, и надеяться, что он действительно дождется там, где Дилюк просил. Его план до гениального прост, разнообразен в своих решениях и одновременно ограничен тем, что его ждет впереди. Безлунная ночь утрудняет путь, заставляет плутать численными улочками, будто город превратился в большое чудовище, не желающее выпускать ночных путников из своего чрева. Порой Дилюк вынужден сворачивать и прятаться от мерцающих в темноте огней — гвардия не прекращает попыток найти их даже ночью. Единожды он даже стал свидетелем того, как заломили случайного пьянчугу, возвращающегося домой. Так что единственный путь спастись — не попадаться никому на глаза. Дом, который он выбирает своей целью, стоит на ушах. Музыка вперемешку с пьяными возгласами и смехом разносится на всю округу. Дилюку не важно, что они празднуют. Главное, что конюшни во дворе этого дома сейчас никем не охраняются. И Кэйа бы действительно смеялся до упаду, не будь все так серьезно. Но им очень — очень надо сбежать сегодня. И выйти пешком из города, в котором уже каждую собаку опросили насчет того, видели ли они пропавшего принца и его спутника, равносильно забраться на крышу церкви на главной площади и на всю горланить: «Я здесь!» Остается только пробраться в один из богатых домов и украсть лошадей, уповая на то, что обстоятельства позволят ему это сделать. Кэйа бы смеялся, правда. Лошади в стойлах тихо фыркают, когда слышат звук сдвигаемой задвижки. Дилюк оставляет дверь широко распахнутой в надежде, что не испугает животных в полутемноте. Жучки глаз, направленные на него, слабо поблескивают. — Привет, друг, — Дилюк подходит к ближней. — Не скучно тебе? Как насчет ночной прогулки? Конь, заслышав спокойный тон, ведет ухом и позволяет похлопать себя по шее. — Сейчас, — Дилюк отходит к стене, на которой висят уздечки с седлами. Надо сделать все быстро. Забрать хотя бы двух, оседлать и вывести тем же путем, каким и забрался. На миг музыка со стороны дома становится громче — будто кто-то открыл входную дверь. И опять тишина. Но не успевает он что-то предпринять, как громкий вопрос сам заставляет действовать: — А почему дверь конюшни открыта? Потому что ты, старый черт, не вовремя вышел. Пять минут, и она бы закрылась, как и прежде, но кому-то невтерпеж было выйти прямо сейчас, в разгар гуляния. — Сквозняк? — предполагает не менее хриплый голос, чем первый. — В голове у тебя сквозняк, — они подходят ближе. Дилюк ищет решение одним взглядом. Грабли у стены кажутся лучшим. Но когда на выход падают не две, а три тени, времени к ним бежать не остается. — Что за дела? — голоса останавливаются на пороге. — Эй, есть кто? Марко, ты? Дилюк, прижавшись к стене у входа, молится, чтобы они не додумались заглянуть внутрь. — Тут пусто. — А кто дверь открыл? — первый мужчина заходит внутрь. Раз. Два. Три шага вглубь. Дилюк не дышит, пока его минует сначала пошатывающийся мужик, потом запах спиртного, который тянется за ним, будто отдельное существо. Выпивший встает руки в боки и осматривает конюшню так пристально, будто ищет среди лошадей переодетую свинью. — Да что ты там не видел? — окликает его второй, судя по звуку, стоящий в сантиметрах от порога. — Пошли уже, идиот! Дилюк мысленно его поддерживает, вжимаясь в стенку. Ну же, уматывайте. Второй, как назло, тоже шагает внутрь, к своему дружку. И теперь, стоит им развернуться, вряд ли они решат, что фигура в плаще — клякса на стене конюшни. Дилюк медленными шажками придвигается к выходу, пока эти двое исследуют лошадиный навоз: — Да ты туда сам вступил, говорю тебе! Шаг, второй. Ближе, к выходу. — А это что такое? Дилюк в движении оборачивается на звук. Оба стоят, склонившись над чем-то. Это его шанс. Он делает широкий шаг к выходу, пытаясь не заскрипеть дощатым полом. — Стоять. Голос звучит прямо перед ним. В тот же момент в скулу прилетает тяжелый удар. Я забыл про третьего. Его отбрасывает на землю. Две фигуры вырастают над головой, но Дилюк не разбирает разговора из-за накатившей тошноты. В конюшню заходит еще один мужчина — судя по походке, самый трезвый из них. — А ты был прав, — доносится до Дилюка, как из-под воды. — Ты кто такой? — его за шкирки отрывают от земли. — Просто гулял, — шипит он. — Пусти. От следующего удара везет укрыться. От третьего — ногой — нет.***
Ситуация — хуже не придумаешь. Его закрывают прямо в свободном стойле, крепко привязав к поддерживающему столбу толстым канатом для лошадей. Во рту тряпка, превращающая любые звуки в сдавленное мычание без шансов быть услышанным. На душе — невероятная тягость. Ну почему? Почему все так? У него были все шансы, и вот. Он сидит здесь, в темноте, вслушивается в шум с той стороны и клянет сам себя за неосторожность. Что теперь будет? Скорее всего, возвращение в камеру. Не сейчас — завтра днем, когда пьяницы догуляют, отоспятся и надумают, что с ним делать. А дальше гвардия, тюрьма и… ожидаемо, казнь. Между этим, должно быть, допрос. Но если Кэйа успеет сбежать, то дальше уже не так и важно, что будет с ним самим. Главное, чтобы Кэйа покинул город. С ним или без него. Он даже успевает слегка задремать, когда резкий звук приводит в себя. Кто-то отпирает задвижку конюшни. Дилюк мгновенно напрягается и предпринимает пару попыток встать, но шнурок, которым он связан по ногам и по рукам, не собирается поддаваться. Две темные фигуры останавливаются точно напротив него. Стойло отпирают, и к нему склоняются знакомые лица. Веревку отвязывают от балки. Ноги тоже освобождают. — Поднимайся. Доминик сказал тебя привести. Хозяин сидит во главе стола и обгладывает куриную ножку. Гостей на скамьях уже намного меньше, судя по опустелым тарелкам без владельцев. — Доминик, — провожатый Дилюка окликает его. — Вот он. Мужчина лениво оборачивается к нему. — Привели? Луи, иди сюда! Тот, кого он назвал Луи, оказывается белобрысым амбалом со знакомыми чертами лица. Только вот вспомнить, где Дилюк его видел — совсем без шансов. Луи поднимается из-за стола и большими, в каком-то смысле медвежьими шагами — приближается к хозяину. — Ну, что скажешь? — спрашивает Доминик, когда тот склоняется рядом. — Это он? — Да, — без заминки отвечает Луи. — Сам пришел, представляешь! — громко смеется хозяин. Он откладывает косточку от курицы и оборачивается к Дилюку. — Чего же ты, малой, конюшню с домом спутал? Тряпку, не дающую говорить, наконец отвязывают. Дилюк сплевывает, кашляет и поднимает глаза на Доминика, чтобы ответить. — И этот свинарник вы называете домом? Да тут грязнее, чем… Он не договаривает «в хлеву». Тяжело ухает и сгибается пополам от удара в живот. — Хорошо, что у нас есть ты, чтобы исправить это, правда, рыжуля? — отзывается Луи. Рыжуля. Он уже слышал это обращение. Но вот от кого? — А мы только помирились с твоим дяденькой, — с явным довольством в голосе рассказывает Доминик. — Так что ты очень даже вовремя — поможешь ему отрабатывать долг. Луи угрожающе улыбается. Пазл складывается. Его никто не отдаст под стражу. Стража и сама обходит его десятой дорогой. Ведь это дом ростовщика. Кто-то шутит о том, что Дилюк забрался в конюшню потому, что хотел приступить к работе. За столом проносится волна смеха. Доминик не обращая на это внимания манит его пальцем. Дилюка подталкивают ближе. — Только вот твой дяденька почему-то куда-то намылился, как только услышал о том, что в конюшне поймали мальца, похожего на него, — говорит хозяин, снизив тон. — Не объяснишься вместо него? Где он? — Не знаю, — сцепив зубы, отвечает Дилюк. Хреново, что Теодор теперь тоже тут. Хорошо, что он в целом где-то есть, а не помер где-то в канаве. — Зачем ты залез в конюшню, тоже не знаешь? Дилюк молчит. — Покататься захотелось? Доминик буравит взглядом в ответ. Долгим, пристальным. Луи сбоку откидывает назад свои отросшие волосы и склоняется к нему. — Помочь, Дом? — Да, пожалуй, — он кивает в сторону выхода. — Сделай это на заднем дворе. Не хочу слушать его визги. Только ответ. — Понял. Луи заламывает ему руки настолько, насколько позволяет веревка. — Пошли. Дилюк дергается в попытке вырваться. — Не делай хуже, чем есть сейчас, — Луи выдыхает перегаром ему на ухо — Дилюк морщится. Луи ведет его сам — все помощники остаются дома. Дилюк и сам понимает, что в своем состоянии с ним не справится. На улице его отводят к мастерской с инструментами. Луи берет там еще одну крепкую веревку, продолжая удерживать Дилюка свободной рукой. Он спрашивает еще раз: — Зачем тебе лошади? Дилюк продолжает молчать. — Ладно. Сейчас узнаешь, как у нас поступают с ворами. Они останавливаются в другом конце двора под старым деревом, ветки которого бороздят крышу дома. Дилюк пытается осмотреться. Факел у входа светит издали, превращая их тени в длинные нечеткие полосы. И ни души вокруг. — Нагибайся, — командуют ему. Дилюк смотрит на него, как на дурака. Луи правильно расценивает его молчание. Потому что в следующее мгновение ударяет прямо в солнечное сплетение. Дилюк ловит воздух ртом, чуть не падая на колени — Луи удерживает. Связанные за спиной руки тянут вверх, чуть не выворачивая. Дилюк оборачивает голову вверх как раз вовремя — между них протягивают еще одну веревку, которую закидывают на толстую ветку дерева над ним. Он ругается сквозь зубы, пока руки поднимают все выше — приходится сгибаться ниже, чтобы чего доброго, не сломать кости — этот амбал крепит канаты так, словно это последнее, что его волнует. — Жди. Дилюк безуспешно дергается, как только Луи исчезает с поля зрения. — Эй! Кто-нибудь! Помогите! Вся округа как будто вымерла. — Кто-нибудь! Я тут! — Дилюк продолжает звать. В груди отдает болью с каждым вдохом, но он не сдается. — Как будто я не знаю, — Луи возвращается с длинным хлыстом для лошадей. — Давай помогу, — он складывает руки вокруг рта и начинает горланить: — Народ, он тут! Помогите! Я сейчас превращу его спину в мясо! Кто-нибудь придет на помощь? Ха-ха-ха! Дилюк тихо матерится, отступая настолько, насколько позволяет натяжение веревки. Стоять, наклоненным вниз, становится тяжелее, и все, о чем он молится — не потерять равновесие. Если повиснет на руках в таком положении, точно свернет себе плечо. — Тут такое часто орут, рыжуль, — низко говорит Луи, успокоившись. — Но никто не помогает. Знаешь почему? Дилюк смотрит, как пара тяжелых ботинок шагает к нему. Его берут за шкирки, приподнимая вверх — в плечах болезненно тянет. — Потому что любой, кто посмеет вмешаться, пожалеет вдвойне. Луи задирает его плащ вверх, тянет за рубашку, оголяет спину, насколько позволяет веревка, перекидывает ткань в сторону. Дилюк только ждет, пока его толкают в бок — плечи нещадно ноют, грозя не выдержать. Он пошатывается, но чудом удерживается на ногах. Голова трещит, состояние близко к обморочному — хочется завопить. — Стой ровно, если не хочешь вывихнуть руки, — предупреждает Луи. Дилюк видит, как кнут волочится по земле, как он ложится в грубую ладонь. Луи замахивается, прикидывает, как бить. Тишину с отголосками шума из дома перебивают близкие шаги. В двор вбегает еще одна фигура — наверняка помощник. Дилюк закрывает глаза. Но вместо удара слышит чужой оклик. — Луи! Стой! Он с недоверием оглядывается в сторону знакомого голоса. — Остановись, — запихано просит Теодор. Он несется через весь двор, насколько ему позволяет возраст. — Не надо его бить. Теодор. Голова отказывается понимать происходящее. — Дядя? Луи закрывает ему дорогу. — Куда собрался? — Луи, прошу, отпусти парня, — впервые за столько лет голос Теодора звучит то ли испуганно, то ли строго. Нет, дело в другом. Он что, трезв? — Он не хотел, Луи. — Не лезь, если не хочешь отвечать за него, — лишенным эмоций голосом чеканит Луи. — Послушай, — не отстает Теодор. — Отпусти его. Я тебе заплачу. Раскатистый смех здоровяка слышно на всю округу. — Заплатишь? Ты? — Я не шучу, — не мигнув глазом, отвечает Теодор. — Смотри. Он роется в карманах и достает на свет небольшую вещицу. В этот момент Дилюк, как бы самому смешно не было от этого заявления, верит. Потому что в руках у Теодора ничто иное, как то, что когда-то оставил ему Кэйа. Исхудалый, но все еще заслуживающий звания полного мешочек, который Дилюк когда-то принял за лекарство, развязывается прямо у него на глазах. — Откуда? — у Луи округляются глаза, а рука тянется к деньгам. — Сначала отпусти его, — Теодор отступает назад и прячет их за спину. Луи смотрит на него, потом на Дилюка — не менее удивленного. — Ладно, — кивает, чуть погодя. — Но попробуй только что-то провернуть. Дилюк чувствует, как веревка напрягается от натяжения — его отвязывают. Наконец свободный конец падает с ветки, и он может разогнуться. Луи спешит — небрежно тянет за веревки, выпутывая с них руки. — Мне нужны лошади, — говорит Дилюк. Нагло, но уйти пешком равносильно не добиться ничего. Так что он наглеет. — Ты бы радовался, что останешься жив, а не просил еще, — фыркает Луи. — Сколько? — одновременно с ним отзывается Теодор. Сколько? Он надеялся хотя бы на две — ему с Кэйей и Лизе с Мэри. Но если рядом козырь, о котором Дилюк и мечтать не мог, то… — Четыре. Луи, видимо, совсем не нравится то, что его игнорируют. — Я не ясно выражаюсь? — Я дам тебе столько же, если поможешь, — говорит Теодор, потряхивая мешочком. Луи хмурит свои светлые брови, скрещивает руки на груди. — Ну же, друг, тебе ведь всю жизнь не платили за махание кулаками, — настаивает Теодор. Дилюк глазами бегает по двору в поисках чего-то тяжелого и удобного, чтобы бить. Когда глаза натыкаются на какой-то хлам в стороне, Луи тяжело вздыхает: — А черт бы вас побрал. Идет. — Не забудь нас прикрыть — многозначительно кивает Теодор. — Ты же должен его бить, — кивает на Дилюка. Луи поджимает губы, сомневается. Дилюк ничего не понимает в последней фразе, но трезвому дяде получается верить. — Ладно. Ждите тут. Только он исчезает, они наперебой заваливают друг друга вопросами. — Как ты их сохранил? — Где ты был? — Ты же пропиваешь каждую копейку. — Я слышал, что ты сбежал из-под стражи. — Откуда деньги? — Это правда, что ты напал на принцессу и поджег палац? И замолкают тоже одновременно. — Напал, но не поджигал, — выдыхает Дилюк. Он с ожиданием смотрит на Теодора. — Я нашел деньги уже после того, как эти ребята заставили меня работать на них, — признается он. — Подумал, что если с тобой все плохо, смогу… ну… выкупить тебя, что ли. — Чего? — Ну, надеялся, что они тебя спасут. Но вот, ты тут. Сам, — Теодор смотрит на него так, словно не верит, что перед ним живой племянник. — Я все равно должен покинуть город. Ты видел стражу. — Да, ко мне тоже по этому поводу цеплялись. Благо, ребят ростовщика, боятся трогать. Знали бы они, на каких условиях я работаю, — Теодор сплевывает на землю. — Так зачем четыре лошади? Кто с тобой? — Друзья, — отвечает Дилюк. — И принц в их числе? — Да, он тоже со мной. — Во что же ты ввязался, парень? — тяжело вздыхает Теодор. — Ничего, я тебя вытащу. Не успевает он что-либо ответить, как задние двери дома открываются и оттуда выходит Луи в компании паренька одного с Дилюком возраста. — Пошли, — бросает он. Парень, вышедший с ним, сжимая в руке кнут, от которого Дилюка уберегло лишь чудо, уходит на задний двор. Когда Луи доводит их до конюшни, с другой стороны слышится хлесткий удар и последовавший за ним крик. Дилюк замирает в недоумении. — Что это? За ним следует такой же. И еще. — Имитирует твое избиение, — не мигнув и глазом, объясняет Теодор. — Сечет воздух и орет. Они седлают лошадей в полной тишине. Лишь слышится недовольное цыканье Теодора, который путается в том, какой стороной надевать уздечку — Дилюк помогает ему под пристальным взором Луи. Теодор выглядит другим. В сравнении с тем, каким Дилюк привык его видеть, он до неприличного ухоженный. Даже несмотря на старые потертые вещи, дядя выглядит моложе. То ли дело в сбритой щетине, то ли в аккуратно подстриженных волосах. — Ты изменился, — не сдерживается Дилюк. Теодор пристально смотрит, пока думает об ответе. — И это говоришь мне ты, — просто смеется он. Куда только делась вся его привычная язвительность или напускная лесть, которая появлялась только когда ему было что-то нужно? Кто этот человек и почему он внезапно воскрес после стольких лет беспробудного пьянства? — Я-то не изменился. — Не изменился — только изменил весь город, — посмеивается Теодор. — Куда эта веревка крепится? — Прекращайте, — одергивает их Луи. — Потом трепаться будете. Теодор слабо кивает и идет за седлом. Когда они заканчивают, Луи напоминает о деньгах. Теодор вкладывает мешочек ему в ладонь. — Вторую половину отдам по возвращении. — Так не пойдет, — Луи тормозит его за плечо — Дилюк напрягается. — Тогда езжай с нами, — Теодор и бровью не ведет. — Она у меня дома. Луи долго на него смотрит, решая что-то у себя в голове. Теодор смотрит на него в ожидании ответа. Атмосфера напряженная настолько, что скоро можно будет потрогать пальцем. Дилюк опять бегает глазами в поисках чего-то больно бьющего по голове. — Привези сам, — говорит Луи в приказном тоне. — Хорошо, мы вернемся с деньгами, — не мигнув и глазом, обещает ему Теодор. — Он подождет со мной, — Луи закрывает Дилюку проход. — Для надежности. Теодор встречается с ним взглядом и коротко кивает. Оборачивается к Дилюку так, чтобы Луи не видел, и подмигивает. Выводит лошадь из конюшни, без проблем забирается в седло — неужели это тот же Теодор, который пил не просыхая? — машет рукой и исчезает в ночи. Луи выходит на порог и провожает его взглядом. — Будь тут, — говорит он. Дилюк следит за его взглядом. Понимает, что ничего хорошего ждать не стоит. Идет за Луи, почти бежит. — Стой, что ты соби… Резкий разворот — кто бы подумал, что такой амбал может быть столь поворотливым — и удар ногой прямо в живот. Дилюк отлетает на пол, скрутившись от боли. Ухмылка Луи, прежде чем он рывком закрывает конюшню, мерцает в полутемноте. Дилюк тяжело сводится на ноги и подбегает к выходу — удар в ворота приносит только новую волну боли побитому телу. — Эй! — он колотит в дверь, превозмогая слабость. — Открой! Дилюк толкается плечом в дверь — бессмысленно даже пытаться. Он бегло осматривает конюшню в поиске окон. О них и речи быть не может — темно, как у черта в брюхе. Запряженные лошади тихо фыркают. — Черт бы тебя побрал! И только Дилюк успевает отчаяться, снаружи доносится приближающийся цокот копыт, который быстро затихает. — Эй! — его тут же прибивает к двери, к звуку. — Помогите! Я тут! — Я знаю, малой, тихо — с другой стороны доносится приглушенный голос Теодора. Он не заходит — влетает внутрь. — Забираем лошадей, быстро. Дилюку не надо повторять дважды. Вместе с дядей они выводят их за поводья, подводят к открытым входным воротам. В доме уже не играет музыка, атмосфера перетекает из напряженной в прямо-таки зловещую. Теодор отбегает, чтобы закрыть дверь. — Поехали, — зовет его Дилюк. — Нет, пойдем пешком, — мотает головой он. Они выводят лошадей из двора и заворачивают за угол, когда входные двери дома открываются так, как еще не открывались: ударив створкой в противоположную стену. Двор оживает обилием возбужденных голосов. Теодор многозначительно на него смотрит. Дилюк кивает и тянет лошадей быстрее. Тихий цокот копыт все еще теряется в какофонии звуков со стороны дома, но седлать их слишком рано — они рискуют себя выдать. — Быстрее, — подгоняет Теодор. Краем уха они улавливают отпирающиеся ворота конюшни. Теодор кривится. — Я знал, что он не будет нам помогать. Он знаком показывает на коня, и Дилюк безмолвно повторяет за ним. Каждый ведет еще по лошади, удерживая в руках сразу два поводья. — Показывай дорогу, — говорит Теодор. А за спиной уже слышатся первые крики о том, что вор сбежал. Дилюк мрачно улыбается.***
Они подъезжают к нужному месту на рассвете. Знакомая дорожка петляет, сужается, ехать по такой в два коня трудно. Приходится слезть и вести их за поводья — это предлагает Теодор, который уже второй раз чуть не заводит свою запасную лошадь в кусты. Дилюк готов скинуть на него всех троих и поехать вперед — до того хочется наконец убедиться, что их ждут. Вокруг, как назло, растекается туман. Из-за него Дилюк чудом не пропускает нужный поворот — только благодаря дядиному «эй, а это не то дерево, о котором ты говорил?» То. Они подходят в звонкой тишине. До дерева остается все меньше и меньше шагов, цокот копыт звучит все тише, а собственные мысли — и одна хуже предыдущей — все громче. — Где они? — спрашивает Теодор. — Кэйа? — неуверенно спрашивает Дилюк. — Кэйа! Какое-то мгновение он верит — действительно верит, что случилось что-то плохое. В голове бардак — там уже строится план возвращения обратно, а параллельно с ним в мыслях ворочаются предположения, что мерзкими гадюками скользят внутри. Опять ты виноват, опять ты все испортил. Бросил его одного, понадеялся, и вот. Он, может быть, даже не понял, что значит твое «то самое место». А может, Розарии доверять не стоило. Может, его давно уже схватила гвардия, и вытаскивать его придется уже из города. И тогда из-за ствола дерева показывается силуэт. Нет, не показывается — вылетает молнией, мгновенно сокращает расстояние и без каких-либо предупреждений врезается прямо в Дилюка. Был бы он немного тяжелее — снес бы. Дилюк только пятится под весом, навалившимся на него, выпускает из рук поводья, зато удерживает в руках что-то гораздо важнее. — Кэйа, — шепчет дрожащим голосом. — Я думал, ты не придешь. — Тут я, тут, — Кэйа прижимается крепко-крепко, ластится к руке, трется щекой о щеку. — Дурачок ты мой, я чуть с ума не сошел, — шепчет неразборчиво. И щеки поцелуями покрывает, скулы, нос, подбородок — все страдает от его холодных губ. — Как ты мог думать, что не приду? Дилюк только ближе к себе прижимает и дышит тяжело, успокаивая все, что внутри бушевало последний час. Теперь все на месте, теперь все хорошо. Из-за дерева выходят Мэри с Лизой. — Где-то я тебя видел, — Теодор, стоящий в стороне, замечает их первыми. — Я тебе сейчас по голове стукну, и все вспомнишь, — Лиза за спиной у Кэйи угрожает дяде кулаком. — Да шучу я! — Теодор наигранно закрывается руками. — Такую ведьму хрен забудешь… Дилюк смеется Кэйе в плечо, наблюдая за тем, как двое взрослых носятся поляной. — Мы с тобой такие же были, — смеется Кэйа, выпутываясь из объятий. — Неправда, — хмыкает Дилюк. — Мы еще хуже. Кэйа легонько толкает его в бок. — Колись, — говорит. Дилюк косится на него в недоумении. — Где ты был? — спрашивает Кэйа. — Мне тоже интересно, — из тумана к ним выходит Мэри. Она гладит одну из лошадей, оглядываясь на Дилюка. — Откуда взялся твой дядя? И все эти лошади как с неба упали, — Кэйа складывает руки на груди. — Дилюк, — говорит с нажимом. — Как? И как оказывается легко улыбаться, когда держитесь за руки с самым важным человеком в мире. — Постой-ка, — Кэйа хмурится. — Я говорил Розарии, что нам нужны лошади… Но… Улыбаться и многозначительно молчать.