Вocтoчнoeвpoпeйcкий синдром

      Вена являла собою разительный контраст с Цетине и, наверное, с Белградом тоже. Это был очень большой город, полный людей, лошадей, магазинов, ресторанов и еще Бог знает чего. Потрясали воображение прелестные здания, достигавшие нескольких этажей в высоту, ровные мостовые, зеленые парки, чистые каналы, а теплая погода и ярко-синее небо только добавляли очарования огромной столице. Такое много где еще можно встретить, но, как и любой город, Вена обладала своим собственным шармом, который и отличал её от Парижа, Петербурга или Лондона. Было у всех этих мест и общее: они на протяжении всей истории притягивали личностей самых неординарных.       Стефан без лишней скромности считал себя именно такой личностью. Он выделялся в любом обществе: на черногорской земле он был слишком похож на европейца, все благодаря нечастой в тех местах любви к чистоте одежды и тела, а также страстью к образованию; для самой Европы же высокий, темноволосый смугловатый славянин выглядел очень экзотично, по-восточному. Стефан, понимая это, тем не менее не пытался скрывать свою национальную или классовую принадлежность. Он не спешил расставаться со ставшим уже привычным черногорским костюмом, который в глазах Стефана имел не только культурное значение, но и ряд преимуществ, выгодно отличавших его от одежды местных. Кроме того, что одежда не стесняла движений, она идеально подходила для длительной носки и, что самое важное, позволяла преодолевать большие расстояния пешком по гористой местности. Но для Европы, к сожалению, этот костюм был слишком неправильным, нестандартным, отчего Стефан и ловил иногда косые взгляды, но не придавал этому большого значения. Разглядывание местных красот увлекало его куда больше.       — Господин, мы на месте, — сообщил кучер, останавливая экипаж перед массивными, но изящно выполненными воротами. Стефан кивнул, поблагодарил мужчину по-немецки, взял саквояж и спрыгнул на землю.       — Добрый день, господин Радович, — послышался вдруг приятный женский голос, и Стефан обернулся.       Каким-то образом он смог не сразу заметить стоявшую возле ворот молодую девушку, которая в ответ на его взгляд вежливо склонила голову и сделала что-то вроде реверанса. Стефан попытался вспомнить, как по этикету нужно здороваться с женщинами, но тщетно, а потому просто кивнул девушке в ответ.       — Добрый день, — на приветствие Стефана девушка подняла бровки, будто ожидая, что юноша скажет ещё что-то, но, не дождавшись, продолжила говорить.       — Мы рады приветствовать Вас в доме семьи Мозер. Мой господин уже ожидает Вас. Прошу, пройдемте со мной.       Стефан улыбнулся и, помогая девушке приоткрыть ворота, шагнул на территорию усадьбы. Оглядываясь по сторонам, мужчина не мог сдержать восхищенного вздоха. Все вокруг сияло зеленью и чистотой: и ровно подстриженные кусты по-над забором и дорожками, и клумбы ярких цветов, и качающие листьями декоративные деревья. За этим местом хорошо ухаживают, отметил Стефан, и у того, кто содержит этот сад, явно есть деньги. В последний раз он видел такое аж в Константинополе, но та поездка мало распологала к эстетическому удовольствию. Сейчас все было иначе — только странное напряжение в сердце не давало Стефану полностью расслабиться.       — Как тебя зовут? — спросил юноша. Девушка ойкнула и проговорила очень быстро:       — Прошу прощения, я совсем забыла представиться! Меня зовут Чилла, я домработница господина Мозера! Если во время проживания в его доме Вам понадобится какая-либо помощь, я буду рада...!       — Подожди, не так быстро, — прервал её Стефан, — я ещё не очень хорошо знаю ваш язык. Чилла, да?       — Да, — девушка отвела взгляд.       — Приятно познакомиться, — Стефан прищурился. — Интересное имя. Ты немка?       — Нет, не совсем, — смущенная вопросом, Чилла покраснела, но и не ответить не смогла. — Чилла — это венгерское имя.       — То есть ты венгерка?       — Можно и так сказать, — понизив голос, неохотно ответила девушка и поспешила переменить тему. — Надеюсь, на Вашем пути в Вену не возникло неудобств?       — Не считая нападения янычар, нет, — Стефан хмыкнул, не заметив сочувственного вздоха девушки. — Но после границы все было спокойно. Даже красиво. Знаешь, иногда интересно посмотреть на что-то кроме гор. Там, откуда я приехал, есть только они и мелкие реки, — Стефан неопределенно махнул рукой. — Не подумай, что я жалуюсь. Другим прекрасен наш бедный край.       — Я уверена, что наша земля тоже Вам понравится, — осторожно сказала Чилла. — Уже известно, надолго ли Вы приехали?       — Нет, — сказал Стефан, но, поняв, как резко это прозвучало, пояснил, — все зависит от воли Мозера и Высокой Порты.       «И от моего желания».       — Как интересно, — Чилла могла бы еще что-то сказать, но они уже подошли к довольно высокому зданию, которое, как нетрудно было догадаться, представляло собой резиденцию господина Мозера и его «воспитанников». Стефан присвистнул: он мало представлял, какого жить в таком высоком доме, где он насчитал целых три этажа, в котором к тому же есть прислуга.       Вместе с девушкой Стефан зашел в дом и поднялся по витиеватой кованой лестнице на второй этаж, с трудом подавляя в себе желание перепрыгивать ступени. Поднявшись, Чилла и Стефан оказались в середине широкого коридора. Его идеально чистые окна выходили в сад, а стены были увешаны картинами, которые изображали в основном сцены сельского быта. Заметил Стефан и несколько портретов: с них не него смотрели внимательными глазами элегантного вида молодые мужчины, одетые, как Стефан выяснил позднее, по самой современной моде. «Неужели другие жильцы?» — подумал юноша, пытаясь найти под картинами хоть подписи с именами. Сделать он это не успел: Чилла вежливо, но строго направила Стефана к одной из дверей в дальнем конце коридора, не позволяя отвлекаться.       Как только они подошли к кабинету, девушка поправила юбку своего платья и, пригладив волосы, постучала. Сейчас, когда Чилла стояла, терпеливо ожидая ответа, Стефан мог лучше её рассмотреть. Да что уж там — он мог ею любоваться. Мягкими чертами её сосредоточенного лица, тонкими руками, которые она складывала за спиной, изящным силуэтом, который только подчеркивал корсет и широкая юбка. Она не была похожа на черногорских девушек, которых Стефан знал немало, но…       «У меня просто отвратительные мысли в голове».       — Войдите! — прервал размышления юноши громкий голос.       Чилла открыла дверь и зашла внутрь; Стефан проследовал за ней. Они оказались в просторном, но душном кабинете, ярко освещенном лучами летнего солнца, проходящими сквозь тонкие белые занавески. Первое, что привлекало в кабинете — обилие бумаги. Казалось, на любой поверхности лежал какой-то документ, книга или карта. Огромный деревянный стол был заставлен ровными стопками бумаги, на которых лежали уже не такие строго организованные письма, и даже на стоящей недалеко софе были какие-то книги. Стоит ли говорить, что и на стенах висели карты, хотя Стефан, видевший географически карту всего раз или два в жизни, не понимал, что они изображали.       Посреди этого хаоса, то есть на широком кресле за столом, располагался мужчина средних лет, которого Стефан никогда ранее не видел, но все равно безошибочно понял, кто это был. Заметив Стефана, хозяин кабинета вежливо улыбнулся и поднялся с кресла.       — Добрый день, господин Мозер. Я Стефан Радович, — представился юноша, заметив, как бросила на него неодобрительный взгляд Чилла. «Неужели я ошибку сделал? Хотя какая разница, главное, что он все понял».       — Здравствуй, Стефан, я рад приветствовать тебя в своём доме. Надеюсь, пребывание здесь пойдёт тебе на пользу. Чилла, будь добра… — Рудольф Мозер выразительно взглянул на девушку, и та, поклонившись, покинула кабинет. — К великому сожалению, я вынужден сейчас отправиться в Петербург, но у нас есть ещё несколько минут для знакомства. Присаживайся, Сербия.       Стефану было непривычно слышать это свое имя, но он не подал виду. Юноша, как и хозяин кабинета, сел за стол и поставил сумку на пол. Австрия выглядел непринуждённо и дружелюбно, и, пускай Стефан привык не доверять богатым людям, Сербии и самому становилось от этого спокойнее. Он видел, как Австрия с любопытством разглядывает его лицо и костюм, потому делал то же самое. Австрийская империя внешне мало походил на черногорца или турка, что Стефана не удивляло. У него были бакенбарды, острый нос и внимательно прищуренные глаза, отчего его лицо приобретало хитрое выражение, особенно сейчас, когда Рудольф улыбался.       — Мне доложили, что у тебя возникли проблемы на границе, — Австрия скрестил тонкие пальцы, глядя Стефану прямо в глаза.       — Никто из наших не пострадал. Значит, это была не проблема.       — Вот и славно. Видишь ли, вопреки распространенному мнению я, как империя, считаю своей священной обязанностью заботиться о менее… многочисленных народах своего региона. Поэтому мне очень важно, чтобы и сербы чувствовали себя в безопасности, насколько это возможно. В этом мы с Василием сходимся, оттого он и решил послать тебя сюда, подальше от глаз Османской империи. К тому же время сейчас самое подходящее, пока на вашем полуострове мир.       — Я это знаю. Это было наше общее решение.       — И вы поступили совершенно правильно. Пока ты здесь, ты будешь жить в моем доме, хорошо выучишь немецкий язык и получишь образование, шанс на которое на сербской земле, к великой нашей печали, у тебя отсутствовал. К тому же тебе полезно будет узнать, по каким законам работает современное государство, чтобы в будущем — после освобождения вашего народа от мусульманского владычества — вы могли построить настоящую монархию.       «Господи, я не понимаю половины слов, которые он говорит!»       — Хорошо.       — Я рад, что ты меня понимаешь. Но это всё дело будущего, подробности мы обсудим, когда я вернусь. А сейчас найди Зденека, он покажет тебе дом и окрестности, — Австрия встал из-за стола.       Сербия хмыкнул и уже направился к двери, когда его внимание привлекла лежавшая все это время на софе карта, вся исчерченная красными линиями и надписями. Приглядевшись, Стефан разглядел некоторые названия: Тара, Бар, Белград… Юноша почувствовал, что у него нет желания знать, что означают линии на его родном полуострове, хотя и понимал, что вряд ли это сулит его народу что-то хорошее. «Неужели у очередной империи снова есть на нас планы? Это плохо. Нужно будет сообщить отцу».       — До свидания, Рудольф, — холодно произнес серб, уже не пытаясь скрыть свой акцент, и быстро покинул кабинет, даже не дождавшись ответа.       В коридоре, прямо напротив двери, стояла Чилла.       — Вам нужно найти господина Зденека? — спросила она и, когда Стефан кивнул, подошла вместе с ним к окну. — Видите низкое здание вон там, в поле? Это наша конюшня. В последний раз, когда я видела господина Зденека, а это было прямо перед Вашим приездом, он направлялся туда. Я бы Вас с удовольствием проводила, но господину Рудольфу необходимо уехать…       — Я понял. Спасибо, Чилла, — Стефан устало улыбнулся девушке и направился на первый этаж, откуда вышел на улицу.       Было все еще слишком жарко, чтобы чувствовать себя комфортно, но Сербии после душного кабинета Австрийской империи простое пребывание на улице доставляло удовольствие. Он вдохнул полной грудью свежий теплый воздух и быстрым шагом двинулся в сторону конюшни, по пути рассматривая местные пейзажи. Особенно впечатляло его небо, широкое и прозрачное, в котором хорошо были видны охотящиеся птицы. Где-то вдалеке, на лугу, Стефан заметил крошечные очертания группы всадников на лошадях, которые неслись галопом в сторону леса. Кроме них на всем этом огромном пространстве не было ни одного человека. Эта тишина успокаивала даже Стефана, который начал забывать и про странную карту, и про непонятные слова Рудольфа.       Недалеко от конюшни слух Сербии уловил прерывающий тишину звон. Не увидев его источник, юноша осторожно подошел к приоткрытым воротам здания и заглянул внутрь, туда, откуда и шел звук. Глаза медленно привыкали к мраку, но достаточно было почувствовать запах древесных опилок, пыли, травы и едкого пота, чтобы понять, что перед Стефаном были стойла, которые шли двумя рядами до самых ворот на другой стороне здания. Из этого пространства доносились два мальчишеских голоса. Сербия, однако, видел обладателя только одного из них, стоявшего в коридоре и одетого в абсолютно белую одежду, если не считать высоких черных сапог на ногах.       — Нет, эти, конечно, звенят хорошо, но на ноге болтаются, — задумчиво сказал он.       — Затяни тренчики, — ответил второй голос.       — Ужé! Они просто слишком широкие на мою ногу. У нас нет таких же, но поменьше?       — Может, есть, может, нет…       Сербия услышал очередной звон и хлопок, за которыми последовало громкое истеричное ржание и торопливый топот копыт.       — Kurva anyád! Иди на улицу танцуй, ты мне лошадей пугаешь!       — Сначала дай мне подходящие шпоры.       — У румына спроси, он их мог взять. А теперь иди уже отсюда!       Одетый в белое юноша на эти слова лишь фыркнул и обиженно махнул рукой, развернулся и направился в сторону выхода из конюшни, как раз туда, где все это время стоял Стефан. Только сейчас юноша наконец заметил серба.       — Добрый день. Вы кого-то ищете? — спросил парень, склонив голову.       — Да. Мне нужен Зденек. Чилла сказала, что он здесь.       — Она Вас не обманула, Зденек — это я. Давайте лучше поговорим на улице, тут слишком темно, — уже более весело сказал юноша и вышел из помещения на солнечный свет. Стефан дал ему пройти и тоже шагнул от конюшни.       — Прошу прощения, с кем имею честь? — Зденек повернулся к Сербии, сложив руки за спиной и беззастенчиво его разглядывая.       — Я Стефан Радович. Рудольф заявил, что ты можешь показать мне дом.       — Будем знакомы, Стефан, — Зденек снял черную шляпу с головы и шутливо поклонился, — меня предупредили, что ты приедешь, но не сказали, из каких краёв. Но, если судить по акценту, ты тоже славянин?       — Да. Я серб. Черногорский.       — Вот оно как… Черногорский серб, значит, — Зденек с еще большим любопытством глянул на Стефана. — А я чех. Чешский. То есть я Богемия.       Сербия нахмурился. Зденек на это лишь слегка мотнул головой, так же выжидающе глядя на серба и надеясь на реакцию. Сербия не понимал, шутит ли его собеседник или пытается что-то вызнать. В любом случае он решил не поддаваться на провокацию.       — Ты — Богемия?       — Ну да, — чех пожал плечами. — Нас здесь много. Австрийскую империю ты уже и так знаешь, есть еще венгр, румын, поляки, сын Австрийской империи — Австрия-младший. И это только здесь. Про действующие державы по всему миру я и не говорю. Что тебя так удивляет? Ты же и сам один из нас.       — Мм. Занятно, — Стефан скрестил руки на груди. — И как, по-твоему, это работает? Зачем нужны «мы»?       — Ты мне не веришь, — проговорил Зденек, но, к собственному удивлению, Стефан не услышал в его голосе обиды или огорчения. Наоборот, Богемия как будто понял что-то очень важное и с воодушевлением делился своим открытием с сербом. — Хорошо, если думаешь, что я тебе обманываю, то расскажу тебе то, что может знать только страна, хорошо? Точнее это то, до чего я сам дошел в размышлениях о нашем предназначении. В общем, если ты прибыл из места, свободного от интриг действующих держав и их вечной борьбы за лидерство, то ты гораздо ближе к своему народу, чем к власти. Ты, вероятно, жил так же, как и остальные сербы, занимался ручным трудом и воевал тоже рядом с ними.       — Говори медленнее, пожалуйста, я плохо знаю немецкий.       — Хорошо. Короче говоря, ты чувствуешь себя частью своего народа. Я, в свою очередь, не могу этим похвастаться, так как живу от него в изоляции, понимаешь? В будущем, когда я стану действующей страной, я буду представлять его интересы, но я буду находиться как бы выше, чем мой народ. То есть… гхм, как бы это сказать…       — То есть мы должны быть «выше» своего народа, но при этом равными другим государствам?       — Да, что-то в этом роде. Мы стоим как бы между властью и народом. Для людей мы олицетворяем и представляем государство, а для государства мы — выразители воли народа… Я, должен признаться, сам еще плохо понимаю, как это работает. Рудольф держит нас далеко от политических дел, но когда-нибудь я точно разберусь.       — Ну ладно, я тебе верю.       — Что? — спросил недоуменно Зденек.       — Я Сербия, — Стефан улыбнулся. — Мне было интересно, не обманываешь ли ты меня. Но теперь я убедился, что нет. Обычный человек не способен такой бред выдумать. Как ты сказал? «Будем знакомы», Богемия. Надеюсь, мы поладим. В конце концов, мы, славяне, должны держаться вместе.       — Да, я тоже надеюсь, — усмехнулся Зденек. — Но почему же бред? Вполне стройная теория…       В этот момент ворота конюшни распахнулись и оттуда вышла высокая вороная лошадь, торопливо переступая передними ногами. Ее вел под уздцы хмурый юноша, задумчиво похлопывающий хлыстом себя по ноге. Он одарил тяжелым взглядом славян, задержавшись на Стефане, но потом обратился к чеху.       — Поеду к остальным, спрошу про твои шпоры.       — Буду благодарен. Стефан, позволь представить тебе моего большого друга и по совместительству воплощение венгерского народа Матьяша Мозера. Матьяш, это наш гость Стефан, Сербия.       — Сербия? — в голосе Матьяша промелькнул интерес. — Сын Лазаря или Василия?       — Лазаря, — ответил ему Стефан. — Но Василия я тоже хорошо знаю.       Венгрия ничего не сказал и даже не кивнул. Он поставил ногу в стремя и, придерживая лошадь одной рукой за повод, а второй ухватившись за заднюю луку седла, одним легким движением оттолкнулся от земли и ловко запрыгнул лошади на спину.       — А ты Иштвану зачем? — снова обратился к Зденеку Матьяш.       — Рудольф попросил меня показать ему тут все.       — Тебя? — насмешливо произнес венгр, на что чех только вздохнул. — А больше он ни о чем тебя не просил? Пешт тебе, случаем, он не отдал?       — Ну хватит, мы уже говорили об этом.       — Об этом мы не говорили! Тебя, славянина, приставляют к еще одному славянину, вот так совпадение! Если ты думаешь, что я ничего не понимаю…       — Я понимаю, что ты все понимаешь! Задай вопрос Рудольфу, если тебя это так задевает, а меня оставь в покое. Я делаю то, что он мне приказал, точка.       Венгрия отвернулся и пришпорил лошадь, которая от неожиданности попыталась подняться в свечку, но получила за это лишь очередной тычок в бока и наконец подорвалась в активный галоп.       — Странный он какой-то, — заметил Стефан, стоило венгру удалиться от них метров на пятьдесят.       — Он на самом деле очень хороший человек, — Богемия и Сербия неторопливым шагом отправились в сторону дома, — но он очень болезненно воспринимает доверие Рудольфа ко мне. Матьяш переживает, что в составе империи славянские земли могут выделить в отдельное королевство, тем самым пренебрегая всеми усилиями венгров в борьбе за независимость. Поэтому любой подобный шаг Рудольфа он считает намеком на то, что именно мой народ — или мои народы? — станут главнее. У нас все очень запутанно, как понимаешь. Сегодня Матьяш вообще на меня взъелся за то, что я словацкий костюм надел.       — Это вот то, в чем ты сейчас, и есть словацкий костюм?       — Ага. Красивый, правда?       — Да. Вышивка необычная на рубахе и штанах. У нас такую не делают.       — Вот, а Венгрия обиделся, что я присваиваю его культуру. Дескать, словацкие земли исторически принадлежали Венгерскому королевству, а Богемия к ним отношения не имеет. Только дело в том, что я сам появился недалеко от города Скалица. А город Скалица — словацкий, хотя находится совсем близко к границе Богемии, точнее, Моравии, но разница не столь существенна. Но нет, Матьяш считает, что я не могу так одеваться, танцевать вербуньк или пить татранский чай. Но ты не подумай, он правда хороший человек. Он может показаться очень обидчивым, но на самом деле Матьяш очень быстро остывает. Я так не умею, — чех хохотнул.       Заметив непонимающий взгляд Стефана, Богемия разъяснил:       — Дело в том, что у меня достаточно хорошая память на числа, знаешь, на имена, на события. Но все обиды, нанесенные мне, я помню ничуть не хуже. Я могу с точностью до даты пересказать все разы, когда условный Ян совершил что-то плохое, но мстить я, конечно, за это никогда не буду. Хотя если подумать, из меня получился бы отменный шантажист…       — Кто это?       — Тот, кто занимается шантажом. Шантаж — это когда, например, мне известен какой-нибудь постыдный секрет, не знаю, Рудольфа, и я ему говорю «Я знаю о том, что ты имеешь интерес в лице Госпожи Н., и если ты не дашь мне определенную сумму денег, я расскажу об этом Господину Н.»       — Звучит мерзко, — Сербия поморщился. — Уж лучше тебе никогда так не делать.       — Надеюсь, не придется. Я никогда не желал никому зла. Просто хотел тебя предупредить, чтобы тебя, не дай Бог, это никогда не коснулось.       — Да, я так и понял, — сказал Сербия и заглянул Зденеку прямо в глаза. — Это ваши портреты висят в коридоре на втором этаже?       — Да, наши.       — Ты там совсем на себя не похож.       — Ничего удивительного, — чех пожал плечами, — я плохо получаюсь на картинах. Михай говорит, что у меня на лице всегда так много эмоций, что в, скажем так, статичном виде я выгляжу как чахоточный. С Матьяшем такой проблемы нет — я за всю жизнь только раза три видел, чтобы он улыбался. В остальном же у него всегда одно и то же унылое выражение лица, — Богемия опустил глаза, а затем вновь глянул на ускакавшего уже далеко венгра. — Тут еще пару дней назад умер один очень талантливый — по мнению Матьяша — венгр, так что сам понимаешь, всё еще хуже. Ничего, скоро пройдет.       — Какой-нибудь поэт или музыкант?       — Нет-нет, прямо противоположное. Вряд ли ты слышал об Игнаце Земмельвейсе, но для венгра это, можно сказать, был кумир. Матьяш же у нас врач, так вот Земмельвейс тоже был врачом, в свое время ставшим широко известным в медицинских кругах, и Венгрия тоже очень увлекался его идеями. Кажется, они даже переписывались. Лучше тебе потом у самого Матьяша спросить — в более подходящее время, — он тебе расскажет всё в подробностях. Сам-то я в медицине не понимаю ни-че-го, — Зденек усмехнулся. — Хотя венгр тоже первое время считал, что учиться на врача бесполезно и неинтересно, но потом проникся.       — Он не сам решил стать врачом? — Стефан сощурился. Рудольф что-то говорил про образование, но решил обойти стороной подробности. Значит, в теории направление обучения Сербии тоже может быть не совсем очевидным, что не вселяло надежды.       — Его заставил Австрия-старший. Предугадывая твой следующий вопрос — нет, я не учился в университете. Рудольф собирается отправить меня служить в армию в следующем году, — в голосе Богемии энтузиазма не было.       — И ты против?       — Естественно! — Чех взмахнул руками. — Постоянная муштра, отсутствие денег, повсюду немцы, и все должны говорить по-немецки, хотя для большей части нашего населения это даже не родной язык! Я слишком люблю свободу, чтобы идти маршировать с винтовкой на плече! Это в ваших краях в войне есть смысл, ибо вас просто не станет, если вы не будете воевать. Но с кем воевать мне, чеху — или словаку? — я даже не знаю. С другой стороны, даже если вдруг в армию меня возьмут, оттуда мне не сложно будет, скажем так, — Зденек хитро улыбнулся, — уволиться.       — А Матьяш тебе снова завидовать не будет? Быть солдатом у вас, думаю, престижнее, чем врачом. С политической точки зрения.       — Тут ты прав. Ну, может, к тому времени, как меня отправят служить, ситуация прояснится как-нибудь. Все-таки в ту революцию столько венгров полегло… Даже родители Чиллы, к слову говоря. — чех громко выдохнул.       — Да, кто такая вообще Чилла? Она то ли венгерка, то ли нет. Почему она, побогу, живет среди стран?       — Кхм, Чилла — дочь какой-то знатной венгерской дамы, по совместительству хорошей знакомой Рудольфа. Знаешь, у меня есть небольшое подозрение, что это была его любовница. Очередная.       — Понятно. Мать Чиллы погибла в революцию, и Рудольф решил, что обязан взять девочку к себе.       Чех положительно кивнул.       — Ты прав. Поэтому она и венгерка — по национальности, и не-венгерка — потому что воспитывалась в совершенно немецком обществе. Хотя я считаю, что быть так не должно. Поэтому стараюсь как можно сильнее приблизиться к своим народам, чтобы, знаешь, не начать грешным делом думать не на своем языке.       Стефан не нашел, что бы можно было ответить, поэтому почти до самого дома они шли молча. Оба погрузились в собственные размышления, но думали друг о друге, предвкушая многие годы, которые им придется провести вместе, и надеясь на лучшее.

***

      — Эта — твоя? — с сомнением в голосе промолвил Александар, указывая рукой на стоящий на парковке под липами Ленд Ровер.       Черногория кивнул, не отрываясь от сочного горячего бурека с мясом. Республика Сербия же, словно заворожённый, обошел машину сначала по часовой стрелке, затем в обратном направлении, рассматривая то диски, то фары, то заглядывая внутрь. Со стороны он был похож на ребенка, которому родители подарили вертолет на радиоуправлении.       — Жрет много? Дизель или девяносто пятый?       — Дизель, восемь литров на сто километров.       — Охереть… — восхищенно промолвил Александар. — Дорого взял?       — Фто, — попробовал ответить Петар с набитым ртом, но быстро понял, что попытка не увенчалась успехом. — Кхм. За сто тысяч. Ехать пришлось прям от Мюнхена, но вообще без проблем, очень плавно идет и управление шикарное.       — Сто тысяч! За такие деньги берешь машину, а йогурт к буреку взять не можешь, — с шутливым осуждением заметил Сербия. Черногория в ответ лишь пожал плечами, не желая снова прерывать собственный завтрак. Александар тоже повернулся обратно к машине. — Еще и автомат! Никогда бы не поверил…       Когда с трапезой было наконец покончено, а Сербия навернул еще несколько кругов вокруг автомобиля, Черногория открыл двери и занял водительское место. Александар сел рядом.       — Какая она все-таки огромная, — сказал он, оглядываясь на салон, — это первая машина на моей памяти, в которой у меня колени не упираются в бардачок. Дашь проехаться?       — Естественно, — Петар завел машину и потянулся. — На обратном пути, так уж и быть, разрешу. А пока нам пора ехать, я и без того долго с этим тянул.       Как и любая другая столица, Белград в восемь часов утра описывался лишь одним словом — пробки. Сербия и Черногория с тихим злорадством смотрели на стоящие на левой стороне дороги машины, так как сами ехали по абсолютно свободному пути из центра города к окраине.       — А что твоя машина? — спросил Петар, когда они пересекли Дунай. — Техобслуживание хоть прошел?       Сербия издал неописуемую смесь вздоха, хрипа и стона, и выругался.       — Ага, как же! Мне чуть ли не прямым текстом в сервисе сказали, что это ведро с гайками лучше сразу на металлолом сдать, и то пользы больше будет. Двигатель — в помойку, сцепление — туда же. Даже, твою мать, тормоза вот-вот откажут, — Сербия повысил голос. — Что делать, я даже не знаю, денег у меня нет от слова совсем. Кредит брать — так мне еще за квартиру пять лет отдавать, а потом сам знаешь, что все в любой момент может скатиться по крутому берегу мутной Марицы.       Петар даже не мог сосчитать, сколько подобных историй слышал только за этот век. Не только и не столько от своих коллег-государств, но и от обычных людей, с которыми нередко общался. Он уже хорошо знал и тон голоса, которым произносятся такие жалобы, и формулировки, и даже жесты говорящего. Вот и Александар, который всего полчаса назад с ребяческим восторгом рассматривал новую машину брата, сейчас устало закрыл глаза рукой и скрестил ноги.       — У меня есть еще небольшая сумма, — повернувшись к Сербии, начал Петар, — тысяч сорок точно найдется. Если хочешь, я могу…       — Нет! — Неожиданно резко прервал его Александар. — Даже слышать не хочу. Я сам в состоянии разобраться с этим.       — Да? — Раздраженно спросил Черногория, надевая черные очки-авиаторы, устав щуриться от солнца. — Ты только что мне жаловался, что не знаешь, что делать. Ну как скажешь. Если что, я всегда рядом.       Сербия что-то недовольно пробубнил и отвернулся к окну.       — К слову о деньгах, тебе бы позвонить Словакии, — сказал он через пять минут молчания. — У меня есть вопрос по поводу оружия. Спроси у него…       — Давай-ка ты сам у него и спросишь, — Петар нажал кнопку вызова на телефоне, и тут же на экране магнитолы высветилось имя «Ладислав Зденек Ковач» и раздался звук гудка.       — Это что? — отвлекшись от окна, удивился Сербия. — Ты ему звонишь через машину?       — Ага.       — А кофе она тебе случаем не варит?       — К сожалению, нет. Хотя я бы не отказался.       Наконец гудок закончился и раздался очень сонный голос.       — Внемлю, — югославы услышали, как Словакия попытался подавить зевок, но не смог.       — Доброе утро, страна, — весело поприветствовал его Петар. — Видимо, день уже не задался?       — Ты чертовски прав, Петя. Польша ушел куда-то завтракать, предварительно оставив телефон в нашем кабинете, и сразу же на этот телефон стали звонить просто все. И вот я уже час каждые пять минут слушаю его рингтон, в котором поется про пять грамм кокаина и желание вечного забвения или что-то такое.       Сербия усмехнулся.       — Ну так выброси его куда-нибудь. В окно, например, — предложил Черногория.       — Кого? Польшу? Не, это больше по части чехов, я к такому еще не готов. Хотя если он сейчас не вернется…       — Я все-таки имел в виду телефон, но как знаешь. А чего сонный-то такой? Опять не спал?       — Сон — это вообще не про меня. Я и так уже месяц пытаюсь выяснить, почему четыре процента моего ВВП мы тратим на какую-то совершенно бесполезную помощь вообще Бог знает кому, а спать во время своих расследований я не люблю, и по итогу хожу вот так. Весело, а? Но я все равно должен разобраться, куда идут наши евро!       — Ты мне вот что скажи, любитель считать чужие деньги, — начал Сербия вместо приветствия, — что у тебя с именем?       — И тебе здравствуй, Ацо. Меня теперь зовут Ладислав Зденек, да. Но для вас я все еще Лацо, если тебя это успокоит. А второе имя я взял в память, тридцать лет независимости, все дела.       — А Вацлав?       — Да пошел он нахер, этот ваш Вацлав! — вспылил Лацо. Черногория и Сербия переглянулись. Очевидно, отношения между братьями снова были чем-то испорчены, что объясняло нетипично-агрессивное поведение Словакии, который обычно скрывал свои отрицательные чувства.       — Понял. А теперь к серьезному: у меня вопрос по Чехословакии.       — Я весь внимание, — голос Ладислава изменился. Теперь он вновь звучал сосредоточенно и дружелюбно.       — Смотри, если отец должен был его застрелить, то ему нужно было взять пистолет скорее всего где-нибудь в Праге, чтобы не заморачиваться с провозкой оружия через границу. А так как покупать его слишком дорого и не слишком законно, он бы его мог взять у Зденека, так?       — Ага, я тебя понял. Значит так, — послышался звук перелистывания бумаги и неразличимые слова на словацком, — да, у нас в доме было три револьвера. Я нашел их все, причем на тех же местах, где они и были первого января девяносто третьего. Да-да, я знаю, что у меня потрясающая память.       Сербия задумчиво постучал пальцами по подлокотнику.       — Это еще не значит, что моя теория неправильная. Нужно у нас в доме посмотреть.       — Что за теория? — Спросил Петар.       — Если подтвердится, я расскажу. Сам-то что думаешь, Лацо?       — Странно это все, — вздохнул Словакия. — Если папа жив, то я даже не удивлюсь, если честно. Ладно, я удивлюсь, но не очень сильно. Пока что все на это указывает, но я стараюсь не тешить себя надеждой. Позвоните, когда что-нибудь найдете.       — Обязательно. До связи, — сказал Черногория и, нажав кнопку на мониторе, завершил звонок. — Знакомые места, — с нервной улыбкой сказал он, смотря в окно, но не скрыв дрожь в голосе. Петру было неловко признаваться самому себе, что эта авантюра ему не нравилась, более того, она его по-настоящему пугала. Сербия казался гораздо спокойнее.       — Как будто и не уезжали, — подтвердил Александар, когда они подъехали к участку, огороженному высоким забором, и наконец остановились. Теперь от места, в котором они провели лучшие годы своей жизни, их отделяла лишь одна калитка.