Смерть чем плоха? Уходишь, а то, что любил, остается.

- Минги? Женский голос вырывает его из размышлений, полный злости и гнева на особу прямо перед ним, но та садится рядом, осторожно поглаживая его по волосам. Она делает это неуверенно, словно боясь, что Сон сможет откусить ей руку по локоть. Нана почти читает его, говоря тихо и вполне спокойно. - Ну вот о каких отвратительных вещах ты сейчас думаешь, раз так морщишься? Ты уже не молод и у тебя появятся морщины, если будешь делать такое выражение лица. Госпожа Чон невинно улыбается и совсем тихо смеётся. Как он мог думать о ней в таком ключе? Сон почти сразу тушуется и краснеет, отводя взгляд. Он очевидно знает, что в случае такого союза от женщины пахло бы другим волком, но даже в отсутствии мужа от нее пахнет именно им. Никаких сомнений быть попусту не может, но как эта женщина смогла найти общий язык с Гонхо? Ему невдомёк и он попусту не хочет об этом думать, от того позволяет в голову лезть подобному несусветному бреду. - Прости, я не выспался сегодня. Покажешь, что нужно делать? Нана кивает и встаёт, поправляя своё длинное и тёмно-синее платье, а после осторожно устремляется к краю деревни. Она знает на этом пути каждую кочку и колею, ведь ходит к этому маленькому полю у леса на протяжении шести лет, поэтому даже не смотрит под ноги, подходя к копающемуся в траве Гонхо, улавливая только конец разговора. - Мисс, Вы уверены, что Вам хватит двух комнат? В случае плодотворного союза мы всегда строим хатки с тремя комнатами и расширяем их после. Младший Чон осторожно жестикулирует, машет руками, поправляя отросшие волосы, когда Джинсоль в отрицании машет головой. На кой ей три комнаты? Кухня, уборная, коридор, да зал с комнатой - это уже достаточно большое имение для нее. - Ну полно, Гонхо, ну о каких детках-то речь? Мала она ещё, милый. Нана осторожно хлопает младшего сына вожака по плечу, заставляя его утихнуть и продолжить отмечать местоположение дома на земле маленькими деревянными брусочками, пока Минги крупно вздрагивает от неприязни, но усаживается вместе с ним, притаскивая лопату, принимаясь устранять ненужные им неровности фундамента. Они остаются там до глубокой ночи, пока женщина с Олдридж готовят ужин. Минги зовёт оставшихся в деревне свободных волков и с помощью Чона объясняет им произошедшую ситуацию. Они бурчат, но поручение выполняют, поэтому одноэтажное здание возвышается на землей спустя двое суток и госпожа Чон кормит всех помогающих мужчин мясом, словно стараясь отблагодарить их, что оборотни принимают с огромным радушием. Еда интересна для них, нова, ведь людские привычки перенимают далеко не все, а вот просто вкусить в знак благодарности хотят многие. Волки уходят, бурно споря на тему приходящего больного вампира и того, как к этому отнесётся сам Юнхо, ведь женщина поступает так, как знает сама, совсем не обсуждая свои поступки с супругом. Вполне себе ожидаем будет развод, если уставший с охоты и споров Чон вернётся в отвратительном расположении духа, но тогда Нана и не станет рыпаться, пусть что-то в ее душе молит ее не волноваться. У нее это совсем не получается, поэтому женщина сильнее льнёт к ребёнку, ночуя в его комнате, засыпая в окружении разбросанных игрушек и резных шкафчиков с резными животными. Ей кажется, что там спокойнее, кажется, что тут ее никто не достанет и тут спать легче, ведь о супруге под боком совсем не думается. Этой ночью Джинсоль ночует с ними, засыпая в маленькой детской комнате и просыпается она исключительно от детского шмыганья носом, пока Тэхо дергает мать за плечо. Сан осторожно смотрит в окно и улыбается, не имея никакого права войти в чужую обитель. За его спиной стоит самый старший вампир, что осторожно держит на руках вздрагивающего и знакомого низкорослого парнишку. Женщина просыпается последней и только натягивает на тело сорочку повыше, быстрее перевязывая тонкие ленточки. Пришло время. - Сон Минги! Её голос хрипит ото сна, но Нана берёт ребёнка на руки, прижимая к сердцу как можно ближе. Она слышит, как оборотень воет и появляется в обличии волка за спинами вампиров, но кажется те на столько сдались, что сейчас даже не пытаются огородить себя. Не пытаются ощутить себя в безопастности. Гонхо появляется рядом в обличии человека и рукой указывает на крайний дом, пока Джинсоль спокойно выходит следом за замужней особой. Девчушка предельно спокойна и молчалива и госпожа Чон отчётливо видит как девица прикована взглядом к лихорадочно вздрагивающему вампиру в чужих руках. Он мечется, пытаясь вырваться, а после почти падает от недостатка сил, обмякая в более крупных руках. Выглядит жалко. - Попрошу Вас не трогать его. Мы обговорили с Хонджуном условия и без позволения он не посмеет коснуться Мисс Олдридж. Я уверяю Вас в честности своих слов. Если солгу - спалите под солнечными лучами. Я не воспротивлюсь. Старший вампир говорит тихо и предельно спокойно, когда Минги рычит в его сторону, всем своим корпусом перекрывая Нане и Джинсоль путь. Ну каковы дуры, раз притащили сюда ребёнка! Ну а куда его деть то ещё? Тэхо только и делает, что шумит, хлюпая носом, впиваясь в материнскую одежду руками, сжимая кулачки до побелевших костяшек. Он хочет выглядеть сильным, но совсем не может этого сделать. Он мал и глуп. Стоящие перед ним и смердящие смертью вампиры кажутся безумно страшными и пугающими, а тот, что улыбается, оголяя острые клыки совсем безумец! Малец помнит какой страшный шрам на шее у Мисс Олдридж, поэтому вжимает голову в плечи, обезопашивая собственную шею, ручками перекрывая и материнскую. - Я верю Вам. Джинсоль подаёт голос, открывая дверь хаток. Она была тут, наблюдала за постройкой и предельно точно знает где и что находится. Здесь всё построено так, как будет удобно именно ей. Тут даже есть чёртова цепь, что входит в условие о безумстве вампира. Она сможет приковать его и оставить себя в полной безопастности, что и происходит, пока самый младой вампир слишком слаб что бы с кем-то спорить. - Нам стоит уйти? Сан впервые говорит совсем без толики дерзости, когда Нана осторожно кивает. Сонхва же проводит бледной рукой по пылающему лбу своего племянника и вручает девушке ключ от оков, склоняясь, лишь бы поцеловать ее тыльную ладонь. Этот жест несёт в себе потаённую мольбу и знак признания, пусть старший и вампиров этого не озвучивает. Джинсоль воспитана, в отличии от каждого оборотня, находящегося на пороге темного помещения, поэтому она понимает, кивает, осторожно кланяясь в знак принятия всех обговорённых нюансов. Она будет рядом. Если захочет, то накормит его кровью, чего делать предельно не стоит. Олдридж тут исключительно для того что бы не дать юному вампиру умереть. - Тебе нужна наша компания? Нана говорит тихо, когда оба вампира удаляются слишком быстро, срываясь на бег. Минги у ее ног всё ещё скалится, но совсем не спорит и не рычит, ведь сейчас угрозы со стороны прикованного не наблюдает. Джинсоль вертит головой в отрицании и они удаляются, закрывая деревянную дверь на ставни. - Ну, доброго тебе здравия, Хонджун. Джинсоль улыбается, осторожно усаживаясь на край кровати, пока мужчина в кровати еле раскрывает глаза. Ему легче, когда он может дышать с ней одним воздухом, однако в мёртвом теле всё ещё бьётся горячее сердце. Оно рвётся из-за наполненности кровью и причиняет адскую боль. Сейчас увечия слишком уж сильные и он пылает, не в силах сам побороться со своей температурой. Девушка подходит к тазу с водой и мочит тряпочки, обтирая лоб Кима, его кисти рук, сдвигая железные кандалы, моча стопы и участок под коленями, закатывая широкие штанины чёрных брюк. Спустя время вампир успокаивается и смотрит за чужим движением более ясно, словно видя чёткие контуры. Он наконец-то видит свой сосуд и может вздыхать без острой боли в лёгких. - Так легче, верно? Хонджун кивает, протягивая свои руки к чужому лицу. Те дрожат и звон тяжких цепей раздаётся в наскоро построенном помещении. Тут достаточно холодно и от слова "уют" нет буквально ничего, как и элементарных женских вещей. Славно хоть то, что вампиры притащили сюда немногочисленные рубахи, да брюки с обувью. Ей будет во что его переодеть в случае возникновения казусов. - Если захочешь пить - скажи мне. Я буду спать в соседней комнате. Олдридж разворачивается, а вот Ким за ее спиной так тихо, но истерично смеётся, почти заикаясь от собственных жгучих слёз. Если хочешь пить, а разве он не хочет этого? Жажда мучает его больше, чем битую неделю и её совсем нельзя утолить, напившись водой, али свинной кровью. Это невозможно, когда буквально перед ним ходит столь вкусное и желанное создание. Только ее кровь способна сделать ему лучше, но он не сможет остановиться. От того замолкает, шумно сглатывая, стоит девушке повернуться и посмотреть на него, вопросительно выгнув бровь. - Что такое? Шрам на ее шее огромный, пусть и заросся предельно хорошо. Это огромное увечье, которое он не сможет исправить, даже если обратит ее. Даже с регенерацией вампира не посилам будет изменить то, что было сделано до обращения, поэтому этот след уйдёт за ней в могилу, но Киму кажется, что она совсем не беспокоится на этот счёт. Разве не волнует девчушку данный визуальный дефект? Ведь никто не позарится на такую. Никто не захочет брать замуж! А хочет ли он сам отдавать ее кому-то? Если сама Мисс Олдридж захочет сего, то он не посмеет брыкаться, но в душе что-то кричит о том, что довести до этого исхода совсем нельзя. Девушка склоняет голову на бок и выжидающе смотрит, пока Хонджун облизывает языком пересохшие губы, еле выдавливая из себя самую короткую и скомканную фразу. Под ее строгим и уставшим взглядом все в его горле пересохло. - Я хочу пить. Ее рубец на шее тянется. Чёрт, а ведь это ужасно больно, пусть так же и соблазнительно. Даже на этом расстоянии Хонджун слышит, как по чужим венам струится кровь, слышит, как та ударяется о стенки и бежит ручьём, стремясь в своём направлении. Она пульсирует, заставляя его сердце биться сильнее. Джинсоль кивает, набирая в деревянный стакан прохладной воды, но останавливается, оставаясь в паре шагов от его кровати. Чего она медлит? Жажда так мучает - Успокойся, пожалуйста. Твои бешеные глаза выдают тебя. Девушка переходит на "ты" и Ким замечает это только сейчас, шумно сглатывая сухой ком в собственном горле. Он захлопывает глаза и шумно дышит, пытаясь справиться с бушующим желанием, резво дергая руками, желая убедиться в том, что вырваться из хватки железных и заговорённых цепей ему не посилам. Не в этом состоянии. Хонджун открывает глаза уже в более спокойном состоянии и приподнимает тяжёлую голову, пока Хозяйка этих хаток подходит к нему, поднося к шершавым губам стакан, наклоняя тот, лишь бы по чужому рту разлилась прохладная нега, смачивая пустынно-сухие слизистые. - Вот и всё. Спокойной ночи. Тебе стоит отдохнуть, позволь и мне набраться сил. Джинсоль больше не оборачивается, она только поправляет одеяло на чужих ногах, да закрывает за собой деревянную дверь, ложась в построенное на скорую руку ложе. Она ужасно рискует, оставаясь с ним один на один. Она не слышит шагов за домом, не видит никого в окнах, да совсем не чувствует ничьего присутствия, а это значит только одно. Ее решение уважают, поэтому Нана увела Минги подальше. Возможно они не уснут этой ночью больше, но об этом они поговорят уже завтра. Обсудят уже завтра то, как они будут докладывать новое известие Юнхо. Пока за окнами сгущается ночь Олдридж только накрывается одеялом посильнее, кутая босые ноги в что-то теплое и пушистое, пытаясь согреться и унять бушующую пустоту в душе. Тогда, когда она находилась дома у семейства Чон об этом не приходилось вспоминать, ведь даже посреди ночи можно было услышать шаги и разговоры, так же было и в хатках у Минги, а тут исключительно звенящая в ушах тишина с железным отзвуком, напрягающим ее душу. Так же тихо было в ее родной комнате, там, где сейчас остался отец, не помнящий о ее существовании. Там, где остались все ее подружки с которыми она обсуждала новые романы, весело придумывая истории для собственного. Там, где днём они кружили в танце, исполняя мазурку и где ночью звенела такая пустота, что даже свернувшись клубочком под самым толстым и тяжёлым одеялом было безмерно одиноко. Даже находясь в окружении людей ТАМ, у себя в родном имении, она никогда не чувствовала себя на своём месте, а сейчас, тут, имея уродливый шрам на пол шеи и перештопанное старое платье на теле, она чувствует себя нужной и любимой, пусть тут никто не обязан делать этого. Ей приятно, что Хонджун нуждается в ней, но так погано от осознания причины, поэтому сон приходит уже под утро с самыми опухшими и тяжёлыми глазами, когда босые ступни удаётся согреть, а голову получается опустошить.