***
Дерек недолго остается к Мэри равнодушным. Примерно до момента… как открывает глаза. И Дилюк — невольный свидетель этой картины, чуть не выпускает из рук поднос с лекарствами. — О-ох, девушка, по вам не скучают на небесах? — тянет Дерек со своей койки. — Что-что? — потерянная Мэри склоняется над ним в испуге. — Просто такой ангел — большая потеря для Рая. Впрочем, ухаживания надолго не затягиваются — горе-кавалера бросается усмирять примчавшая из коридора Лиза. — Только с того света вернулся, а уже такой наглый? Я могу обратно отправить! И если Дилюку он в своем баламутстве кажется схожим с Кэйей, то сказать об этом самому Кэйе равносильно приговорить себя к десятку укусов на теле. Потому что он невзлюбил Дерека совсем. — Не пара он ей! Он хулиган и обормот, под колодцами спящий! Как оказалось немного позже, «обормота» избили соседские парни — не поделили внимание местной красотки. И это дело чести, по словам Теодора. Но на предложение пойти втроем и намять им бока в ответ, Дерек переводит взгляд в сторону и качает головой. И вполне справедливо, потому что смотрит он на Мэри. Но Кэйа, который записал его в подлецы с первой встречи, лишь награждает Дерека новым набором прилагательных: ветренным, легкомысленным и безответственным. Впрочем, это не мешает Дереку продолжать заигрывать с Мэри, когда никто не может помешать. — Дерек! Во внутреннем дворе слышится падение чего-то тяжелого, а вслед за ним — эхом отдающий о стены смех Мэри. Кэйа высовывается в окно, замечая движение где-то под клумбой между голых деревьев, прямо в куче опавших листьев. — Ну ты посмотри на них, — ворчит он. — Их послали убирать, а они обратно разгребают. — Что там? — Дилюк подходит к нему сзади. — Этот оболтус опять показывает ей всякие гадости, — Кэйа опирается ладонями в подоконник и недовольно цокает языком. — Оу? — Дилюк кладет голову прямо ему на макушку, выглядывая следом. — А ты тоже хочешь? — Дилюк, серьезно! — дергается Кэйа, пытаясь отпихнуть его от себя. Дилюк хитрит, надавливает всем своим весом, не желая отпихиваться. — Надо им что-то сказать! — А ты что, мамочкой заделался? Тебе до Лизы все равно далеко. Прямо у них на глазах из кучи листьев появляется светлая некогда макушка Дерека. — Бу! — теперь она серая, вся в земле и грязи. — А-а-а! — Мэри испуганно пищит и отпрыгивает, но тут же заливается смехом. — Дурак! — И ты говоришь, что они нормальные? — еще громче фыркает Кэйа. В самом деле, осадить бы этого «правильного». Дилюк скользит взглядом по окнам напротив, и убедившись, что помимо сладкой парочки внизу, рядом никого нет, склоняется к его уху и в полголоса упрекает: — Ты, старый ворчун, еще вчера прямо на сено меня тянул, а теперь ругаешься за развлечения в разы невиннее наших? — Что ты… Да ты… — Кэйа глотает воздух ртом. — Или во вторник, — продолжает Дилюк, — кто посреди ночи залез в мою постель? Он еще раз косится на двор и позволяет себе чуть больше — забраться Кэйе под рубашку, обнять его за стан и всем телом прижаться сзади. — Н-не я, — Кэйа вздрагивает, весь вытягивается по струнке и льнет навстречу. — А что насчет понедельника? — Дилюк выдыхает ему в загривок. — Кто приставал ко мне в мастерской? — Не я, это… — во дворе опять слышится вскрик Мэри, и Кэйа выходит из состояния полузабытья, резко дергается и пытается оттолкнуть его. — Не было такого — это ты меня затянул! — А ты разве был против? — резонно подмечает Дилюк, прижимаясь плотнее. Да, Кэйа прав — вину за понедельничное непотребство Дилюк готов взять на себя. Но то, как Кэйа впечатал его в стенку тогда, совсем не сравнимо с тем, как невинно соблазнял Дилюк. Он в целом невинен — особенно сейчас. Все, что он делает — слегка поддразнивает. У Кэйи мгновенно краснеет шея, и Дилюк, покрывая ее поцелуями, думает, что нет ничего лучше, чем смущать того, кто еще два месяца назад творил с ним то же самое. Сладкая месть — вот, что это. — Ну хватит! Пусти меня! — уже всерьез ругается Кэйа. — Увидит кто! — Пищишь, прямо как Мэри, — Дилюк оставляет ему быстрый поцелуй в макушку напоследок и отстраняется. Где-то в саду слышно, как Дерека ругает Лиза — а вот и «мамочка». А еще в первое время их забавляет то, как Теодор внезапно начинает откликаться на имя Дерека, аргументируя это тем, что это сокращенная форма благородного имени Теодорих. Лиза в ответ сначала зовет его Одорихом, а потом и вовсе переходит на «одоробало» — жуть, какое достойное, по ее заверениям, слово с ужасно благородным значением. И только позже она по секрету говорит, что так ее бабка обзывала всяких неуклюжих остолопов. Несмотря на легкую атмосферу, поначалу Дилюку очень сложно примириться с тем, что финал их побега таков. Поэтому, несмотря на доброту хозяина, в первые недели он то и дело обсуждает со всеми, что делать в случае, если до них доберутся шавки королевы. Исаак же столь регулярно успокаивает их доводами обратного, что в конце концов неубежденным остается один лишь Дилюк. На деле им очень — очень повезло. Поселок, в котором они остановились, столь старый, что после большой вспышки болезни был причислен к опустошенным, на некоторых картах подписан, как заброшенный, а на новых не отмечен совсем. Держится он только благодаря близости к лесам, богатым на дичь. В сезон охоты сюда стекаются одни лишь семьи охотников, которые поколениями зарабатывают тут на хлеб. Они-то и знают сюда дорогу. Лишь они пользуются местной гостиницей, выпивают в баре внизу, хвастаясь добычей, на больших телегах возят дичь к себе в городки и ходят за оружием к кузнецу через дорогу — единственному, кто может посоревноваться в заработке с Исааком. И несмотря на все кричащие о безопасности факты, ночами Дилюк совсем не может уснуть. Он часто выходит в коридор, окна которого открывают вид на улицы города, и случайно будит Кэйю сквозняком. Кэйа не ругается, только отводит его обратно в комнату и долго успокаивает — разговорами, колыбельными, касаниями, поцелуями. Но даже сон в его объятиях не спасает от тревожных мыслей. Он раз за разом проваливается в кошмары, долго бегает горящими комнатами, ищет Кэйю в бесконечных камерах темницы и все никак не успевает сесть в лодку, в которой уплывают дорогие ему люди. Во снах Дилюк всегда беспомощен. Поэтому он пытается наяву. В первую очередь собирает сумку с самым необходимым на случай экстренного побега. Заставляет Кэйю носить с собой свой кастет — его собственный остался в замке с того вечера, как его переодевали на бал. Вместо него Дилюк обзаводится небольшим охотничьим ножиком, который круглосуточно носит на поясе. Кэйа, нащупав его в одну ночь, конечно, ругается, но все же убеждает оставлять оружие на тумбочке хотя бы во время сна. Единственный, кто продолжает проявлять терпение к его нервозности — хозяин. Исаак берет их с собой на прогулку, показывает дорожку за гостиницей, ведущую в лес, и неспешно ведет обходными путями, позволяя выучить каждое примечательное деревце или трухлявый пень. — Я от всего сердца надеюсь на то, что поисковый отряд не додумается сюда заезжать, — говорит он, остановившись у выхода из леса с другой стороны, — но если мои надежды не оправдаются, я не хочу, чтобы вас загнали в тупик, как загнали однажды меня… Домой они возвращаются молча, каждый с мыслями о своем. Исаак бессомненно вспоминает жену, историей про которую поделился с ними напоследок. Дилюк же лихорадочно впихивает себе в голову каждую деталь их маршрута, пока его вслед за Кэйей, у которого давно слезятся глаза, не дожирает сочувствие к хозяину, ставшему вдовцом слишком трагично. И даже несмотря на то, что после этого откровения Дилюк начинает доверять ему больше, какая-то иррациональная мысль о том, что к ним в любой момент могут вломиться втихую, упрямо не хочет отпускать. Когда в октябре до города доходит весть о поиске принца и его похитителя, Дилюк с двойным подозрением всматривается в каждого посетителя гостиницы, ест только в своей комнате, не спускаясь в таверну, выходит на улицу лишь за надобностью, натягивая капюшон плаща до самых глаз, и раз за разом заставляет Кэйю репетировать их побег. И хоть награды за их поимку столь велики, что любому хватило бы на беззаботную жизнь, Исаак не только уверяет, что не станет их сдавать, но отваживает любопытных к ним ребят и пудрит головы парочке соседей, вспоминающих о странной компании, приехавшей к ним ближе к сентябрю. К концу октября его панику насчет того, что их вот-вот найдут, усмиряет погода: поселок засыпает снегом так, что в него становится ни въехать, ни выехать. Последние охотники разъезжаются в свои городки за неделю до того, а гостиницу теперь посещают лишь местные, от безделия напиваясь в таверне. По словам старших, их поиски наверняка свернут до наступления тепла — зимы тут далеко не такие ласковые, как внутри городских стен. И как бы Дилюк не пытался усомниться в невозможности проезда, только рассказ мужчины, чья телега застряла на дороге, не проехав и четверти пути, убеждает его с концами. Несмотря на опустевшие номера, Лиза с Мэри продолжают занимать одну комнату на двоих, чтобы не стеснять хозяина, Дилюк с Кэйей по той же легенде — вторую, и только Теодор храпит в своей комнате сам. Очень громко, стоит признать — порой слышно даже за стеной. Но все равно это не скрывает скрипа двери и шагов, когда по ночам кое-кто начинает выбираться из своих комнат. — Хорошая ночью была погода, да, Мэри? — и Кэйа не упускает шанса поддеть ее на утро. — А ты чего не спал? — искренне удивляется Теодор. — Трудно уснуть, когда за стеной такие раскаты грома, — вмешивается Дилюк, пытаясь перевести тему. — Какие раскаты? — недоумевает дядя. — Кэйа ж говорит, что погода хорошая. — А вот такие, — берется объяснять только спустившийся на завтрак Дерек, склонившись прямо над Теодором. — Хр-р-р! От выражения его лица за животы хватаются все — даже Лиза, которая до того сверлила Мэри уничтожающим взглядом. Но Дилюк отчетливо слышит ее слова, когда она склоняется к Мэри минутой позже: — На замок закрою. Кэйа только смотрит на нее с видом Так-Будет-Лучше. А через пять минут нарывается в коридоре. — Я, может, и хожу по ночам, — резко заявляет Мэри, перекрыв им с Дилюком путь, — зато в моей комнате кровать не скрипит. Кэйа только пытается отыграть в «как ты смеешь» и «я твой принц… бывший принц», но напарывается на волну смеха и одобряющее похлопывание по спине от Дилюка. Мэри больше не та стеснительная служанка, влюбленная в них по уши. Теперь она смотрит так на Дерека, и Дилюк признает, что от всей души за нее рад.***
Когда все заваливает снегом, для них находится новая работа — этот самый снег разгребать. Благо Исаак в самом деле платит за помощь, так что скоро они перестают донашивать одежду Дерека и обзаводятся новой, доверив покупки Лизе и Мэри, которые делают заказ у местного и единственного портного. Работа, которую дает хозяин, усложняется еще и тем, что Кэйа всегда вызывается с ним и почти всегда не умеет ее делать. Так что Дилюк, волей неволей, становится его учителем, и каждое дело, которое достается им двоим, выполняется вдвое дольше. И даже не потому что Кэйа какой-то неспособный — вовсе нет. Обычно он, получив инструкции от Дилюка, делает все на скорую руку, а потом занимается своим любимым делом: глупостями. Чаще всего они рубят дрова во внутреннем дворе. Точнее, Дилюк рубит, а Кэйа смотрит. Дилюк рубит, а Кэйа прыгает по бревнам. Дилюк рубит, а Кэйа бросается снежками. Недолго, потому что спустя пару удачных попаданий, Дилюк бросается на него в ответ. Борюкаться в снегу — второе в списке любимых дел Кэйи. В дом он возвращается с улыбкой от уха до уха, раскрасневшимися щеками и таким же кончиком носа, пока Дилюк за его спиной тащит столько же дров, сколько у Кэйи снега за шиворотом. — Вы посмотрите на этого добытчика, — хвалит он. — И на этого лентяя, — докидывает Дилюк. Но он не злится — смеется вместе с остальными. Но самое любимое у Кэйи — это кормить лошадей. Пять минут, и он уже не в конюшне, а в соседнем ангаре, верхом на стоге сена, возле него или, если очень выбесит, где-то под ним — все равно, он каждый раз на это надеется. А потом сидит со счастливым лицом и травинки Дилюку из волос достает. И злиться на него совсем не выходит, хотя порой сильно хочется. Даже если пол в ангаре был твердым и неудобным, а Кэйа — очень тяжелым и ужасно наглым. Дилюк все равно мстит ему по ночам. Мыть полы и убирать дом их не пускают Лиза с Мэри — они в этом бесспорные специалисты. Парням же доверяют только самую тяжелую и сложную работу: вымыть окна с наружной стороны — «Кэйа, держи лестницу, а не маши руками!», прибрать в конюшнях — «нет, Кэйа, давай в этот раз я пойду с Дереком и закончу быстрее, чем за полдня, прошу», почистить камин — начинается с вымазанного в саже Кэйи и его «Дилюк, смотри, я похож на предводителя племени каннибалов?» и заканчивается не менее грязным Дилюком и «нет, Кэйа, ты похож на их жертву, которой я сейчас что-то отгрызу!» Ради справедливости, им позволяют попробовать себя на кухне. Ненадолго — с готовкой у них одинаковая беда, которая заканчивается криком Лизы и подгоревшим всем, что только может подгореть. Однажды после закрытия Кэйа выходит в таверну и позволяет себе причаститься напитками, которые мешает Дерек. И в самом деле, он так хорош, что Дилюк даже радуется налаживанию их отношений. А потом злится, когда вечер за вечером начинает оттягивать пьяного Кэйю от стойки. — Вино? Серьезно, Кэйа? — Ой, да это всего лишь одуванчиковое, ты чего? — отмахивается он, цепляясь Дилюку за шею. — Одуванчики, они же такие, знаешь, легкие и пушистые, что не опьянеешь совсем. Когда Дилюк не меняется в лице, он пытается еще: — Я просто проверял, я сравнивал! Ну, знаешь, с тем, что подают в замке. И знаешь что? Бурда это все! — ругается он, поучительно размахивая указательным пальцем в воздухе, макает его в свой стакан и облизывает с видом великого ученого: — Вот, где настоящее наслаждение! Скажи, ему Дерек. Дерек под хмурым взглядом Дилюка соглашается, что он слегка переборщил. — Ты же хотел только особых напитков, Кэй, — упрекает его Дилюк уже в коридоре, когда их совместный подъем на второй этаж превращается в не особо захватывающее приключение под названием «Не Урони Принца». — Мы договорились, что ты не будешь так напиваться. — Да не бьет оно в голову, зуб даю, — Кэйа лезет рукой в рот, пытаясь в самом деле отдать обещанный зуб. — Поплопуй тозе, — предлагает он, шатая передний, и Дилюк сомневается, чем именно его предлагают угостить. — Спасибо, не надо, — он терпеливо убирает Кэйе руки ото рта, представляя их завтрашний разговор, когда его нерадивый сомелье полностью протрезвеет. Разговор, не возымев нужного эффекта, через пару дней превращается в их первую ссору. И после самых унылых в своей жизни десяти часов, Дилюк все же смиряется с тем, что Кэйа так просто не отбросит свое новое увлечение. Так что вместо еще одной ссоры, он тоже находит себе интересное занятие. Поэтому после закрытия таверны Дилюк спускается вниз и просит Дерека научить его мешать свое адское варево. Что же, Дерек молчит. Не потому что он против, а потому что вынужден сначала дожидаться, пока счастливо скачущий вокруг стойки Кэйа наобнимается, наизвиняется и наблагодарится. — Спасибо, Дилюк, спасибо, спасибо! Ты же простил меня, да?! А-а-а-а, не верю, что ты согласен поить меня сам! — Не поить, а ограничивать, — поправляет Дилюк. — Так ты меня научишь? — и косится на озадаченного Дерека. — Конечно, — улыбается он. — Без проблем. Вообще, их основное меню довольно скудное: пиво, вино, сидр и медовуха. Но Дерек, твердо убежденный в том, что чем меньше клиент напьется, тем больше закажет, любит экспериментировать. И Дилюк, которому больше всего нравится часть про «меньше напьется», начинает у него учиться. К тому же, это чем-то похоже на работу в аптеке — наливай и смешивай. Сначала Кэйю, как первого и единственного их критика, быстро приходится отправлять спать, чтобы не споить до отключки. Через пару дней его разоблачают, потому что Кэйа слишком очевидно хвалит все, что делает Дилюк, и критикует Дерека так, как будто это он тут новичок. Позже к оценке его умений присоединяется Теодор, не споить которого Дилюк хочет еще больше — уж слишком положительная та сторона, в которую дядя поменялся, когда завязал с алкоголем. Сейчас у него правило «только по праздникам», и это наибольшее, что Дилюк готов терпеть. Когда он наконец полностью овладевает искусством разбавлять одно другим в идеальных пропорциях, Дерек предлагает ему поэкспериментировать с новыми ингредиентами. И хоть в их арсенале есть лишь засушенные травы, мед и пара-тройка стертых в порошок специй, вдвоем они умудряются устроить на барной стойке бедлам в разы хуже, чем получалось у аптекаря Бо. И хоть печальная мысль про родной город проскакивает в голове, она тут же сметается задорным «а сделайте мне такого, чтобы голову за один глоток снесло!» — Лицом об стойку ударься, — фыркает Дилюк, — действует безотказно. И, конечно, он подставляет руку, когда Кэйа в самом деле собирается столкнуться носом с поверхностью стола. Но взамен вполне заслужено отвешивает ему подзатыльник. Это интересно. Он мешает с алкоголем самые разные ингредиенты: корицу, чтобы усластить напиток, кориандр для более насыщенного вкуса, шалфей для горькости. Мята, розмарин и мелисса уходят в чай для Лизы, а Мэри приходится по душе сильно разбавленный медовый эль. Теодор, с которого Дилюк пытается и глаз не спускать, проявляет неожиданную любовь к молочным напиткам, а Исаак пробует абсолютно все и хвалит его так, что спустя пару недель предлагает новую работу. В конце концов, после всеобщего одобрения, Дилюк, который решился на это всего лишь для того, чтобы контролировать степень опьянения Кэйи, надежно прячет под банданой свои волосы и заступает на полноценную смену в таверне. Сказать, что Кэйа в восторге — ничего не сказать. Дилюк и сам рад тому, что его лучик после длинных вечеров, проведенных в его компании (парочка местных завсегдатаев не в счет), самостоятельно доходит до комнаты. И дело даже не в том, что напитки Дилюка почти не содержат алкоголя — все оказывается еще проще. Просто Кэйа забывает их пить, пока с ним болтает. И когда дни превращаются в страницы из сказки, Дилюк полностью забывает о последних опасениях, наслаждаясь лишь тем, чего ему всегда так не хватало в стенах замка: своей любовью.***
Это не все — Кэйа тоже учит его кое-чему. О, Дилюк, получив от него инструкции о том, как «сделать в животе цветы», долго ходит с круглыми глазами, прежде чем решиться на столь странную вещь, и сдается лишь в последний день осени. Вечером, когда празднование совершеннолетия Кэйи подходит к концу, от праздничного пирога остаются лишь крошки, а напившиеся Теодор и Исаак мирно похрапывают на стульях, Дилюк незаметно целует Кэйю в макушку и отлучается в ванную. Через час он возвращается в комнату в халате на голое тело со скромным «у меня для тебя еще один подарок». И когда одновременно с его одеждой на пол падает амулет, дарованный Кэйе еще утром, Дилюк даже не обижается. Уж слишком удивленно-счастливое у него лицо, чтобы беспокоиться о чем-то другом. Сколько бы раз он не брал Кэйю сам, в этот раз они возвращаются к чему-то медленному, неловкому и до краев наполненному осторожностью в каждом движении. Мягкие касания сопровождаются сотнями вопросов, еще большим количеством поцелуев и серьезным-серьезным Кэйей, который обещает быть с ним предельно нежным. А потом, когда Дилюк позволяет ему больше, и кровать под ними действительно начинает скрипеть, Кэйа в полузабытье лепечет, что если бы его счастье имело вес, то они провалились бы не просто на первый этаж, а прямо в винный погреб, и тогда уж он точно бы лопнул от распирающей его радости. Но несмотря на то, что они пытаются жалеть бедную кровать и спящих по соседству людей, их отношения все равно со временем становятся явными для других жильцов. Первой глубину их «дружбы» постигает Лиза, застав их в мастерской еще в октябре. С ней все просто — громко фыркает, крестится и хлопает за собой дверью. В другой раз Мэри утягивает Дерека в поцелуй прямо на пороге ангара, чтобы они успели схватить одежду и убраться незамеченными. И все равно через недельку Дерек узнает все сам, когда поздно вечером, подумав что свет внизу забыли потушить, спускается в таверну. Но несмотря на его светлые намерения, там находится лишь Кэйа, который в это время экспериментирует над вкусом напитков в зависимости от способа, которым они подаются. Если проще, то пробует алкоголь прямо с чужих губ. — Парни, а вы чего не спи… — главное действо Дерек не застает. Зато ясно видит язык Кэйи, скользящий по груди Дилюка, и этого ему хватает, чтобы заорать благим матом на весь дом. Благо Мэри прибегает быстрее остальных и предотвращает скандал, утащив Дерека на долгую прогулку-разговор. — Да он просто мышку увидел, — отмазывается от взрослых Кэйа, невзначай закрывая собой наспех застегивающего пуговицы Дилюка. Через пару дней Дерек подходит к ним сам и сдержанно интересуется, знает ли кто-то еще. А потом, поколебавшись, сует Дилюку в руку ключ со словами о том, что в номере на мансарде... не скрипит. И добавляет: — Не будь я с вами так хорошо знаком — я, может, вас бы и сдал, но вы двое — последние, кого можно назвать одержимыми. Так что мой рот на замке. Кэйа долго смотрит на него, как очарованный. Дилюк проводит ладонью у него перед лицом — даже не моргает. — Дерек, — тонким голосом отзывается Кэйа. — Это точно ты? — Что, все-таки одержимый? — спрашивает Дерек почти одновременно с ним. А в следующий момент Кэйа косится на Дилюка, вычисляет что-то своим заумным взглядом, и не обнаружив ничего плохого, бросается мучить Дерека. — Какого… Эй! — Я так рад, что ты это сказал! — горланит Кэйа, заключив его в крепкие объятия, и качается со стороны в сторону. — Дилюк, спаси! — отпихивает его Дерек. Дилюк же со спокойным сердцем наблюдает за этой вакханалией. — Наконец ты показал свою хорошую сторону! — Кэйа хлопает его по голове, выражая свою радость в каждом движении. — Я знал, что ты не полный баклан! Я ждал это с первого дня встречи с тобой! — Что у вас тут происходит? — в общий балаган вливается Мэри. Кэйа делает так, как умеет только он: ошарашивает всех с одной фразы. — Мэри, а вы позволите нам с Дилюком стать крестными ваших детей? — Каких еще детей? — недоумевает Мэри. Ладно, с двух. — Ну, ваших с Дереком, — довольно лыбится он. — Чего-о-о-о?! Бьют его в четыре руки. Спасает, разумеется, Дилюк.***
С первыми потеплениями просыпается и его подозрительность. Погода колеблется туда-сюда, морозит только что растаявшие лужи, чтобы превратить дороги в болота на следующий день. Каждый успокаивает Дилюка по-своему, чтобы кто-то другой стал свидетелем его паники уже через полчаса. Впервые он предлагает уехать на вторую неделю марта. Кэйа забирается к нему в постель, садится бок о бок и внимательно слушает, пока не засыпает, уронив голову ему на плечо. И Дилюк в самом деле думает, что слишком себя накрутил. Ведь как не посмотри, а еще слишком рано, по размытым дорогам никто не проедет, да и целесообразно сперва дождаться новостей из центра, прежде чем пускаться невесть куда. А еще, хоть ему совсем неловко признавать свои чувства, но у него впервые появляется семья. И променять ее на неизвестное будущее не так легко, даже несмотря на то, что Кэйа готов разделить с ним любые трудности, которые ждут впереди. На следующее утро Дилюк просыпается в комнате один. Кэйи — этого баламута, который всегда его будит, если только сам не спит — впервые за все время нет рядом. Дилюк пытается успокоить себя, прикинув, что он просто отошел в уборную, но продолжает наскоро одеваться под тревожные мысли «а что, если нет». Но как только он распахивает дверь комнаты, нужда в этом отпадает. Сначала он видит Кэйю, и от сердца мгновенно отлегает. А потом, когда глаза улавливают другие части увиденного им, вся, нарастающая с осени паника, взрывается в груди вспышкой ярких огней. Кэйа жестом зовет его прямо к подоконнику, под которым он сидит прямо на полу и шепчет что-то неразборчивое. Но слишком поздно — человеку под окном, глядящему точно на Дилюка, хватает и мига, чтобы узнать его — он уверен. — Они тут! — снаружи доносится грубый мужской голос. Дилюк смотрит в ответ, чувствуя, как руки сжимаются в кулаки. Кэйа поднимается с пола, сжимает его запястье и застывает каменным изваянием, разглядывая свою бывшую невесту. Боудика смотрит на них кровожадно, не скрывая хищную улыбку, когда проводит ребром ладони по своей шее. — Голову с плеч, — обещает она одними губами.