Потерянные письма

1902 г.       На утро очаровательный таунхаус больше походил на сдающееся покомнатно жилище, где казалось бы совсем разные люди вынуждены уживаться под одной крышей. Да, дивное и опрятное, но все же.       Проснулась Эльза от дающей в голову канонады ударов по двери из коридора. Голова и без того раскалывалась после вчерашних увеселительных напитков, а шум окончательно добивал самочувствие. Вне себя от злости, Эльза выглянула в коридор, посмотреть в лицо бесстыжему виновнику, лишившему ее сладкого сна.       — Себастьян! — кричала Анна, нетерпеливо тарабаня кулаком в дверь. Девушка, в отличии от Эльзы, встала рано, поскольку уже успела облачиться в молочную блузу с буфами и бежевую юбку. — Да сколько ж можно?! — Заметив боковым зрением сонную девушку, она тут же ахнула: — Эльза! Прости, я, должно быть, тебя разбудила. Мой брат сидит там уже с час! Это немыслимо! Оминис рассказал, что вы вчера перебрали, но разве ж это повод оккупировать ванную на все утро? — Анна замахнулась, чтобы еще раз стукнуть, но дверь сама отперлась, выпуская растрепанного и мокрого молодого человека в банном халате.       — Прошу, мадам, — нарочито чопорно пригласил жестом сестру внутрь он.       — Вижу, ты решил принять ванну, Себастьян. Похвально, только нам с Оминисом нужно уже в девять быть в Министерстве! — бросила Анна и, забежав в ванную комнату, захлопнула дверь.       Молодой человек закатил глаза и остановился взглядом на стоящей в дверном проеме девушке.       — Полагаю, я не должен тебя видеть в таком виде, — он наклонил голову, оглядывая одетую в одну лишь ночную сорочку приятельницу.       — Тебе что, пятнадцать? — иронично усмехнулась она и вернулась в свою комнату, дабы все-таки одеться.       На первом этаже таунхауса было много спокойнее. На плите помешивалась кастрюля с чем-то удивительно знакомым, в воздухе стоял аромат свежих цветов, отчего вся кухня пропиталась уютом. Возможно и потому здесь было тихо, потому что Анна с Себастьяном еще не спустились. Но если бы Эльза об этом знала, то совершенно точно бы не спешила.       В оливковом бархатном кресле, сидя нога на ногу, зачитывал свежий выпуск «Ежедневного пророка» старый товарищ, уже одетый, под стать супруге, в светлую рубашку, клетчатую жилетку и кремового цвета брюки. Несколько секундами ранее приятная тишина теперь обернулась для гостьи давящей.       — Доброе утро, Эльза, — мягко поприветствовал молодой человек, откладывая газету, и поднялся с места к собеседнице.       — Здравствуй, Оминис, — ее попытка звучать спокойно с треском провалилась скачущими от напряжения нотками в голосе.       — С твоего приезда мы еще ни разу не разговаривали, — склонив подбородок, спокойно, но с некоторым огорчением произнес он. — Ты меня избегаешь? Беседуешь с Анной, выпиваешь с Себастьяном, а мне едва ли слова сказала.       Эльза набрала грудью воздуха, нервно потирая похолодевшие ладони.       — Я не знаю, что сказать, — звучно выдохнула она, так ничего и не придумав.       — Может для начала расскажешь, что произошло? Почему ты исчезла и не писала мне? Не отвечала на мои письма? — с каждым новым вопросом его брови хмурились все сильнее. — Ты вообще получила их?       К горлу подошел ком.       — Да, получила… — прозвучало довольно зажато. — А не отвечала, поскольку… Поскольку не хотела портить этим твою жизнь, — тихо призналась она, потупив взгляд в пестрящий изгибающимися ветвями ковер.       Из него вырвался пораженный смешок.       — Портить мою жизнь, не игнорируя?       Эльза продолжительно смотрела на стоящее в окне напротив здание в молчании прежде, чем найти в себе силы продолжить:       — Я была в страшных местах, Оминис. Сталкивалась с жестокими людьми, творящими немыслимые зверства. Я и сама отчасти стала такой же. — Она с трепетной тоской перевела взгляд на его мутные, устремленные в прострацию глаза. — В таком мире нет места для тебя. Ты ангел, а моя жизнь похожа на ад.       — Будешь делать вид, что сделала это ради меня? — по его лицу заметались боль и обида. Для него ее ответ больше походил на способ избежать ответственности за свои действия. — Скажи мне правду.       Она и без его скепсиса чувствовала себя разбитой после озвучивания своих переживаний. Эльзе одновременно захотелось и, рыдая, вывернуть перед ним свою душу, и молча уйти из его жизни, не нервируя своим нахождением.       Внезапно окружение затмила яркая вспышка, исходящая откуда-то из глубины сознания.       Жесткие веревки туго сдавливают запястья, оставляя под собой кровавые следы. Азиат в черном одеянии наотмашь бьет по лицу и срывает с шеи золотой кулон. В одно мгновение лицо мучителя застывает и избавляется от гневной гримасы, переполняясь печалью. Стоит ему раскрыть дрожащим пальцем кулон, как глаза некогда безжалостного темного мага покрываются влагой. Уязвимость. Такие, как он не терпят уязвимость, поэтому черным лучом он разбивает зеркальце на мелкие разлетающиеся в разные стороны осколки. На такие же, как и ее сердце в текущую секунду. Зато лицо мужчины вновь приобретает обезображенный от гнева вид.       — Кого ты видела?! — резко кричит он с сильным азиатским акцентом. — Кто бы там ни был, я найду и выпотрошу его, если ты не начнешь говорить.       Боль от потери талисмана перерастает в ярость, слепую ненависть и жажду расплаты.       — А ты, никак, свою мертвую дочурку там увидел, Итаари? — со злорадной ухмылкой протягивает сиплым голосом Эльза, прекрасно понимая, что последует за такими ядовитыми словами. Но она не знает всего спектра познаний этого волшебника в мучающих заклятиях.       Из направленной прямо в лицо палочки вырывается бордово-красный луч, пронизывающий болью каждую клеточку тела. Ощущения разрыва потрохов и их последующее замешивание в единое кровавое месиво захлестывают. Смерть. Избавление уже близко.       От пронзительной боли и бессилия внутри стремительно накатывается в снежный ком ярость. Они знали, что нельзя перегибать. Знали ведь, что за ее ощущением смерти непременно последует иссушающий вихрь из пепла и снега. И холод… холод и пепел. И ничего кроме: ни чувств, ни сил, ни желаний. Но Итаари не сдержался. А теперь все они мертвы. Бренные тела развеваются по ветру, будто их и вовсе никогда не было. В этом аду среди стекол, пепла и крови осталась лишь она одна. Почти мертва как человек, но жива как существо.       Лежащий в пепле поодаль оберег блеснул проходящим сквозь смог солнцем. Птица с этого ракурса на нем не летит, она падает.       Вспышка вырвала из болезненных воспоминаний в настоящее, в очередной раз напоминая, какое же это приятное место. Лишь глубоко потрясенное лицо напротив напоминало о произошедшем мгновение назад.       — Какой кошмар… — полным сочувствия голосом выдавил он и рывком обнял, прижимая к себе. — Сколько боли…       Эльза ожидала, что теперь он отвернется от нее после того, как увидел, что она сделала, какой стала. И его принятие прошлось успокаивающей волной облегчения.       — Твои навыки легилименции… Они еще работают? — тихо спросила она, греясь ухом о его грудь.       — Обычно они гораздо скромнее. Я чувствую только людей и их эмоции, но когда ты вернулась, я увидел от твоего лица соседний квартал, нашу дверь. И вот сейчас…       — Выходит, что ты можешь забираться только в мою голову. Это приятно, — улыбнувшись, Эльза отпрянула и посмотрела в бирюзовые снежинки глаз.       — Возможно дело в том, что таким образом я больше ни на ком не пробовал.       — Думаю, ты способен овладеть этим навыком в лучшем виде.       — Но я не хочу, — помрачневше ответил он, поведя бровью. — Хватает и чужих чувств. А это… — Оминис сглотнул и вновь скорчился от фантомной боли. — Лучше уж оставаться полностью слепым, чем такое, — на последнем слове его голос дрогнул.       Взгляд Эльзы вдруг остекленел. Погруженная в мысли девушка отошла к окну.       — Мне жаль, но за все время моих скитаний я так и не нашла способа избавить тебя от проклятья. Даже улучшение зрения задача не из легких, но хотя бы возможных. Все, кого я встречала, в один голос твердили, что замена глазных яблок подобна добавлению еще одного сердца или руки. Нельзя просто взять их из ниоткуда, а связать нервы с мозгом еще более тонкая и непредсказуемая работа. Но даже если найти донора и искусного специалиста, есть огромный риск распространения проклятия и гибели.       Он подошел сзади на расстоянии вытянутой руки.       — Не стоило тебе об этом беспокоиться, — заверил он мягко и спокойно. — Так и должно быть.

***

      Все четверо сидели за круглым обеденным столом. Каждый с тарелкой завтрака и горячей чашечкой чая. Даже на изысканных фарфоровых кружках в этом доме были цветы. Эльза определенно не припоминала момента, чтобы с кем-либо так компанейски сиживала за завтраком.       — Опять овсянка, Оминис, у нас же гости, — выдохнула в досаде Анна, наблюдая, как Себастьян неохотно переваливает кашу ложкой с места на место.       — Я же добавил ягод, — невозмутимо ответил тот.       — А мне нравится, — мягко улыбнулась Эльза своим воспоминаниям. — Давно не ела овсянку. Кажется, ещё с Хогвартса. И с ягодами, по-моему, очень вкусно.       Оминис на это скромно улыбнулся, а Себастьян закатил глаза.        — Анна, нам уже пора, мы должны быть в Министерстве меньше, чем через полчаса, — поторопил Оминис на дребезжащие в кармашке карманные часы. — Экскуро, — его тарелка и другие столовые приборы отправились отмываться в раковину.       Анна последовала примеру супруга. Оба схватили по портфелю, облачились в пальто и шляпы и, бросив приятелям: «До вечера!», скрылись за дверью.       Грязно-серые глаза с тоской проводили удивительно ладно гармонирующую пару. Наверное так же ладно смотрелись их кислые, измученные шрамами лица с Себастьяном.       — Что это опять было? — скривился упомянутый. — «Очень вкусно»? Серьезно? Ты терпеть не могла овсянку.       — Что-то мы начинаем любить с возрастом, — на ее лице появилась легкая улыбка.       — Какая же ты… — хватанув воздуха, он гневно сжал зубы, но выдохнул и грубо махнул рукой. — А, впрочем, неважно. Давай лучше обсудим, как бы доберемся до Оригана.       — Внимательно слушаю.