Чонгук
«20 июня 2011 года Скорее бы эти испытания, которые проклятый француз почему-то называет «мастер-классами», закончились. Мы ошиблись с Хосоком, Лепран не отобрал МП победителем в конкурсе. Как рассказал он нам потом, француз просто сделал ему серьёзное внушение, что жалящих отзывов от критиков будет много. Любой художник, каким бы гениальным он ни был, рано или поздно сталкивается с этим, что МП должен научиться справляться со своими эмоциями. Оттачивать своё мастерство, делая правильные выводы из критики. Мастер-классы Лепрана продолжились, только вот на каждый следующий урок приходило всё меньше учеников. Он допускал не всех, постепенно отсеивая кандидатов. С каждым следующим этапом напряжение среди учеников возрастало. Скорее всего из-за этого МП изменился. Может, окружающие этого не замечали, но я-то видел это. У него совершенно другим стал взгляд, смех, в ответ на шутки на лице МП появлялась лишь снисходительная улыбка, от которой у меня всё внутри обрывалось. Он как-будто был с нами и в тоже время где-то далеко… один. Под любым предлогом МП сбегал от компании, уединяясь со скетчбуком в руках и отмахиваясь от нас словами, что ему нужно готовиться к финальным испытаниям. Кажется, нужно с МП поговорить. Вот только… как начать этот разговор и не услышать в ответ раздражённое «отстань, мелкий»?» Я закрыл тетрадь и задумался. Вести дневник оказалось намного интереснее, чем представлялось в начале. Делать небольшие записи вошло в ежедневную привычку, совсем как почистить зубы или заправить кровать. Поначалу это было лишь изложение событий дня, а теперь — мыслей. Иногда записи приносили радость и слова лились сами собой в тетрадь, а иногда, как сейчас, заставляли задуматься и решить, что делать дальше. Свесившись под кровать, выудил из-под неё железную коробку от печенья, которая служила сейфом для дневника. Открыл, а там записки, записки и еще раз записки. От Тэхёна. Я все их хранил, решив, что это может быть важным. Тэхёну очень нравилось переписываться со мной не смс, а записками, которые он просовывал в мой шкафчик во время перемен. Я достал их все и разложил вокруг себя на кровати. Большинство записок были абсолютно деловыми. Что-то вроде этой: «встретимся у входа после четвёртого урока», или таких: «на крышу не приду, нужно списать домашку», «захвати скотч для декораций», но были и такие, что заставляли меня улыбаться. «Наклейки с покемонами на твоих тетрадях — это мило. Подгони одну» «А ты крут в гонках, Шумахер! Будь готов к четырём часам в воскресенье» Эту записку Тэхён написал мне после нашего вечернего заезда на самокатах. Мы возвращались из художественной школы и, проходя мимо торгового центра, где стройным рядом стояли штук десять припаркованных самокатов, он вдруг плутовато улыбнулся и кивнул на них: — Погоняем? — Сейчас? — Ну, да. Домой не хочу, погода просто класс. Давай, Гуки? Или не умеешь? — Тэхён лихо развернул бейсболку козырьком назад. Он что? Решил взять меня на слабо? Я только фыркнул в ответ, решив не уточнять, что часто, когда денег не было на проезд в автобусе, мне до школы приходилось добираться на скейте. Мы подключились, каждый в своём приложении, и покатились через площадь к широкой аллее Хан Ривер парка, повторяющей изгибы реки Ханган. Солнце периодически выглядывало из-за туч, ласкало слабыми лучами и снова пряталось. Я ехал, чувствуя, как ветер подталкивал меня в спину, подгоняя. Мы поначалу лавировали между прохожими медленно. Тэхён нагнал меня только спустя минут пять, пока не освоился с управлением. — Ты что, ни разу не катался раньше? — спросил я с претензией, когда тот поравнялся со мной. — Не-а. Я обычно рассекаю на великах. Зато на нём умею ездить без рук, — и Тэхён высунул язык, дразня. Нам пришлось разъехаться, чтобы объехать пару с коляской. — Ну ты даешь… зачем подначивал, что я не умею? — смех сотрясал мои плечи. — Ну и как? Нравится? Теперь мы ехали параллельно друг другу. — Пока не понял. Нужно добавить азарта. Давай наперегонки! До центрального фонтана в сквере? Широкая аллея завершалась большим фонтаном. До него еще далеко, почти километр. И очень много прогуливающихся людей. Придётся мчаться змейкой. — На что, погнали? — деловито поинтересовался я. Тэхён усмехнулся: — Что ты ставишь, если проиграешь? — Я бы, конечно, поставил вопрос по-другому: что я получу, если выиграю. Окинув Тэхёна с головы до ног хитрым взглядом, я коварно прищурился и предложил: — На желание? — Ну нет! Это чтобы я на большой перемене тверк станцевал? — Окей, что ты предлагаешь? Наверное в моём тоне послышалось разочарование, потому что в ответ Тэхён широко улыбнулся, догадавшись, что раскусил мой коварный замысел. Не нужно было мне делать такие удивлённые глаза, когда он рассказывал Хосоку, что тверк очень легко освоить даже парням. — Давай, кто проиграет, тот придумывает куда мы пойдём в эти выходные? — хитринки сверкнули в глазах Тэхёна. — Погнали! Я даже не ответил согласием на предложение, сразу дал газу. — Бли-и-ин! — послышалось мне в спину. Мне выпала фора. Которую я тут же потерял, так как был вынужден объезжать пожилую пару. Мне впервые хотелось проиграть, потому что в голове уже была куча мест, куда бы я хотел пригласить Тэхёна прогуляться. На скорости маневрировать по тротуару, без выделенной велодорожки, было очень трудно и опасно. Я чуть не сбил пацана, который шёл не глядя, залипая в телефоне, а следом чуть не устроил сэндвич из себя и парочки на роликах — мы чудом разъехались буквально в миллиметрах друг от друга. Я чувствовал, как адреналин бурлил в венах и, весело крикнув «яхуу», ускорился. Тэхён вообще налетал практически на каждого второго. Последний светофор нас уравнял. Мы стояли рядом друг с другом, замерев в напряжении, как стритрейсеры. Тэхён изобразил рёв мотора, прокручивая ручку самоката. И ему удалось этим отвлечь моё внимание. Я загляделся и пропустил момент, когда изменился цвет светофора, только его монотонный писк вывел меня из оцепенения. Но Тэхён был уже на другой стороне, а до фонтана осталось совсем ничего. Я разогнал самокат до максимума и завыл, как полицейская сирена, разгоняя прохожих с моего пути. Даже Тэхён обернулся на мой крик и… из-за этого врезался в огромного мужчину, живот которого сработал, как подушка безопасности. Тут же заработал оплеуху по козырьку и отборный поток речи, в которой самым приличным словом было «щибаль». Проезжая мимо, я по-злодейски рассмеялся и спокойно доехал до фонтана. Тэхён подъехал чуть позже, весь возмущённый. — Занимают тут всякие полтротуара, ни проехать ни пройти, — он поправил бейсболку, заправляя под неё выбившиеся пряди. — Ты не виноват, но ты проиграл! — я похлопал издевательски его по плечу. Побеждать было чертовски приятно. — В следующий раз устроим заезд по набережной Ханган на великах. Там я тебя точно сделаю. Но ты, молодец, Шумахер. Мы покатили дальше уже не спеша, изредка обгоняя друг друга, посмеиваясь и чертыхаясь, если колесо ловило выбоину на асфальте. Я осмотрелся вокруг, понимая, что пора закругляться, вот только мы так увлеклись, что слишком далеко уехали от торгового центра где брали самокаты, и давно покинули пределы парка. Вокруг были однотипные высотки — это был какой-то новый спальный район, только я даже не мог сообразить сразу какой. — Пожалуй, на сегодня хватит, — сказал я с явной тоской, осознавая, что скоро нужно будет прощаться. Улыбка сошла и с губ Тэхёна, он сосредоточено начал изучать карту в телефоне, нахмурившись. Я еле сдержал порыв чтобы не прикоснуться пальцами и разгладить морщинку между бровей, но даже серьёзный Тэхен передо мной был идеальным и щемяще красивым. — Давай туда, — он махнул рукой вправо, — показывает, что там есть парковка самокатов. Сдадим там, а на автобусе доберёмся домой. Хотя… — Что? — с надеждой спросил я, так не хотелось сейчас завершать этот вечер, хотелось свернуть горы и сделать всё, что Тэхён попросит, только чтобы добиться вновь улыбки на этих губах. — Еще ведь не совсем поздно, тебя не будут искать дома? — Не будут. Отец сегодня в ночную смену. Айщ… — мои глаза округлись, когда я увидел сумму, которую мы накатали, в приложении. Тэхён заглянул в свой телефон, загружая приложение, и присвистнул, а я только сокрушённо согнулся пополам: — Двадцать тысяч вон! Отец меня убьёт. Я совсем потерял счёт времени, у меня до сих пор было стойкое ощущение, что прошло всего полчаса. Потом мне стало стыдно перед Тэхёном за минутную истерику, я успокоил себя, досчитав в обратном порядке от десяти до нуля, и выдохнул. — Ладно. Я единственный сын, скорее всего, он меня пожалеет и я не буду мучаться перед смертью. — Давай сделаем так, раз это была моя идея гонок, то я за нас заплачу, а ты купишь нам кофе и мы посидим на набережной, встретим закат. А потом по домам. Договорились? Мне было жутко неудобно, но выхода другого не было. У меня на карте не было таких денег. — Хорошо, но я верну… Чуть позже. — Беги за кофе, пока всё не закрылось. Со сливками, — предупредил Тэхён, и я благодарно кивнул. Пока Тэхён опустошал свою карту, оплачивая прокат и своего, и моего самоката, я со всех ног припустил к ближайшему кафе. Много сливок и сахара — вкус Тэхёна я уже успел изучить, горький и терпкий вкус не для него. И уже спокойнее, боясь расплескать содержимое стаканчиков, возвращался обратно. Мы выбрали небольшой пригорок, где трава была настолько мягкой и пушистой, что просто манила улечься на неё. С наслаждением вдыхая свежий прохладный воздух, мы просто сидели, прижавшись плечами, ощущая тепло, исходящее друг от друга, наблюдая, как малиновое солнце пряталось за крышами высоток на другом берегу. Перед нами, как на ладони, лежал вечерний Сеул, который в сумерках выглядел романтично и таинственно, даря особую атмосферу покоя и гармонии. Это был какой-то волшебный вечер. — Как же красиво... — прошептал я, глядя на блестящие огоньки в отражении Ханган. — Очень… — Зачем тебе нужно уезжать во Францию, Тэ? Здесь твоя семья, друзья… Неужели здесь нет таких учителей, как этот Лепран? — Гуки, ты сейчас рассуждаешь совсем как моя мама. С ней-то всё понятно, ей просто сложно признать, что её птенчик повзрослел и в любом случае улетит из гнезда — сейчас или чуть позже… Но ты? Только представь: жить в Европе, ходить по тем же самым улицам, по которым ходил Моне, дышать воздухом, который вдыхали Ван Гог и Ренуар! Учиться у лучших мастеров — это совершенно не то же самое, что поступить в Сеульский университет искусств. — И когда станут известны результаты? — Остался последний конкурс. Нас осталось всего трое. Знаешь, Гуки, ответственность очень давит, — тихо сказал Тэхён и, словно пожалев об этом, поджал губы, — очень обидно будет проиграть сейчас, когда мечта совсем так близко. Но еще обиднее будет услышать вновь, что я посредственность... Та первая встреча с французом наложила на Тэхёна свой отпечаток. У него появилась неуверенность и робость. — Это неправда! — горячо воскликнул я и тут же попытался успокоить: — Даже если француз выберет не тебя, это будет означать только, что ты просто им не подходишь, а не то, что у тебя нет таланта. — Нет, правда! Я чувствую, что в работы не вношу ничего нового, топчусь на месте, — с какой-то долей злости на самого себя ответил Тэхён. — Твои рисунки прекрасны! Если не Лепран, то кто-нибудь другой рано или поздно обязательно их заметит. — Господи, Гуки, какой ты… наивный. Я душу готов продать, чтобы победить сейчас, а не неизвестно когда. Ты не понимаешь еще, на что люди готовы пойти ради внимания и признания. — Возможно, и не понимаю, — я равнодушно пожал плечами, — но знаю точно, что мне не нравится этот Лепран. Будь с ним осторожнее, Тэхён. Этот спектакль, который устроил он, очень похоже на сюжет фильма «Адвокат дьявола». Смотрел? Киану Ривз играл адвоката, молодого и амбициозного. Он добился оправдания учителя, обвиняемого в домогательствах к школьницам, хотя понимал, что тот виновен. После этого дела Киану заключил сделку с дьяволом и получил то, о чём мечтал: славу, признание, деньги, роскошную жизнь. Вот только гонясь за славой и признанием он потерял всё самое дорогое в жизни и, главное, потерял себя. Ривз нашёл единственный доступный путь сопротивления дьяволу — пустил пулю себе в голову. — Э нет, — оживился Тэхён, — это не самый конец фильма! Ривз же пришёл в себя во время перерыва суда и понял, что это всё ему привиделось. Он получил шанс изменить видение. Ривз отказался защищать педофила. Так что… Всё зависит от человека. — Ну тогда ты помнишь последнюю фразу фильма. Как глядя прямо в камеру, Аль Пачино с дьявольской улыбкой на лице сказал: «Определённо… Тщеславие — мой самый любимый из грехов». Я уверен, что за тобой будут бегать агенты и без этого француза. Ты сможешь добиться всего сам и без него. Ведь бывает, что к художникам приходит признание лишь со временем? Ну, например… тот же самый Ван Гог! — Я не хочу умереть, как Ван Гог, и только потом стать знаменитым, — Тэхён отставил стаканчик, сдёрнул бейсболку и улёгся, закинув руки за голову. — А если честно, Гуки, я так устал за эти дни. Я совсем не высыпаюсь в этой гонке, которую нам устроили. Давай просто немного помолчим и отдохнём. Тэхён так сладко зевнул, что на меня тут же напала сонливость и я непроизвольно зевнул с ним за компанию. Веки потяжелели, а тело расслабилось — я тряхнул головой, прогоняя сон. Тэхён не замечал мою борьбу с усталостью, он прикрыл глаза и дышал так ровно и спокойно, что казалось, он задремал. Каштановые волосы в лучах заходящего солнца отливали золотом, они растрепались, чёлка упрямо и непослушно упала на лоб, прикрыв бахрому длинных ресниц. Скульптурные скулы и мягкая линия губ — все его черты казались выверенными до идеальных пропорций и отрисованными гениальным художником. Тэхён был в своей любимой серой футболке, она обтянула грудь и чуть вздёрнулась вверх, обнажив пупок. Я уставился на его мягкий живот, на небольшую полоску тёплой, медовой кожи, которую так и хотелось потрогать. От этой мысли даже дышать стало трудно, жар опалил щёки. Я замер, но не в силах был отвернуться и отвести взгляд. Рука сама собой непроизвольно потянулась, медленно и опасливо, в безумном желании прикоснуться к обнажённой коже. Казалось, что мою руку кто-то намагнитил и она сама стремилась к Тэхёну — проверить, настоящий ли он. Пальцы замерли в сантиметре от желаемого… дрожали… но так и не решились дотронуться. Что я делаю? Что со мной? Я замер истуканом, боясь пошевелиться, смотрел на Тэхёна и думал, думал, думал. Голова закружилась и в ушах зашумело от нахлынувшего давления. И тут осознание рухнуло на меня, придавив и оглушив. Столь простое и очевидное открытие ошарашило меня. Почему я раньше это не понимал? С мыслью о Тэхёне мне было сладко засыпать и от предвкушения встречи было радостно просыпаться. Он тот, от кого я не мог отвести взгляда, он сам непроизвольно прилипал к Тэхёну, а мне оставалось только любоваться им. Тэхён самый красивый человек на свете, самый добрый, веселый и умный, он однозначно был во всём — самый-самый. Тот, с кем мне интересно даже просто молчать. Он мне не просто нравился… В голове взрывались фейерверки, а в сердце проникал странный шелест: «Любишь. Ты его любишь». Но разве такое возможно? А как же девочки и всё такое? Растерянный, я сидел не двигаясь, пытаясь понять чувство, которое сейчас пригвоздило меня к земле. Мысли в голове сыпались одна за другой, спотыкаясь друг о друга. Они были в тот момент так запутаны и сумбурны, что хотелось нажать на кнопку «off», выключить свою голову или просто перезагрузить её. И при этом сердце так стучало о рёбра и разрывало грудь, билось, словно птица в клетке, стремясь вырваться и улететь. Я чувствовал, что нужно было поделиться с Тэхёном своим открытием, признаться ему. Но было… страшно. Голова закружилась, меня замутило, а липкий холод стиснул шею и бежал мурашками вдоль позвоночника. Я понял, что ко мне вновь вернулось это чувство. Страх. Вот так, не на краю крыши, не перед толпой, грозящей меня избить, а от того, что просто представил, как я буду говорить Тэхёну «Ты мне нравишься. Очень. Я тебя…». Даже мысленно завершить фразу оказалось страшнее, чем прыгнуть с парашютом, страшнее, чем оказаться посреди автострады с несущейся на тебя фурой. Скорее всего, Тэхён в ответ рассмеётся — вот только уже не вместе со мной, а надо мной. Над моим нелепым признанием. И всё… больше ничего не будет. Не будет дружбы, не будет его улыбок и шуток, не будет внимательного, изучающего взгляда, когда он рисует меня… Не будет Тэхёна. Он никогда не сможет меня понять. Я тряхнул головой и отвернулся, закусив губу. Руки продолжали предательски дрожать. — Ты уже всё? — внезапно раздался голос Тэхёна. — Что? — я даже подпрыгнул на месте. — Ты допил кофе? — Кофе? Да. Я вскочил на ноги и отвернулся, пряча лицо, надеясь, что Тэхён не заметил моего смущения и предательского румянца, проступившего на щеках. Лишь на секунду я замешкался, пытаясь проглотить подступивший к горлу ком. Сейчас или никогда. Сейчас или… Я сделал глубокий вздох и, моргнув несколько раз, приказал себе взять себя в руки. Повернулся уже с улыбкой на лице. — Поехали домой? Уже поздно. — Спасибо… — За что? Я ничего не сделал. «Точнее, я испугался что либо сделать и признаться тебе», — малодушно продолжил я фразу только в своей голове. — За этот разговор, за этот вечер, который я, наверное, буду вспоминать с улыбкой и теплом, когда стану очень-очень взрослым, — Тэхён улыбнулся, глядя мне в глаза. — И что ты будешь вспоминать? — Какой вкусный кофе на улице, какой звонкий у тебя смех, как я нелепо врезался в толстяка, как лежал здесь в полной тишине и чувствовал твою молчаливую поддержку, как слышал биение твоего сердца. Я буду вспоминать нас молодых и беззаботных, счастливых… «И влюблённых…» — мысленно добавил я.*****************************************