Chain/Цепь

      — Войдите, – приглушённо доносится из-за дубовой двери, и та неспешно отворяется, протяжно скрипя петлями. Делаю шаг вперёд, замирая на пороге заполненного утренним солнцем кабинета.              — Профессор, – почтительный поклон головы, руки на рефлексах скрещиваются в замок на уровне торса, — Доброго утра.              Профессор Эзоп Шарп, до того усердно водивший пером по пожелтевшему пергаменту, поднимает взгляд и упирает его аккурат на мою переносицу. Мы смотрим друг на друга неотрывно и вот на лице профессора проявляется едва заметная улыбка.              — О, мистер МакКонрой, – протягивает Шарп, возвращая перо в чернильницу. Профессор откидывается на спинку своего потёртого кресла, приглашающе указывая на стул перед своим столом, — Утро доброе. Не стойте в дверях, в самом деле. Проходите смелее, присаживайтесь.              — Благодарю, профессор, – прикрываю за собой дверь и в пару шагов достигаю преподавательского стола. Шурша полами мантии, неспешно сажусь на гостевой стул. Тот жалобно скрипит подо мной, на что брови озадачено ползут вверх, а глаза напротив – вниз, наспех прикидывая расстояние между сиденьем и полом.              Профессор Шарп, разумеется, примечает мою озадаченность. Чуть подавшись вперёд, он спешит меня успокоить:              — Не волнуйтесь, мистер МакКонрой. Этому стулу более двух сотен лет, но поверьте мне, мебели прочнее нынче попросту не сыскать. Искусная работа именитых гоблинов-эбенистов конца семнадцатого века… Так, о чём это я, – он смущённо прокашливается в кулак, — Прошу простить мне восторги ремеслом гоблинов.              — Что Вы, профессор, – прикладываю незначительное усилие и наконец расслабляюсь на этом предмете антиквариата, спиной ощущая твердь велюровой обивки, — Право слово, стул изумительный. Я попросту немного растерялся, не более.              — Я бы не предложил иного ни для одного из своих студентов. Особенно для своего доверенного помощника, капитана команды по квиддичу и старосты факультета.              Профессор Шарп, как и всегда, прямолинеен и учтив. Я не нахожусь, что ответить и потому лишь скромно улыбаюсь, порядком смутившись озвученной действительности.              — Вы пропустили завтрак и голодны, надо полагать. Могу я предложить чего-нибудь испить? Эльфы научились готовить на удивление вкусный кофе по-турецки, но вот с едой дела обстоят сложнее. Видите ли, я не имею в привычках утренний приём пищи, и потому предложить Вам хоть что-нибудь мало-мальски напоминающее яства Большого зала не могу, при всём желании.              Я действительно благополучно прошляпил время завтрака, ловя в подземельях одну занимательную картину из школьной жизни за другой: влюблённый до беспамятства Уизли, ревнивый до бесов в глазах Сэллоу и изрядно утомлённый своим вынужденным участием Гонт. Что тут сказать? Мальчики уступают место юношам, а те в свою очередь сменяются мужчинами. Общеизвестно, что стоит женщине стать объектом воздыхания двух или более мужчин одномоментно, как воздух в момент сгущается, тяжелеет и напитывается духом соперничества. Одна искра способна воспламенить обширные залы и извилистые коридоры. В нашем случае у искры даже есть имя.              Валери Эйвери, вне сомнений, одарённая волшебница, хороша собой и обладает далеко не самым скверным из характеров, что лично мне доводилось распознавать в дамах. Мне тяжело даётся чтение её истинных мотивов и помыслов, а спросить напрямую как-то… Неуместно, сами понимаете. Юная леди как-никак, да и кто я такой? Как студенту, мне должно было быть абсолютно нейтрально, что там и как у кого-либо происходит: возраст, буря в груди, пустота в голове – я, в конце концов, не многим старше и тоже состою из плоти и крови, подростковые терзания мне не чужды. Но как старосте, несущему ответственность за каждого из доверенных мне директором Блэком и профессором Шарпом студентов… Остаётся лишь слепо уповать на чужое благоразумие. Однако, скажу откровенно, учитывая особенности стихийно сложившегося любовного треугольника, благоразумие – последнее, что сможет с ним приключиться. Ребята ещё с прошлого года обросли глухой стеной слухов, а я предвкушаю фурор среди прочих учащихся, едва разговоры выйдут за пределы гостиной Слизерина, а они, вне сомнений, выйдут… Какая досада.              «Попомните мои слова: эти дети доведут меня до белого каления».              — Не утруждайте себя, профессор. Дождусь ланча. На голодную голову мне мыслится яснее.              Шарп хочет было что-то возразить, но губы его смыкаются, так и не выпустив намерения в мир.              — Ясность мысли – именно то, за что я безмерно Вас ценю. И то, что крайне необходимо в сложившейся ситуации. Что ж, мистер МакКонрой… Вынужден говорить откровенно. Сегодняшний разговор будет… Не из простых.              «Кто бы сомневался».              — Как Вам наверняка уже известно, – Шарп интонацией выделяет факт моей возможной осведомлённости и, получив в ответ утвердительный кивок, смиренно закатывает глаза, продолжая свою мысль, – в следующем семестре к учёбе возвращается Энн Сэллоу. Не для кого не секрет, при каких обстоятельствах мисс Сэллоу два года назад выбыла из учебного процесса.              Я как сейчас помню первый учебный день после каникул, когда внутренний двор школы пересёк лишь один из близнецов. Поначалу, дабы не сеять панику, нам не раскрывали подробностей случившегося. Короткое изложение общеизвестных фактов и целый ворох слухов. Профессора с директором заняли глухую оборону, но накануне Самайна Блэк всё же дал комментарий по ситуации, если это можно так назвать.              «Мисс Сэллоу захворала. На днях её благополучно аппарировали до больницы Святого Мунго в сопровождении опекуна – бывшего аврора Соломона Сэллоу. В настоящий момент, покуда мне известно, мисс Сэллоу находится в добром здравии, под непрерывным присмотром лучших целителей. Волноваться совершенно не о чем, дамы и господа! Пожелаем же дружно скорейшего выздоровления нашей студентке и поднимем бокалы за её здоровье!»              «За-хво-ра-ла».              Прокатывая слово по слогам, хочется пренебрежительно сплюнуть. До чего… Цинично.              Чтобы поверить в байки директора, нужно быть либо непроходимым идиотом, либо лишённым всех органов чувств персонажем, ибо достаточно было одного взгляда на Себастьяна, одной возможности слышать его голос, одного к нему прикосновения, дабы понять, что Энн, его дражайшая сестрёнка, вовсе не «захворала». Юноша был убит горем, повержен и оставлен на растерзание стервятникам. Оминис Гонт, являвшийся его лучшим и по сути единственным другом, лишь исправно держал его на плаву, не позволяя окончательно уйти на дно. Время шло, и одна шокирующая новость сменяла другую со скоростью зачарованных часов, что тикали предостерегающе громко: великое восстание гоблинов, разбойные нападения Руквуда и его подельников, твари, зашевелившееся с пущим энтузиазмом в непроглядном мраке Запретного леса… В довершение картины – весть о скоропостижной кончине старика Сэллоу при весьма таинственных обстоятельствах. Тьма сгущалась над Хогвартсом. Некая скверна коснулась всех нас, отравляя сердца и затуманивая доселе ясные умы.              «Травит по сей день…»              Чей-то злой умысел зажёг фитиль, чиркнув огнивом о камень подземелий. Что-то грядёт. Что-то тёмное, живое… Ненавидящее. Обрекающее на гибель.       Нечто зловещее зашевелилось в стенах Школы, рокоча пока чуть слышно, но проникновенно.              «Я должен быть начеку. Предугадать. Раскрыть. Защитить»              — Ричард, мне нужна твоя помощь.              Всё то время, что воспоминания в моей голове лихорадочно сменяли одно другое, профессор вёл диалог с самим собой.              Я сконфужен. Застигнут врасплох. Помощь? От меня?              — Прошу прощения, профессор, но я не очень…              — Благополучие студентов – забота преподавательского состава. Так было испокон веков и будет до тех пор, покуда стоит наша Школа. Однако… – Шарп шумно выдыхает и прикрывает веки, водружая лицо на сложенные пальцы рук, — есть среди студентов те, кто выделяется на фоне прочих, откровенно пренебрегая сводом школьных правил, что писались не забавы ради. Имена этих студентов хорошо Вам известны…              «Валери Эйвери».              — … Валери Эйвери.              «Оминис Гонт».              — …Оминис Гонт.              «Себастьян Сэллоу».              — Себастьян Сэллоу.              «Три попадания из трёх. Тридцать очков Слизерину за прозорливость, а, профессор?»       Виски сдавливает в тески, едва последнее имя срывается с губ профессора. Тело пронзает фантомная боль. Становится не до шуток.              Сэллоу. С этим парнем явно не всё так просто. Он буквально источает… Опасность.              — Как декан Слизерина, я вынужден просить твоей помощи в одном щепетильном вопросе. В силу… определённых обстоятельств, – профессор, пошатываясь, поднимается из-за стола и пару раз касается колена, что отзывается на беспокойство металлическим отзвуком, — я уже не так бодр и ловок, как прежде. За этой троицей необходим особый присмотр, Ричард. Грядёт нечто, чему я пока не в силах дать определения, и потому мои опасения касательно их безопасности едва ли можно отнести к беспочвенным. Особенно, если учитывать их прошлогодние приключения.              — Не сочтите за грубость, но то, что они несколько раз стали участниками экстраординарных ситуаций, не делает их особенными, профессор. Гонт, Сэллоу и Эйвери такие же студенты, как и я, сэр. Подростки. Всего лишь дети.              Решительно устремляю взгляд на профессора и, лишая его возможного контраргумента, продолжаю:              — Ни для кого не секрет, что я стою горой за каждого из студентов нашего факультета, будь то чистокровный волшебник, маглорождённый или вчерашний сквиб. Исключений я не делаю. Герб на форме для меня вовсе не пустой звук. Слизерин с первого года обучения стал мне второй семьёй, сэр, а в семье принято проявлять заботу и чуткость. В особенности о тех, кто в силу не то излишней гордости, не то беспросветной глупости от предложенных благ отмахивается, будто от назойливого пикси. Исходя из сказанного мною ранее, – неспешно поднимаюсь со стула, расправляя затёкшие плечи, — могу заверить, что Ваше доверие оценено мною по достоинству, и я приложу со своей стороны все возможные усилия для поддержания надлежащего поведения у вышеперечисленных шестикурсников. Что касается их безопасности… Я способен огородить их от любой угрозы, будь то разбушевавшийся Пивз, голодные до наживы бандиты, остервенелые тролли, Тёмные… Или же они сами. Я не солгал Вам, сказав, что не делаю исключений. Никогда.              По всей видимости, Шарп остаётся доволен моей пусть и насквозь пропитанной патетикой, но более чем искренней, пылкой речью, потому как глаза его в момент загораются одобрением. Улыбается он уже вполне открыто.              — Нам всем несказанно с тобой повезло, Ричард. Гилберт, надо понимать, очень тобою горд. Вырастить достойного члена нашего общества с каждым годом становится всё сложнее, но он определённо справился с этой задачей.       «Отец бы наверняка смущённо отмахнулся, пряча улыбку за напускной отстранённостью».       — Сэр, – благодарно склоняю голову.       — Мистер МакКонрой, – Шарп молчит, погружаясь в собственные думы, но всё же по-отечески похлопывает меня по плечу, — Не смею Вас более задерживать. Ах да, совсем забыл. Если по пути на занятия Вам вдруг встретится мистер Бёрч, будьте так любезны, напомните ему о том, что после ланча я ожидаю его на отработку. Кто бы мог подумать, что у мистера Уизли появится конкурент в игре на моих нервах.        — Всенепременно, профессор, – подавив смешок в кулаке, уже было скрываюсь за дверью из кабинета, но на пороге веду головой в сторону, уставив взгляд в окно, — Я не соврал, сказав, что сделаю всё возможное, чтобы обеспечить безопасное пребывание в Хогвартсе для этих детей.       — Я знаю, сынок. Я знаю.       Проведя напоследок кончиками пальцев по косяку, закрываю дверь с обратной стороны, оставляя профессора Шарпа позади.       Ноги ведут по давно заученным изгибам коридоров и пролётов. Силуэты учащихся сменяют друг друга так стремительно, что в один момент сливаются в безликую массу. Я дежурно приветствую снующих по лестницам младшекурсников, любезно улыбаюсь миловидным девушкам с Гриффиндора, салютую пальцами загонщикам Равенкло.       Не замечаю, в какой момент круговорот профессоров, приведений и студентов сменяется умиротворяющим пейзажем. Пристань у лодочного сарая в это время года, как правило, пустует, а потому является излюбленным место уединения многих из нас. Воды Чёрного озера, шелестя, точат резные опоры пристани.       Сажусь на раскалённую осенним солнцем поверхность, дёргано отстёгивая пуговицы мантии. Душно настолько, что невольно в голове мелькает мысль о небольшом заплыве. В кармане пиджака пальцы нащупывают универсальное средство от любой хандры. Всполох оранжевого пламени наверняка отражается в моих глазах. Первую затяжку смакую и растягиваю, сизый дым оседает в лёгких, а глаза в блаженстве прикрываются. Солнце мелькает под веками причудливыми узорами, пока я медленно выдыхаю ароматное облако, что оседает на губах смесью спелой вишни и выдержанного коньяка. Мой любимый десерт, несмотря на отсутствие основного блюда.       Свешиваю ноги к воде, ладонями упираясь в дерево под собой. Курю неспешно, растягивая удовольствие. Дурные мысли в миг покинули меня, оставляя за собой светлую пустоту.       «Предугадать. Раскрыть. Защитить».       Повторить. Сколько угодно раз.       Улыбаюсь без видимой на то причины, купаясь в лучах сентябрьского солнца. Сигарета тлеет в руке, предостерегающе подмигивая огоньком. Потряхивая головой из стороны в сторону, позволяя тёмным кудрям ниспасть на лицо, протяжно выдыхаю:       — Бля-я-ть.       Мой беспечный смех рябью отражается на зеркальной поверхности озера.