picking a flower that blooms on the heart for you

      У Чуи всегда было много друзей. Каждый год его день рождения был похож на ежегодную конференцию, с огромными толпами людей и горами коробок с подарками. Дазай всегда ненавидел подобную суету, поэтому он каждый раз дарил Чуе свой подарок на день раньше, преподнося его с фальшивой улыбкой и словами "пожалуйста, жди "сюрприза" в твой день рождения ещё и в этом году".       В конце концов, несмотря на то, что он презирал такого рода весёлые вечеринки по случаю дня рождения, если он хотел подразнить Чую, естественно, лучше было воспользоваться толпой, чтобы, когда Чуя оказался в неловком положении, он разозлился ещё больше, и поддразнивать было веселее. Более щадящие сюрпризы были похожи на то, как если бы он сказал Чуе неправильный адрес для вечеринки и привёл его на старый склад, полный ловушек; более продвинутые же включали в себя внезапно взорвавшийся торт, испачкавший Чуе всё лицо... и так далее, и тому подобное.       Так что, даже несмотря на то, что Дазай всегда был слишком ленив, чтобы посещать многолюдные мероприятия, он всё равно каждый год ходил на дни рождения Чуи. В тот год, когда они впервые встретились, он даже сам всё организовал, что, конечно, произвело на Чую особенно захватывающее впечатление, о чём свидетельствует тот факт, что организатор вечеринки на последующие годы был изменён по просьбе самого Чуи.       За все годы, что они знали друг друга, единственный год, когда Дазай не присутствовал на его дне рождения, был, когда им было по семнадцать. За неделю до торжества Чуя застукал Дазая на свидании с симпатичной коллегой-девушкой на торговой улице, когда они выходили из дорогого магазина, после чего Чуя получил от Дазая подарок на свой семнадцатый день рождения с тем же логотипом. Естественно, он подумал, что получил подарок на сдачу со свидания, и сразу же закатил глаза до неба, не потрудившись даже открыть его, а просто выдвинул ящик и бросил его туда, чтобы он лежал рядом с подарками, которые Дазай дарил ему в предыдущие годы. На следующий день на вечеринке он не увидел Дазая поблизости, и кто-то похлопал его по плечу, сказав: "Ты ищешь Дазай-сана? Он не смог приехать, похоже, в одном из наших заведений возникли какие-то проблемы, и он поехал помочь всё уладить".       Чуя ошарашенно произнёс "оу" и нахмурился, задаваясь вопросом, какой возмутительный подарок сделал вчера Дазай, что даже не пришёл сегодня. Он не верил, что Дазай не пришёл, потому что в каком-то заведении были неприятности. Не побоялся ли он, что Чуя так разозлится, что забьёт его до смерти на месте?       Таким образом, его любопытство по поводу нераспакованного подарка было задето, и он планировал открыть его, когда вернётся домой. Но в тот день было так много людей, и он так напился, что в итоге даже не понял, как добрался до дома. Он проспал весь следующий день с похмельем и проснулся только ночью, а потом ему позвонил друг — ему нужно было сходить в какое-то новое казино, чтобы уладить кое-какие мафиозные дела.       Чуя принял душ и переоделся, и как только он подъехал к казино на своём мотоцикле, он увидел, как Дазай выходит из чёрной машины у входа, а Хироцу вслед за ним.         В тот день Дазай был одёт в черный костюм, пальто было наброшено на плечи, а на шее повязан шарф, что было редкостью. Когда он вышел из машины, их взгляды встретились, но прежде чем они успели заговорить, Дазай чихнул и потёр слегка красный кончик носа.       Хироцу последовал за ним, как послушный старый дворецкий, и мягко сказал Дазаю:       — Вам сегодня нужно провести переговоры с торговцем оружия с севера, шарф для тепла особой пользы не принесёт, я бы посоветовал выпить лекарство.       Чуя подумал про себя: "А, так, значит, он простудился". Но почему Дазай внезапно простудился после того, как они не виделись всего два дня?       Вероятно, из-за того, что работать во время болезни было действительно так себе, в глазах Дазая появилось лёгкое неопределённое недовольство. Он потёр кончик носа и равнодушно сказал Хироцу:       — Ерунда, не умру. Этот старикан боится меня, небольшая болезнь сделает его менее осторожным, и ему будет немного легче попасть в ловушку, которую я расставил для него.       Хироцу вздохнул, но больше ничего не сказал.       Чуя кашлянул.         Только тогда Дазай изобразил на лице беззаботное удивление, как будто он только-только увидел его.       — Ах, добрый вечер, Чуя. Как так получилось, что ты тоже здесь? Помнится, сегодня вечером прикрытие от тебя не требуется.       Хоть он и не знал, что происходит, Дазай явно был в плохом настроении, и в этой ситуации Чуя, естественно, не мог сказать, что он подменяет своего друга — да, Дазаю было бы легко узнать правду впоследствии, если бы он захотел, но сказать прямо — не вариант. Разговор с Дазаем требовал определённой изящности, как он обнаружил давным-давно.       Поэтому Чуя просто поднял бровь, глядя на Дазая, и проворчал:       — Всё ещё недоволен, что я тебя прикрываю? Они и близко не так надёжны, как я.       Дазай прищурил глаза, но ничего не сказал, возможно, потому, что выход на работу с простудой истощил всю его энергию до такой степени, что у него даже не было сил бросать саркастические замечания. Они оба зашли внутрь один за другим.       Пока они шли, Дазай спросил его, как бы невзначай, о какой-то паре серёжек, которые Чуя хотел купить целые шесть месяцев, мол, разве он к настоящему времени не накопил достаточно денег?       Чуя сделал паузу на мгновение, прежде чем понял, о чём говорил Дазай. Несколько месяцев назад он действительно приметил пару красивых мужских сережёк в "Van Cleef & Arpels", которые ему очень понравились. Но за это время кое-что произошло, и его мотоцикл, на который он копил целый год, был разбит вдребезги, и деньги, потраченные на то, чтобы вернуть его на завод для восстановления, стоили маленькому мафиози всех денег на его карточке. Какое-то время он мог покупать себе на обед только самые дешёвые онигири в круглосуточном магазине.       Когда у тебя есть деньги, ты этого не замечаешь, но когда их нет, то осознаёшь, что, ну, без некоторых вещей можно обойтись. Чуя только-только закончил оплачивать ремонт своего мотоцикла и всё ещё пытался накопить снова, поэтому его желание купить роскошные серьги поугасло.       — А, эти серёжки.       Пять лет назад, на следующий день после своего семнадцатилетия, Чуя абсолютно, на все сто процентов упустил кое-что из виду из-за недоразумения, и поэтому на вопрос Дазая он непринуждённо пожал плечами и сказал:       — Они мне больше не нравятся.       Пять лет спустя двадцатидвухлетний Чуя, который странным образом попал в зацикленную смерть, снова обратился к Дазаю после двух своих гибелей. Он наблюдал, как Дазай, казалось, что-то понял после его ответа, наблюдал, как напряжение спало с чужих плеч, наблюдал, как тот глубоко вздохнул.         Дазай сказал ему:       — Я думал...       Думал... что?         Чуя не успел спросить. Но когда зловещий цветок в его сердце снова распустился, он немного пожалел, что сразу же не схватил Дазая за запястье и не задал этот вопрос вслух.  

_____________________

        Ровно в шесть утра Чуя снова просыпается из темноты.       Вернувшись в четвёртый раз в утро среды, Чуя молчит больше, чем в любое предыдущее. Он оцепенело сидит в постели до половины седьмого, а когда приходит в себя, то вскакивает с постели, наспех умывается, даже не потрудившись позавтракать, хватает со стола ключи от машины и выходит из дома, спускаясь на лифте в подвал своего пентхауса.       Он сразу же уезжает, но на этот раз его пункт назначения не аэропорт, не детективное агентство, не штаб-квартира Портовой Мафии, не многоквартирный дом, где сейчас живёт Дазай, а его старое общежитие, где он прожил четыре года. К девятнадцати годам он уже не был нищим мальчиком, которому приходилось тратить годовые сбережения на ремонт своего мотоцикла, и он купил пентхаус в хорошем месте, который сразу привлёк его внимание, оплатив всё и сразу, так что переехал он очень быстро. Многие вещи до сих пор оставались в его старом общежитии — он не взял их с собой в свой новый дом.       Среди множества вещей были его старая мебель, старые видеоигры, несколько байкерских костюмов, которые уже не слишком хорошо сидели на нём...       И, разумеется, подарки, которые дарил ему Дазай.       Чуя чувствует, что если не выяснит всё наверняка, у него может не хватить терпения даже отправить сообщения своим подчинённым, не говоря уже о том, чтобы уничтожить одного за другим врагов, на искоренение которых у него ушло три смерти. Зачистка Достоевского и его людей необходима, но сначала ему нужно решить проблему, лежащую в основе всего этого.       Час спустя Чуя паркует свою машину под старым общежитием и идёт к коменданту, чтобы попросить ключ от своей маленькой квартирки.         Затем он поднимается наверх и толкает знакомую дверь. В помещении мало пыли, так как раз в месяц Чуя нанимает клининг, чтобы те приходили и наводили порядок. Он разувается и проходит в спальню в одних носках, выдвигая, основываясь на памяти, определённый ящик.       В тот момент, когда он делает это, на него нападают нервы, как бы там не оказалось необъяснимой тайны с "пропажей подарка". Но, слава богу, тот всё ещё на месте, и Чуя даже вздыхает с облегчением, когда достаёт обёрнутую лентой подарочную коробку, думая, что после всех его невезений всё, наконец, начинает налаживаться.       Он всё ещё стоит, согнувшись, с маленькой коробочкой в руке, как вдруг кто-то внезапно и бесшумно подходит к нему сзади и закрывает ему глаза руками. В последние годы количество людей, которые могли незаметно подкрасться к Чуе со спины, можно было пересчитать по пальцам одной руки, и, застигнутый врасплох этим внезапным нападением, сильнейший мастер боевых искусств Портовой Мафии немедленно бьёт локтём в ответ, хватая незваного гостя за запястье сбоку от своего лица, чтобы вывихнуть тому всю руку— но прикосновение к чужому запястью какое-то слишком уж знакомое. Что ещё более знакомое, так это вскрик боли, раздавшийся после того, как он нанёс удар локтём, громкий скулёж, а затем тело резко падает на Чую и слабо цепляется за него, как будто тот получил удар не локтём, а ножом.       — Чиби, чиби, больно! Ты чего такой злой с утра пораньше?         Чуя высоко поднимает бровь, его рука инстинктивно останавливается. Ладно, естественно, это был Дазай, на свете не так много людей, способных незаметно подкрасться к нему, и из тех, кого можно было пересчитать по пальцам, определённо нашлось место для Дазая — странное дело, Дазай никогда не мог победить его физически, но всегда мог подкрасться к нему сзади, а затем опрокинуть его или вмазать куском торта по голове.         Чуя вздыхает и ослабляет хватку на чужом запястье, отталкивая того. Дазай тут же падает на диван рядом с ним, протяжно зевая, очевидно, совсем недавно проснувшись.         Держа подарок в одной руке, Чуя пинает диван, имея в виду: "Какого хрена ты вдруг здесь?".       Дазай лежит на диване, не глядя на него, его глаза скрыты пушистыми каштановыми волосами. Чуя не может видеть выражения чужого лица или пристального взгляда, но слышит урчание в животе.         [ — ... ].       Поэтому Дазай потирает свой живот и говорит:       — Чиби, я хочу есть.       Чуя хочет вышвырнуть его вон.       Но прежде чем он успевает воплотить эту идею в жизнь, следующие слова Дазая заставляют его застыть на месте.         Дазай говорит ему два предложения.       Первое:       — Чуя, кажется, мне приснился долгий, долгий сон.       Второе:       — Так что ты можешь пойти приготовить мне завтрак, а потом я посижу с тобой и подумаю, как мы собираемся помешать заговору Достоевского против Портовой Мафии.           Знакомый с повадками Дазая, Чуя знает, что тот реально может просто не произнести больше ни слова до окончания завтрака, и, глядя на чужое бледное лицо, Чуя может догадаться, что даже спустя четыре года у этого придурка всё ещё был низкий уровень сахара в крови по утрам, так что ему остаётся только отбросить свой шок и вопросы в сторону и спуститься в круглосуточный магазин, чтобы купить еды.         Кухня, которая не использовалась годами, естественно, утратила большую часть своих основных функций. Если устроить небольшой перерыв в этом месте ещё было возможно, то плиты для приготовления пищи были непригодны. Двадцать минут спустя Дазай и Чуя садятся лицом к лицу за стол, поставив между собой свежекупленные бутерброды и тёплое молоко. И маленькую подарочную коробочку.       Чуя несколько раз пытается открыть её, но Дазай, похоже, намеренно встаёт у него на пути, несколько раз блокируя его и не давая ему добраться до неё, и в итоге они вдвоём жуют по бутерброду с ветчиной и яйцом, прожигая друг друга взглядами. Чуя близок к смерти от гнева, роняя кроваво-красные лепестки, когда шипит:       [ — Ты либо объясни мне ситуацию, либо дай мне открыть эту грёбаную коробку, твою мать. Что ты здесь вообще делаешь? На драку нарываешься?].         Дазай лениво кладёт коробочку рядом со своей рукой и долго смотрит на падающие лепестки, прежде чем улыбнуться и медленно заговорить.       — Я уже сказал тебе, Чуя, я здесь, чтобы помочь тебе.         Помочь с чем? Слово "помощь" наполняет Чую чувством страха. Во время третьей попытки ему потребовался час моральной подготовки, чтобы убедить себя обратиться за помощью к Дазаю. Количество раз, когда Дазай был достаточно добр, чтобы помочь ему, было даже меньше, чем количество людей, способных подкрасться к нему со спины, не говоря уже о том факте, что Чуя всё ещё сомневался в том, что тот сказал. "Долгий, долгий сон"? Это звучало так, будто Дазай вспомнил о своих предыдущих перевоплощениях, но это было бы слишком внезапно. И он не уверен, как много Дазай помнил.       Чуя настороженно смотрит на Дазая, в то время как Дазай уже доел свой бутерброд и теперь подбрасывает в руке подарочную коробку вверх-вниз, как будто раздумывая, с чего начать разговор. Они двое молчат несколько минут, достаточно долго, чтобы сердце Чуи, которое и без того билось быстрее от нервозности — слава богу, он не занялся с Дазаем ничем неловким, предполагая, что всё в любом случае сотрётся, ибо кто же знал, что этот ненадёжный цикл смерти даст другим шанс восстановить свои воспоминания, — начало постепенно успокаиваться, а затем он медленно переходит от спокойствия к нетерпению.         Он стучит по столу.       [ — Ты собираешься говорить или нет? Если нет—].       Дазай перестаёт играть с коробочкой и поднимает веки, в его глазах появляется намёк на предвкушение.       — А если нет? Что Чуя сделает?       Чуя раздумывает об этом и понимает, что ему действительно нечем угрожать Дазаю, зато у Дазая было много материалов для шантажа на Чую. Поэтому, в конечном итоге, он может только указать на него пальцем и сухо сказать:       [ — Если ты мне не скажешь, я изобью тебя и подвешу вниз головой перед детективным агентством. Пусть все твои новые коллеги посмотрят, как глупо ты выглядишь].         Какая же детская угроза. Дазай разочарованно опускает глаза и вздыхает. Через мгновение он поднимает коробочку и, наконец, говорит:       — ...Я просто не понимал, что ты никогда не открывал эту коробку.         Снова эта тема. Чуя чувствует себя немного виноватым и машинально потирает кончик носа. Но затем он придумывает себе оправдание и решает, что, независимо от того, была это его вина или нет, он должен сделать всё возможное, чтобы сохранить лицо перед Дазаем.       Он тянется, чтобы взять её из чужих рук.       [ — Поэтому я и здесь, чтобы открыть её сейчас. Но как ты вообще вдруг вспомнил об этой коробке? Ты действительно вспомнил... э-э, что-то? ...Да ёб твою мать, положи её! Дай сюда!].       Он пытается несколько раз, но она всё равно находится вне досягаемости, их разделяет стол, и Дазай может легко увернуться от своего крошечного бывшего партнёра простым движением руки.       Чуя так взбешён, что, хоть он не и мог издать ни звука, Дазай может представить его разъярённый голос:       [ — Я не буду повторять в третий раз, Дазай... мы что, в детском саду?! Дерёмся из-за тупой коробки? Это мой подарок!].       — Я же сказал, я не отдам её тебе, Чуя, — Дазай поднимает коробку выше, — Потому что больше нет смысла её открывать.       Брови Чуи чуть ли не взлетают до линии волос.       [ — Она моя, есть ли в этом какой-то смысл, решать мне].         — Уже правда слишком... тц, я когда-нибудь ошибался? — говорит Дазай, — За это время мы могли бы уже поймать того русского, который пытался использовать ханахаки и временный альянс, чтобы одним махом убить босса и исполнителя Портовой Мафии.       И так во второй раз за сегодняшнее утро движения Чуи, такое ощущение, застывают на месте. Только спустя некоторое время он чрезвычайно медленно убирает руку и смягчает выражение своего лица. Чуя долго бесстрастно смотрит на Дазая, прежде чем, наконец, сказать с противоречивым взглядом:       [ — ...Значит, ты действительно всё вспомнил].         — Мгм, — Дазай на мгновение задумывается и добавляет: — Сначала я подумал, что это просто кошмар, но чем больше я думал об этом после того, как резко проснулся, тем больше понимал, что что-то не так, потому что ни один кошмар не бывает таким чётким до мельчайших деталей, и ни один кошмар не оставляет такое... — он делает небольшую паузу и переходит на более мягкую, завуалированную риторику: — ...неизгладимое впечатление.         [ — Как-то ты не очень удивлён. Насчёт того, что я умирал три раза].         Дазай пожимает плечами.       — Мы не можем использовать наши собственные знания в качестве основы для описания мира. Просто потому, что мы не знаем о чём-то, не значит, что этого не существует. Но, говоря об удивлении, действительно есть кое-что, что меня удивило: для такой простой RPG-задачи с такой чёткой, очевидной целью Чуя умудрился умереть три раза и до сих пор так и не смог её решить.         Дазай пристально смотрит на Чую, и в его знакомом взгляде снова появилась лёгкая неописуемая грусть.       — Разумеется, больше всего меня удивило то, что... Чуя трижды разрабатывал план, трижды умер, и каждый раз, даже до самого последнего момента, Чуя так и не захотел сказать мне, что человек, который ему нравится, — это я.         [ — ... ].         Отмазка Чуи, описывающая причину его нахождения тут, уже и так звучала настолько плачевно, что он безнадёжно думал, что Дазай уже догадался до правды сам. Сейчас же, когда внезапно всплыл и предстал перед их глазами данный факт, Чуя правда не знает, что сказать. Он только открывает рот, чтобы попытаться оправдаться парой фраз, как раздаётся холодный голос Дазая:       — Ах, точно, чтобы заставить меня поверить, что человек, который тебе нравится, — это не я, ты даже зашёл так далеко, что подставил Мори.         [ — ...... ].       Его охватывает крайнее смущение, и Чуя глубоко прячет лицо в ладонях при этом напоминании, безрезультатно притворяясь, что его не существует.         "Смейся сколько хочешь. Хуже уже точно не будет, — смиренно думает он про себя. — В любом случае, все постыдные поступки, которые я когда-либо совершал, были из-за Дазая Осаму. В этом мире не найдётся другого человека, который мог бы заставить меня принимать такие унизительные решения и выставлять себя таким большим дураком".       — Чуя ничего не хочет объяснить мне по поводу всего этого? — спрашивает Дазай.       Чуя обеими руками прикрывает глаза, не желая смотреть на него, и его открытые губы беззвучно открываются и закрываются, когда он насмехается над самим собой:       [ — Нет... партнёр. Ты такой же, как и раньше, ты и так знаешь всё, разве нет? Что ещё я могу сказать? Мне нечего говорить].       — Хорошо, — Дазай вздыхает, — Тогда послушай, что хочу сказать тебе я.       С закрытыми глазами Чуя слышит скрип стула об пол и шорох плаща, задевающего стол.         К нему приближается тёплое дыхание, и прежде чем Чуя успевает отреагировать на происходящее, его открытых губ слегка касается мягкое прикосновение, как будто предупреждая его.       А затем раздаётся низкий голос Дазая.       — На самом деле я сейчас очень зол, настолько, что хочу раздеть Чую, надеть ему на шею ошейник с поводком и запереть его в моём доме на целую неделю.       Чуя замирает и подсознательно пытается убрать руки от глаз, но Дазай надавливает на тыльную сторону его ладоней, не давая ему этого сделать, и он может только слушать чужие слова в темноте.         — Я целых три жизни наблюдал, как Чуя умирал прямо передо мной, я наблюдал, как ты падал у меня на глазах, и каждый раз мне не удавалось поймать тебя. Ты правда думал, что ты мне не нравишься, и поэтому, видя, как ты умираешь, я просто на короткое время почувствую противоречие из-за смерти партнёра, а потом просто продолжу бессердечно жить?         — На твой семнадцатый день рождения я купил тебе серьги, которые ты хотел купить полгода. В коробке была только одна серьга и записка. "Если ты хочешь быть со мной, тогда иди на склад, о котором знаем только мы, и я отдам тебе вторую". Ты так и не пришёл. Я прождал всю ночь на складе у моря, на ветру, как дурак, а на следующий день заболел, и я встретил тебя, и я всё равно не смог удержаться, чтобы не спросить о серьгах, но помнишь ли ты, что ты мне сказал?       У Чуи закрыты из-за Дазая глаза, и, слушая всё это в темноте, где ничего не было видно, его разум пуст, и даже если бы к нему вернулся голос в этот момент, он бы не смог ничего сказать.       — Какие нахрен "партнёры".         С этими словами Дазай, до этого вставший и пересёкший крошечный стол, держа руку на тыльной стороне ладоней Чуи, опускает свою голову и яростно прижимается губами к губам напротив, слегка потрескавшимся от холодного зимнего воздуха, изливая весь свой гнев из-за того, что он трижды наблюдал, как Чуя умирает у него на глазах, и был беспомощен что-либо сделать, в жёсткий, обжигающий поцелуй.       — Я давным-давно не хотел быть просто твоим партнёром, глупый Чуя.