Смерть чем плоха? Уходишь, а то, что любил, остается.

Всё проходит слишком непонятно, шаги волчьих лап приближаются, а вой становится слышен буквально за спинами, от того Нана изворачивается, всматриваясь в непроглядную темноту закрытой двери. Ручка движется, а сама деревянная дверца открывается с жутким скрипом, проявляя волчью бурую голову, а после само создание резко запрыгивает внутрь, прокручиваясь вокруг своей оси- это Минги и судя по его реакции всё действительно в полном порядке. Зверь подходит к кровати, усаживаясь у чужих ног, от того хозяйка тянется, почёсывая того, как ручного, за ухом, позволяя Сону высунуть шершавый язык, наслаждаясь, отбивая активным хвостом понятный только ему ритм. Юнхо входит следом, крупнее, с самыми невинными, огромными глазами, отливая красивой чёрной шерстью, блестящей в лунном свете. Девушка напряжённо тянется к мужу, играя с тем в немые переглядки, но тот не торопится отвечать или как-либо действовать, держится на расстоянии, позволяя тонким пальцам только мазнуть подушечками по широкому, мокрому носу. Волк дразнится, играюче заигрывает не позволяя себя касаться, Чон старший в приподнятом настроении, от того так же крутит хвостом, пока голова Минги грузом держит чужое тело на стуле. - Где наш мальчик? Шепчет женщина, понимая, что даже тактильного контакта, который дал бы ей успокоение в какой-то доле, попусту не будет. Ее уши вслушиваются в темень за окном, но не слышат отчётливого детского топота, не слыша смеха, воя, какого-либо голоса, лишь "угуканье" филина со старого дуба, перебиваемое завываниями леденящего душу ветра. Если два волка здесь, то где ее маленький сын? Малыш, которого она так мучительно рожала в дали от цивилизации, ведь Юнхо искренне на этом настаивал, дрожа как осиновый лист, когда видел, что та в мучениях терпит весь процесс без препаратов, потная, с побелевшей кожей, хватающаяся за руки до побелевших маленьких пальчиков, отчётливо потом красующихся в виде синяков на его кисти. Помнит Чон и то, как убирал волосы со лба, помнит каждое словечко, сказанное в перерывах меж тяжкими вдохами. Он знает всё страдания и слышит напуганно бьющееся сердце, но тянет момент, давая тому стать желанным и стоящим. Его жена понимала, что сын когда-то обернётся, но всегда отшучивалась, напоминая, что волчьей крови в ней нет, а от того может и первенец их и вовсе не сможет облачаться в зверя. Юнхо не любил эти разговоры, морщился, обрывал их, ругал женщину, до тех пор, пока та не признавала неотъемлемый факт, вот поэтому сейчас он играется, потешая своё эго, но тут же рыком зовёт сына, когда с женских глаз поступает новый, тяжёлый град жгучих слёз, с грохотом разбивающихся о колени, тонущие в густой волчьей шкуре, которую его жена жмёт в сухих пальцах. Стыдно, старшему до одури стыдно, он носом подталкивает маленький чёрный комочек, вбегающий в комнатку очень быстро, семеня лапками, устраиваясь прямо напротив, прокручиваясь, красуясь, виляя маленьким хвостиком. Это ее малыш, совсем щеночек, крохотный, по сравнению с сидящим рядом отцом и вовсе меньше крупицы, как яблочная косточка, любимый и ценный, похожий на своего папеньку даже волком. Гордо и ровно сидящие, спокойные, с понимающими, любящими глазами, блистающими чёрными пятнышками в такой же шкуре. - Мой яблочный, мой долгожданный Нана вновь тянет руки, подрагивая всем телом, пока Тэхо подбегает, позволяя матери взять себя на колени, осторожно, по-детски тяфкая что-то невнятное, понятное только отцу и матери. Значит всё хорошо? В который раз думает Джинсоль, старающаяся не шевелиться вовсе, ведь эта ситуация пугала ее больше всего на свете и вампир, искусавший ее, сейчас не казался таким устрашающим по сравнению с волками в одном помещении с ней, следящих за ней, ухаживающих, дающих кров, еду и покой. Она благодарна им, но не менее испугана, сейчас стараясь сдержать рвущееся наружу чихание, раздражающее глотку столь мучительно. Пока щенок, действительно схожий с собачим отпрыском, не прыгает к ней на кровать, мостится, укладываясь возле ее груди мордой, утыкаясь носиков подле руки, всматриваясь невинно, гордо, словно хвалясь, что он смог. - Молодец. Проговаривает Юная Леди, поднимая кисть с неким усилием, всё же чихая. Мальчишка оказывается ужасно гладким, мягким, пальцы путаются в чёрной шерсти, а сам волчонок переворачивается, оголяя свой живот, умоляя потрепать его и там, проходя остриженными когтями в массирующем движении. Олдридж тянется пальцами к заветному вздымающемуся пузику, чешет, замечая виляющий хвост, а боком видит и то, что Сон переворачивается на спину так же, извиваясь всем телом, канюча, упрашивая, но Женщина трёт глаза, опухшие, игнорируя уложившуюся более мощную голову на своих ногах, ничего не говорит и на холодный, мокрый нос, отодвигающий ткань сарафана, мостящийся где-то на пухлом животике, лишь оттягивает того, когда Юнхо начинает тыкаться сильнее, моля посмотреть на него, похвалить, дать какой-то комментарий на обращение сына. Нана утягивает того от себя за загривок, встречаясь с полными непонимания глазами, всё же садится возле самого беспомощного сейчас волка, лежащего на спине, открывающего все свои слабые места рядом, почёсывая живот того двумя руками. Минги тяжко дышит, вываливая язык, но слышимо урчит, наслаждаясь, пока его лучший друг обижается, усаживаясь за женской спиной. Чон старший расстроен, но и чувствует себя виноватым в той же мере, от того словно вздыхает, удаляясь в комнату, откуда выходит уже одетым в людском обличии, жмётся к любимому телу, перехватывая ее руки, заменяя те своей тяжёлой ладонью. - Мне жаль. Бурчит мужчина, ненароком щипая друга за выпирающий сосок, заставляя подняться, что Сон и делает, подходя к кровати, утаскивая щенка за загривок в другую комнату, что так беспомощно болтается в чужой пасти, мельтеша лапками в воздухе, выискивая опору. - Ты ужасен. Так же коротко булькает в ответ женщина, дуя губы и без того пухлые щёки. Джинсоль наблюдает за ними тихо, с неким интересом, считая, что скандал перед ней не то что бы неприятный, а какой-о интимный, как в подростковых романах, когда главные герои ссорятся, любят друг друга, но попусту обижаются, не желая уступать кому-либо, однако мужчина, как гордый семейный глава всегда извиняется первым. В юном мозге всплывает вариация нового извинения, коим отец семейства сможет загладить вину полностью, но Юнхо молчит, вызывая в ней негодование. Старший Чон лишь сгрёб женщину в объятия, не разворачивая, прижимаясь животом к маленькой спине, словно не давая убежать, обдумать всё и по желанию высказать все возмущения. Отец начинает тереться о чужую шею, когда его родная молчит слишком долго, продолжая дуться, как рыба фугу, но всё же сдающуюся, когда Минги появляется с маленьким спящим комочком на руках. С ее сыночком всё в полном порядке. - Я положу его в ваше ложе, хорошо? Сон мостит свои мощные бедра в бесформенных штанах ее мужа, не удосуживаясь накинуть на себя что-то ещё, но получая одобрительный кивок лучшего друга с места не сдвигается, явно давая тому понять, что считает мнение Наны важнее, поэтому дождавшись "угу" от нее удаляется, люлюкая с маленьким созданием, проснувшимся, хватающим его за руки, сонно играя, вызывая нескончаемую любовь во взрослом мужчине, хохочущего, погружающегося в игру полностью. - За что извиняешься, Чон Юнхо? Джинсоль удивляется, ведь разговор продолжает именно женщина, всё так же обижающаяся, не желающая повернуться что бы встретиться в любимыми и расстроенными глазами. Мужчина мучительно вздыхает, сжимает жену сильнее в объятиях, от того та руками пытается высвободиться из хватки, но это бесполезно, волк лишь трётся носом с горбинкой о чужую щёку, оказавшуюся в доступности. - Ну не мучай меня, Родная. Мне жаль, я виноват. Чужие руки сильнее сжимаются поперёк живота, явно веря, что девушка стала податливее, а голос ненароком понижается, любяще баюкая, укладывая в мягкую перину, где у них нет никаких ссор и всё понятно без применения фраз, но его милая не отвечает ему, лишь хмыкает и отворачивается, заставляя подставить щёку с другой стороны, покрывая тонкими губами чужую челюсть. Минги, учуяв интимный момент с комнаты не показывается, хотя Тэхо затих. - Хорошо, я понял. Я люблю тебя, ты знаешь? Женское тело кивает, от того Чон напрягается ещё сильнее, выпрямляясь как по струнке, становясь ещё больше, массивнее из того жмущегося клубочка. Мужчина становится серьёзнее, встречаясь со взглядом Джинсоль, осматривая, вздыхая слишком громко, вновь склоняясь с хрустом спины, прижимаясь к чужой щеке с новой силой, слегка бася на чужое ухо, упиваясь мурашками на любимых руках. - Знаешь значит? Уже хорошо. Ну Нана, милая моя, ну правда, я должен был подойти и не выгонять тебя, ну? Молчишь? Ох, Мати Луна, я правда извиняюсь, прости, молю тебя, милая. Я честно больше не уведу Тэхо без тебя, не оставлю одну, не позволю плакать, прекращай, моё солнце. Чон Нана, моя ты кровинушка, ты видела какой у нас малыш? Красивый? Он будет большим волком. Юнхо заключает, стараясь увильнуть от извинений на другую тему. Их Сын сейчас мог прекрасно помочь, ведь жена всегда отвечала, велась на закинутую удочку, как и сейчас, шумно хватающая воздух, отвечающая излишне активно, всё ещё обиженно и напуганно. - Правда будет большим-большим? Хо кивает, растягивая тонкие губы в любящей улыбке. Она отвечает, а это значит, что уже сдаётся. - Честное слово, мой лучик. Джинсоль удивляется, встречаясь с макушкой Минги в дверях, мужчина искусно, грандиозной походкой прощупал почву, выскальзывая по деревянному полу в дверной проём. Этот волк казался очень худым, незаметным, что играло им на руку в момент загона пойманного зверя. Пусть и худой, высокий, но неистово сильный, хитрый и быстрый, от того всегда находящийся в стае, как один их "охотничьих" волков, когда сильный Юнхо был "домашним" и никуда не ходил, боясь оставить жену и ребёнка, отмазываясь, что малыш ещё маленький, не потерял молочных зубов или что-то ещё, нескончаемо, вплоть до шести лет. - Он такой хорошенький, маленький, как игрушечный, у меня был такой сшитый маменькой, представляешь? С глазками-бусинками, такой похожий, я так скучаю, так волнуюсь, не могу унять сердце, клокочет. Ты так меня напугал, ей богу, Юнхо, ты такой ужасный! Хозяйка восклицает, разворачиваясь, всё же обнимая мужа, от того тот вздыхает и опять замолкает, будучи вполне довольным и потом оскорблений с уст любимой женщины, однако та нежится на его груди не долго, а разливающееся внутри чувство на уговор на второго щеночка, нарастающее, сейчас бьётся о тупую поверхность. Его ненаглядная встаёт, усаживаясь на край кровати, проверяя чужие ласкутки ткани на чужой шее, а после звонко хохочет, когда видит, что Чон надул губы, смещая брови к переносице, обращаясь уже к своей гостье. - Вот я говорила тебе про его глазки? Посмотри какой дурашка. Вот кто так обижается, а? Что мне сделать? Прекрати дуться, иди спать к ребёнку, уходи-уходи. Юнхо повинуется, встаёт, но не уходит, канюча что-то непонятное, сверкая глазками в лунном свете, заставляя женщину вздыхать и мотать головой в отрицании. - Ой иди ты, целовать его ещё, ну-ка испаряйся, я зла на тебя. Волк дуется ещё сильнее, но послушно скрывается за дверями, зная, что перед сном его заученно поцелуют, поэтому укладывается в своё ложе, совсем с краю, зная, что жена спит у стены, а малыш, вертится, занимая законную середину не смотря на личную комнату и свою кровать, сегодня он полностью имеет права "теснить" их в родительском гнезде. - Как ты себя чувствуешь?