«Не бойся. Позволь этому чувству разлиться по телу, даря неведомую ранее силу».
И я позволил. — Здравствуй, Себастьян. Наши голоса отражаются о стены гостиной и возвращаются обратно, поднимая скопы мурашек по всему телу. Она держится стойко, не позволяет эмоциям брать над собой контроль, но я отчётливо распознаю надрыв в её голосе, едва с губ слетает моё имя. Новейшая реальность такова – Валери Эйвери сторонится меня, обходя за версту. Её магии достаточно для того, чтобы одержать победу на десятках, нет, сотнях дуэлей друг против друга. Её влияния хватило бы с лихвой, дабы отдать меня под суд Министерства. Её взгляд, затравленный и неискушённый, возносит к небесным светилам, без промедления крадя воздух из лёгких. В начале прошлого учебного года Соломон проявил весьма несвойственную для него чуткость, решившись на «взрослый» разговор об отношениях между мужчинами и женщинами: «Пришло время поговорить с тобой, как мужчина с мужчиной, Себастьян. Ты уже не тот маленький мальчик, что зрил поверхностно без возможности разглядеть суть. Очень жаль, что роль старшего в этом разговоре не досталась вашему отцу», – он приглашающе поднял руку и предложил пройтись близ Фелдкрофта. Дядя был… Собой в этой беседе. Об алчности и коварстве противоположного пола он рассуждал подобно судье, выносящему суровый приговор: беспристрастно, громко, чеканя каждое слово. Он искренне верил в то, что редкая женщина способна на искренние чувства по отношению к мужчине. Что ж, его личный опыт был весьма травмирующим, и мне действительно было жаль старика, я-то ведь совсем ещё юнец. Однако… Не находите ли вы особую прелесть в том, чтобы, несмотря на строгие предостережения и откровенные угрозы, окунуться в новый опыт с головой? Развившаяся не по годам своенравность всегда отличала меня от многих сверстников. На исходе осени, оттачивая навыки использования оглушающих заклинаний в Крипте, мы совсем потеряли ход времени. Оминис покинул нас незадолго до ужина, сославшись на необходимость доработать очередное эссе для профессора Гекат. Я проводил его до выхода, вздрогнув от неожиданности, стоило его руке опуститься на моё плечо. В недоумении подняв взгляд на лицо лучшего друга, в полумраке помещения я увидел, как дрогнули в скромной улыбке уголки его губ, а хватка на плече усилилась. Было в этом жесте нечто новое, диковинное. Он словно… Одобрял происходящее. Тогда я не замечал в своём поведении каких-либо существенных изменений, попросту был любезен с новенькой и как мог гнал прочь самые трагичные варианты развития судьбы моей дорогой Энн. Оминис же всегда обладал небывалой проницательностью, которой могли бы позавидовать самые именитые прорицатели. Для человека, слепого с рождения, он был слишком зрячим. «Есть люди, от которых невозможно что-либо утаить. Они обладают редким даром зреть в корень, в саму суть, и потому для их пытливого ума не существует искусственных ограничителей – они попросту знают». Аристократичный поклон головы для неё, спешное «встретимся позже» для меня и вот за Оминисом с глухим звуком захлопнулась решётка подъёмника, погружая Крипту в оглушающую тишину. — Мы с Оминисом не так давно возобновили общение… О чём ты, определённо, в курсе, – начинаю издалека, оттолкнувшись от стены и неспешно приближаясь к девушке, что, как могло показаться, встретилась взглядом с Горгоной. Прямая осанка, приподнятая голова, руки ниспадают вдоль тела. Стоит неподвижно, будто в любой момент готова сорваться с места. «Она хотя бы дышит?..» Дышит. Я чувствую. Водяные блики, преломляемые сквозь панорамное окно, рисуют на светлой коже причудливые вихры, а в голубых глазах отражается пламя камина. Я делаю ещё один шаг к ней, и здесь её выдержка даёт трещину – она отступает к стене, не сводя с меня взгляда. «Мерлин… До чего прекрасна». — Наш общий друг обмолвился о том, что ты с недавних пор с головой ушла в изучение медицины, внеурочно занимаясь с мадам Блейни. Это… Занятно. Её лопатки упираются в холодную кладку стены, а я останавливаюсь буквально в шаге от неё. Она собирается было что-то ответить, ведь рот её чуть приоткрывается, а кончик языка спешно увлажняет обветренные губы. «Как это… Жестоко с твоей стороны, Валери». Изящные пальцы рук опираются о стену позади, ища опору в камне, а частота дыхания растёт с каждой секундой. Она медленно гуляет взглядом по моему лицу, останавливаясь на глазах. Смотрит так открыто и зачарованно, что мышцы скручивает в тугой узел и я не в состоянии сдержать обречённый стон. Её рваный вдох. Мой чересчур громкий стон. В зародившихся между нами отношениях вообще много чего «чересчур». — Ты не ответила на мой вопрос… Тьма внутри жаждет страсти, необузданного порыва. Едкий голос внутри требует подчинить, взять, сломать. Воображение играет со мной в злую шутку, рисуя перед глазами крайне непристойные картины, от которых внутри всё бурлит и плавится, руки немеют, а кровь предательски сосредотачивается внизу живота, доводя моё и без того нестабильное состояние до апогея. «Я грежу о ней каждую ночь. Каждую ночь сердце глухо отзывается в висках и паху, стоит мне только вспомнить те поцелуи, что мы делили в Крипте и за её пределами. Чёрт, да всё моё естество отчаянно её желает, напрочь лишая здравомыслия». «Мне следует с этим бороться…» Сжимаю кулаки до хруста и плотно смыкаю челюсть. Мне срочно нужно подумать о чём-то… Ином.«Бойся своих желаний, Себастьян…»
— Мне понравилось целовать Гаррета Уизли, – доносится до меня её тихий шёпот словно сквозь водную толщу. Её голос ни разу не дрогнул при этом откровении, но она по-прежнему отчаянно жмётся к стене и так маняще смотрит мне в душу. Не убегает, не зовёт на помощь. Молча бросает мне вызов, испытывая… Меня? Себя? Мы ходим так близко к краю, что любое незначительное движение приведёт к краху обоих. «Хорошо, что Оминис этого не видит...» — Его губы мягкие, а движения языка выбивают почву из-под ног… Говорит об этом шумном гриффиндорце, но дыхание спирает от моего касания кончиками пальцев к призывно двигающейся жилке на шее. В ней ключом бьёт жизнь, борются дерзость и смирение, решимость и страх. «Ты соткана из противоречий, любовь моя». — Так уж ли он хорош, как ты рассказываешь?.. — Мне попросить его поцеловать тебя?.. – слетает с её губ то, что, вероятно, должно было звучать оглушающе, обидно и жестоко, но я лишь многозначительно усмехаюсь. — Ты такая никудышная лгунья… – склоняю голову так, чтобы наши взгляды пересеклись на одном уровне. Подушечки её пальцев осторожно и невесомо скользят по линии моего подбородка. «Этот театр абсурда неумолимо приближает зрителя к кульминации». — А ты лишился рассудка… – с нескрываемым придыханием в голосе произносит она. «Двадцать очков Слизерину!» Моя шаткая уверенность, её притворная отстранённость. Её свет, моя тьма. Её ясный, призывающий взгляд и мой – затуманенный, вожделеющий. Чувства, что зародились вопреки. «В том потоке погибнут двое». — Что здесь происходит? – шипящий шёпот рушит обволакивающие нас чары, возвращая в реальность, – Сэллоу, Эйвери… И почему я вовсе не удивлён? То был Ричард, семикурсник, староста факультета. Крайне нетерпимый к нарушению всяческого рода правил, сейчас он напоминал разгневанного джарви, что вот-вот набросится на нарушителя своего спокойствия. Мы, не сговариваясь, разворачиваемся на звуки голоса, сохраняя на лицах максимально нейтральные выражения. Насколько это возможно, разумеется. — Ваше счастье, что профессор Шарп сегодня задержался в классе, и ночной обход немного откладывается. Застал бы вас здесь он, а не я, и дружно драили бы втроём котлы до конца семестра, – он устало проводит ладонью по лицу, сгоняя остатки сна, – В этот раз я даже не стану спрашивать, какого дромарога Уизли вылетел из подземелий подобно пикси из бутылки, попутно едва не снеся меня с ног, – скептически приподняв бровь, произнёс Ричард. Я улавливаю слабое движение справа – упоминание Уизли находит отклик в её теле, и она вновь обрела возможность двигаться. Что ж… Я за здоровую конкуренцию. Наверное. — Со времени отбоя, к вашему сведению, прошло уже больше пятнадцати минут. В общем, поступим следующим образом. Я сейчас разворачиваюсь, иду до камина и подкидываю поленья в камин, и чтобы, когда я развернусь обратно, и духу вашего здесь не было. Я вас не видел, вы меня тоже, – никак не унимался староста, оглядывая нас сверху вниз, попутно поворачиваясь к нам спиной, – Чего застыли? По спальням! Живо! Валери срывается с места, едва Ричард успевает закончить последнее предложение, кинув на ходу что-то в роде «доброй ночи, джентльмены». Чуть замедлившись подле него, она с грацией, присущей благородной леди, огибает его и, бросив на меня быстрый взгляд, скрывается в ночи. В этом взгляде, длиною не более, чем в пару секунд, по-прежнему бушевало пламя и ряд нечитаемых эмоций. Однако, я был более, чем доволен увиденным. Под раздражённое ворчание Ричарда я вошёл в спальню. Небрежным движением скинул мантию на прикроватную тумбу, ослабил галстук и расстегнул несколько верхних пуговиц рубашки. Тело горело как при лихорадке. Открыты ли мои глаза или закрыты – всё одно. Пред ними предстал единственный образ, выцарапанный клыком мифического василиска. Той ночью сон так и не посетил меня.