Деревенщина и сказочник

Андрей принял весьма отважное для себя решение идти самостоятельно. Но так как о своем решении он Миху заранее не предупредил, зная, что тот не согласится, то потихоньку, пока товарищ не видел, перекатился через бортик и упал в траву, которая тут же заколола все его несчастное тело. Миха остановился только тогда, когда понял, что ему стало подозрительно легче идти. Пустая телега его, как Андрей и ожидал, совершенно не обрадовала. — Андрюх, ты куда делся, е-мое?! — Да здесь я… Чтобы подняться, нужно опереться на обе руки, и заноза в ладони тут же дает о себе знать. Теперь помимо нее в кожу впиваются еще и камушки, стеклышки и острые травинки, но Андрей мужественно терпит, пыхтит и невнятно ворочается в попытках встать. Как только его макушка поднимается над высокой травой, он тут же получает такой смачный подзатыльник, что едва не валится обратно. — Эй! — обиженно восклицает парень, с трудом удержав равновесие. Несправедливо! Ему и так досталось — зачем еще добавлять?! — Я тебе задачу облегчить хотел, вообще-то… — Облегчил, ага, — Миха закатывает глаза и протягивает ему руку, помогая выбраться из зарослей. С травинками в волосах, мокрый от росы и абсолютно растерянный Андрей вызывает в нем только жалость, поэтому Миха быстро остывает. — Ну, посмотрим, как ты на одной ноге поскачешь, г-герой! Насупившись, Андрей делает первый шаг, точнее, прыжок. И в ту же секунду понимает, что силы свои он переоценил, и это еще мягко сказано. В конце концов, он сильно истощен, у него все болит, здоровая нога подгибается, не в силах удерживать на себе вес всего тела… Миха, прекрасно это видя, властно хватает его за многострадальный затылок и притягивает к себе, позволяя на себя завалиться. Андрей замирает испуганной белкой, боясь вслух признать свое поражение, и Миша треплет его по волосам — по-другому утешать он не умеет. От этой неуклюжей ласки парень успокаивается и уже не выглядит таким обиженным и нервным. — И-и-и-а-а-а! — ликует осел, приободренный внезапной свободой. К его несчастью, сбежать он не успевает, привлекши к себе внимание Михи и подав тому «гениальную» идею. — Че ржешь, как конь? — тянет Миха угрожающе и прет к ослу напролом, фактически таща Андрея на себе. Тот неловко прыгает, перегружая здоровую ногу, но даже не думает попросить идти помедленнее: сам же виноват. — Сейчас конем и станешь, слышь?! Ослик не был готов к такому повороту. Телегу от него благополучно отсоединили, но вместо этого закинули на него седока, передавая неопытному юнцу вожжи. Тот от страха чересчур сильно их натягивает, придушивая бедное животное. Пребывая в шоке от такого беспредела, ослик, разумеется, пытается взбрыкнуть, но Миха, повиснув на нем, начинает шептать в длинное ухо угрозы пополам с проклятьями. Ослик предпочитает к ним все-таки прислушаться и временно успокоиться. — То-то же, — припечатывает довольный Миха. Радость от победы над ослом, правда, улетучивается сразу же, как только он берется за оглобли: теперь телега — исключительно его забота. — Блять, до дома доберемся — починю моцик, сколько ж можно… — У тебя есть мотоцикл?.. — Андрей, вцепившись в осла всеми конечностями, боится пошевелиться. Разговор с товарищем его хоть как-то успокаивает. Единственным, на ком за всю его жизнь Андрей катался верхом, был пони в каком-то парке, куда он ходил в детстве с родителями. Ему было около пяти, и он не помнит ничего кроме того, что его подначивали сесть на здоровенную лошадь, а он, увидев рядом с собой эту громадину, убежал в слезах. Пони были более безопасными, но и кататься на них, конечно, скучно. Разве настоящий мушкетер (мама вместе с обычными сказками зачитывала маленькому Андрею произведения Дюма) сел бы на пони? О том своем опыте Андрей ровно до этого момента и не вспоминал, а теперь так и норовит схватить осла за уши или за шею. Им обоим это доставляет жуткий дискомфорт. Осел пытается лягаться и кусаться, но близость кулака Михи не дает ему разойтись всерьез. Ноги у Андрея дотягиваются до земли, приходится их поджимать, чтобы не касаться грязи. Вся компания порядком устала, но, думает Андрей, ехать верхом на осле все равно лучше, чем скакать на одной ноге или тащить телегу. Поэтому предпочитает терпеть все неудобства молча, стиснув зубы. — Есть-то он есть, — Михе тоже нелегко. Телега без одного колеса ползет плохо, приходится не только тянуть ее вперед, но и приподнимать со стороны пустой оси. К тяжелому труду ему не привыкать — приучен с малолетства, — но пока они доберутся до места назначения, с него сто потов сойдет. После такого только напиться и отрубиться, а то совсем ноги двинет. — Только не работает нихера. С мотором что-то. Надо к мастеру… Самому разбираться не было времени, вот Яшка осла мне и дал. Откуда у него осел взялся — отдельная история… Подшутил над ним кое-кто, да мне отдуваться. А телегу вообще давно пора на выброс. Но дареному коню, как говорится, в зубы не смотрят, да? Андрей опасливо устраивает подбородок у осла на голове, аккурат между ушами. От осла несет мокрой шерстью, и этот неприятный запах забивается в ноздри и оседает на одежде. Парень представляет, как они втроем сейчас смотрятся со стороны — страшные чудовища, которыми пугают детишек. Хорошо бы не повстречаться никому на пути, а то вдруг народ нервный за ружье возьмется. — Налево сейчас, — командует Миха, когда они приближаются к тропинке, ведущей вглубь леса. В отличие от основной дороги, она вся заросла травой — если по ней и передвигаются, то очень редко. Андрея это, естественно, настораживает. Он, натянув вожжи, заставляет осла остановиться, и оборачивается, пытаясь за грязными космами своего спутника разглядеть выражение лица. Из-за сплошной завесы видны только задолбанные глаза — не похоже, что Миха сейчас способен кого-то убить, но Андрей все равно на всякий случай спрашивает: — Зачем? Это же не главная дорога… — Тут короче, — Миха тоже останавливается, распрямившись. И озвучивает ровно ту мысль, которая Андрею уже приходила в голову: — А еще со знакомыми не хочу встретиться. Мы ж выглядим, как черти. Оглобли падают на землю, а он, одной рукой растирая занывшую спину, второй убирает волосы со лба. Мужчина загнанно дышит, подставляя лицо легкому ветру и используя остановку для небольшой передышки. От натуги ему становится слишком жарко, поэтому он, не обращая внимания на ошарашенный вид Андрея, стягивает с себя рубаху и протирает ею лицо. Тело у него оказывается пусть и не рельефное, но поджарое, а когда он напрягает руки, видны неплохие бицепсы. Андрей вспоминает свое собственное тело, которое не раз видел в зеркале — по-мальчишечьи тощее, с выпирающими ребрами, — и ему становится завидно. Миха, в очередной раз не заметив, с каким голодным взглядом его рассматривают, отворачивается, чтобы достать с телеги бутыль. Часть тут же принимает внутрь, а остатки выливает себе на голову, встряхнувшись, как пес после купания. Из его горла вырывается странный рычащий звук — Андрей, еще не совсем здоровый, на секунду всерьез верит, что перед ним оборотень на грани превращения. Он даже крепче хватается за осла, готовясь в любой момент дать деру, но Миха, буровя его пустым пугающим взглядом, не двигается с места и животным обращаться, как видно, не планирует. — Устал я что-то, — признает мужчина, когда пауза слишком сильно затягивается. — Аж по-волчьи завыл, хех. Испугался? — Я на секунду поверил, что ты меня тут пришить решил вдали от всех. Мужчина довольно смеется, радуясь, что смог произвести такое впечатление на своего спутника. Андрей подмечает для себя, что его новому другу вообще нравится запугивать, но ничего по-настоящему страшного он ему еще не сделал. — Да больно ты мне мертвый нужен, — хмыкает деревенщина, вновь берясь за оглобли и давая таким образом понять, что перерыв окончен. — Труп твой прятать, псалтырь над ним три ночи читать, чтобы с миром упокоился… Ты же если не черт, то ведьма какая-нибудь, сто пудов. Упал на мою голову… Поседею тут с тобой, нахрен. Несмотря на ворчание, в голосе Михи столько теплоты, что Андрей ему верит и, с трудом разобравшись в управлении ослом, направляет того на лесную тропинку. Чувствует себя при этом он странно — какой-то малознакомый мужик во вред себе продолжает ему помогать, хотя мог уже сто раз бросить его ждать попутку. Просто так деревенские Андрею не помогали — приходилось откупаться деньгами, вещами или услугами, когда деньги брать не хотели. Чего было надо Михе, непонятно, а в бескорыстие Андрей как-то верить перестал после того, как его пару раз, прикрывшись помощью, чуть не обворовали. Одинокий путник для других был легкой добычей, и некоторые не преминули этим воспользоваться. — Мих… — тянет он, мысленно ругая себя за то, что выходит жалобно. — А? — Ты почему обо мне заботишься? Ты ж не знаешь меня… Тропинка заводит их все глубже в лес, что не может не вызывать опасений. Сам Миха продолжает плестись позади, что оставляет ему маневр для подлого удара в спину. На ум приходят сказки, которые Андрей слышал от местных — о леших, разбойниках и прочих опасных личностях. Как тут не насторожиться? Комары облепляют с головы до ног, и прогнать их теперь не выходит — Андрей боится хоть на секунду отстраниться от шеи загнанного осла, который не оставляет попытки его сбросить. Все тело теперь не только болит, но и чешется, и Андрей все сильнее жалеет, что не остался сидеть в колодце. Путь до Михиного дома теперь кажется нескончаемым и превращается в каторгу. Эйфория от сочиненной песни уже давно забыта. — Да что ты заладил! Что я, человека в беде брошу? — удивляется Миха. Его грозный вид вкупе с грубоватой простецкой натурой совсем не вяжется с его большим и добрым сердцем. У Андрея от этих слов неожиданно теплеет в груди, и он прячет лицо в ослиной шерсти, пытаясь побороть накатившие вдруг эмоции. — Я тебе что, изверг какой? Тамошние, небось, наболтали обо мне всякого говна, но ты им не верь. Я хороший. «Тамошние» Андрею о Михе ничего не говорили. Даже жаль — интересно бы было послушать мнение со стороны. Андрей о нем теперь не может думать иначе, как о своем спасителе, а это вообще не помогает составить объективную картину. — Такое обычно плохие и говорят… — подначивает Андрей, давя смех. Теперь настает очередь Михи на него обижаться. — Ой, да ну тебя нахуй, Андро! — «Андро»? Это что-то новенькое. Подумав, Андрей решает, что не против такого обращения. — Брошу тебя здесь, будешь знать! — Не бросишь, — возражает Андрей; вопреки воле, нервный смешок из него все-таки вырывается. — Ты же хороший. — Ну, вот и договорились, е-мое. Злился Миха показательно, не по-настоящему. Это Андрею понравилось. Андрею в Михе вообще все нравилось — от взъерошенных волос до облепленных грязью ботинок. Там, в городе, друзья у Андрея, конечно были. И в деревне у бабушки тоже. Но от Михи шла какая-то совершенно нереальная энергия даже тогда, когда он устал, как собака, и еле тащился со своей нелегкой ношей. Андрею невольно вспомнилось, как он с пацанами из училища вусмерть напился, и они оставили его там, где он заснул, даже не думая будить. Очнулся он от холода и боли в отлежанной руке на парковой скамейке с кучей пропущенных на телефоне и с нарисованными перманентным маркером членами на все лицо. Неудивительно, что мама после этого не хотела его больше никуда пускать. Ему тогда и восемнадцати-то не было. — Да мы с тобой, Миха, — начинает Андрей, запоздало понимая, что прозвучит это бредово, — теперь закадычные друзья, как мушкетеры. Я, чур, Д’Артаньян. — Ага, я Портос тогда, — подхватывает Миха, ничуть не удивившись направлению его мыслей. Кажется, он быстро привык к тому, что Андрей может выдать что-то внезапное. Не признаваться же, что «Андро» вспомнил о мушкетерах только из-за осла (который не конь), и тут же решил их упомянуть, устроив проверку на совместимость. — Осталось Атоса с Арамисом найти, и тогда полный комплект будет. «Значит, — делает Андрей вывод, — Дюма-старшего он читал. А с ним приятно иметь дело!». — Долго еще? — спрашивает парень спустя время, когда осел в очередной раз спотыкается и проезжается его больной ногой по земле. — Тут уже недалеко, не ссы, — Миха и сам задолбался конкретно и делает очередную остановку, чтобы перевести дух. — Где, говоришь, твои вещи? — припоминает он. — В палатке у реки? Черт, вещи. Там и зарядка от мобильника, и деньги, и сменная одежда. Возвращаться туда совсем не хочется, да и спать в палатке, честно говоря, совсем осточертело. Просить нового друга забрать их — верх наглости, но Миха сам предлагает это сделать, и Андрей дает примерное описание, как к ним добраться. — Я тебе все привезу, но потом, ладно? — замечает Миха. Он кажется нереальным видением, миражом. Не бывает таких людей! Даже отблагодарить его за доброту нечем: Андрей сейчас в прямом смысле слова оборванец. — Можешь у меня остаться: яблоки собирать, дрова рубить… Мне помощник нужен, сам дома редко бываю. Вот эта перспектива Андрею уже не нравится. С другой стороны, средств у него мало, жилья нормального нет, местные его невзлюбили и к реке вряд ли теперь пустят. Можно, конечно, и к бабке вернуться, но она его матери сдаст, да еще и распереживается из-за ноги так, будто ее придется ампутировать. Лучше с Михой остаться, с ним интересно. — Да как я это все буду делать, с ногой-то? — ищет Андрей пути к отступлению. — А что, без ноги, думаешь, будет легче? — отшучивается деревенщина. — Как, как. Кверху каком, е-мое. Я вот когда спину надорвал, все равно дрова колол. А как иначе-то? Ложиться теперь и помирать, что ли? «Скажи еще: мужики раньше вообще мамонтов ловили, и ничего», — думает Андрей, но вслух говорит: — Ладно, согласен. Только я дрова никогда не колол, у бабушки газ. — Научишься, там несложно… О, смотри, малинник. Андрей послушно направляет взгляд в сторону, в которую указывает Миша — там и правда растет немного малины. Миша ее сразу обрывает, складывая в ладонь, а потом делит на две равные части и протягивает одну Андрею. Парень, механическим движением забросив ягоды в рот, задумывается об одной неприятной вещи: все время, что они с Михой были в пути, у него тянуло живот, и только сейчас к нему пришло понимание, что дело было не в голоде, а точнее, не только в нем. По малой нужде он уже сходил прямо с телеги — Миха сделал то же самое, и струи их в полете пересеклись, — но по большой нужде ходить не так просто, и тут уже в шуточное соревнование все не обернешь. — О-о-о, сыроежка! — Миха, еще не зная, какие тяжкие думы тревожат его друга, радостно ныряет под куст и возвращается уже с грибом. Андрей и сказать ничего не успевает, как Миха откусывает кусочек, а на удивленный взгляд повторяет по слогам: — Сы-ро-еж-ка. «Сырым ешь-ка», ну! Будешь? От щедро протянутого угощения Андрей отказывается. И, помявшись, решает не тянуть: — Блин, Мих, говорить неудобно… Срать захотелось безумно. С ногой моей, блин, даже на корточки не присядешь… Миха, едва дослушав, нетерпеливо машет рукой: — Так сри. Он в этом совершенно не видел проблемы: ситуации бывают разные, прихватить может в любой момент, до «цивилизации» не всегда дотерпеть выйдет. А тут место хорошее: лес кругом, утро, никого нет — даже на грибников не наткнешься. Но Андрей все равно жмется, спрашивает неуверенно: — Прямо с осла? — Ага. «Дон Кихота» читал? — в глазах Андрея отражается непонимание, и Миха снова отмахивается. — Ладно, неважно. Жопу свесь, за дерево придержись, и все. Только говном своим не измажься… — он шарит везде глазами, отходит от дороги и довольно быстро возвращается с пригоршней больших листьев. В общем, поступает как самый настоящий друг. — На лопухи вот. А я грибы пойду еще посмотрю… — Миха уже собирается уйти, как вдруг останавливается и резко бросается к Андрею, едва не заставив того обделаться на месте. — Только на ёжика не насри!!! Бля, ща… Ёжик, и правда, обнаруживается рядом с ослом, спрятавшись в густой траве. Как Миха его вообще углядел? Чудеса, да и только. Андрей, нервничая из-за того, что ему уже конкретно приперло, нетерпеливо ерзает, наблюдая, как Миха пытается отогнать ёжика подальше, но тот упрямо отказывается уходить с насиженного места. Ситуация выходит какая-то сюрреалистическая. — Ну, ёжа, бля, ну уйди, дурак колючий, тебя же обосрут сейчас, ты понимаешь… — нежно-ругательно приговаривает Миха, и в итоге, сдавшись, пытается взять ежа на руки. Тот испуганно сворачивается в клубок, и Миха весь об него колется, но все равно поднимает, завернув в рубаху, которую так и не надел. Мысль о том, что можно было заставить осла отойти к другому дереву или просто свесить жопу в противоположную сторону, товарищам пришла в голову, когда ёж уже был спасен. — Ты меня позови, когда закончишь, — непринужденно замечает Миха и уходит, как будто так и надо, в то время как до сих пор не привыкший к суровым деревенским реалиям Андрей от стыда готов провалиться сквозь землю. Если в начале пути у него еще был романтический настрой, то сейчас окружающая сырость, грязь и физиологические потребности испортили ему настроение окончательно. Осел тоже был не в восторге, почуяв неладное, а справлять нужду, пытаясь удержать свой вес и строптивого осла, при этом не потревожив ногу — настолько экстремальное занятие, что Андрей, едва не навернувшись в собственную кучу, обещает себе никогда в жизни такого не повторять (и вообще не вспоминать, что такое было). Подумав, осел посудил, что сам не хуже, и кучек на лесной дороге стало две. — Лопух не дам, — категорично заявляет Андрей, видя, что осел заинтересовался растением в его руке. — Самому мало. Когда он кликает Миху, с трудом поправив на себе и без того не самые чистые штаны, Миха возвращается с пакетом, набитым доверху — такой довольный, словно не грибы нашел, а сундук с пиратским золотом или конопляное поле. — Ну что, поехали, Д'Артаньян-Сраньян? — подтрунивает он. В отместку Андрей оттягивает ветку ближайшего дерева и ударяет ею друга, бросив привычное: — Да пошел ты… Посмеиваясь и шутя друг над другом, они двинулись дальше.