удар — Ты слышишь? — Что это? — Это бьётся твоё сердце. Это значит, что ты живёшь…
***
Эмма Агрест жила в идеальном мире — её родители никогда не ссорились и не ругались, в доме царил идеальный порядок, на стол подавалась вкусная и свежая еда, а одежда и игрушки были куплены в самых дорогих магазинах. У этой девочки всё было самое лучшее. Мама всегда рядом с ней — помогала в уроках, отвозила на дополнительные занятия, они учили вместе китайский, занимались фехтованием, музыкой и рукоделием, даже несмотря на то, что маме не всё всегда сразу удавалось хорошо. Папа Эммы много работал и частенько задерживался в своём офисе до поздней ночи, возвращаясь домой, когда девочка уже спала, но у них в семье было одно нерушимое правило — воскресные ужины. Каждое воскресенье, как бы папа не загружен в своём офисе, он был обязан приходить домой, чтобы поужинать всей семьёй. Да, Эмма жила на своём чудесном идеальном островке, созданном её родителями, которому изо всех сил старалась соответствовать, быть идеальной во всём. Она жила в мире, где единственным, что связывало двух взрослых людей, была она сама, где сын не разговаривал с отцом больше десяти лет, но из-за соображений этики позволял тому видеться с внучкой, правда, лишь под строгим присмотром; где дочь всеми силами избегала властную и деспотичную мать, которой при встрече поперёк не могла сказать ни слова... И этих взрослых всё устраивало. Во всём, что не касалось ребёнка, Адриан и Кагами игнорировали и друг друга, и своих родителей, даже закрывали глаза на измены и мелкие интрижки. У них было негласное правило, которое обоими очень успешно соблюдалось: обо всём не должны узнать дочь и общественность. Равнодушные друг ко другу супруги и безгранично любящие родители всеми силами отгораживали свою дочку от суровой реальности. Они думали, что ребёнок не замечает всего этого несовершенства, но ложь и безразличие, скрываемые под красивой идеальной маской, девочка приняла за норму. Эмма Агрест в свои одиннадцать лет свято верила в одно единственное непреложное правило, которое гласит: как бы больно и плохо тебе не было, всегда будь идеальной, никому не показывай свои проблемы и переживания.***
Это был самый обычный день, точно такой же, как и сотни предыдущих. Мама и бабушка забрали её с одной тренировки и повезли на другую, в то время как папа был в Нью-Йорке на очередном совещании. — Как успехи? — спросила её бабушка. — Всё хорошо, — ответила Эмма, — В следующем месяце на соревнованиях планирую взять золото. — Ты потомок Цуруги, великого клана самураев, ты и не можешь быть хуже обычных людей. Кагами на слова матери закатила глаза. Эмме было интересно, что об этом скажет мама, но девочка не узнала, и не узнает уже никогда. Секунда. Кто-то на скорости въехал в их машину. Она увидела, как у бабушки из головы полилась кровь (столько крови она ещё никогда не видела), в маму врезалось что-то большое, а затем наступила темнота. Она очнулась с светлой комнате, окружённая людьми в белых халатах, сильно болела голова, в ушах стоял непонятный гул. Ей что-то вкололи, и снова наступила темнота. Открыв глаза во второй раз, Эмма поняла, что находится в больнице, из рук и горла торчали трубки. Голова не болела, шум умолк, оставив вместо себя оглушающую тишину. Мамы и папы рядом не было. Неожиданно пришло осознание случившегося — они попали в аварию, не иначе. Внутри возникла уверенность, что мама к ней больше не придёт. По щекам потекли слёзы. Она снова закрыла глаза, проваливаясь в уютное небытие. Когда она пришла в себя в третий раз, трубки в горле уже не было. Её заметила молодая девушка в белом халате, надетом поверх зелёной формы, она посветила ей в глаза фонариком, затем что-то сказала, но Эмма лишь видела, как шевелятся её губы, не слыша ни единого звука. Потом пришёл дедушка. Он тоже что-то говорил (она поняла это по его губам), но Эмма лишь безэмоционально смотрела вокруг. Внезапно ей показалось, что во всём этом мире она осталась совсем одна. Где же папа? Почему же его всё ещё нет? Темнота снова поглотила её, глаза закрылись, а в голове навязчиво зазвучал вопрос: зачем? Есть ли смысл стараться? И ради чего? Эмма ещё не подняла веки, но чувствовала, что её кто-то держит за руку. Папа? Он пришёл. Её папа пришёл. Он сидел возле кровати, держа хрупкую холодную ладошку дочери в руках и положив голову на простыни. Девочка открыла глаза и легонько сжала руку отца. Адриан тут же посмотрел на неё. Он что-то говорил ей, а по его щекам текли слёзы. Но она всё ещё ничего не слышала. Однако он был первым, на кого девочка осознанно посмотрела за всё время, проведённое здесь. И тут папа поднес её руку к своим губам, а потом он заплакал, сотрясаясь всем телом, так и не отпуская дочь. И Эмма беззвучно плакала вместе с ним. Она не одна. Папа с ней. Смысл есть, она будет стараться ради папы, ведь, если её не станет, он останется совсем один…***
Амелия Шепард была лучшей в своём деле, к ней на консультации ехали люди из других городов и даже стран, не жалея ни сил, ни денег. Нейрохирург мирового уровня. Ведь нет ничего дороже собственной жизни, верно? Но единственное к чему за столько лет практики Амелия не смогла, и никогда не сможет, привыкнуть — это смерть. Смерть, с которой она каждый день сталкивалась в неистовом сражении. Смерть, тихонечко бродящая по коридорам больницы, смиренно выжидающая своего часа. Когда эта девочка попала на её операционный стол, Амелия, честно признаться, была готова к самым худшим прогнозам. У этой малышки был один шанс из тысячи. Один.. И даже если он выпадет, велика вероятность остаться овощем. Но эта девочка выжила — перенесла две тяжелейшие операции на мозге и не умерла. — Эмма, здравствуй. Ты слышишь меня? — подойдя ближе к кровати, спросила доктор Шепард. Взгляд пациентки беспокойно метался по больничной палате, словно она что-то искала. Амелия догадывалась что, или точнее кого, она ищет. Девушка присела возле неё, и девочка слегка напряглась, когда та взяла её за руку: — Милая, твой папа отошёл выпить кофе, он скоро вернётся, — Амелия почувствовала как ребёнок расслабился, и повторила вновь: — Всё хорошо, Эмма. Папа скоро вернётся. Девочка ничего не ответила, но, услышав голос врача, смотрела на неё осознанно. Она слышит и понимает, что ей говорят! Доктор Шепард облегчённо выдохнула — Эмма Агрест выжила и не перешла в вегетативное состояние, самая страшная опасность позади. — Эмма? В двери появился молодой мужчина с бледным осунувшимся лицом и темными кругами под глазами — её отец, Адриан Агрест. Он зашел в палату, не обращая внимания на доктора, всё его внимание было приковано к дочери. Амелия отошла в сторону, пропуская отца к ребёнку. — Моё сокровище, — он взял её руку в свою и прижал к губам, — Эмма… Доктор Шепард по долгу службы нередко видела отцов и матерей, чьи дети остались живы после страшных аварий, но она ещё не слышала, чтобы кто-то произносил имя своего чада, словно молитву. Молитву благодарности всем и вся за то, что его ребёнок остался жив. В ту секунду для Адриана Агреста не было ничего и никого вокруг, кроме его дочери. Сердце девушки болезненно сжалось, хотелось заплакать, но за столько лет практики она научилась контролировать свои эмоции. Поэтому просто молча вышла из палаты, чтобы дать отцу несколько минут наедине с дочерью. А проверить показатели она сможет и чуточку позже.***
Адриан сидел у постели дочери уже полдня, он проклинал всё и вся, в особенности отца, который сообщил ему об аварии лишь через двенадцать часов, а из-за погодных условий вылететь из Нью-Йорка он не мог ещё сутки. Он был где-то за океаном пока его малышка лежала здесь совсем одна в этой паутине из трубок и проводов. Двенадцать лет назад… Скандальная новость о том, что Адриан Агрест расстался со своей девушкой уже второй месяц была самой популярной и обсуждаемой в кругах парижской молодёжи людей шоу-бизнеса, а теории журналистов и блогеров о причинах их расставания были одна безумнее другой. В общем Париж уже несколько месяцев стоял на ушах и столько же времени Адриан не разговаривал ни с отцом, ни с друзьями, ни с Кагами, единственными его собеседниками были Плагг, его камамбер и преподаватели в университете. Поэтому он очень удивился, увидев от Кагами сообщение с просьбой встретиться как можно скорее. На встречу он пришёл на пару минут раньше девушки, как это и было всегда. Вот только «всегда» они встречались явно, но сейчас их никто не должен был узнать, поэтому Адриан и надел эту жуткую оранжевую бандану. Впрочем, всем было всё равно, как он выглядит, если он — не сын известного на всю Европу модного дизайнера. Когда она пришла, он сидел на террасе уютного кафе за неприметным на первый взгляд столиком и пил воду. Она подошла и села напротив. — Привет, — он первым нарушил тишину. — Привет, — отозвалась она, глядя на своё отражение в стеклянной поверхности столика. Официант принёс ранее заказанный юношей кофе. — Будешь что-нибудь? — Нет. — О чем ты хотела поговорить? Она волновалась как никогда в жизни, ни перед одним соревнованием по фехтованию она так не волновалась, как перед этим разговором со своим бывшим псевдо-парнем. Тошнота не добавляла уверенности. Она сделала глубокий вдох, сняла солнцезащитные очки, посмотрела собеседнику прямо в глаза и сказала: — Я долго и очень много думала об этом разговоре. Хочу сразу признаться в двух вещах. Во-первых, изначально я не хотела говорить тебе об этом, но потом решила, что ты всё же имеешь право знать, во-вторых, твоё мнение никак не повлияет на МОЁ решение, как я сказала раньше, я хорошо его обдумала. Кагами замолчала, вновь собираясь с мыслями. — Я беременна. У меня будет ребёнок, твой ребёнок, которого я оставлю. Адриан застыл. В его голове вертелись отдельные слова, которые никак не хотели складываться в единую картину: «ребёнок», «твой», «оставлю», «решение», «хорошо обдумала». — У меня есть свой счёт в банке, — продолжала девушка, не видя на лице парня никаких эмоций, — Там хватит денег, чтобы я смогла обеспечить себя и ребёнка достаточно долгое время, так что я буду в полном порядке. И да, мне плевать, что скажет моя мама и, если вдруг узнает твой отец, на его мнение мне тоже глубоко наплевать. Это мой ребёнок и я смогу его воспитать без чьей-либо помощи… Она хотела сказать что-то ещё, слов у неё было припасено много, но её последняя фраза о том, что она сможет со всем справиться одна, заставили Адриана наконец вернуться в настоящее. У Кагами будет ребёнок, его ребёнок, и чёрта с два он позволит ей справляться с этим в одиночку! — У меня тоже есть деньги, — прервал он её речь. — Ты мне ничего не должен. — Но я хочу, Кагами, я хочу семью, нормальную семью. Несколько долгих мгновений она смотрела ему прямо в глаза, а потом сказала: — Адриан, мы даже настоящей парой никогда не были. О какой семье ты говоришь? — Да, очень долгое время мы были просто друзьями, которые начали встречаться для отвода глаз родителей. Но теперь всё изменилось — у нас ребёнок. И буду я проклят, если позволю ему расти без отца! У Кагами в глазах встали слёзы. (Чёртовы гормоны!) — Так ты... хочешь семью? Семью со мной и нашим ребёнком? — тихо спросила она. Семья. Нормальная семья. Это то, о чём и Кагами, и Адриан всегда мечтали, то, чего у них уже очень, очень давно не было. — Да. — просто и без утайки ответил Адриан. «Быть может в этом я не оплошаю?» — подумал он. «Быть может это мой шанс на счастье?» — подумала она. — Ладно, — ответила Кагами, — Ладно… В ту минуту Адриан Агрест обрёл смысл жизни. А день рождения своей маленькой девочки он никогда не забудет… Они с Кагами сразу после свадьбы уехали в Швейцарию, где он продолжил учёбу, а она начала подготовку к родам — мсье Агрест и мадам Цуруги хоть и не были особо обрадованы известием, но, видя, что дети настроены весьма решительно, поддержали их и организовали безопасную от прессы свадьбу и продолжительный медовый месяц в Швейцарии. В тот день шёл снег. Схватки начались рано утром и продолжались целых четырнадцать часов. Кагами искренне верила, что умрёт, но как только маленький шевелящийся комочек оказался у неё на руках, все мысли о смерти бесследно испарились. «Такая кроха, такая красавица», — думал Адриан, держа на руках новорожденную дочку, никогда в жизни он не был таким счастливым и никого не любил так сильно, — «Обещаю тебе, принцесса, я сделаю всё на свете, чтобы ты была счастлива. Я клянусь тебе…»***
Он не исполнил обещание… Его не было рядом, когда всё это случилось с его малюткой, его даже не было в зале ожидания, когда она лежала одна среди врачей в холодной операционной с открытой головой… Что он за отец? — Мсье Агрест? — в палату зашла доктор, — Вы тут уже десять часов сидите. — Я в порядке, — вставая ответил он, — Она так много спит.. Это нормально? — Вполне, — улыбнулась доктор Шепард, — Давайте выйдем в коридор. Они вышли из палаты в коридор, больше напоминающий не больницу, а детский сад, лишь инвалидные коляски всё портили. — Пришли результаты анализов, у Эммы всё в пределах нормы, если и есть какие отклонения, то они совсем не значительны. Сейчас меня больше волнует её способность говорить, воспринимать информацию и запоминать её, но в виду того, что она отказывается даже пытаться говорить или как-то отвечать на мои вопросы, трудно говорить что-то наверняка. Скоро к вам подойдёт специалист из отделения детской психологии, они дадут рекомендации на период реабилитации. — Спасибо, доктор Шепард. Женщина улыбнулась: — Не за что, правда.***
Утро на работе начиналось как обычно — чашка кофе, короткий разговор с коллегами, улыбка самой себе в зеркало и дети, дети, которым нужна была помощь Маринетт, чтобы показать, что их жизнь не закончилась, что она не ужасна, что несмотря на события прошлого, у каждого из них есть будущее. Пять лет назад центр помощи для детей с ограниченным возможностями стал частью Мемориальной Больницы святого Михаила — огромного здания, где центру выделили три этажа в восточном крыле. И это было очень хорошо, ведь в десяти минутах ходьбы были первоклассные хирурги, которые могли позаботиться о физическом здоровье маленьких пациентов. Маринетт Дюпен-Чен работала здесь уже десять лет, из которых последние два года имела специальность не только детского психолога, но и психиатра. Одним словом — она была врачом, который лечил души. Удобная обувь, голубая спец одежда и белый халат сверху — так выглядел персонал детского психиатрического отделения Мемориальной больницы святого Михаила. — Доброе утро, Сидни! Как дела у Алисы? — спросила Маринетт у дежурившей ночью медсестры. — Доктор Дюпен-Чен, здравствуйте! Малышка сейчас спит, — ответила девушка, передавая медицинскую карту девочки. Доктор внимательно прочитала все записи в карте пациентки и тяжело вздохнула. — Доктор Шепард готова её выписать, но мы — нет. Всё-таки она потеряла близняшку в том пожаре. — Разве вторую девочку спасти не удалось? — О нет, она жива, но не её лицо. Даже после пластики она не будет прежней, ей займется Розали, то есть доктор Хейл, — Маринетт вернула медсестре карту, — Подготовьте бумаги для перевода Алисы в наше отделение и свяжитесь с её родителями. — Да, мэм. И ещё кое-что: доктор Фреэль просила вас зайти. По правде сказать, Дюпен-Чен не понимала зачем она понадобилась главе отделения, поэтому в дверь она стучала слегка неуверенно. — Доктор Фреэль? Можно? — Маринетт? Входи. — женщинам в белом халате с улыбкой указала рукой на стоящий напротив неё стул. Сам же кабинет заведующей отделения детской психиатрии напоминал скорее игровую комнату — стены нежно-мятного цвета, мягкий ковёр по центру, стада плюшевых игрушек и детские рисунки на стенах. В этом месте никогда не чувствуешь себя как-то неуютно, наоборот сама обстановка и тёплая улыбка доктора Фреэль располагали к доверительному и откровенному разговору. — Что-то случилась? — садясь, спросила девушка. — Ничего, с чем мы бы не смогли справиться, — внимательно разглядывая её, ответила собеседница, — Ты ведь знаешь, что мы помогаем детям с реабилитацией после травм не только в стенах этой больницы, но и на дому? — Конечно.. — не совсем понимая к чему клонит начальница, ответила Маринетт. — Вчера мне позвонила одна женщина, их семье нужна подобная услуга, — доктор Фреэль опустила глаза на лежащие перед ней бумаги и прочитала, — Специалист с подходящей квалификацией, проживание на территории семьи, выходной — воскресение. Иными словами, — женщина посмотрела на сидящую перед ней коллегу, — Этой семье нужна няня-психолог, которая будет готова быть с их ребёнком 24 часа в сутки шесть дней в неделю. Девочке одиннадцать лет, десять месяцев назад она попала в аварию, её бабушка умерла на месте, а мама — на операционном столе. Малышка перенесла две операции на открытом мозге, одна из которых проходила близко к центру Борка. Девочка всё ещё не разговаривает, по словам её семьи она даже не пыталась, поэтому доктор Шепард не может с точной уверенностью сказать с чем именно это связано — с неврологическим повреждением или с её психикой. — Почему вы просите именно меня ею заняться? — У тебя подходящая квалификация и достаточный опыт работы, ты только вышла из отпуска, а потому пациентов у тебя пока нет, и... Ты не замужем и, насколько я знаю, ни с кем не состоишь в отношениях, а данная работа требует полной самоотдачи. Да.. Тут не поспоришь. Такой работе придётся посвятить себя полностью, а семья или парень этого сделать не дадут. И Маринетт подходит идеально, про таких, как она говорят "замужем за работой". Всё же жить у незнакомых людей и полностью посвятить себя одному ребёнку, это было как-то.. Странно? Ага, звучит, как начало ужастика. — Маринетт, ты нужна этому ребёнку, — видя её внутреннюю борьбу, сказала доктор Фреэль, — За последние полгода они сменили восемь нянь, потому что ни одна не смогла найти к девочке подход. — А почему вы думаете, что я смогу? — Назовём это чутьём, — усмехнулась доктор Фреэль. — Как зовут пациентку? — Боюсь этого я не могу тебе сказать, пока ты не подпишешь контракт. Протянула тонкую папку. В глаза бросились несколько пунктов. На три месяца. Работодатель имеет право отказаться от услуг в любой момент без объяснения причины, при этом выплатив компенсацию. Следить за выполнением всех назначений врача, соблюдать распорядок, посещать больницу в определённые дни, следить за физическим и эмоциональным состоянием ребёнка. При любых ухудшениях показателей обращаться в больницу. Заработная плата выплачивается каждую неделю, аванс за первую неделю — сразу после подписания договора. Сумма выплаты ... . — Сколько? Это в четыре раза больше, чем я получаю сейчас, — с удивлением заметила девушка. — У нас есть стандартная цена за подобные услуги, это сумма которую должна получить больница. Обычно от неё специалист получает 80%, однако заказчик в праве выплачивать больше. Договор с больницей эта семья уже заключила и деньги мы получили на месяц вперёд. Так что вся эта сумма полностью твоя. Неплохо, верно? У Маринетт возникло смешанное чувство — либо эту девочку очень сильно любят и для её здоровья не жалеют никаких средств, либо.. Просто хотят откупиться. К сожалению вторых Дюпен-Чен в своей жизни видела гораздо больше. — Мня не интересуют деньги, — смотря в глаза начальнице, ответила Дюпен-Чен. — Я знаю это, Маринетт, — сказала доктор Фреэль, — Поэтому и думаю, что ты сможешь помочь этому ребёнку. Ещё один взгляд на бумаги и Маринетт поставила свою подпись на договоре. Если доктор Фреэль, её наставница и учитель, верит в неё, поверит и она сама. — Так как зовут пациентку? — поинтересовалась девушка, откладывая папку. — Эмма Агрест. Амелия Шепард — её лечащий врач, она расскажет тебе историю болезни, а я дам твой номер телефона заказчику и с тобой в ближайшее время свяжутся. Удачи, Маринетт. Когда за девушкой закрылась дверь, Люси Фреэль устало прикрыла глаза. Она уже больше десяти лет была знакома с Маринетт Дюпен-Чен. Это был потрясающий специалист, который всю себя отдавал работе. Люси Фреэль, женщина, отдавшая психологии почти тридцать пять лет своей жизни, и сама такой была, стала после того, как у неё не осталось ничего и никого кроме работы и больных детей. Ведь когда помогаешь маленьким человечкам, кажется, что в жизни есть какой-то смысл, есть причина просыпаться по утрам. Люси уже смирилась со своей судьбой, но ей не хотелось того же для Маринетт. Она верила, что эта девушка рождена для чего-то другого, не менее прекрасного, что, как ей казалось, не было связано с этой больницей.***
Эмма Агрест. Когда-то очень давно, так давно, что, кажется, это было в другой жизни, Маринетт мечтала так назвать свою дочку. До того, как тот-чьё-имя-нельзя-вспоминать ответил на её любовь взаимностью, а потом разбил её чувства на миллионы осколков, до того, как Ледибаг и Кот Нуар победили Бражника и до того, как Бражник оказался Габриэлем Агрестом, её кумиром и известным на весь мир модным дизайнером. Но, наверное, по-настоящему мечтать об этом девушка перестала после того, как подруга сообщила, что у неё самой будет дочка с таким именем. Маринетт была рада за подругу, честно. Но внутри неожиданно что-то оборвалось. Какая-то ниточка, связывающая её саму с той Маринетт, которая умела верить в чудо, мечтала, строила планы на счастливое будущее с парнем, которого всё ещё любила, несмотря на причинённую боль. Так появилась Маринетт Дюпен-Чен, которой было проще жить отдавая всю себя другим, забыв о своём собственном счастье. Девушка, взявшая себе за кредо девиз настоящих альтруистов: счастлива тогда, когда счастливы другие. Маринетт шла по светлым коридорам больницы, вспоминая день, который бесповоротно изменил её жизнь. Двенадцать лет назад Дюпен-Чен сидела дома, готовясь к вступительным экзаменам на факультет психологии, когда в её комнату постучали. — Да, войдите! Меньше всего она ожидала увидеть на пороге Кагами. Маринетт была в курсе их с Адрианом расставания. Расставания, которое произошло после того, как он, Адриан и Кот Нуар в одном лице, признался ей, Маринетт — Ледибаг, в том, что до сих пор любит её. — Кагами? Привет. Что-то случилось? — Привет, — сказала девушка, садясь на стоящий рядом диванчик, — Да. Могу я кое о чём тебе рассказать? — Разумеется… Так Маринетт Дюпен-Чен первой узнала о том, что Кагами Цуруги и Адриан Агрест через семь месяцев станут родителями. Что она чувствовала в тот момент? Слишком много всего: и разочарование, и удивление, и недоумение… Слишком много разных эмоций сплелись в одну. Однако в тот момент ей было не до себя самой — Кагами пришла к ней, как к единственной подруге, в надежде, что та её поддержит. — Я уверена, ты станешь прекрасной мамой, — сказала Маринетт, садясь рядом с ней, — А Адриан будет любящим отцом. Я уверена, вы справитесь. И она сделала то, что сделала бы любая настоящая подруга — крепко обняла её, хотя отчетливо почувствовала, как у самой в душе неожиданно что-то оборвалось, что-то очень значимое. Но это было уже не важно.***
— Доктор Дюпен-Чен? — вот Маринетт и оказалась на нужном этаже в нужном отделении, — Могу я вам чем-то помочь? — Да, — время жалеть себя и вспоминать прошлое подошло к концу, — Мне нужна доктор Шепард, где она? — У неё сейчас обход. — ответила медсестра, — Вы берёте кого-то из её пациентов? — Да. Эмму Агрест. — Её разве ещё не выписали? — Не из моего отделения. Мне нужна история болезни. — Маринетт? — признаться, Амелия не ожидала увидеть знакомую здесь сегодня, — Я думала ты в отпуске. — Сегодня вышла, — вежливо улыбаясь, ответила та. — Так значит это тебе дали близняшек Кюри? — Нет, другую твою пациентку. Эмму Агрест. Ответом послужил тяжёлый вздох. — Тяжёлый случай.. Почти год прошёл, но девочка так и не заговорила, даже не пытается, молчит, как партизан. Из-за этого я не могу в полной мере оценить её состояние. Однако физиотерапевт говорит, что она в порядке. — Насколько я поняла, эта девочка потеряла мать и бабушку в ужасной аварии, и сама чудом осталась жива. — Да. Когда её привезли, я думала: уйдёт вслед за родными прямо на моём столе. Но она чудом выжила и не превратилась в овощ. Это медицинское чудо и мои умелые руки, — шутливо похвасталась Амелия. — Думаешь повреждён центр Борка? — но у Маринетт совсем не было настроения шутить, и почему-то хотелось быстрее уйти. — Травма была слишком близко к нему, и если бы не обстоятельства… — Надеешься, что это просто мутизм? Амелия невесело усмехнулась: — Я всегда надеюсь на мутизм, его, по крайней мере, можно вылечить. — Да, это так.. — Хах, — невесело хмыкнула Амелия, протягивая Маринетт планшет, — Вот её карта. Удачи тебе. Надеюсь у тебя получиться научить Эмму снова любить жизнь.***
Маринетт стояла напротив большого панорамного окна и смотрела на проплывающую по Сене лодку, но сама девушка была далеко от этой реки и даже от этой больницы. Мысли её снова были в прошлом — на занятии по фехтованию, где она впервые познакомилась с Кагами Цуруги, но тогда она видела в ней лишь соперницу в борьбе за сердце любимого человека. Калейдоскоп памяти продолжал кружиться, подкидывая всё новые и новые воспоминания, а глаза неожиданно наполнились слезами. Маринетт вдруг вспомнила, когда они с Кагами подружились — День дружбы пятнадцать лет назад. Именно тогда Дюпен-Чен увидела, насколько Цуруги одинока. Тогда они стали подругами. Вот только после их с Адрианом свадьбы девушки практически не общались, о чём Дюпен-Чен сейчас очень жалела. Но прошлое нельзя вернуть. Прошлое… А ведь ей предстоит увидеться с теми, о ком она уже очень много лет старалась не думать, дабы не тревожить старые раны. Услышав имя своей будущей пациентки, Маринетт тут же хотела отказаться, но… Не смогла. Из-за Кагами. Прошлое… Совсем скоро придётся встретиться с ним лицом к лицу. Однако это не самая худшая вещь, самое ужасное в этой истории — одиннадцатилетняя девочка, оставшаяся без мамы и скорее всего без возможности говорить. Всегда самое худшее — когда страдают дети. И Маринетт Дюпен-Чен сделает всё возможное, чтобы помочь этой девочке, чтобы помочь Эмме Агрест… От размышлений её отвлек телефонный звонок. "Номер неизвестен" — высветилось на экране. Засунув подальше непонятно откуда взявшееся волнение, Маринетт ответила на звонок. — Слушаю. — Доктор Дюпен-Чен? — ответил голос на другой стороне, — Доктор Фреэль дала мне ваш номер телефона. Меня зовут Амели Грэм де Ванили. Через сколько вы можете со мной встретиться? — Добрый день. Да, я ждала вашего звонка, — сказала немного сбившаяся с толку Маринетт (при чём здесь мама Феликса?), — Я сейчас в больнице, так что всё зависит от того, куда нужно подъехать. — О! Тогда отлично! — кажется, эта женщина была чересчур жизнерадостной, — Я пришлю машину, водитель с вами свяжется, когда подъедет. До встречи! — Амели положила трубку. — До встречи.. — в никуда ответила Маринетт. Через 10 минут на телефон Маринетт пришло сообщение о том, что её ждёт машина возле входа в больницу. Признаться, девушка совсем не ожидала, что за ней приедут так быстро, но ещё больше она не ожидала, что на водительском месте окажется дано знакомый ей Горилла, к своему стыду, девушка отметила, что его имя напрочь вылетело у неё из головы. — Добрый день, — поздоровалась она, садясь на заднее сидение. Водитель лишь кивнул в ответ и тронулся с места, если он и узнал её, то виду не подал. Настоящий профессионал. В какой-то момент Маринетт вдруг показалось, что они едут в особняк Агрестов, тот самый, но нет. Хотя дом Адриана и Кагами и был огромным, он отличался от "замка" Габриэля. На пороге её встретила светловолосая женщина в тёмном брючном костюме, в которой Маринетт узнала Амели Грэм де Ванили, а так же молодая рыжеволосая девушка с несколькими пухлыми папками в руках. — Ну вот вы и здесь! — дружелюбному настрою Амели не было предела, что несколько озадачило Маринетт, — Я очень рада, что вы согласились у нас работать. Надеюсь, что вы задержитесь надолго! Это Шарлотта — ассистентка Адриана, если у вас вдруг возникнут какие-то вопросы, смело обращайтесь к ней. И она же сейчас проведёт для вас экскурсию по дому и всё подробно расскажет, а я уже опаздываю на поезд. Удачи! Амели буквально выпорхнула из дома и направилась к машине, из которой только что вышла девушка. — Амели как всегда вечно везде опаздывает, — усмехнулась Шарлотта, — Добрый день, доктор Дюпен-Чен. Простите за столь сумбурную встречу. Мадемуазель Грэм де Ванили здесь уже две недели, с тех пор, как от нас ушла прошлая няня. Для неё это очень тяжело, несмотря на то, как сильно она любит Эмму. — Всё в порядке, — ответила Маринетт, — Да, добрый день, мадемуазель.. — Бенуа, — ответила девушка, — Но прошу вас, зовите меня Шарлоттой. Мадемуазель Бенуа — это моя любимая бабуля. Идёмте, покажу вам всё и познакомлю с Эммой. У неё сейчас занятия на фортепиано, так что с ней увидимся чуть позже. И они прошли в дом. — Итак, — начала Шарлотта, когда они вошли, — У вас будет свой комплект ключей от дома. Сохраните себе номер водителя, если вам с Эммой понадобится куда-то поехать, он вас отвезёт. Эмма живёт по опредёлённому расписанию, которое вам необходимо соблюдать. Вот папка со всей подробной информацией, сейчас я расскажу вам об основных моментах. Расписание Эммы включает в себя еженедельное посещение врача и физиотерапевта, а так же все учебные занятия. Она никогда не ходила в школу, уроками с ней занималась мадам Агрест, теперь же учителя сами приходят сюда в назначенное время. Пока у неё идут уроки, вы должны быть неподалёку, но не в одной с ней комнате, это важно. Так если у Эммы заболит голова или вам покажется, что она плохо себя чувствует, звоните доктору Шепард, это её нейрохирург, или педиатру, доктору Роббинс. На первом этаже кухня, столовая, гостиная, а так же помещения и спальни для персонала. На втором — комната Эммы, напротив — музыкальный класс, она сейчас там, слева — учебная комната, где с ней занимаются преподаватели, дальше по коридору — вторая ванная и домашний тренажёрный зал. Ваша комната находится на третьем этаже в этом же крыле, в правом крыле — комната и кабинет мсье Агреста, туда вам заходить не нужно, он не любит, когда посторонние мешают ему работать. — А если это будет касаться Эммы? — Звоните мне, он в любом случае вряд ли будет дома. Шарлотта вернулась к рассказу об устройстве дома Агреста, но Маринетт всё волновал один единственный вопрос: — Как девочка общается? Я сегодня утром разговаривала с доктором Шепард, она говорит, что Эмма не разговаривает и даже не пытается с кем-то заговорить. Так как именно вы все понимаете чего она хочет? — Чаще всего никак, — вздохнула Шарлотта, — Мы сами решаем, что для неё может оказаться лучше. Хотя, признаться, это не особо отличается от того, что было пока была жива мадам Агрест. Обычно она всегда принимала за Эмму решения. Сейчас же девочка отвечает только на те вопросы, где ответ "да" или "нет" кивками головы. Но делает она это не часто. Бывает, что она просто смотрит на тебя в ответ, тогда приходится принимать решение самостоятельно. Когда же происходит то, что ей категорически не нравится, она просто запирается в своей комнате и не выходит. Так часто случалось с нашими предыдущими нянями. Эмма просто закрывалась в комнате, пока я или Амели не приходили и не обещали их уволить. — Вот так просто? Не выяснив в чём причина такого её поведения? — Мы пытались, но не смогли вытянуть из неё объяснений. Мсье Агрест решил лишний раз не травмировать её, и после второго такого "приступа" мы просто делает так как она хочет. Мы не психологи, Маринетт. Психолог у Эммы был, и она просто приходила к нему в кабинет и целый час смотрела в окно, а когда он стал приходить на дом, вновь запиралась в своей комнате. Именно поэтому мы и наняли вас. Ей нужна помощь специалиста, от которой она отказывается. Шарлотта взглянула на часы. — Фортепиано закончится через пару минут. — подытожила она, — А пока ещё несколько моментов: Мсье Агрест очень занятой человек, и в его графике нет чёткого места под общение с дочерью, он приходит к ней тогда, когда свободен, в удобное ему время, так что будьте готовы корректировать распорядок дня. В воскресение у вас выходной, в этот день из Лондона приезжает Амели или её сын Феликс, так что вам просто нужно будет дождаться их и узнать во сколько они уезжают, чтобы успеть вернуться. Пока они здесь, вы свободны. Теперь насчёт отца Адриана, Габриэля Агреста. Они с ним не разговаривают, но мсье Габриэлю всё же позволено видеться с внучкой — каждую вторую и четвёртую субботу месяца с двенадцати до трёх дня. Водитель отвезёт вас к нему и привезёт обратно. Оставлять девочку наедине с дедушкой нельзя. Эти моменты понятны? Есть вопросы? — Пока вопросов нет. Мне всё ясно. — Хм. Даже не спросите почему у Адриана с отцом настолько плохие отношения, что он не позволяет ему оставаться с дочерью наедине? — удивлённо спросила Шарлотта. Ох, Маринетт догадывалась почему, но.. — Это не моё дело, — просто ответила она. — Вы мне нравитесь, доктор Дюпен-Чен. — улыбнулась девушка, — О, а вот и Эмма. Как прошёл урок, дорогая? Но вместо ответа Шарлотта удостоилась лишь взгляда. Взгляда пустых глаз одиннадцатилетней девочки. Когда Маринетт взглянула на неё, сердце предательски сжалось. Русые волосы, собранные в простой низкий хвост, папины черты подбородка, мамины карии глаза, бледная кожа и чуть заметные синяки под глазами. — Занятие прошло отлично, мадемуазель Бенуа, — Маринетт во все глаза смотрела на девочку, что даже не заметила, как из комнаты вышел мужчина лет пятидесяти, — Мадемуазель Агрест делает явные успехи. — Замечательно, мсье Фураж! Это Маринетт Дюпен-Чен, — представила её Шарлотта, — Новая няня. — Приятно познакомиться, мадемуазель, — вскользь поздоровался учитель, наверное, няни менялись так часто, что преподаватели сочли бесполезным запоминать каждую новую. — Идёмте, я вас провожу, мсье Фураж. И Маринетт осталась с ней один на один. — Здравствуй, Эмма.***
Двенадцать лет назад. Теплое осенне солнце падало на зелёную траву. Кагами сидела на качелях во дворике их с Адрианом дома. Сегодня они были у врача, где им сообщили, что в скором будущем они станут родителями маленькой девочки. Кагами смотрела на монитор УЗИ и слышала сердцебиение своей малышки. Девочка.. Маленькая девочка с розовыми заколками, стада плюшевых игрушек, поселения кукол. Разве не об этом должна думать любая нормальная будущая мать? Но Кагами, поглаживая живот, думала совершенно не об этом. Тогда она решила позвонить своей единственной подруге и признаться в том, что никогда бы не сказала своему мужу. — Маринетт, мне так страшно, — чувствуя как её малышка шевельнулась под сердцем, сказала Кагами. — Я, конечно, ничего не знаю про то как быть родителем, но я знаю точно, что страх — нормальное человеческое чувство, — услышала девушка ответ подруги, — А чего именно ты боишься? «И прада, чего?» Бесконечные тренировки, строгая мама, завышенная планка, которую просто невозможно достичь, вечные упрёки. Всё, чего желала Кагами в детстве — одобрение от матери — она так и не получила. Да, её детство нельзя назвать счастливым. Как и детство Адриана. Что, если и их дочь будет несчастна? Что, если они, обделённые любовью родителей, не смогут дать ей то, чего сами были лишены? — Я боюсь, что буду воспитывать её так же, как меня воспитывала мать, — призналась девушка. На другом конце провода Маринетт улыбнулась, хоть Кагами этого и не видела. — Твоя мама любит тебя, Кагами, просто не умеет этого правильно показать. Подумай, чего тебе не хватает от неё? Чего не хватает? — Всю свою жизнь я хотела, чтобы она гордилась мной, я старалась изо всех сил, но она всё время была чем-то недовольна... — Тогда просто почаще говори своей дочери как сильно ты её любишь и как сильно ею гордишься. Твоя мама воспитала тебя замечательным человеком — ты сильная и добрая, и я верю, что свою дочь вы с Адрианом воспитаете не хуже. Просто дайте ей понять, что она для вас — самое ценное сокровище, почаще говорите ей об этом, пусть знает. — Когда ты стала такой мудрой? — в шутку спросила Кагами, на что Маринетт лишь засмеялась, — Как твои дела с осваиванием новой профессии? — Всё очень здорово! Уже прошёл почти месяц и я чувствую, что наконец-то оказалась на своём месте. — Не жалеешь о своём решении? — Я никогда не была ни в чём так уверена, — ответила Дюпен-Чен, — А ты, кстати, придумала имя малышке? — После твоих слов мне уже хочется назвать девочку Маринетт, — пошутила Кагами, на что её подруга лишь рассмеялась, — Но может ты посоветуешь что-нибудь другое? Посоветовать? С фамилией Агрест у Дюпен-Чен ассоциировалось лишь одно имя, которое она выбрала ещё в свои тринадцать лет. Но, несмотря на несбывшиеся детские мечты, она была искренне рада за подругу и бывшего напарника, Маринетт надеялась, что оба они будут счастливы вместе, а малышка только укрепит их отношения. — Мне нравится имя Эмма. — Эмма? И правда красивое... — Маринетт? — спустя несколько секунд тишины позвала Кагами. — Что? — Ты не злишься на меня? За то, что увела у тебя Адриана? — Увела? — искренне удивилась девушка, — Наши с ним пути разошлись уже очень-очень давно, тогда же я и наконец отпустила свои чувства к нему и смогла простить всё, что он мне сделал. Особенно, когда поняла, что в этом был замешан Габриэль. Но сейчас это уже не имеет никакого значения, к тому же наши с Адрианом пути вряд-ли когда-нибудь снова пересекутся. Но я очень рада за вас обоих! Что вы нашли своё счастье друг в друге и вашей малышке. — Спасибо тебе. За всё... — Правда, не за что. Береги себя, Кагами! На следующий день у Кагами и Адриана состоялся разговор, в конце которого они решили, что сделают всё возможное и невозможное, чтобы их девочка была самой счастливой на свете, что они не будут воспитывать её так же, как их воспитывали их родители. А Маринетт было совершенно не стыдно за свою ложь.***
На приветствие девочка никак не ответила, лишь посмотрела на Маринетт своими огромными глазами и ушла к себе. Первое, что пришло в голову Дюпен-Чен, когда она заглянула в комнату девочки: идеально. Идеальная чистота, идеально подобранные цвета, идеальный порядок на столе, полках и кресле, идеально ровно рассаженные мягкие игрушки. — Эмма, могу я войти? — спросила она, стоя на пороге, и вновь не получила ответа, — Эмма? Но девочка продолжала очень хорошо игнорировать новую няню, сидя за своим столом и читая учебник по истории. — А вот и я! Познакомились? — бодро спросила, появившаяся Шарлотта, и, не дождавшись ответа, продолжила, — Эмма пришёл твой учитель физкультуры, а мадам Гальяно спрашивает, что ты хочешь на обед: рыбу или индейку? И опять — ничего. Ни взглядом, ни жестом, она лишь, не обращая ни на кого внимания, встала и пошла в спортивную комнату. Словно ей было всё равно, что делать. Словно? — Маринетт? — позвала Шарлотта. — Что? — переспросила девушка, задумчиво глядя на место, где минуту назад сидела Эмма. — Рыба или индейка? — Рыба.. — Я передам. — У неё депрессия. Её отец в курсе насколько это может быть опасно? — Маринетт, — уже намного серьёзнее продолжила Шарлотта, — Няней быть нелегко, а в этой семье — особенно. Здесь очень много подводных камней. Вы должны понимать, что вам предстоит проводить здесь дни напролёт, а иногда и ночи. Да, мы все знаем, что у неё депрессия, и, поверьте, делаем всё, что в наших силах, чтобы ей помочь. Только этого недостаточно, поэтому Амели и наняла вас, профессионала в этом деле. И знаете, почему-то я чувствую, что у вас получится. Не падайте духом! Мой номер телефона в папке, если что звоните мне. После этого Шарлотта ушла, а Маринетт решила детально изучить папку, которую ей оставили. Это был самый сумбурный, долгий и абсурдно-идеальный день во всей практике доктора Дюпен-Чен. Эмма Агрест была до ужаса идеальной — делала всё, что говорили, учила всё, что задавали, и преподаватели её заслуженно хвалили. Единственное, чего у этого ребёнка не было — интереса ко всему тому, что она делала. Словно девочка поставила себе целью во всём быть хорошей. Это не то, с чем Маринетт обычно сталкивалась в своей практике. Она работала с детьми, которым не хотелось ничего делать, которые, открывая утром глаза, хотели опять заснуть, либо наоборот — делали странные, иногда агрессивные вещи, порой даже причиняли себе вред, стараясь привлечь внимание. Но, что было в голове у Эммы Агрест, этой маленькой идеальной девочки? Маринетт не могла понять, поэтому и решила просто наблюдать. В точности следовать распорядку, оставленному Шарлоттой. Подъём. Душ. Завтрак. Уроки. Обед. Музыка. Иностранные языки. Физкультура. Ужин. Чтение. Душ. Сон. Иногда добавлялось посещение больницы. И всё в абсолютном молчании. С полнейшим равнодушием. За два дня, которые Маринетт провела в доме Агрестов, Эмма выразила эмоции лишь однажды. Вечером, когда её отец пришёл с работы "пораньше", прямо к концу ужина. Это был совсем не тот парень, которого Маринетт помнила со школы. Бесспорно он был красив, даже несмотря на осунувшееся лицо и появившиеся морщины. Но он совсем не был похож на мальчика, дарившего ей розы, на парня, который целовал её, на того, кто перед лицом опасности закрывал её собой, чья улыбка с самый тяжёлый час помогала не упасть духом. Мсье Агрест, которого Маринетт сейчас видела перед собой, ни капли не был похож ни на Адриана, которого когда-то она любила, ни на Кота Нуара, которому когда-то могла бы доверить жизнь. В его глазах залегла усталость, а губы, казалось, напрочь забыли, как улыбаться. — Вы новая няня? — не глядя на неё, спросил он, садясь к дочери, не сводившей с папы глаз, за стол. — Да, — ответила девушка, профессионально справляясь с дрожью в голосе, — Меня зовут Маринетт Дюпен-Чен, у меня десятилетний опыт работы с детьми, у которых были похожие проблемы, как и у Эммы. Двенадцать лет назад, в день когда узнал, что станет отцом, Адриан спрятал это имя, а так же все связанные с ним воспоминания в большой сундук и запер его на ключ, который намеренно потерял, а серебряное кольцо Разрушения по той же причине отправилось в сейф. Он запрещал себе думать об этой девушке, вспоминать её улыбку, её аквамариновые глаза, звонкий смех, их нежные поцелуи и страстные вечера. Потому что это могло помешать ему сосредоточиться на единственно важном, что у него осталось, — на дочери. Но вот она здесь. В его доме. Это про неё вчера говорила Амели. Мол, нашли профессионала — няня с образованием и опытом работы психолога, которая сможет помочь. — Надеюсь, вы справитесь со своей работой в отличие от ваших предшественниц, мадемуазель Дюпен-Чен. Строго. Холодно. Требовательно. Как и полагается начальнику. — Я тоже, мсье Агрест. Прямо. Твёрдо. Уверенно. Как и полагается профессионалу. На этом их диалог закончился. Адриан поцеловал дочь в макушку, пожелал той спокойной ночи и удалился в сой кабинет. Все дальнейшие разговоры Адриана и Маринетт состояли из одного вопроса, который он задавал, возвращаясь заполночь с работы, и её простого ответа. — Как прошёл день у Эммы? — Пока без изменений, но я работаю над этим. Всё, как обычно. Словно они и не были никогда знакомы. Четырнадцать лет назад Дождь. Она проиграла. Феликс обманул её и Бражник получил все Камни Чудес. Дура. Глупая-глупая дура. Подвела всех. Никчёмная Ледибаг! — Жители Парижа! — зловещий смех, гигантская голова Бражника появилась в воздухе, — Ледибаг обещала защитить вас? Она соврала! Узрите её поражение! Я забрал у неё все Камни Чудес! Теперь я стал намного могущественнее, чем раньше! С этого момента я буду без устали нападать на вас. Я буду повсюду. Я буду проникать в ваши мысли! Красть ваши мечты! Использовать ваши самые затаённые страхи! Я не остановлюсь ни перед чем! Разве что... Кто-то принесёт мне Камни Чудес Ледибаг и Кота Нуара! — Я потеряла всё!.. Её сердце заполнило отчаяние, она готова отдать Бражнику свой Талисман прямо сейчас, если бы не... — Ты не потеряла меня. Кот... Что?.. Он здесь? С ней? После всего, что она сделала? После того, как обращалась с ним? — Почему ты не теряешь веру в меня? Я потеряла все Камни Чудес. Я самый худший Хранитель на свете! Я хотела всё контролировать, я не слушала тебя, я лгала тебе, я держала тебя на расстоянии... Каждый раз, когда ты предлагал помощь, я отказывалась от неё. Я всё испортила! Её глупый, доверчивый, добрый Котёнок... Она не заслуживает его понимания и поддержки. — Моя Леди... — его улыбка и протянутая к ней рука, крепкие ободряющие объятия, в которых она чувствует себя в безопасности, — Мы вернём их все — один за другим, все до единого. И мы больше никогда такого не допустим. — Ты... и я? — её голос дрожит. — Ты, величайшая супергероиня из всех. Они, — он указал вниз, где собрался весь город и скандировал её имя, они поддерживали её, — Жители Парижа! И я, твой верный напарник. Он исполнил своё обещание. Они вместе вернули все Камни Чудес и повергли Монарха. Он исполнил своё обещание. Но в конце-концов они потеряли друг друга...***
Через неделю Маринетт ждала ещё одна встреча её с прошлым, когда нужно было отвезти девочку к дедушке. Габриэля Агреста Маринетт не видела ни в живую, ни на экране, ни в журналах с того самого дня, двенадцать лет назад. Поэтому было вполне естественно, что она волновалась. Чего можно ожидать от человека, который чуть не уничтожил мир ради того, чтобы вновь быть со своей любимой? Если Габриэль и удивился, увидев Маринетт Дюпен-Чен в качестве сопровождающей своей внучки, то виду не подал. Вежливое приветствие и дальнейшие три часа он посвятил своей внучке всего себя. Слушая их совместную игру на фортепиано, наблюдая за тем как они вдвоём пишут картину, Маринетт всеми силами отгоняла навязчивую мысль, которая не давала ей покоя, как профессионалу своего дела. "Если бы он так же проводил время со своим сыном, если бы уделял ему хотя бы три часа своего времени в неделю, абсолютно всё могло бы сложиться по-другому..." Но прошлого не изменить. Так и заключила Маринетт, когда ей пришло сообщение от водителя. — Пора возвращаться, — произнесла она чуть осипшим голосом, — У тебя, скоро урок английского, Эмма. От смысла фразы почему-то стало тошно. — Я провожу, — как-то до смешного покорно произнёс Габриэль, беря внучку за руку. Выйдя на крыльцо огромного и пустого особняка, они распрощались. Маринетт уже было выдохнула с облегчением, когда мсье Агрест позвал её. — Подожди в машине, пожалуйста. Я поговорю с твоим дедушкой, — спокойной попросила она девочку и подошла к давнему знакомому. — Не ожидал вас увидеть. — произнёс мужчина, глядя ей в глаза. — Примите мои соболезнования по поводу того, что случилось с вашей невесткой, мсье Агрест. Оба говорили как-то странно невпопад. Признаться, Маринетт вообще не видела смысла продолжать дальнейший разговор с этим человеком. — Они ведь всё ещё у вас? Она знала о чём он спрашивал. Камни чудес. Она понимала для чего, ради кого, он о них спрашивал. — Вас это не касается. — Мадемуазель… Габриэль не считал, что его это не касается, он не отстанет от Маринетт пока всё не поймёт. — Я прошу вас, мсье Агрест, не начинайте всё с начала. Забудьте о Камнях Чудес. — Ледибаг… — он обратился к ней именем, которое она давно забыла, — Я всего лишь хочу помочь своей семье, — спокойно, так, что на лице не дрогнул ни один мускул, произнёс Габриэль, — Мы с вами можем помочь друг другу. Вернёмся в прошлое и исправим все свои ошибки. Ведь вы когда-то были влюблены в Адриана, а он был влюблён в вас. Мы устроим всё так, чтобы вы были вместе, исправим все ошибки. Мы… — Прекратите это! — перебила его Маринетт. Она не собиралась отрицать очевидного: это предложение было в какой-то степени заманчивым, на несколько мгновений ей захотелось согласиться с тем, кто двенадцать лет назад именовался Тёмным Бражником, соединить волшебные камни и загадать желание. Она бы сделала всё по-другому. Она бы по-другому прожила эти годы. Однако бывшая Ледибаг знала, что цена за это желание будет непомерно высока, выше чем кто-либо из живущих может себе позволить. Магия эффективно борется только с магией, во всём остальном она — плохой помощник. Слишком дорого стоят её услуги. Большое счастье требует больших жертв. К тому же, в стремлении жить прошлым не было ничего по-настоящему здоро́вого. Это был признак того, что человек не может отпустить то, что давно ушло. И Эмма.. Эта маленькая девочка не заслуживает такой судьбы, она должна улыбаться, должна жить, говорит со своими папой и мамой. Вот только.. — Прекратите искать лёгкие пути решения ваших проблем! Да, это очень просто — загадать желание и получить всё и сразу. Я понимаю, что у вашей семьи случилось горе, но не вы одни такие. Люди погибают в авариях каждый день, дети остаются без родителей каждый день. Я вижу это сплошь и рядом. Но ещё я вижу, как эти люди берут себя в руки и двигаются дальше, преодолевая свои трудности! А вы, как я вижу, застыли на месте и ждёте пока ваши проблемы решатся сами по себе волшебным образом. Такого не будет. Талисманы спрятаны в месте понадёжнее Храма Хранителей, и вам их никогда не найти, мсье Агрест. — Я хочу, чтобы он был счастлив, — почти шепотом признался Габриэль, — Чтобы они оба были счастливы и улыбались, как раньше. — Знаю. Все родители хотят счастья для своих детей. В отделении хирургии Маринетт видела немало родителей, готовых отдать своим чадам всё, что у них есть — печень, почку, кровь, сердце. Всё, что угодно, лишь бы их ребёнок жил. К сожалению, среди них было и немало тех, кто, как и Габриэль Агрест, искал «волшебное» лекарство, не осознавая, что единственное, в чем сейчас нуждаются их дети — это родительская любовь. — Вы не исключение, мсье Агрест. Если хотите помочь сыну и внучке, то просто будьте рядом. У Эммы сейчас очень сложный период — она заново должна научиться жить, научиться смеяться и улыбаться. Я не знаю, что вам известно о её травме, но, как врач, считаю, что она больше никогда не сможет говорить. Ей предстоит сложный и тяжёлый путь. С таким не справиться в одиночку. Не знаю как, но вы должны найти способ помириться со своим сыном. Ради Эммы. Габриэль отвернулся. — Мсье Агрест, простите за чрезмерную прямолинейность, я просто делаю свою работу: забочусь о состоянии... — неожиданно Маринетт забыла все слова, которые нужно говорить в подобной ситуации, потому что, когда мужчина вновь обернулся к ней, в его глазах стояли слёзы. Сейчас он не выглядел холодным и отстранённым, каким Дюпен-Чен запомнила его со школы, сейчас он не был грозным руководителем модной империи или безжалостным злодеем. Перед Маринетт сидел обычный человек, дедушка, который любит свою внучку и переживает за своего сына, просто человек, которому нужна была помощь. — Почему? — надломненным голосом спросил он. — Почему «что»? — не поняла она, всё ещё не придя в себя. — Почему вы согласились после всего того, что я вам сдал? — за секунду воспоминания битв с акумами пронеслись в голове девушки, все годы лжи и переживаний, — Почему вы вообще стали работать в больнице, а не в модной, чёрт бы её побрал, индустрии? Почему? «Чудесная Ледибаг!» Стая волшебных божьих коровок разлетается повсюду, возвращая всё на свои места и стирая людям память. О случившемся им будут напоминать лишь статьи в Ледиблоге. Десятилетняя девочка, не моргая, смотрит в стену пустым взглядом. У неё на глазах в пожаре погибла вся её семья — мама, папа, брат, две сестры, бабушка и дедушка. В случившемся она винит себя, это был её день рождения. Психологи не смогли ей помочь. На своё двенадцатилетние она покончила с собой. Один эскиз похож на другой. Создавать что-то новое больше не получается. С такими «талантами» она будет одним из миллиона заурядных дизайнеров, а она мечтала стать выдающейся. Она сшила платье для куклы одной из своих пациенток из обычных марлевых салфеток. Девочка была в восторге, в тот день она заговорила впервые за много недель. — В один момент своей жизни я изменилась и поняла, что могу больше, чем диктовать людям модные тренды. Я смогу помочь им жить. — Вы не диктовали тренды, Маринетт, — вспомнил её работы Габриэль, — Вы раскрыли лучшие черты людей своими творениями, у вас был талант, каких ещё нужно поискать... Но Эмма? Ей вы поможете, Маринетт? — Я обещаю сделать всё, что в моих силах, — слова мсье Агреста затронули ниточки души девушки, которые, как она думала, уже давно были порваны. А для Габриэля Агреста её ответа было достаточно, чтобы покончить со своей гордостью, со своим прошлым и двигаться вперёд, чтобы понять: его будущее в его руках, его и его семьи.***
В воскресенье приехала Амели и у Маринетт появилось время, чтобы посидеть дома, в одиночестве в своей маленькой квартире квартире и подвести итог двух прошедших недель. Во-первых, встречи со старыми знакомыми прошли гораздо лучше, чем она думала. Во-вторых, не только маленькой Эмме нужен психолог. Маринетт не знала, что твориться в душе у её отца, но тот тоже погряз в пучине отчаяния. И, в-третьих, у Эммы Агрест были серьёзные проблемы. И дело не только в смерти мамы. Ещё задолго до этого страшного события, девочка страдала чем-то похожим на ОКР, её постоянное стремление к идеалам не было результатом трагедии, оно появилось задолго до неё. И начинать нужно с этого.***
Полная решимости и энтузиазма творить добро, Маринетт Дюпен-Чен пришла в понедельник в дом Агреста к пяти часам утра — время, когда глава семьи уходил на работу. Диалог их ограничился вежливыми кивками в знак приветствия. В восемь встала Эмма. Всё, как всегда. За исключением того, что она не спустилась к завтраку. Заперлась в своей комнате. Маринетт стучала в дверь и звала девочку добрых пятнадцать минут. Пока не пришла горничная. — Мадемуазель Дюпен-Чен, необходимо позвонить мадемуазель Бенуа, — произнесла она. — Не нужно никому звонить. Я сама со всем разберусь! Маринетт решительно подошла к двери в комнату и сказала: — Эмма, если ты сейчас же не подашь какой-нибудь знак того, что слышишь меня, то клянусь тебе, я сломаю эту дверь. Я могу казаться маленькой и хрупкой, но, поверь, я это сделаю! Тишина в ответ. — Хорошо. Ты сама сделала выбор. — под удивлённые взгляды мадам Гальяно и мадам Симон Маринетт отошла от двери на несколько шагов, явно намереваясь осуществить задуманное. Но.. По двери ударили с обратной стороны. Маринетт выдохнула, на лице появилась улыбка облегчения. — Хорошо.. Спасибо тебе, Эмма. Спасибо. Игнорируя присутствие зрителей, Дюпен-Чен села возле двери. И начала говорить: — Сейчас я хочу, что бы ты меня выслушала, пожалуйста. Потому что, мне кажется, что только ты сможешь меня понять. Когда мне было тринадцать на Дне Дружбы я познакомилась с довольно странной девушкой. Она совершенно не умела контактировать с людьми, постоянно заглядывала в телефон и задавала мне странные вопросы. Я была уверена, что она переписывается с парнем, который мне тогда очень нравился, ведь, как я знала, онги проводили много времени вместе. И, когда она отвернулась, я залезла в её сумку, достала телефон и посмотрела, чем же она занимается. Я совсем не горжусь своим поступком, так делать нельзя. У той девушки было открыто приложение "Как завести друзей", все вопросы, которые она мне задавала были оттуда. А в телефонной книге лишь один контакт — её мама и никаких больше друзей. Тогда я поняла насколько я глупая и эгоистичная, ведь она просто хотела со мной подружиться. — Маринетт сама не замечала, как по щекам текли слёзы и как она иногда всхлипывала, — В тот день я познакомилась с прекрасным человеком — Кагами Цуруги. Тот парень мне через несколько недель разонравился, что вполне обычно для подростков, но моя подруга осталась со мной. Я помню как мы давали друг другу советы в отношениях, как делились тайнами и переживаниями, будучи детьми. Я помню, как она звонила мне и рассказывала какая замечательная у неё дочка. И мне так жаль, что мы перестали общаться, когда повзрослели. Ведь жизнь очень хрупкая штука, и она так коротка, Эмма. Мы с твоей мамой дружили, да мы перестали общаться, за что я теперь себя ужасно ненавижу. Но я знаю точно, что она тебя любила, что больше всего на свете хотела бы увидеть как ты растёшь, как заведёшь много друзей, пойдёшь в университет, влюбишься, заведёшь свою семью. Ведь Кагами любила тебя больше всего на свете. Из-за двери послышался тихий, едва уловимый всхлип, но Маринетт его услышала и тогда уже сама не смогла больше сдерживать свои слёзы. Она плакала. Нет, оплакивала погибшую подругу. — Но случилось то, что случилось, милая. И в этом даже некого обвинить. Паршиво, верно? Никто не виноват, что тот человек умер за рулём, а его машина проехала на красный и врезалась в вашу. И ты не виновата в том, что выжила в той аварии. Это прекрасно, что ты осталась жива, да ты не можешь говорить, но ты можешь думать, ходить, писать, слышать, играть на своей скрипке. Ты можешь пойти в школу и завести кучу друзей, ведь ты такая замечательная, Эмма! Живи, пожалуйста. Не закрывайся в этой комнате, в этом доме от всего мира. Просто живи.. Маринетт говорила с целью утешить маленькую девочку. Сначала она лишь хотела рассказать ей об её маме, какой хорошей она была, что она не хотела бы, чтоб её дочка утопала в депрессии, но.. В какой-то момент всё вышло из-под контроля. Все те чувства, которые Маринетт сама прятала в себе многие годы неожиданно вышли наружу — боль от предательства, горе потерь, опустошённость, разочарование.. Всё то, что она годами складывала в коробочку и благополучно игнорировала. Всё то, что делало её той Маринетт Дюпен-Чен, которую все любили, которая всем помогала, искренне прощала. Маринетт, которая втайне ото всех спасала Париж от злодея. Раньше девушка не задумывалась насколько Ледибаг была частью её самой. Она отказалась от Камня Чудес, закрыла квами в шкатулке и отреклась от прошлого, причинившего ей много боли, совсем забыв, что кроме этой боли было так много счастливых моментов, забывать которые самое настоящее кощунство. Дверь открылась и на пороге стояла заплаканная и неимоверно одинокая маленькая девочка. А на полу перед этой же дверью сидела взрослая девушка, с докторской степенью по психологии, со множеством профессиональных наград, которая однажды отказалась от значимой части себя, которая теперь, так же как и эта девочка, была невыносимо одинока. Боль — неотъемлемая часть нашей жизни. Именно она позволяет нам чувствовать. Если совсем отказаться от неё, то кем мы тогда станем? Бесчувственными роботами. Маринетт не любила, когда дети плакали, но, сидя на полу в коридоре и крепко обнимая рыдающую Эмму, она испытала неимоверное облегчение. Они обе справятся и соберут свою жизнь по кусочкам. Всё будет хорошо.