***
Выйдя из здания, Нино достал сигарету и набрал номер бывшей одноклассницы. — Лияф? — послышалось спустя несколько гудков, — Как всё прошло? — Паршиво. — выпуская облако дыма, ответил Нино, — Он меня послал. — Что? В каком смысле? — требовала подробностей девушка. — В нём словно что-то сломалось, — парень вспомнил убитый взгляд друга, — Он сам на себя не похож. Я не знаю. Тебе самой нужно это увидеть, тогда всё поймёшь. — Суд завтра. Если всё пройдёт, как надо, я прилечу первым же рейсом. Чёрт! И Эмма даже не читает мои сообщения! Я звонила Амели, Шарлотте и даже его отцу, они говорят, что Эмма скорее всего больше никогда не сможет говорить, а ещё у неё депрессия и из-за этого она не хочет ни с кем общаться. У неё какая-то профессиональная супер-няня, специализирующая на детях с похожими историями, — на одном дыхании выдала Буржуа, а потом, чуть помолчав, добавила: — Я волнуюсь за них обоих, Нино. — Знаю. Я тоже. У меня отпуск и я могу остаться в Париже на пару недель, только, если честно, Хлоя, не вижу в этом особого смысла. Адриану мы не нужны. Но к Эмме я обязательно зайду сегодня и потом наберу тебя. Лияф сделал последнюю затяжку и выбросил окурок в урну. — Хлоя? — Я здесь. — Он становится похож на своего отца. Такой же угрюмый, холодный и ведёт себя, как подонок. Не удивлюсь, если вскоре он закроется у себя дома, перестанет разговаривать с людьми и запрёт там же Эмму. — Нет уж! — гневно произнесла девушка, — Я этого не допущу! Мы не допустим! Он придёт в норму. Это же Адриан! Через некоторое время он придёт в норму. Нам просто нужно дать ему понять, что он не один. — Да.. Наверное, да. Думаю, ты права. Ладно, я ещё позже позвоню. Пока, Хлоя. — Пока, Нино. Вызов завершился. Допив свой кофе Хлоя схватила папку с документами и злая направилась на работу, выплёскивать свой гнев в нужное русло. Тем, кто стоит у неё на пути сегодня не поздоровится.***
Эмма не была обычным ребёнком, это Нино понял в момент, когда впервые её увидел, увидел её большие и умные карьи глаза. Так что же подарить такому неординарному ребёнку, тем более, что игрушек и украшений у неё было более, чем достаточно? Да, именно поэтому Нино пошёл не в обычный торговый центр, а в "Kin Liou". И Лияф не ошибся, уже спустя пол часа он поймал такси и направился к дому друга, надеясь, что не застанет Эмму за занятиями китайским или, Боже упаси, фехтованием. Стоя перед огромной дверью с видеоглазком Нино Лияф испытал неприятное чувство дежавю — когда-то он с друзьями точно так же топтался перед похожей дверью, чтобы вызволить своего лучшего друга из плена его собственного отца. Да. Кажется, Адриан незаметно для себя самого превращался в Габриэля. Нино нажал на звонок. — Кто это? — услышал он в ответ. — Нино Лияф. Пришёл навестить свою крестницу. — Ожидайте. Утреннее происшествие, включающее в себя эмоциональные откровения маленькой девочки и её няни, сбили весь режим дня, поэтому Маринетт на правах несущей ответственность за ментальное здоровье Эммы Агрест отменила на сегодня все занятия, объявив выходной или, как она сама выразилась, ленивый день. Если Шарлотта и удивилась подобному заявлению, то вида не подала, сказав, что поставит в известность всех, кого надо. Дюпен-Чен надеялась, что под "кого надо" мадемуазель Бенуа подразумевает и отца девочки, и её учителей, но уточнять не стала, лишь поблагодарив девушку. "Да здравствует понедельник без правил!", — сказала она, — "Никаких уроков и никаких ограничений в еде. Можно делать всё, что захочешь!" Если честно, Эмме было сложно понять чего она сама хочет, потому что сколько девочка себя помнит, всё за неё решали окружающие. Не то чтобы ей это не нравилось, нет, её всё вполне устраивало. — Так чем ты хочешь заняться? — спросила Маринетт. Казалось бы простой вопрос, но он ввёл ребёнка в ступор. Что ей нравится? Книги? Физкультура? Музыка? Что? — Ты сама не знаешь, что тебе нравится, — сложились в голове доктора Дюпен-Чен кусочки пазла, — Да. Ты всегда жила по составленному кем-то расписанию. Кивок в ответ. — Тогда как насчёт того, чтобы пока просто посмотреть кино? Включим фильм, возьмём разных вкусностей? Что скажешь? И снова кивок, чуть неуверенный. — Хорошо, — улыбнулась Маринетт, — Хочешь что-нибудь выбрать? У тебя есть любимый фильм? Вместо кивков, Эмма показала пальцем на девушку. — Хочешь, что бы я выбрала фильм? Кивок. — Ладно. Но в следующий раз твоя очередь! Договорились? Кивок. И неуверенная улыбка. "Это победа, Маринетт. Наша маленькая победа", — промелькнула в голове мысль. — Пришёл мсье Лияф. — войдя в комнату, сказала мадам Симон, спустя несколько часов киномарафона по "Гарри Поттеру". Как оказалось, Эмма не видела ни одной части, а Маринетт из-за вечной занятости последний раз пересматривала франшизу несколько лет назад, поэтому сейчас они вместе наверстывали упущенное, — Хочет повидать крестницу. Я позвонила мадемуазель Бенуа, она узнала у мсье Агреста и тот не против, чтоб Эмма с ним увиделась. Маринетт не знала чему удивилась больше — приходу незваного гостя или тому, что этот гость был её старым другом, или таким сложным манипуляциям для разрешения встречи девочки с крёстным. — Мадемуазель Дюпен-Чен, я могу пригласить мсье Лияфа? Весь домашний персонал уже привык, что их маленькая хозяйка безучастна к происходящему, но Маринетт решила это изменить, особенно после того, как поняла трудность девочки с самостоятельным принятием решений. — Милая, ты хочешь увидеться с крёстным? — обратилась она к Эмме, — Решать только тебе. Эмма не знала хочет ли вообще что-то решать сама, но утренние слова няни о жизни, которой для неё хотела бы мама, которой, как сама Эмма думала, она теперь навсегда лишена, не шли из головы. Она и раньше-то почти никогда самостоятельно не принимала решения, чаще это делала мама или бабушка. Решать самой? Это как-то страшно. Почему? Кто бы ответил ей на это.. — Всё хорошо, — ободряющая улыбка, тёплая рука на спине и добрый голос няни, — В этом нет ничего страшного. Хотела ли Эмма увидеть Нино? Да, неожиданно для себя девочка поняла, что соскучилась по нему, хоть за всё прошедшее время ни разу не ответила на звонок и сообщения. Под удивлённый взгляд горничной и улыбающийся Маринетт она взяла лежащий на столе скетчбук и написала одно слово: "ХОЧУ". — Вы получили ответ, мадам, — сказала Маринетт, которая вновь испытала это чувство эйфории, когда ты видишь, что больной ребёнок идёт на поправку. И вспомнила причину, по которой бросила моделирование. Нино стоял в холле большого дома, оформленного в серые тона. Неужели дизайном здесь занимался Габриэль? Вдруг захотелось закурить. — Хах — усмехнулся парень, всё больше поражаясь парадоксальности ситуации, — Не хватает мраморной лестницы и огромного портрета в чёрном одеянии отца и дочери. — Идёмте я провожу вас, мсье Лияф, — погружённый в свои мысли, парень не заметил как пришла горничная. — Я и сам прекрасно помню дорогу, — ответил он и, не глядя ни на кого, пошёл на второй этаж. Преодолев все ступеньки за пару шагов, он, не стучась, открыл дверь в комнату крестницы и не сразу сообразил куда попал — разбросанные по полу подушки и пледы, миски с попкорном, открытая коробка шоколада, несколько ещё не открытых пачек с чипсами и бутылки сока, это не было похоже на комнату пай-девочки, которой всегда была Эмма. Малютка-Эм, как он называл её, отвлеклась от складывания одного из одеял и своими огромными карими глазами смотрела на пришедшего гостя. Произошедшего в следующие несколько секунд не ожидал ни Нино, ни Маринетт, которую тот ещё не заметил, ни сама девочка. Малышка вдруг сорвалась с места, бросив на пол плед, и кинулась в объятия к давнему другу. Нино подхватил её и крепко прижал к себе. — Прости пожалуйста, что долго не приезжал, Эм, — тихо сказал он, — Я исправлюсь. Даю слово. Девочка всхлипнула и сильнее обняла Лияфа. Неконтролируемые слёзы текли из глаз. Она вновь плакала, выплёскивая накопившуюся за прошедшие месяцы боль. Маринетт почувствовала, как тугой узел в груди, который появился, когда она только услышала имя своей будущей пациентки от мадам Фреэль, начал ослабевать. Страх и напряжение, засевшие в ней с того момента, отступили. Она вытащит эту девочку, чего бы ей это ни стоило.Она научит её жить и любить жизнь. Ради старой подруги. — Маринетт? — наконец заметил бывшую одноклассницу Нино. Затем последовали уйма вопросов и объятий, а Дюпен-Чен пришлось раскрыть своей подопечной все карты — что она не только знала в юности её маму, но и папу, и крёстного, и даже тётю Хлою. А потом Нино откопал в телефоне старые фотки с их выпускного, которые Эмма с огромным любопытством очень долго разглядывала. Затем они уже втроём решили продолжить кино-марафон, отвлекаясь на смешные комментарии Лияфа, каждый из которых был из раздела: "А в книге было по-другому!" Нино ушёл часов в девять, крепко обняв крестницу и пообещав прийти завтра. Он не забыл и на прощание улыбнуться Маринетт, вот только вопрос, вертевшийся на языке весь вечер, парень давней подруге так и не задал...***
Домой Агрест вернулся после полуночи, как и всегда. Небольшой особняк в частном секторе встретил мужчину оглушающей тишиной. Повар и домработница уходят в восемь, Эмма ложится спать в десять, а няня, когда ребёнок спит, не выходит из своей комнаты. Не включая свет, Адриан прошёл по лестнице на второй этаж и остановился перед белой дверью с выведенным на ней светло-зелёными буквами именем хозяйки комнаты, вокруг которого было множество разноцветных наклеек с бабочками. Адриан помнит, как старательно Кагами вырисовывала эти буквы... Он бесшумно приоткрыл дверь. Эмма спала, укутавшись в одеяло, её размеренное ровное дыхание было самым приятным звуком на Земле. Когда ему позвонила Шарлотта и рассказала об аварии, о том, что Кагами и её мать не выжили, а Эмма находится в критическом состоянии, Адриану показалось, что весь мир в тот миг просто исчез. Пока он ехал на машине до аэропорта, пока летел в самолёте, пока не оказался в больнице, каждую секунду он боялся, что больше никогда не увидит свою малышку. А ещё, каждую секунду где-то глубоко внутри он надеялся, что всё это какой-то страшный сон, какая-то ужасная ошибка... Но это была реальность, его реальность. И хоть их с Кагами чувства давно остыли (если вообще когда-то пылали), они по-прежнему были дороги друг другу, и ему было больно, когда её не стало. Однако он не уставал благодарить все существующие высшие силы за то, что они оставили ему дочь. И она сейчас здесь. Его малышка. Живая. Дышит. Ничего, что не говорит, это временно, всё наладится. Его девочка в порядке. Адриан не знал сколько бы ещё стоял в проходе и смотрел на дочь, если бы его не отвлекли тихие шаги. — Мсье Агрест? — услышал он голос няни, появившейся возле него, — Не знала, что вы уже приехали. Я хотела снять с Эммы наушники. — Наушники? Она засыпает под музыку? — не понял Адриан. Как-то странно на него посмотрев, девушка вошла в комнату Эммы и сняла с неё наушники. Адриан непонимающе наблюдал за процессом. Эмма хоть и любила музыку, но он не помнил, что бы спать она ложилась в наушниках. Правда, когда она была маленькой, любила укладываться под колыбельные. В памяти всплыло то счастливое время. Их маленькая семья тогда ещё жила в Швейцарии, Эмме было чуть больше годика, когда у неё начались проблемы с отходом ко сну вечером — она категорически отказывалась ложиться, желая продолжать игры. Тогда они с Кагами и придумали это — петь своей девочке колыбельные. Они делали это каждую ночь по очереди, иногда вместе. Каждую ночь, пока малышка не засыпала. Так продолжалось пока через несколько лет они вновь не перебрались в Париж. Ариан думал об этом, пока тихо не вернулась Маринетт с наушниками и телефоном Эммы. — Мсье Агрест, я бы хотела поговорить с вами, — попросила она. — Да, конечно, — оторвав взгляд от дочери и закрыв дверь в комнату, ответил Агрест, — Давайте пройдём в мой кабинет. — Как дела у Эммы? — спросил Адриан, садясь в одно из кресел и приглашая сесть в соседнее Маринетт, — Есть какие-либо сдвиги? Этот вопрос Адриан задавал при каждой встрече, он желал быть в курсе всего, что касалось его дочери. Малейшее изменение в её поведении или настроении. — Мсье Агрест, я бы хотела узнать какой коллеж вы выбрали для Эммы на будущий учебный год, — проигнорировав его вопросы, спросила девушка. — Что? — не понял Адриан. — Коллеж, — повторила Дюпен-Чен, — В следующем году она должна пойти в шестой класс. Они с Кагами никогда не обсуждали школу Эммы, она всю жизнь на домашнем обучении, лучшие учителя Франции сами приходили, а иностранные языки девочка изучала вместе с носителями по Скайпу. Зачем что-то менять? Пусть она лучше будет дома. В безопасности. — Не вижу в этом смысла, особенно сейчас. Эмма останется на домашнем обучении. Уверенный тон, не терпящий возражений. Твёрдый взгляд, от которого прячутся подчинённые. Но не она. Вместо ответа и возражений Маринетт протянула Адриану наушники Эммы, которые до сих пор держала в руках. «Солнышко, мы с бабушкой задерживаемся, подожди нас у выхода. Люблю тебя!» Голос Кагами. Голос любящей мамы. Запись стояла на повторе, Адриан прослушал её четыре раза, прежде чем доктор Дюпен-Чен вновь заговорила: — Это сообщение ваша жена записала в день аварии. Эмма каждую ночь засыпает под её голос, — пояснила она. — Давно? — Адриану вдруг показалось, что его голос звучит откуда-то из-под толщи воды. — Как мне кажется, с тех пор, как она вернулась домой после той катастрофы, — тихо ответила девушка. — Почему я не знал? — Так бывает, когда родитель поздно возвращаются с работы, а няни ответственно выполняют свою работу. — Тогда почему..? — он не смог закончить мысль, слова как буд-то потерялись в водовороте мыслей. — Я разговорилась со старым другом, — как бы намекая на сегодняшний визит Лияфа, сказала Маринетт, — Поэтому пришла проведать Эмму после отбоя немного позже обычного. Прошу за это прощения. Адриану вдруг показалось, что эта девушка над ним издевается своей излишней вежливостью. — Могу я задать вам вопрос, мсье Агрест? — вдруг спросила она. — Да.. — голос неожиданно осип, Адриан прочистил горло, — Да, конечно. — Когда Эмма попала в больницу, вы сообщили об этом её друзьям? — она смотрела на него в упор. — Друзьям? — Агрест не ожидал подобного вопроса, он даже никогда не думал о друзьях дочери, потому что у неё их нет. — Да, друзьям. Людям, которые обычно поддерживают в тяжёлые моменты, помогают выйти из депрессии или не сойти с ума, не дают забыть, что в этом огромном мире, ты не одинок. Почему за столько месяцев никто из друзей Эммы ни разу её не навестил? Яркие голубые глаза, казалось, смотрели прямо в душу. Ей не нужен был ответ, она его уже знала. Она хотела, чтобы он понял. Наверное, где-то глубоко внутри Адриана проснулся тот мальчик, который сбежал от зоркого глаза гувернантки и чрезмерной опеки отца, сбежал, чтобы пойти в школу, сбежал, чтобы найти друзей... Адриан вспомнил сегодняшний визит друга. Он наконец понял... — У Эммы нет друзей, — сокрушённо ответил Адриан, понимая всю парадоксальность ситуации. — Мсье Агрест, поймите, моя задача не устыдить вас, а помочь вашей дочери. Поэтому я буду с вами предельно откровенна — с большой долей вероятности Эмма больше никогда не сможет нормально разговаривать. Сейчас доктор Шепард не может сказать точно из-за посттравматического расстройства, но вы должны быть готовы к тому, что, когда она попробует заговорить, у неё это не получится. Моя задача — подготовить её к этому и помочь научиться с этим жить. Однако сейчас говорить об этом бессмысленно, потому что ваша дочь в депрессии. Всю жизнь у неё была лишь одна лучшая подруга, которой она могла доверить свои самые сокровенные мысли, — мама. Сейчас её не стало, вы практически всё время работаете, меня она не знает достаточно хорошо, чтобы довериться, с дедушкой, как я поняла, у неё очень натянутые отношения, хоть он и всеми силами старается помочь ей, тоже можно сказать и про вашу тётю, кузена и друга. Они не те люди, с которыми девочка может быть откровенна. Из-за всего этого она чувствует себя покинутой и одинокой. С самого возвращения из больницы ей безразлично во что одеваться и что есть, она покорно выполняет все задания физиотерапевта, ни с кем даже не пытается вступить в контакт. Она пассивна. Ей нужна поддержка близких, ваша поддержка, ей нужны друзья. — Я её поддерживаю, — попытался опровергнуть слова девушки Адриан. — Вы знаете всё о ней, этого достаточно для вас, но не для Эммы. Ребёнку необходимо, чтобы кто-то был рядом, — разъяснила Дюпен-Чен. — И поэтому вы предлагаете отдать её в школу... — догадался Адриан. Маринетт слегка улыбнулась. Почему-то от этой улыбки внутри у Адриана что-то ёкнуло, что-то, о чьём существовании он давно позабыл. — Вы хотите знать всё, что происходит с вашей дочерью. Это очень хорошо. И я думаю, вам будет радостно узнать, что Эмма сегодня улыбалась. Как я понимаю, в последнее время, она не часто это делает. "Никогда с тех пор, как умерла Кагами", — подумал Адриан. — Ещё сегодня утром она плакала, это тоже очень хорошо. Она плакала, потому что умерла её мама, и она улыбалась, потому что к ней пришёл её крёстный, потому что ей понравился фильм, который мы смотрели, потому что она ела вкусный торт, потому что ей понравился подарок, который принёс Нино. Она улыбалась, потому что ей было весело. Вечером, когда настало время ложиться спать, она снова загрустила, потому что, как мне кажется, осталась одна, без родных. Понимаете меня? Адриан не ответил на вопрос. Но он понимал. Он помнил одинокие ночи, свою тёмную комнату и огромную кровать, с которыми он остался один на один, когда мамы не стало. — Эмма тоскует, и ей ужасно одиноко. Я понимаю, что у вас работа, но вы можете.. Нет, вы должны выделять время для неё. Хотя бы десять минут, хотя бы один звонок вечером и несколько сообщений в течение дня. Мсье Агрест, это необходимо. — И ей нужны друзья.. — подытожил Адриан, — Никто не хочет быть один. Ему хотелось выпить, ведь своё собственное одиночество он привык топить в виски. — Значит школа.. Как думаете стоит подыскать специальную или подойдёт обычная? Да и сейчас почти середина учебного года. Они могут заупрямится и не взять её, несмотря на то, какая Эмма умница. — Подождите, мсье Агрест, — остановила его размышления Маринетт, пока тот не полез в интернет искать для дочки школу, — Я рада, что вы решили прислушаться к моим словам. Но, не стоит забывать, что Эмма не социализированный ребёнок. Она никогда полноценно не общалась с ровесниками. Поэтому не стоит торопиться, давайте делать всё постепенно. Для начала я рекомендую групповую терапию. И у неё должны появиться друзья и знакомые, которые понимают её проблему. И в тоже время ей необходимо расти в среде разных детей, поэтому советую отложить школу до предстоящего учебного года. В нашем отделении в больнице святого Михаила есть такая практика — дети приходят, играют, учат язык жестов, общаются друг с другом. Кто-то, как Эмма, не может говорить, кто-то не слышит. Встречи длятся от часа, два раза в неделю. Пока доктор Дюпен-Чен говорила Адриан сидел неподвижно, положив подбородок на скрещенные руки, он внимательно слушал её, когда мозг подбросил одно воспоминание...***
Двенадцать лет назад Яркое августовское солнце заливало смотровой кабинет, молодая девушка лет девятнадцати с округлившимся животом сидела на кушетке, ожидая врача. Однако, когда дверь открылась на пороге вместо врача стоял молодой парень с ярко-зелёными глазами. — Я думала, у тебя встреча, — с лёгкой улыбкой произнесла девушка. — Я её отменил, — беззаботно ответил парень, садясь на стоящий рядом с кушеткой стул, — Я же сказал, что буду ходить на все УЗИ. Тем более сегодня нам должны сказать пол. Спустя ещё несколько минут Адриан и Кагами узнали, что у них будет здоровая девочка. Тот теплый летний день был вторым из самых счастливых в их браке (первым был день рождения их малышки). Воодушевленный и счастливый будущий отец в тот же вечер поехал в магазин и купил кучу крошечной розовой одежды, множество кукол и целые стада плюшевых игрушек.***
Момент, когда впервые услышал сердцебиение своей малышки, Адриан понил, как вчерашний день. "У неё будет самое счастливое детство", — решил тогда он, — "Никаких дурацких запретов, много друзей и двое безмерно любящих родителей." «Кажется, ты довольно сильно облажался, Адриан Агрест...» — А если она не захочет? — подняв на сидящую перед ним девушку усталые глаза, спросил он. — Сегодня Эмма заперлась от меня в комнате. Шарлотта предупреждала меня о подобных "приступах" и о том, что после них няни в этом доме не задерживались, однако мне удалось решить проблему без постороннего вмешательства. И я считаю, что это сдвиг, большой сдвиг, в её ментальном здоровье, но только этого всё ещё мало. Если она не захочет идти в первый раз, попытайтесь с ней поговорить, идите вместе с ней, но не решайте за неё. Что бы понять подходит ли ей групповая терапия, она должна посетить хотя бы несколько занятий. — Вы правда считаете, что ей это нужно? — Да. — ответила Маринетт. — А школа? Что если ей не понравится? — Окончательное решение в любом случае за вами, мсье Агрест, как за законным опекуном. Когда будете говорить с ней об этом, дайте ей понять, что в любой момент всё можно будет вернуть как было. Что она сама может решать ходить ли ей в школу или учиться дома. Да, решать ему. И Адриан всё решил ещё двенадцать лет назад. На следующий день он стал приходить домой не позже девяти и укладывать дочку спать. Он позвонил старому знакомому, меру Буржуа, тот потянул за кое-какие ниточки и Эмму зачислили в шестой класс коллежа Франсуа Дюпона на предстоящий учебный год. А со следующей недели девочка начала посещать группу поддержки, в которой помимо неё самой было ещё пятнадцать детей от десяти до тринадцати лет с нарушениями речи. Кто-то из них, как и она, не может говорить вследствие аварии, кто-то из-за психологической травмы, кто-то потерял всю семью и остался на попечении государства, дети из разных семей, с одной общей проблемой — когда-то они могли говорить и петь, а сейчас не могут. Дети, которые заново учились радоваться жизни. И Эмма училась этому вместе с ними.***
Частный самолёт приземлился в аэропорту Парижа. Молодая эффектная блондинка сошла на землю города любви. — Это место никогда не меняется, — вместо приветствия сказала она. — Как и ты, сестра, — ответила ей такая же блондинка, но вместо шикарного платья и туфель на огромном каблуке на ней были простые джинсы и кеды, — Рада видеть тебя, Хлоя. — Взаимно, Зои. Но не стоило тащиться в такую даль, чтобы меня встретить. На колкую фразу сестры Зои лишь засмеялась и, взявшись под руки, девушки направились к машине. — Судя по твоему довольному виду, "Herbal Beauty" лишились нескольких миллионов. — с улыбкой заметила Зои, когда девушки сели в машину. — Ты не читала новости? — довольным голосом сказала Хлоя, что-что, а гордиться своими успехами она просто обожала, — Они разорились. Слишком много было лжи под красивым экологическим брендом. — А о тебе трубят все заголовки даже здесь. "Herbal Beauty" довольно известны не только в Штатах, но и в Европе. — О, да. Я теперь ещё бо́льшая знаменитость! — съязвила Хлоя, — А общество защиты животных и Гринпис готовы на меня молиться! На что обе девушки засмеялись, а сидящий на переднем сидении дворецкий не смог сдержать улыбки. "Жан-Жак" прекрасно помнил какие отношения были у девушек, когда мадемуазель Зои только приехала в Париж, и был искренне рад тому, какие отношения у них сложились спустя время... Да и вообще, глядя на то, какой стала мадемуазель Хлоя, он чувствовал себя, как гордый дядюшка, чья любимая племянница стала президентом мира.***
Хлоя никогда не пыталась казаться хорошей, она была той, кем её вырастили родители — самовлюблённой и избалованной девочкой, возможно, самой эгоистичной во всей Франции, или даже во всей Европе. И Хлою такое положение вещей вполне устраивало. До одного дня. Это был предпоследний год учёбы в коллеже, мадам Бюстье тогда узнала, что все эти годы домашку и контрольные за Хлою дела Сабрина. Ну и шуму же поднялось. Тогда мадемуазель я-дочь-мэра-Парижа-и-вы-мне-ничего-не-сделаете, вышла сухой из воды, да ещё и эта лицемерная Росси сделала её своим замом на поприще старосты. Нелепо. Как буд-то Хлое нечем было заняться. И всё бы оставалось как есть, если бы не взгляд, которым мадам Бюстье тогда посмотрела Буржуа. Разочарование. Никто и никогда на неё так не смотрел. В глазах отца она видела что-то среднее между обожанием и страхом, а к равнодушному взгляду матери Хлоя привыкла ещё в детстве, Сабрина смотрела на неё с рабской покорностью. А что насчёт всех остальных, включая её сестру и Адриана? На них Хлое было плевать, особенно после тог, как её Адрианчик спутался с этой глупой дочкой пекаря. Плевать, что они смотрят на неё с презрением, плевать, что ненавидят, плевать, что единственный друг от неё отвернулся. До того дня Калин Бюстье была единственной, кто видел в Хлое живого человека, кто за всей этой гордостью и эгоизмом смог разглядеть никому ненужную девочку. До того дня.. Но кто же сейчас смотрит на неё из зеркала? Неожиданно вспомнился подслушанный в коридоре коллежа разговор: — Сприм, Хлоя без папочки-мэра даже школу закончить не сможет? Чего ты ещё от неё ждёшь? — противный голос какой-то девчонки звучал очень насмешливо. — Да, так и просидит у папочки на шее всю жизнь. Ничего сама не сможет добиться! — Цветочный горшок приносит больше пользы, чем Хлоя Буржуа! И мерзкий смех. Были люди, которые Хлое не нравились, были те, кто её раздражал, но эти курицы стали первыми, кого она по-настоящему возненавидела. Какие-то девчонки из параллельного класса, на которых при других обстоятельствах она бы ни за что не обратила внимание. Хлоя сама не знала почему просто прошла мимо, ничего им не ответив. Но одна мысль крепко засела в голове — так о ней думают все. Что без богатого папы, его денег и связей она в жизни ничего не добьётся, что она сама по себе — пустое место. А разочарованный взгляд мадам Бюстье только подкрепил эту мысль. Ну и наплевать... На протяжении почти всех летних каникул девушка отчаянно пыталась избавиться от этой мысли, которая буквально преследовала её, крепко засев в голове. В конце концов Хлоя не выдержала. Ей нужно было с кем-то поговорить. Но она никогда ни с кем не делилась личным, да, признаться, и не с кем было. Сабрина, несмотря на всю стервозность Хлои, чуть ли не боготворит подругу, а потому объективных суждений от неё не дождёшься. Адриан? Они не общались уже несколько месяцев, да и от чего-то Хлоя сомневалась, что он сможет понять её переживания. Был ещё один человек, который мог бы выслушать её. Не друг, сестра. Они никогда не были близки, никогда не проводили вместе время, но сейчас Хлое отчаянно нужна была её поддержка (правда сама девушка этого не понимала). Ещё немного подумав и набравшись смелости, Хлоя пошла в противоположное крыло отеля и постучала в***
— И что ты намерена делать? — Ни я, ни Лияф не можем дозвониться Адриану на мобильный; его ассистентка постоянно говорит мне, что он занят и перезвонит, когда освободится, к слову, это длится уже полгода; ни Амели, ни Феликс тоже ничего толкового не говорят, с отцом Адриан не разговаривает, поэтому я даже у Габриэля не могу ничего узнать, а Эмма игнорирует мои сообщения и звонки. Мне это надоело, поэтому я решила сама приехать. Если Адриан и дальше продолжит топить себя в чувстве вины, он просто утянет Эмму за собой. Я этого не позволю. — Нино тоже приехал? — выслушав гневную речь сестры с улыбкой спросила Зои. — Да. Он виделся с ним позавчера, но результат меня не удовлетворил. Приходится всё брать в свои руки. — Приехали, мадемуазель. — Чудно. Спасибо, Жан-Жак. — Хлоя.. — засмеялась сестра, — Сколько можно? Зои прекрасно знала, что Хлоя давно выучила и запомнила имя их старого дворецкого и из чистой вредности продолжает называть его Жан-Жаком, Жан-Альбертом и десятками других имён. — Ой да перестань, Жак-Бенуа прекрасно знает, как я его обожаю, — ответила девушка, — Мой багаж на тебе, сестрёнка. Хлоя вышла из машины лишь с маленькой сумочкой, оставив два огромных чемодана со своими вещами сестре, и, не оглядываясь и не прощаясь, направилась к дому Адриана. Зои лишь улыбнулась, мысленно пожелав ей удачи. — Сказал бы мне кто-нибудь в школе, — произнесла Зои, когда машина отъехала от дома Агреста, — Что у меня с ней будут такие отношения, я бы посоветовала этому человеку обратиться к врачу ли сразу лечь в психушку. — Я очень рад, что вы с мадемуазель Хлоей так сблизились, — с улыбкой ответил сидящий за рулём дворецкий, — Только взгляните, мадемуазель Зои, каким чудесным человеком она стала! — Хах, — улыбнулась девушка, — Говоришь как любящий дядюшка, Арман. Но ты абсолютно прав: Хлоя стала хорошим человеком.***
Сколько себя помнила, Эмма никогда не была одна, рядом всегда были мама или папа: будили по утрам, вместе завтракали, играли, занимались, смеялись и обязательно укладывали спать. Правда последние несколько лет папа часто задерживался в офисе и не мог пожелать ей спокойной ночи. Именно поэтому каждую ночь, когда оставалась одна, Эмма и слушала то мамино сообщение. "Люблю тебя" — обязательные слова, которые мама говорила дочке перед сном. И Эмма сделала так, что бы это не менялось. Она надевала наушники, когда няня закрывала дверь в её комнату, и засыпала под мамин голос. Так она тихо горевала в своей комнате поздними вечерами наедине с собой. Ведь ей было так невыносимо одиноко и грустно от потери. А папа, единственный, кто, как она думала, мог бы её понять, зарылся в свою работу с головой, словно ему было всё равно. И одиннадцатилетняя Эмма, сама того не ведая, закрыла свои чувства на огромный замок за тяжёлой дверью. Её подсознание было уверено в том, что будет неправильно делиться с кем-то своей болью, лучше никому не говорить. Лучше просто делать то, что мама бы одобрила. Никаких слёз. Никакого непослушания. Прилежная учёба. Делай то, что говорят, но ни к кому больше не привязывайся. Маму никто не должен заменить. Даже чуть-чуть. Именно поэтому ни одна няня не проработала в доме Агрестов больше трёх недель. Как только они осваивались и начина вести себя с девочкой уверенно, та устраивала бунт — запиралась в комнате и отказывалась выходит до того момента, пока няня не исчезала из её жизни. Девочка прекрасно понимала, что это в корне нарушает её образ идеального ребёнка, но только так она поддерживать в своем сердце память о маме. О маме, о которой, как ей казалось, все начали забывать. Так было пока не появилась Маринетт. Такая же няня, как и всё. Поэтому, как только Эмме показалось, что эта девушка стала чувствовать себя с ней уверенно, она закрылась в комнате, уверенная, что и эта очередная "замена мамы" уйдёт навсегда. Эмма и подумать не могла, что в мире есть кто-то, кто так же как и она горюет по Кагами Агрест, что кто-то тоже хочет плакать, из-за того, что потерял её. Ведь ни папа, ни тётя Амели, ни дядя Феликс, ни дедушка, ни Хлоя, ни Нино не горевали. По крайней мере никак не показывали это девочке, словно им всем было наплевать на мамину смерть. Они лишь все наперебой спрашивали как она себя чувствует и твердили, что всё будет хорошо. Только одна Маринетт сказала, как ей было больно узнать о смерти подруги, пусть и давней. Только она одна разрешала дочери оплакать мать и согласилась просто побыть рядом в этот момент. Об этом и думала девочка, лёжа рано утром в своей кровати. Пятнадцатое декабря. С двенадцатилетием, Эмма! Первый день рождения без мамы. Скоро первое Рождество. Первый новый год. Первый праздник Богоявления. Они всегда справляли все эти праздники вместе. Хотелось целый день пролежать на этой кровати, закутавшись в одеяло. Только что из этого выйдет? Плачь. Смейся. Слушай тишину. Посмотри мир. Нарисуй картину. Влюбись, и пусть тебе разобьют сердце. Узнавай новое. Создавай прекрасное. Совершай ошибки. Просто живи. “Люблю тебя“ — это последнее, что сказала ей мама. И ради этого стоит жить. Чтобы однажды сказать эти же слова кому-то ещё. Просто живи, Эмма. Ведь всё зависит от тебя. "Я просто так не сдамся, мама ", — сказала девочка сама в себе, — "Я буду жить." Преодолев себя, двенадцатилетняя Эмма встала с постели и вышла из комнаты в гостиную, где её ждали родные и друзья — папа, дедушка, тётя Хлоя, Нино, Маринетт, мадам Гальяно и мадам Симон. Она вышла навстречу новому дню, новому году своей жизни. Её мир не рухнул, словно хрустальный замок, он не разбился на тысячи осколков. Ему просто снесли несколько башен, это всего лишь небольшой ремонт. Это лишь временные трудности, которые сделают её сильнее. С днём рождения, Эмма.Ты просто живи, родная — с любовью, мама