Тэхён
2011 год, Сеул, Корея
В ушах слегка шумело и покачивало, будто я плыл по волнам. Сколько я спал в итоге этой ночью? Час, два? Не больше. Стоило только закрыть глаза, как снова и снова ярко вспыхивала под веками жуткая картина пожара. Объятая пламенем художественная школа, которая восстановлению теперь, скорее всего, не подлежит. Несмотря на слабость и усталость, на пороге Центрального госпиталя Сеула я оказался ровно в десять, когда открывались двери для посетителей. Надежды, что меня пропустят к Чонгуку, было мало, но я всё равно решил попытать удачу, ну или хотя бы узнать новости о его состоянии. И хорошо, что позвал с собой Хосока: из нас двоих именно он мог внятно общаться и не ронять при этом букет из рук. — Тэ, нахрена ты приволок этот веник? — Хосок понюхал лилии и скривил лицо. — Ну и воняют же они. — Не с пустыми же руками идти. Я не знал, что можно приносить с собой в больницу. А букеты всегда стоят в палатах, я в кино это видел. — Такое ощущение, что ты Гука поздравлять с чем-то собрался. Не забыл, что он главный подозреваемый в пожаре? Еще не хватало, чтобы тебя приплели к этой истории. — Я не верю, что Чонгук устроил поджог! Не смей больше при мне такое говорить! А у меня есть железное алиби: у машины Намджуна прокололось колесо. Сам знаешь, какие кривые руки у моего брата, пришлось мне его менять. Поэтому и опоздал в школу. — Кстати об алиби: ты понимаешь, что если будет допрос — а он обязательно будет — тебе придётся рассказать, что Намджун твой брат? Я поморщился. Способность Хосока делать логические заключения поражала, как и его феноменальная способность портить мне настроение. — Сводный брат! И я не виноват, что учусь в той же школе, где он работает. Вот чёрт! Мы продержали это в тайне почти три года! Ты же знаешь, что моя мама познакомились с его отцом после того, как я в эту школу поступил. Намджун с нами не живет — я с тобой чаще вижусь, чем с ним. Так что у нас только фамилия общая. Ну не менять же из-за этого факта мне школу! В приёмном покое ожогового отделения было очень немноголюдно и до тошноты стерильно. Хосок сразу взял инициативу в свои руки и выяснил у дежурного администратора, что к пациентам пропускали лишь родных и тех, кто был указан в карте. Я уже собрался развернуться и уйти, когда Хосок, расплывшись в улыбке, сообщил, что моё имя в качестве посетителя указано в карте у господина Лепрана. — Ты ничего не путаешь? Я искренне не понимал, как такое могло произойти. — Нет. Всё точно. Ну, а что ты хочешь? Родственников у Лепрана в Корее нет, друзей, я думаю, тоже. С его дрянным характером он вряд ли себе их здесь завёл. А ты был его любимым учеником. — Не говори ерунды. Он сам сказал, на последнем занятии, что у него нет любимчиков. — Любимый ученик и любимчик — вещи разные. Я слышал, что «превосходно» он сказал только твоей работе. Это все слышали. Да какая к чёрту разница, почему в карте у него записан ты? Главное, что пропустят. У Чонгука и Лепрана палаты на одном этаже. Навестишь сначала француза, а потом пойдёшь к Гуку. Вот тут я был абсолютно согласен с Хосоком. — Тэхён, Хосок, что вы тут делаете? — появившись из ниоткуда, спросил Ким Сокджин, подозрительно глядя на нас. — Мы пришли навестить месье Лепрана. Он повёл на пожаре себя как герой. Спас Чонгука, — Хосок вытащил из-за спины букет. — Вот это для него от учеников школы. Я незаметно ущипнул Хосока за мягкое место, тот подпрыгнул от неожиданности, но продолжал безмятежно смотреть в глаза господину психологу. — Здесь строгий пропускной режим, но я могу передать ему ваши слова благодарности и этот букет. Ким Сокджин уже было протянул руку, но Хосок, развернулся ко мне. — Спасибо, но Тэхён это сделает с удовольствием сам, — он буквально засунул несчастный букет мне в руки, — у него есть пропуск в палату. Господин, Ким, а вы не знаете как там Чонгук? Его же в эту больницу привезли? — Недавно пришел в себя. Но еще очень слаб и к нему не пускают посетителей. — Вы… вы его видели? — сорванным от волнения голосом решил уточнить я. — Пока еще нет. Меня пригласили, чтобы я присутствовал при важном разговоре. Вот только человек, которого я жду, опаздывает, — Сокджин недовольно посмотрел на наручные часы, — терпеть такое не могу. — Я это помню, — молодой мужчина, сидевший в кресле у окна, отложил в сторону газету и поднялся с места, — просто не хотел мешать вашей беседе, господин учитель. — Юнги? Что ты делаешь в больнице? Ким Сокджин был очень удивлён встрече, настолько, что даже изменился в лице, но очень быстро совладал с эмоциями и обворожительно улыбнулся. Молодой человек мягкой кошачьей походкой подошёл к нам. Роста он был обычного, с лёгкостью мог бы затеряться среди толпы, но цепкий и пытливый взгляд, поджарое и сильное тело, облачённое в чёрный костюм современного кроя с бейджиком на лацкане, выделяли его среди всех. Может, поэтому предпочёл сидеть, скрывшись за газетой? Мужчина приветливо улыбнулся, почтительно склонившись Ким Сокджину в ответ. — Здравствуйте, господин Ким. Я давно жду вас. Не буду скрывать, что был очень удивлён, когда в Департаменте сообщили, кто будет представителем школы. Я думал вы всё так же преподаёте в Университете или перешли на частную практику, а оказывается вы теперь школьный психолог? — Знакомьтесь, ребята, — уклонившись от объяснений при посторонних, представил его нам господин Ким, — это Мин Юнги, мой бывший студент, а теперь замдиректор Департамента общественной безопасности полиции Сеула. — Директор, — тактично поправил его Юнги. Хосок в восхищении ахнул и не сводил с Юнги восторженного взгляда. От волнения он даже забыл как дышать. Его мечта стояла перед ним в живом воплощении: молодой, успешный и один из самых известных полицейских в Сеуле. Буквально недавно фотографии и имя Мин Юнги не сходили с первых полос новостной ленты. Он нашёл убийцу известного бейсболиста Ли Минхёка. Тот, правда, уже несколько лет как перестал выступать в высшей лиге и ушел из большого спорта, но его феноменальные броски, приводившие к победе команду «Kia Tigers», помнили все до сих пор. Расчленённое тело Минхёка со следами пыток и насилия нашли на бейсбольном поле. Факт, что тело убийца сумел подбросить на один из крупнейших стадионов, повергло всех в шок и привлекло большое внимание общественности. Хосок, мечтающий стать в будущем криминальным профайлером, с маниакальной дотошностью собирал любую информацию в интернете по этому делу: фотографии, видео очевидцев, которые оказались на игровом поле, когда обнаружили тело, и снимали на телефон работу полицейских… Он даже ходил на стадион и расспрашивал служащих. На тех фактах, что были у него, Хосок попытался составить психологический портрет убийцы. По его заключению это был молодой, успешный человек, физически очень сильный, целью которого было продемонстрировать свою власть и силу, для которого насилие — это форма экстаза, граничащего с сексуальным. Под вспышками камер Мин Юнги объявил, что преступник пойман, и к великому разочарованию Хосока, мужчина, который был на экране, совершенно не попадал под его описание. Убийца был средних лет, очень худой и неряшливый, с истощённым лицом и пепельно-серой кожей, синяками под глазами и безумным взглядом. Он больше походил на больного или находящегося в состоянии депрессии человека, чем на ту яркую и сильную личность, которую описывал мне Хоби. — Я читал обо всех ваших расследованиях! Последнее дело — убийство на стадионе — это просто «вау»! Вы вычислили убийцу буквально за два дня! — Хосока просто трясло от возбуждения, и он как-будто забыл, зачем мы сюда пришли. — Последних дел у полицейских не бывает, только если ты не отправляешь меня на пенсию или в могилу, — по-доброму съязвил Юнги. — Нет, что вы! — вспыхнул смущённо Хосок. — Это я неудачно выразился. А вы здесь, чтобы расследовать пожар в художественной школе? А у вас есть уже предположения? Почему Сунхи не вызвал пожарных? А как там оказался месье Лепран? Как так получилось, что не сработала пожарная сигнализация, она же есть во всех учреждениях? Обычно на третьем вопросе Хосока взрослые раздражались, но Юнги спокойно терпел его «почему» и «как», сыпавшиеся, будто из рога изобилия. Любой другой бы уже не выдержал и вспылил, но Мин Юнги только пытливо смотрел на него и улыбался, с достоинством выдерживая проверку границ терпения. — А у вас праздное любопытство, молодой человек, или профессиональный интерес? У Юнги был низкий приятный голос, чуть с хрипотцой. «Наверное, потому что он курил», — предположил я. Но пахло от него очень приятно, совсем не табаком: мандаринами и свежезаваренным кофе. Хосоку явно понравился вопрос господина Мина, и он, горделиво расправив плечи, пояснил: — Я в следующем году собираюсь поступать в полицейский колледж при Академии Министерства внутренних дел. — Значит, будем коллегами? — Юнги протянул Хосоку руку и уверенно встряхнул их в рукопожатии. — А пока прошу нас извинить. Дела. Нам с господином Ким Сокджином нужно идти. Улыбка на губах Мин Юнги исчезла, в глазах поселилось напряжение. — Поверить не могу, — ошарашено, еле шевеля губами, прошептал Хосок, — сам Мин Юнги пожал мне руку… Я же теперь год мыться не буду. — Иди присядь, на тебе лица нет. А я пойду пока к Лепрану и на разведку, ты подожди меня здесь, никуда не уходи. — К Чонгуку сегодня не ходи, — предостерёг Хосок, к которому, видимо, вернулось сознание. — Почему? — Ты что не понял? Юнги и Сокджин явно направились к Чонгуку на допрос. Сокджин нужен как независимый представитель несовершеннолетнего при совершении процессуальных действий, согласно статье… — Да, понял я, понял. Не умничай. — Если не хочешь, чтобы твой пропуск аннулировали в первый же день, даже носа у его палаты не показывай. Завтра придешь к Чонгуку. — Я пошёл? — печально вздохнул, признавая верные выводы друга. Хосок накинул мне на плечи халат, который ему выдал администратор, и мягко подтолкнул в сторону лифта.***
— Не смотри на меня, — дрожащим голосом попросил Лепран и прикрыл забинтованной рукой лицо, — я просто ужасно выгляжу. Я насильно заставлял себя не отводить взгляд. Смотреть на месье Лепрана было больно. Очень больно. Я только сильнее сжал челюсти и часто-часто заморгал, чтобы не хлынули слёзы. Изящные и одновременно сильные руки Лепрана, которые совсем недавно сжимали мои и уверенно выводили углём рисунок на холсте, теперь были забинтованы до плеч. На шее из-под повязки выглядывал багровеющий след от ожога, с одной стороны головы практически не было волос, только торчали в разные стороны жалкие уцелевшие клочки. — Зачем? Зачем вы бросились в огонь? А если бы вы погибли… — еле слышно спросил я, голос дрожал от душивших меня эмоций. Из моих глаз всё же потекли слёзы. Напряжение и страх от неизвестности, которые я старательно прятал в себе со вчерашнего вечера, болезненно вырвались наружу. Мой взгляд бегал по палате, не задерживаясь ни на чём определённом, я всё никак не мог собраться с духом, чтобы посмотреть на месье Лепрана достойно, без жалости и слёз в глазах. — Ты бы остался в стороне и стал дожидаться пожарных? Ты бы не бросился в огонь, зная, что можешь спасти хоть одного из них? Но знаешь, что самое страшное, Тэхён? — звенящим голосом спросил Лепран. — Что? — Мне пришлось выбирать, кого спасать первым! — словно ненавидя себя за свой выбор, с нескрываемой злостью в голосе ответил Лепран. — И я до сих пор не уверен, что принял правильное решение. Будет очень обидно, если окажется, что я подарил шанс на жизнь неадекватному подростку-поджигателю, а не спас хорошего человека. — Нет! Чонгук не такой, — я дёрнулся к Лепрану, но был остановлен запрещающим решительным жестом руки. — Ты такой чистый и наивный, Тэхён. Но пора повзрослеть и снять розовые очки. Люди далеко не идеальны и способны на такие поступки, которые ты от них совсем не ожидаешь. В каждом из нас живут монстры, только некоторые умеют с ними справляться, а некоторые нет. Тогда они и выходят наружу: месть, неконтролируемая ярость и агрессия. Ты настолько хорошо знаешь Чонгука, что готов за него поручиться? — спокойно, чеканя каждое слово говорил Лепран. — Думаю, что знаю. — Ты не замечал странности в его поведении? Не было никаких тёмных историй в прошлом? Малая толика сомнений поселилась в душе от вопросов Лепрана. Вспомнил ссору Чонгука с Ан Хеджин и её слова, о каком-то случае из младшей школы, после которого она на Чонгука повесила ярлык «хулиган». Я тряхнул головой, прогоняя шальные мысли прочь. Бред какой-то! Ну какой из Чонгука хулиган? — Не знаю, — честно признался я. — Взрослым свойственно не разобравшись в ситуации, свалить всю вину на того, кто не может им ответить. Это легче всего. Надеюсь, что полиция разберётся и найдёт того, по чьей вине начался пожар. Я устал топтаться у дверей и сделал несколько нерешительных шагов вперёд, к кровати. — Не подходи и не смотри! Я запрещаю. Не хочу, чтобы ты запомнил меня таким. — Не буду, если вам так будет спокойнее, месье Лепран, вы только не шевелитесь. Вам сейчас нужен покой. Вот, — я протянул букет вперёд, стыдливо пряча в цветах покрасневшие глаза, — это вам. Спасибо вам за ваш выбор и спасение Чонгука. Лепран не выдержал и, убрав руки от лица, повернулся ко мне. И я заметил, как вспыхнули радостью его глаза. В этот момент я перестал замечать уродливые повязки и ожоги, я видел только искреннее счастье. — Я обожаю цветы! — воскликнул он, как ребёнок, которому вручили подарок его мечты. — Вот только… — он брезгливо сморщил нос. — Что? У вас нет вазы куда его можно было бы поставить? Я сейчас спрошу у медсестры… — Погоди, Тэхён. У меня на пыльцу лилий страшная аллергия. Минут через десять я начну чесаться и чихать. — Простите, я не знал… — я начал озираться, соображая, куда спрятать этот несчастный букет. — Ничего страшного, — он, мягко улыбнувшись, кивнул на дверь ванной комнаты, — не мог бы ты отнести его туда? Там есть мусорка с крышкой. И прикрой её поплотнее. А потом, когда ты уйдёшь, я попрошу медсестру его выкинуть. Ты ведь не расстроишься из-за такой мелочи? — Всё в порядке, месье Лепран. — Тэхён, зови меня просто Люка, договорились? Мы не в школе и не на занятии. И мне очень приятно, что ты пришёл меня навестить. Выкидывать букет было очень жалко. Я с такой любовью выбирал его в магазине и надеялся, что лилии напомнят Чонгуку тот вечер, когда я его рисовал… Мой самый волшебный момент в жизни. С ненавистью посмотрел на урну и… затолкал в неё букет, хлопнув с отчаяньем на прощание алюминиевой крышкой. — Это так прекрасно… — с улыбкой сказал Лепран, как только я вышел и прикрыл за собой дверь ванной. — Что? — Что ты любишь цветы, — Лепран обезоруживающе улыбнулся, — многие парни не любят и стесняются их дарить, предпочитая обойтись только полезными подарками. Ты так очарователен в своей искренности и любви к прекрасному, Тэхён! Лепран чуть пододвинулся, освобождая место на кровати, и взглядом пригласил присесть рядом с ним. Мы общались и разговаривали, словно были знакомы тысячу лет, не затрагивая больше тему пожара. Он расспрашивал меня о моей семье, о любимых местах в Сеуле, где бы я мечтал побывать. Мы разговаривали о живописи, кино, музыке и мне… мне было безумно с ним интересно. — Тэхён, не расстраивайся, что картина сгорела. Ты нарисуешь еще много шедевров, и поверь, они будут намного лучше. — Наплевать на картину. Погиб Сунхи, вы и Чонгук пострадали… — и уже шёпотом добавил я. — Сгорела наша школа. Теперь придётся ездить в другой район. А в выпускном классе такая нагрузка… — Мелочи. Я сейчас же дам распоряжение своему фонду, чтобы они подобрали новое здание и выделили достаточное финансирование для покупки всего необходимого. — Правда? — моему изумлению не было предела. — А ты не знал, что у меня не только своя галерея в Париже, но и достаточно крупный благотворительный фонд? Мы помогаем государственным школам по всему миру найти одарённых ребят. Таких как ты, Тэхён, — в его глазах плескались искры искреннего восторга. Мне стало неловко от таких слов. Лепран, словно не замечая моего смущения, потянулся к тумбочке и, поморщившись, неловко взял телефон. Держать ему аппарат было неудобно. — Тэхён, найди, пожалуйста, контакт Марселя Форстье и набери его. Руки дрожали от волнения. У меня просто не укладывалось в голове, что такой вопрос, как открытие новой художественной школы, можно было решить только одним звонком, но я послушно выполнил просьбу. Перевёл звонок на громкую связь и, затаив дыхание, слушал разговор, напряжённо вглядываясь в лицо Лепрана. Французский язык я знал достаточно хорошо, но всё равно не поспевал понять и перевести быструю речь, в голове откладывались только отдельные фрагменты разговора «транш, фонд, евро, самолёт, небольшая студия, билеты, пустое помещение, школа, клиника Рон Пуан…». Завершил разговор Лепран фразой, которую я понял от начала и до конца: — Хорошо. Не переживай, я скоро возвращаюсь. Займись активно тем, что я тебе поручил. Лепран с улыбкой посмотрел на меня: — Ну что, Тэхён, можешь не переживать. Будет у вас новая школа. — Фантастика! Вот так просто? — Нет, конечно. Всё очень сложно, особенно у вас в Сеуле. Цены на помещения просто заоблачные. Как говорит мой агент, проще выкупить третий ярус Эйфелевой башни, чем найти подходящее свободное здание в вашей столице. Но… — Что? — Меня заверили, что открытие новой школы искусств состоится уже в сентябре. На радостях я бросился к Лепрану в порыве обнять его и замер в самый последний момент, испугавшись, что причиню боль прикосновением. Буквально в нескольких сантиметрах от него. Лепран смущённо прокашлялся. — Тэхён, только я думаю, что тебе не придётся учиться в новой школе, — он выдержал многозначительную паузу. — Я предлагаю тебе поехать со мной во Францию и продолжить обучение там. — Я? — растерянность окатила меня волной. — Как уехать? Когда? — Мой семейный врач настаивает на скорейшим возвращении. Необходимо серьезное лечение и восстановление. Иначе я никогда не смогу рисовать… — Я понимаю, господин Лепран… Но как я могу поехать? Ведь еще не подведены итоги конкурса, а обучение в Академии Сент-Этьен начнётся только в сентябре. — Как думаешь, вот это может подождать до сентября? — он протянул ко мне забинтованные руки. Я непроизвольно отшатнулся. Передо мной был мой самый большой страх. Прекрасные, божественные руки талантливого художника, которые не в состоянии были держать кисть. Я судорожно вздохнул, но ничего не сказал, лишь незаметно смахнул набежавшие в уголки глаз слёзы. — Мальчик мой, тебя Бог поцеловал в темечко. Я это понял сразу, как только увидел твой набросок. Этот конкурс сплошная фикция, его можно было и не проводить. Подумай серьёзно над моим предложением, обсуди дома с родителями. И я завтра жду тебя с ответом. Лепран изучающе смотрел на меня, словно гипнотизировал. Его серые со стальным блеском глаза против моих — медовых с оттенками золота. Кто первый смутится и отвернётся? Со мной такое было впервые: я не мог перестать смотреть в глаза другого человека. Было в них что-то странное. Грусть? Но эта нота грусти была прекрасна… она завораживала. — Тэхён, у тебя всё в порядке? — Да, — сердце билось в груди так, что мне казалось, Лепран слышал его удары в тишине палаты, — просто так неожиданно… — Ты станешь гениальным художником, если позволишь мне прикоснуться к твоему таланту. Сейчас ты алмаз, но не всякий алмаз даже если придать ему огранку становится бриллиантом, Тэхён. Только имеющий бриллиантовую огранку, — продолжал объяснять Лепран. — И выражается она в чистоте, в полном отсутствии дефектов. Внутри и снаружи. Тэхён, я хочу почувствовать себя ювелиром, который из тебя, как из обычного мутного камня, срезая ненужное, сделает бриллиант. Хочу сделать из тебя совершенство. Я сперва опешил, а потом почувствовал, как к щекам прилила краска, и от смущения потупил взгляд в пол. Мне никогда не приходилось слышать таких слов в свой адрес. Слышать похвалу от Лепрана, который раздавал на занятиях только язвительные и унизительные замечания, было очень непривычно. Не зная, как реагировать, я собрался уже было что-то невнятно возразить, но встретился со взглядом Лепрана и застыл. Его глаза излучали такую нежность, что сердце сделало кульбит, и я почувствовал себя еще больше неловко. — Я пойду, месье Лепран? — Люка, — поправил он меня, — зови меня только так. — Увидимся завтра… Люка, — под пытливым взглядом добавил я уже чуть смелее. Уже у самой двери палаты услышал тихое: — Подари мне этот шанс, mon cher.