Нет

Всего за несколько дней он заставил меня пережить чуть ли не целую жизнь, которая, между прочим, оказалась не самой счастливой. Сейчас, лёжа с ним в одной койке в мед-части, я прокручиваю в голове все напасти, что он навлёк на меня, столь некстати вписавшись в мою жизнь. Из-за него мне пришлось плакать. А как иначе, когда он разгадал мои слова, сказанные о пионах? Я хотела сделать из этого тайну, но, видимо, он досконально изучил меня перед тем, как приступать к своим играм. Об одном лишь не догадывается он, что чувства те вовсе не положительны. Я чувствую злость и влечение. Непомерное сожаление — вот, чем я пылаю. Я злюсь на саму себя, что проявляю такую слабость перед ним. Раскрыла перед ним одну из своих карт, сделав пионы теперь позором на своём языке. Зачем я только попросила его? Глупый, необдуманный поступок с моей стороны, но вспоминая тот момент, не могу не отметить моё невероятное желание стать обладательницей этих самых цветов. Мне никогда не дарили цветы, но раз я продаюсь, то требовать могу от него всё, что только захочу. В пределах разумного, конечно же. Раньше полагала, что цветы дарят тем, кого любят, в знак своей расположенности, но их же я захотела из-за тщеславия. Хотела блеснуть своим умом, оказаться выше на целую ступень, чтобы он даже подумать не мог, что я его обыграла, скрыв тайный посыл моих слов. Затем же, когда он целовал меня, я хотела показать ему своё превосходство, точнее, чтобы он признал его. Слабые девочки плачут, женщины же рыдают, вот и я рыдала сухими слезами от невыносимого желания быть выше в его глазах. Пошла на дерзость, взяв инициативу первого поцелуя в свои руки. Это ли не взаимность? Поэтому и зла я, ведь весь процесс уступила ему, передав контроль, а надо было кусать. Меня влечёт к нему. Сильно. Не знаю, с чем именно это связанно, с его холодной красотой или же с тем, как он меня называет угольком, но есть в нём те качества безумного обольщения, что привлекли меня. Когда он целовал меня, то заставил почувствовать себя красивой. Кривить душой не стану, в глубине души мне всегда хотелось быть таковой для своего возлюбленного, но он же просто мужчина. Да, мужчина, который перевернул мои устои, потому что я хочу его внимания. Женщине всегда приятно, когда к её персоне проявляют заинтересованность, но он же пошёл ещё дальше и проявил ко мне одержимость. Это нездоровая форма отношений, я знаю, но выбирать не приходится. Либо я справляюсь с этим, либо он заставит меня сгнить. Пока он дарит мне лишь грубость, но я знаю, что он может быть и ласковым. Мой первый раз с мужчиной характеризовался моим безразличием к нему, он вообще не смог во мне ничего пробудить, кроме мыслей о скорейшем завершении. Эмонд же поступил жестоко, подарив мне сперва наслаждение, о котором я не могу не думать. Мне хочется испытать это снова, но я горда, просить не стану. Сожаление… Я сожалею себе же потому, что чувствую. Человеческая слабость заключается именно в чувствах, поэтому я завидую дроидам. Они просто выполняют функции, что им заложены по программе, человек так не может. Из-за этого страдает сердце, особенно когда эмоции берут верх. Вот и надо мной сейчас берут они верх, хочется превратиться в камень, бездушный и холодный, но красивый. Слышу его мерное дыхание, видимо, он уже действительно уснул. Самое время проклясть его за то, что собирается оплатить мной их игру с тви’леком. Сам сказал мне об этом после того, как взял меня. Лучше вообще не думать об этом. Воспоминания о разговоре с сыном мне помогут. Нет, лучше не думать об этом тоже, ведь темой беседы был он. После ухода Эмонда я провела несколько часов совершенно одна в его каюте, тщательно исследуя её пальцами. Когда он привёл Ника, моей радости просто не было придела. Я тут же крепко обняла его, расспрашивая обо всём. Мне было интересно узнать, как он провёл последние дни, пока я была без сознания после милой беседы с рыцарями Рен. Вместе мы даже отправили сообщение Рей. Ему пришлось самому набирать его, поэтому, когда ко мне уже вернулось зрение и я прочла текст, то не могла не заметить его вольности. Позже наступил трудный момент, который бывает в жизни каждой матери, которая получает вопрос от своего ребёнка: «Мама, а кто мой папа?». Ник же усложнил этот душераздирающий момент тем, что спросил, не мог ли Эмонд быть его отцом. У меня тогда чуть челюсть не отвисла. И чему я только удивилась? Он с раннего детства задавал мне вопрос, почему у него, как у остальных, не было отца. Я старалась придумать всякие истории, но тоска в его глазах, когда он видел полноценную семью из мамы и папы, заставляла моё сердце обливаться кровью. Мог ли Эмонд быть его отцом? Вопрос застал меня врасплох, но понимаю, что, прожив с ним три года, он не мог не привязаться к нему. Стоит отметить, что сам Ник ещё ни разу не жаловался на мужчину, хотя, это ему не свойственно. Он лучше стерпит, чем позволит себе пожаловаться мне, что его снова били мальчишки. Теперь же, встретив сына, я заметила, что он вырос очень сильно психологически. Почти стал настоящим мужчиной, хотя для меня навсегда останется маленьким мальчиком. Мне сложно представить Рена в роли отца. Он хорошо справляется с ролью учителя, но заботливого, любящего родителя я в нём не вижу. Для своего ребёнка я хочу только самого лучшего, а он же не способен отдавать любовь. Только брать её от других. От меня. Мне бы и самой хотелось создать для Ника все условия и атмосферу нормальной семьи. Знаю, что ему не хватало твёрдой руки, да и не уверена, что, когда бы настало время отвечать на «мужские» вопросы, я бы смогла посоветоваться ему что-нибудь стоящее. Я могла бы только предположить, как женщина, но этого было бы недостаточно. Эмонд же закрепил в нём силу духа, за время нашей с ним разлуки он стал частью его жизни, а детская привязанность вылилась в желание обрести отца в лице рыцаря. Он, как и я, горд, поэтому об этом рассказал только мне, воспользовавшись моментом, когда сам Эмонд отлучился. Конечно, милый, он может быть твоим отцом. Это я должна была ему ответить? Я долго молчала, размышляя. Растерянность взяла надо мной контроль, поэтому Ник перешёл к хитрости, упомянув Рей. Я ведь стала её матерью, так почему же он не может быть его отцом? «Он может быть твоим отцом, но я не знаю, хочет ли он этого», — вот, что я ответила сыну. Ответить ему отрицательно я не могла, поэтому дала ему луч надежды, что всё может случиться. Нужно только верить. Да, вера тем вечером меня же и подвела. Думала, что осталась одна, ведь когда вышла из рефрешера — провозившись там несколько часов — то помню, что позвала его, и ответом мне была тишина. Я была столь измотана, что, дойдя до кровати, сразу же повалилась на неё, не потрудившись даже укрыться. На свою просьбу ночевать с сыном получила отказ. Он сказал, что в ближайшие дни будет занят, нужно было придумать план — теперь я знаю, о каком плане шла речь — поэтому он будет возвращаться к себе только при необходимости. Бежать я не могла, так как не было ключ-карты. Пришлось смириться. Развернувшись на кровати, я легла на бок, о чём жалею, ведь именно из-за этого позволила ему наблюдать за собой. Не знаю, что вынудило меня признаться, но, видимо, мнимое чувство, что я была одна, сыграла злую шутку. Тихо произнесла: «Мне страшно», а в ответ услышала смешок, заставляющий меня вздрогнуть. Плут! Я ведь звала его до этого. Чего тогда не отозвался? Что сделано, то сделано. Но лучше бы, конечно, забыть всё, как страшный сон. И почему мне только было страшно в тот момент? Теперь самой трудно ответить на этот вопрос, но неизменным остаётся одно — это всё из-за него. Он причина всего, что во мне происходит. Плохое, хорошее — не важно. Мне страшно оттого, что он со мной делает. Если бы он пытал меня, то всё равно было бы не так ужасно. Вместо этого же он играет со мной в неизвестность. Обманывает меня, я только-только собираю доверие по крупицам, как он всё разрушает. Я не знаю, что мне делать. Притворяться, что ничего не происходит, больше нельзя. Наверное, мне стоит убить его прямо сейчас, пока он спит. Ну да, конечно, спит зараза чутко. Стоило мне пошевелиться, взбив подушку, как он тут же среагировал, обнимая меня и прижимаю к себе. Надо же, какая нежность! Где же она была, когда я просила остановиться? Нигде. Правильно. Её и не существует. Люди способны только на подлости и грубости. Да, это в стиле Вероны. Когда ко мне вернулось наконец зрение, я первым же делом потребовала ключ-карту, ведь теперь никому не надо было со мной возиться, водя под ручку по коридорам. Я могла со всем справиться сама, моя беспомощность исчезла. А ещё я потребовала у него обувь и смену гардероба. В платье ходить было приятно, но мы вели войну, не стоит забывать об этом, поэтому хотелось надеть привычные штаны и кофту. Если первые мои два требования он выполнил, то с одеждой были проблемы. Сказал, что платья превращают меня в робкого уголька, от которого у него текут слюни. Ну ладно, вру. Боже! Где я только нахваталась этой привычки? Ясно где, всё его дурное влияние. Эмонд сказал, что платья превращают меня в робкого уголька, который пробуждает в нём желание. Что за желание? Я хочу знать ответ на свой вопрос. Хочу знать правду. Ответь без всяких увиливаний. Это желание любить меня? Нет, на столь высокое чувство ты не способен. Желание же лишь остаётся желанием. Ну так вот, вскоре я отправилась к своему сыну. Нашла его в тренировочном зале. Он был там не один. Вместе с Вероной. На ней не было маски, золотистые волосы были собраны в высокий хвост, глаза горели довольством. Ну конечно, ведь она посмела ударить моего сына, влепив ему пощёчину. Я тут же подлетела к ней, грубо оттолкнув от сына и встала перед ним на колени. На лице проступил красный след, когда я стала мягко потирать щеку кончиками пальцев. Удар плетью прямо между лопаток заставил меня упасть на пол, согнувшись от боли. Она что-то говорила о том, что Ник не слушался её, а тут ещё я столь бесцеремонно толкнула её, что она просто вынуждена преподать мне урок. Вынуждена сделать это на глазах у сына. Когда она ударила меня во второй раз, то я крикнула сыну бежать. Не желала, чтобы он был свидетелем моей боли и унижения. Мой храбрый воин. Он бросился меня защищать, схватив тренировочный меч. Но её плеть рассекла ему кожу на руках до крови, не успел он сделать и выпада. Меч выпал из его рук, упав рядом со мной. Я старалась держать его так же, как это делал мой сын, когда встала перед ним, заслонив от злобной твари. Она смеялась. Так громко и раскатисто, что я поняла одну простую вещь — для неё нет ничего святого. Я была охвачена гневом, адреналин предал мне сил, так что с рёвом набросилась на неё, замахнувшись со всей силы. Ударив её в бок, я отступила немного назад, чтобы сделать очередной выпад. В этот раз она была готова, перехватив меч и вырывая тот у меня из рук. Не теряя ни секунды, я руками вцепилась в её волосы. Я говорила ей, чтобы она никогда не смела трогать моего сына, даже приближаться к нему. Перехватив мои руки, она коленом ударила меня в живот. Я согнулась от боли, а она нанесла новый удар мне по позвоночнику. Повалившись на пол, она стала забивать меня, как скотину. Через пелену слёз мне удалось разглядеть самое главное — Ника рядом не было. Я готова была терпеть всё, лишь бы в тот самый момент он был в безопасности. Верона продолжала злорадствовать, говоря, какая я жалкая и никчёмная. Она задала один очень важный вопрос — что же во мне нашёл Эмонд. Поджимая ноги к животу и закрывая лицо руками, я невольно сама задумалась над этим вопросом. Если честно, то до сих пор думаю над ответом. Думаю, ему просто нравится меня дразнить, называя принцессой. Интересно, к чему такое обращение? Уголёк я из-за своих тёмных волос, наверное. Но как быть с принцессой? Если ты мой Дьявол, то тогда кто для тебя я? Угольная принцесса. Верно. И чего же я сразу не сообразила. Такая глупая! От побоев Вероны меня спас он, точнее сын. Ладно, спасли оба. Ник побежал за помощью к нему. Его насмешливые слова и интонацию, наполненную скукой, я помню до сих пор. «Дерётесь из-за мужчины, девочки? Как это типично для вас». Мы вовсе не дерёмся, подонок. Это было избиение! Если ты не заметил, я не могла дать сдачи. Так кто же из нас слепой? Теперь это уже в прошлом, ведь я-то уже вижу. И я не девочка. Ты сам говорил, что я мать. Вырвать бы тебе горло. За что? Не знаю, но уверена, есть за что. Скажи, а ты тоже избиваешь людей подобным образом? Тоже причиняешь им боль? Ты мучаешь их, наслаждаешься этим? Эмонд, ты убиваешь людей? Я ничего о тебе не знаю, странно, не так ли? Кто ты вообще такой, чтобы влезать в мою жизнь и делать со мной всё, что вздумается? Кто ты такой?! Ты — никто. Твоё место в пекле, а со своими желаниями я справлюсь как-нибудь сама. Без твоего участия. Уйди же! Покончи с жизнью. Как же ты мне противен. Особенно за то, что стоило дроиду снять с меня бакта пластыри и сказать, что рёбра срослись, но — ты слышишь, ублюдок? Там было НО — но напрягаться мне всё равно не стоит, как ты, выгнав дроида из палаты, взял меня. Ты повернул меня на бок и без всякой подготовки, без всяких прелюдий глубоко вошёл в меня. Мне было противно осознавать, что ты двигался во мне, держа меня одной рукой за шею, а другой за талию. Мы делали это как животные, штаны больничной одежды на мне были приспущены до самых колен, а ты даже не потрудился снять с себя одежду. Зато потрудился больно надавить мне на шею, перехватывая ту пальцами и разворачивая лицом к себе. Ты заставил меня смотреть тебе прямо в глаза. Мне было страшно. Ты был безумен в тот момент, диким и необузданным. Ты двигался слишком резко, натирая мне там всё между ног. Какая сухость! Где же ласки? Хочу поцелуев! А где мягкие поглаживания по коже? Требую красивых слов! Где осторожность и неторопливость? Какое гадкое состояние! Ты повсюду во мне. Конечно, ведь ты просунул руку между нашими телами, а затем… Тянусь к тебе руками сама, обхватывая осторожно шею. Ты не двигаешься. Подозрительно. Чуть сжимаю, чувствуя, как ты сглатываешь. — Голубоглазка, ты не сможешь убить меня. Кишка тонка. НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! Ты даже не открыл глаза. Эмонд, я тебя пытаюсь задушить, так прояви хоть каплю уважения. Вижу твою садистскую улыбку и всё же сдавливаю пальцы сильнее. Это тебе за то, что ты со мной сделал. Что за насмешки? Почему ты не воспринимаешь меня всерьёз? Наконец перехватываешь мои руки. Наконец-то я добилась своего. Твоя реакция. Ты всё же испугался за свою жизнь. Конечно, ведь я услышала твой хрип, застрявший в горле. — Засыпай, прелесть. Зачем ты это сделал? Зачем чмокнул меня прямо в нос? Что за новая игра? А мне правила создавать можно? Смогла бы я убить тебя? Ты прав, кишка тонка, но попытаться стоило, ведь ты… Ведь ты засунул тогда в меня свои пальцы. Сзади. Мало того, что ты был там, так ещё и пристроился в другом месте. Снова ты был груб и резок, засовывая в меня сразу несколько пальцев. Я плакала. Я просила остановиться и вытащить пальцы, но ты не слушал. Как же ты мне противен! Ты самая настоящая падаль. Мне было больно, ты смотрел мне прямо в глаза, смотрел, как я плачу, и всё равно продолжил. У меня всё жгло внутри, болезненно растягивалось от давления, а ты не успокоился, пока не засунул в меня весь кулак. Это была месть за то, что в тот предыдущий раз не вышло сделать это? Ты двигался слишком быстро, я знаю, ты сбивался с ритма. Тогда какого дьявола ты слизывал с моих щёк слёзы? Это доставляло тебе удовольствие? Неимоверное! Ты разорвал меня, я видела кровь на твоей руке. Это было омерзительно, ты втоптал меня в самую грязь, когда облизал свои пальцы. ОНИ ЖЕ БЫЛИ В МОЕЙ КРОВИ! ТЫ ТОЛЬКО ЧТО ДОСТАЛ РУКУ ИЗ МЕНЯ! ТЫ БОЛЕН, ЭМОНД. Почему лечат меня, когда в терапии нуждаешься ты? Ты получал от этого невероятное наслаждение, я видела это по твоему лицу, по твоей довольной ухмылке и тому, как ты прикрывал глаза на особо глубоких, мощных толчках. Ты рычал, как зверь, когда достиг вершины удовольствия, делая меня ещё грязнее. Ты не вытащил. Когда я встала, чтобы отправиться в рефрешер, семя потекло у меня прямо по бёдрам. Я вернулась, я тебя видела, больше я тебя не звала, но ты был там. Хлопнул ладонью рядом с собой. Я побежала, ты меня догнал и за волосы поволок к кровати. Я запомнила, что ты сказал мне после этого. Ты сказал, чтобы я была готова обслужить тви’лека, ведь я стала такой… эластичной? Скорее уж порванной. Всё моё тело страдает, болит нещадно каждая мышца, все суставы отдают тупой болью, пластыри мне больше не помогут, ведь когда ты терзаешь моё тело, то лучшим решением будет залить в меня сразу целебный раствор. Вдруг поможет. Я схожу с ума. Как я только могла думать о желание к тебе? Могла, ведь это было до тех кровавых сцен, что ты устроил. Пожалуй, я вернусь к цветам. Они меня успокаивают. Застываю, когда ты шевелишься. Ты ведь ничего не хочешь со мной сделать? Только не теперь, прошу, больше не надо. Всё хорошо, Арвен. Всё хорошо, он дышит. Ты дышишь. Он просто устраивает твою голову у себя на руке. Не отпускаешь меня даже во сне. У меня никогда не будет свободы по твоей вине. Обслужить тви’лека? В два счёта. Легко, после тебя мне никто не страшен, лишь бы не видеть твой помешанный взгляд и то довольное выражение лица, когда ты касаешься моих слёз языком. Из-за тебя я была вся мокрая: от слёз, от слюны, от крови. Почему ты со мной так поступаешь? Что я тебе вообще сделала? Я знаю, ты злорадствуешь всякий раз, когда я умоляю тебя. Но что тебе это даёт? Я думала, ты хочешь хоть каплю любви, но глубоко ошибалась. Ты её никогда не получишь, можешь хоть вскрыть меня — там ты ничего не найдёшь. Ты доволен, Эмонд? Я превратилась в чёрную яму, когда ты упадёшь туда, то я буду ждать, я буду готова, и тогда кровь потечёт из тебя. Ты знаешь? Ты ничего не можешь знать! Трактовка цветов тебе больше не может, ведь я знаю, какой ты настоящий. В тебе нет ни капли сочувствия, ты бездушная тварь, что кормится моей кровью. Эмонд, давай умрём вместе. Соглашайся, ну же, скорее. В смерти будет наше избавление. О да, я права оказалась. Ты протащил меня через адские врата. В своё логово. Зверь.