picking a flower that blooms on the heart for you

      В девять часов утра в среду в старом маленьком общежитии воцарилась тишина. Некогда самый грозный дуэт Портовой Мафии, Двойной Чёрный, сидит по разные стороны стола, каждый из них сохраняя крайнее молчание.       Такое ощущение, будто воздух в комнате материализовался, став осязаемым. Чуя смотрит пустым взглядом, и чёрт знает, что там у него в голове, когда он поднимает кружку и медленно допивает оставшееся молоко. Оно было не слишком горячим, поэтому весь не растаявший сахар остался на дне, из-за этого сделав последний глоток таким сладким, что ударяет ему прямо в голову, но Чуя по-прежнему не проявляет никакой реакции.         С тех пор как Дазай произнёс те слова и почти насильно заставил их обменяться поцелуем, Чуя превратился в неподвижную куклу, лишь изредка совершающую повторяющиеся механические движения, такие как щёлканье пальцами или несколько раз облизав губы, когда на них осталось немного молочной пены. Неодушевлённая, красивая кукла. Ну точно он. Куклы всё равно не могли издать ни звука.       "Почему я здесь? — думает про себя Чуя, размышляя над этим извечным философским вопросом. — Что этот ублюдок только что имел в виду? Это то, о чём я думаю? Тогда нахрена я три раза страдал от мучительной боли, — рассеянно соображает он, — ...и, что более важно, оставил на себя ещё больше материалов для шантажа, чем могу сосчитать?".         И пока Чуя серьёзно размышляет обо всём этом, виновник следов зубов на его губах царственно восседает на другой стороне стола. Как только поцелуй закончился, Дазай сел обратно со скоростью молнии, как будто он был драгоценным нежным цветком в старинной фарфоровой вазе, весь такой невинный и чистый, как бы говоря: "Я знаю, сейчас немного неловко, но я не при делах, во всём виноват Чуя".       "Чуя отказывается верить мне. Я ему эгоистично нравился, а он эгоистично мне не верит. Какой самодовольный слизняк", — вот о чём говорят глаза Дазая.       Но Чуя не смотрит в его глаза, он просто сидит в ошеломлённом оцепенении. Это может прозвучать довольно невероятно, но реальность такова, что хоть Дазай и чувствовал себя на тропе романтики как дома, но это был первый раз, когда он кому-нибудь признавался, и ему немного не по себе. Когда ему было скучно, он много раз думал о том, как бы он мог попытаться понравиться Чуе, и как бы он мог признаться, если бы Чуя когда-нибудь действительно начал отвечать взаимностью. Он полагал, что тот факт, что он влюбился в Чую первым, приведёт гордую вешалку для шляп в восторг на всю оставшуюся жизнь, поэтому его признание должно быть спокойным, хладнокровным и обаятельным, чтобы соответствовать его репутации "сердцееда Йокогамы номер один".       Но до этого ему никогда никто не нравился, поэтому он вообще не знал, что симпатия к кому-то может быть такой радостной и в то же время болезненной вещью.         "Спокойное и хладнокровное", ага, чушь собачья. После столь долгого отсутствия ответа на его признание Дазай чувствует, что тот факт, что он лишь немного ёрзает, был лучшим свидетельством его культурной элегантности — и даже это "ёрзание" исключительно незаметное: он просто сдерживает свои пальцы на одной руке, используя пальцы другой. Он поджимает губы и начинает думать, не пропустил ли он чего-нибудь, и что Чуя может думать о его признании.       Дазай предполагает, что Чуя, вероятно, думает о том, насколько всё это нелепо, что он будто попал в какой-нибудь плохо написанный ромком на телевидении. Даже Дазай чувствует, что сюжет о том, как они вдвоём ходят по кругу, был настолько драматичным и абсурдным, что он не знает, смеяться ему или плакать.         Взаимные неозвученные чувства, ошибочно принятые за взаимную безответную любовь, болезнь ханахаки, вражеский заговор, зацикленная смерть... Дазай сидит на кухонном кресле, которое он когда-то очень хорошо знал, в деталях вспоминая события своего утреннего сна, которые ощущались такими реальными. Сцены во сне шли не по порядку: в один момент он был в аэропорту, а в следующий уже оказался в порту; он видел, как Чуя появился в ВДА, стоя там и пытаясь убедить всех, что человек, который ему нравится, — это Мори Огай...       ...И как легко Дазай поддался на эту очевидную ложь, полную лазеек, что даже закатил из-за этого внутреннюю грандиозную истерику и докучал Чуе по этому поводу целый день.         Как обиженный ребёнок, которому не дали конфету.       Дазай поджимает уголки губ, внезапно почувствовав, что больше не может улыбаться.       Он бросает взгляд на Чую, который рассеянно поигрывает кружкой в своей руке, опустив взгляд.       Говорят, что нет ничего счастливее, чем узнать, что ты тоже нравишься своему объекту воздыхания, но если до этого обе стороны прошли через такое, как "веря в то, что они были влюблены безответно, они совершили много постыдных поступков, например, бесстыдная ложь и отупение до неспособности справедливого суждения из-за мелочной ревности"...       Нет ничего важнее человеческой гордости.       У Дазая есть основания полагать, что Чуя, который в данный момент молчит, вероятно, думает о том же самом.         Скорее всего, они оба пытаются придумать, как стереть воспоминания о своих неловких действиях из памяти друг друга.       Из кухонного крана, которым долгое время не пользовались, в раковину капает вода, звук стекающих капель необычайно чёткий. После четырёх лет отсутствия каких-либо контактов некогда знаменитые Двойной Чёрный сидят по обе стороны одного стола, что должно было стать милой сценой признаний в вечной любви, однако, атмосфера здесь такая тяжёлая, будто проводится траурная служба. Обе стороны думают о том, как... провести другого, или использовать какой-нибудь препарат для стирания памяти, или способность... чтобы заставить другого потерять нужное количество определённых воспоминаний.         Чуя осторожно потирает край своей кружки и поднимает глаза, чтобы взглянуть на Дазая. Тот реагирует очень быстро, или, скорее, у них была взаимная химия и немое взаимопонимание, сравнимое в этом отношении с близнецами, и он почувствовал это в ту же секунду, как только Чуя бросил на него взгляд. Мысли Дазая разрываются между "почему Чуя до сих пор не поцеловал меня в ответ, я очень готов" и "после того, как мы закончим целоваться, я возьму эту кружку и ударю его по голове, это сотрёт его воспоминания", и прежде чем сумбурные мысли в его голове успевают проясниться, его рефлексы срабатывают быстрее —         Дазай слегка приподнимает бровь и встречается с противоречивым взглядом Чуи.         Когда дело доходило до хладнокровности, Чуя оказывался в крайне невыгодном положении, и он тут же неуклюже отводит глаза, как только они встречаются со взглядом Дазая. Почти инстинктивно он вспоминает поцелуй, который Дазай запечатлел на его губах, и это событие всё ещё кажется ему невероятным даже сейчас, десять минут спустя.         Чуя ставит кружку и шевелит губами, как будто он только что принял решение о чём-то, и, наконец, говорит:         [ — ...Я просто, э-э...], — он пытается сесть культурно, скрестив пальцы и аккуратно положив их на стол. Как будто у него была обычная еженедельная утренняя встреча в понедельник. Он смотрит на свою кружку и бормочет: [ — Я просто никогда не думал, что ты будешь всё это помнить].       В отличие от своего прежнего сопротивления и самоиронии — вероятно, из-за того, что произошло нечто более впечатляющее, чем три смерти подряд, — Чуя, наконец, признаётся Дазаю в подлинности этих воспоминаний.       Он поднимает глаза, чтобы встретиться со знакомым взглядом напротив, и Чуя, который был напряжён, внезапно расслабляется и признаёт, просто пожав плечами:       [ — Это правда. Из-за ханахаки я трижды умер].       Это был ожидаемый ответ, и Дазай не слишком сильно реагирует, если не считать лёгкой вспышки в его глазах, когда он услышал подтверждённое "трижды умер".         Чуя, с другой стороны, чувствует себя намного спокойнее после того, как говорит правду: все те скрытые чувства меланхолии и беспокойства рассеиваются, ему больше не нужно прятаться от своего бывшего партнёра. Единственное, что он замечает, так это то, что Дазай сейчас не в очень хорошем настроении, выражение его лица изменилось на каменное, которое часто появлялось во времена мафии. Он всё ещё красив, немного холоден и суров, но уже не такой энергичный, как было.       Чуе интересно, если он сейчас вернёт Дазаю поцелуй, исчезнет ли этот ледяной взгляд? Ну, если дёрнуть его за воротник и крепко поцеловать или что-то такое.       Дазай не замечает трепещущих мыслей Чуи, вызванных поцелуем. Он молчит одно мгновение, а потом вздыхает.       — Трижды умер... и так и не смог пройти, кошмар. Чуе, наверное, очень жаль сотни и тысячи часов, которые он потратил на RPG-игры на своих приставках. И у тебя всё ещё хватает наглости утверждать, что ты играешь лучше меня?       Чуя молча дуется.       Их глаза встречаются, а затем в одно и то же мгновение они одновременно открывают рты.       [ — Эй, ты только что думал о чём-то неприличном, да?].       — Нет.       [ — Слишком быстрый ответ, значит, чувствуешь вину. Пошёл к чёрту].       — Это не вина, а заранее предсказанная самозащита.       [ — Брехня, я скорее поверю в призраков, чем тебе].         — Ты трижды перерождался и всё ещё не веришь в призраков?       Чуя на мгновение запинается, а затем понимает смысл слов Дазая.       [ — ...Значит, ты думаешь, что цикл смерти, который произошёл со мной, — это не способность, а что-то другое, что мы не можем объяснить?].         — Кто знает, — Дазай пожимает плечами, — Это могла быть способность, это могло быть какое-то сверхъестественное явление, я не могу сказать наверняка, поскольку информации не хватает. Но если бы это действительно была способность, Чуя, вероятно, не проходил бы через всё это.         [ — ? ].       Дазай многозначительно улыбнулся.       Если у человека не было мозгов, разговаривать с Дазаем было бы сродни пытке, вы бы даже не поняли, говорит он на человеческом языке или нет. Чуе приходится сделать паузу на несколько секунд, прежде чем он внезапно понимает и глубоко хмурится.       [ — ...Влиять на жизнь и смерть, изменять прошлое... Если бы такой одарённый действительно существовал, первая цель Достоевского сместилась бы с Портовой Мафии на этого самого одарённого. Он бы не пошёл по трудному и окольному пути сотрудничества с другими организациями, чтобы сначала попытаться избавиться от меня, а только потом расправиться с Портовой Мафией].         Красивые уголки глаз Дазая приподнимаются из-за ледяной улыбки.       — Потому что всем известен принцип, согласно которому тот, кто наносит удар первым, получает преимущество.         Точно. Эти грёбаные конспираторы, пиздец.         Временно разобравшись с проблемой перерождения, которая так долго беспокоила его, Чуя ворчит сквозь стиснутые зубы:       [ — Ему лучше не попадаться мне на глаза].         — Если Чуя серьёзно так думает, — говорит Дазай, — то, при нынешнем положении вещей, об этом не может быть и речи.       [ — Конечно, я серьёзно], — отвечает Чуя, [ — Я хочу врезать этому хитроумному ушлёпку и его мудацкому приспешнику с ханахаки и повыбивать им зубы, чтобы их даже мать родная не узнала. ...Эй, Дазай], — его глаза блеснули, когда он бросает взгляд на своего бывшего партнёра, [ — Раз ты это сказал, значит, у тебя есть идея, верно?].       Дазай молчит, он просто продолжает смотреть на Чую со своей странной улыбкой.       Чуя не понимает и, нахмурившись, смотрит на него в ответ.       Через полминуты пристального взгляда друг на друга, взгляд Чуи медленно меняется, из пустоты до вспышки света, к внезапному осознанию, и он чуть не вскакивает со своего места, смотря в карие глаза, в которых, казалось, была вечная нежная улыбка.       [ — ...Его выводы о моём поведении и планы, которые он составил в дополнение к этому, были основаны на моей реакции в первой попытке!].       — Наконец-то? — на лице Дазая появляется выражение облегчения, — Чиби действительно тупеет на глазах.       [ — Отъебись], — ругается Чуя, не поднимая глаз. Теперь, когда он начал думать в направлении подсказки Дазая, ему легче разобраться в остальных своих мыслях, и он говорит, вспоминая: [ — То есть, во второй и третьей попытках, те вещи, которые никогда не происходили в первой попытке, и враги, которые внезапно появились в порту... всё это тоже никогда не входило в планы Достоевского! Потому что изменение моего выбора вызывало изменение реакции со стороны того, кто работал с ними...], — его глаза немного темнеют, [ — ...Нас предал деловой партнёр].         — Предсказания Достоевского о действиях Чуи на самом деле были очень точными, — спокойно говорит Дазай.         Чуя молчит, не комментируя.       Отвлечь его, используя болезнь ханахаки, заманить Мори какой-нибудь уловкой, и по истечении двух дней цветок в его сердце полностью распустится. И как только высший исполнитель умрёт, это будет означать официальное начало деятельности временного альянса...         Предположительно, таков был план Достоевского. Его предсказания о тонких психологических сдвигах в реакции Чуи на ханахаки и его отношении к своей работе в условиях угрозы смерти оказались точными. По правде говоря, если бы не его случайное перерождение в шесть утра среды, события, разыгрывающиеся сейчас в Йокогаме, вполне могли бы стать серьёзной перестановкой теневых мировых сил.         Выражение лица Чуи выглядит не слишком хорошо. Дазай оставляет кружку, которую держал в руке, и говорит:       — Я бы тоже составил такой же план. Ну, если бы я был у руля. В конце концов, чиби на самом деле слишком легко угадать.       Чуя злобно хмурится.       [ — Да, вы, пара сумасшедших, никогда ничего толком не объясняете из своих "чертогов разума". Вы только придумываете всевозможные хитрости и ловушки, как будто не знаете, как говорить по-человечески].       Дазай наклоняет голову набок, глядя на Чую, и улыбается, слушая обвинения, но его сцепленные пальцы медленно сжимаются сильнее. Он морщит нос и по-детски жалуется:       — Ну это уже слишком, Чуя, нормально говорить я тоже могу!         [ — Ах, ну да, конечно. Извини, у меня нет никаких воспоминаний, чтобы Дазай нормально разговаривал].         — Есть, конечно, — парирует Дазай, всё ещё с той же очаровательной улыбкой.         И тут он откашливается и делает паузу.       — Например, — говорит он, приподняв бровь, — Мне нравится Чуя. Также мне хочется, чтобы Чуе нравился я. Я хочу встречаться с Чуей и иметь возможность целоваться и заниматься с ним любовью, когда и где я только захочу.         [ — ... ].       Чуя зависает на целую секунду, а в следующее мгновение оба его уха мгновенно краснеют, как будто их окатили кипятком, и он вскакивает, сильно оттолкнувшись от стола.         [ — Я говорил не об этом, какого хрена?!], — лепечет он, широко раскрыв глаза и покраснев ушами: [ — Как разговор вообще внезапно перешёл на это?! Разве мы не говорили об этом русском?!].       У Дазая всё лицо в лепестках, ей богу, и он молча смахивает их.       Несмотря на то, что Дазай сидит, в то время как Чуя стоит, мафиози всё ещё невысокий, и его взволнованный вид очень милый. Дазаю даже не обязательно слишком сильно поднимать голову, но он всё равно смотрит вверх, наклонившись немного к плечу, и моргает с выражением, которое он определённо назвал бы более милым, чем у Чуи, надув губы.       — Значит, тебе нет?       Блять. Слишком хитро. Это что, какой-то убийственный ход, направленный конкретно на него? Сердце Чуи готово выпрыгнуть из груди, он, вероятно, вот-вот умрёт раньше, чем ханахаки доберётся до него. Его глаза расширяются, и когда он смотрит на Дазая, который в редкий момент смотрит на него снизу вверх, его сердце стучит, как барабан. Он смотрит в эти карие глаза, уголки которых приподняты, и на эти губы, которые, как он уже знает, такие мягкие...       Даже потеря голоса не мешает ему запинаться:       [ — Мне, мне... мне "нет" что?].       Ресницы Дазая разочарованно опускаются, как будто он так несчастен:       — Нравлюсь. Я. Я не нравлюсь Чуе?       Ещё бы ты мне нравился.       Он ясно осознаёт, что это преднамеренная уловка со стороны Дазая, который знал, что Чуя слаб до мягких подходов, знал лучшие способы лишить его сопротивления. Чуя сердито хмурится, ему очень хочется огрызнуться "да кому ты понравишься", несмотря на актёрское мастерство этого придурка...       Но как он может это сказать?       Когда Чуя только узнал, что у него болезнь ханахаки, первым делом его заботила не собственная жалкая жизнь, а не приведёт ли опрометчивое признание к безжалостному отказу.       [ — Почему...], — говорит он медленно и беззвучно, [ — Почему ты... не дало мне ещё немного времени?].       — Что?       На этот раз Чуя смотрит не на Дазая, а на своё собственное сердце, уставившись сквозь два тонких слоя одежды на вытатуированный цветок, символизирующий смерть.       [ — Ничего], — отвечает он, [ — Просто... в самом начале я был очень зол, мне казалось, что боги наверху просто хотят убить меня. Даже несмотря на то, что они прекрасно знали, что я хотел попытаться завоёвывать тебя медленно, потихоньку, они использовали ханахаки, чтобы заставить меня пойти к тебе и выдать тебе всё сразу].       Дазай не ожидал такого ответа, поэтому на мгновение теряется.         Чуя пододвигает свой стул, который ранее был отброшен в сторону, садится обратно и продолжает:       [ — Я никогда не знал об этих вещах. О серьге, что ты ждал меня всю ночь на пляже — я никогда не знал этого. Почему ты мне ничего не сказал?].       Дазай думает об этом, слегка противоречиво скривив губы.       — Вероятно, по той же причине, по которой Чуя не хотел говорить мне.       [ — В четверг вечером, во время первой попытки, в аэропорту Саги. Последний человек, которого я видел, когда потерял сознание, это действительно был ты?].       — А кто же ещё? Тогда я ещё ничего не знал. О твоей ситуации. Потому что меня там не было, когда Чуя пришёл в агентство.         [ — А. Точно, великий детектив сказал, что ты пошёл пить в бар], — вспоминает Чуя, [ — А потом анэ-сан сказала мне, что ты прыгнул в реку. Какой-то младший работник ВДА просто случайно проходил мимо и выловил тебя. Было ли это двойное самоубийство с какой-то девушкой?].       — Нет, — у Дазая вырывается смешок, и он продолжает мягким голосом: — Это было просто внезапное желание погрузиться в воду. Когда Ацуши-кун выловил меня, он мимоходом упомянул, что вечером приходил Чуя, и вот как я узнал, а потом я помчался покупать билет на самолёт, чтобы догнать тебя.       [ — ... ], — Чуя следует его примеру с тихим смешком, беспомощно взъерошив свои волосы, [ — Мы оба идиоты].       На этот раз Дазай не спорит, а просто тихо мычит:       — Мгм.       Как вылечить ханахаки? Хироцу сказал, что никогда не слышал ни о каких примерах успешного излечения больных. Он только лишь передал совет бывшего врача, что, поскольку болезнь ханахаки возникает из-за отчаяния от того, что кто-то недостижим, то убеждение своего сердца, что другой человек полностью принадлежит тебе, вероятно, вернёт твой голос и заставит эту прекрасную, но зловещую татуировку исчезнуть из твоего сердца.         "Дазай — мой?", — думает про себя Чуя, волнуясь, что он всё ещё не уверен в ответе на этот вопрос. Но что он точно знает, так это то, что, оказывается, этот ублюдок Дазай тоже, как и Чуя, совершал невыносимо глупые поступки, когда дело касалось их двоих.       Возможно, сейчас он всего в одном предложении от того, чтобы выйти из этого смертельного круга, от того, чтобы наконец-то выбраться из этой ужасной ситуации.       Чуя делает глубокий вдох, поднимает голову и смотрит Дазаю прямо в глаза.       [ — Я умирал целых три раза, а у тебя хватает наглости задавать мне такой вопрос, как "я тебе не нравлюсь"?], — бормочет он, как будто разговаривает сам с собой, не сводя взгляда со своего красивого, незаменимого бывшего партнёра.         [ — Ты мне нравишься].       Кровавые лепестки опали, но в какой-то момент их цвет внезапно блёкнет, став более светлого оттенка.         [ — Я давно хотел сказать тебе это, но каждый раз упускал возможность. Не дави на меня, я просто хотел по возможности найти самый подходящий момент, чтобы признаться, я правда не хотел, чтобы ты видел меня сейчас в таком состоянии. Вот это чувство, которое я сковал из-за своих упрямства и настойчивости, и которым я делюсь с придурком Дазаем].         Вернула ли Русалочка из сказки в конце концов свой прекрасный певческий голос?       — ...Ты мне нравишься, — Чуя долгое время не мог издать ни звука, его голос хриплый и тихий, как вздох, и он медленно повторяет: — Ты мне нравишься, Дазай.       В сердце, там, где никто не мог этого видеть, зловещий цветок дико извивается на своих ужасных стеблях, борясь за жизнь.       Наконец он дёргается несколько раз, по чуть-чуть, и прекращает всякое движение.       Вытатуированный цветок, расположенный в центре, блёкнет, пока не исчезает полностью.       Чуя замечает перемену в сердце и вздыхает с облегчением, зная, что наконец-то весь этот абсурд закончился. Заметив это, Дазай кое-что вспоминает и внезапно спрашивает:       — А Чуя знал? В те разы, когда ты умирал, после того как твоё сердце переставало биться, из его плоти и крови вырастал настоящий цветок. Я видел это своими собственными глазами.         — ...Правда? — Чуя представляет себе этот образ, и его лицо морщится, как будто он съел лимон, — Мерзость.         — А по-моему очень даже. Кто бы мог подумать, что цветок, выращенный из плоти и крови Чуи, может быть таким красивым. И кто бы мог подумать, что в первый раз, когда я получу цветок от Чуи, это будет такой единственный в своем роде цветок цвета крови, распускающийся на теле.       — Серьёзно, заткнись. В будущем я обязательно пришлю тебе грузовик, полный ярко-красных роз, так что сейчас сменим тему.         — Чуя когда-нибудь слышал о сказке о Соловье и розе? Я сымитировал соловья оттуда и вонзил цветок, который подарил мне Чуя, в своё сердце!         — Вонзил в... стоп, что? Ты что, совсем, блять, с ума сошёл? Слишком туго перевязал бинты, что кислород в мозг не поступает?         — Просто шучу? Я всего лишь поцеловал цветок, который подарил мне Чуя.       — Да твою мать, не дарил я тебе—          Если бы за пределами помещения по коридору проходил какой-нибудь жилец, он бы подумал, что тут водятся привидения. Ибо то, что раньше слышалось как только голос молодого человека, разговаривающего с самим собой, внезапно превратилось в перебранку между двумя людьми. Маленькая квартира внезапно стала полной жизни.  

_____________________

      12 декабря было днём, когда произошли занятные вещи.         В этот день многие люди видели взрыв в одном из больших зданий в Йокогаме. Цемент и сталь сыпались дождём, неуловимые фигуры то появлялись, то исчезали из дыма и пыли, во вспышках затенённых мечей и столкновениях способностей. Сначала содрогнулась земля, а затем во все стороны разлетелись огромные полчища камней вопреки законам гравитации, и любой, кто имел хоть малейшее представление об этом поле боя, знал, что это была битва между какими-то большими силами. Люди, которые не имели никакого отношения к этой ситуации, старательно держались подальше, чтобы не попасть под перекрёстный огонь.         Позже было заявлено, что один из сражающихся был самым грозным исполнителем Портовой Мафии на сегодняшний день.       Также было загадочно сказано, что в порту находился конвой из Италии, но что все члены этого конвоя исчезли: они не вернулись в свою страну, их нигде не могли найти, и что именно Портовая Мафия похитила этих людей, убила нескольких из них и держала нескольких второстепенных лидеров в своих секретных камерах предварительного заключения.         Затем нашлись те, кто нашептал, что страшная, таинственная разведывательная организация из России провела внутренний тщательный обыск, так называемую проверку, в которой участвовало много людей. Причина заключалась в том, что их лидер не мог понять, откуда в отношении их последней операции человек, которого он мог бы назвать своим равным соперником, получил конфиденциальную информацию, в результате чего весь крупномасштабный план сорвался.         Но всё вышесказанное было слухами, пустой болтовнёй и домыслами под звон бокалов.              Однако первая из самых громких и свежих сплетен, которая, как говорили, была подкреплена неопровержимыми доказательствами... Ох, речь шла о Портовой Мафии и Вооружённом Детективном Агентстве (президент которого, как говорили, был великим фехтовальщиком).         Согласно достоверным источникам, высокопоставленный исполнитель Портовой Мафии и важный сотрудник Вооруженного Детективного Агентства при обстоятельствах, которые всем ещё предстоит понять, начали встречаться и жить вместе.