Тэхён
2020 год (три года спустя), Париж, Франция
Я работал над этой картиной полгода. Шесть месяцев полного погружения. По всей студии до сих пор разбросаны наброски, эскизы, книги, посвящённые творчеству Моне, на стенах постеры его работ и детальные фотографии. Сначала была долгая подготовка: ходил в музеи, изучал стиль, запоминал мельчайшие детали и акценты на полотнах, подбирал нужные кисти и освещение, в конце концов отказался от искусственного, которое искажало цвет. Только когда я поймал состояние, когда казалось, что душа гениального художника влилась в моё тело, приступил к работе. Моя привычная техника рисования, направление и даже сила наложения мазков, изменились. Они стали прерывистыми и хаотичными. Это было невероятно, но при постепенном заполнении холста мазки разных оттенков наполняли светом и пространством картину. Я добился не только повторения цветового эффекта, но и впечатления прозрачности и иллюзии света. Казалось, что я, как и Клод Моне, приобрёл способность видеть окружающий мир в ультрафиолетовом диапазоне. Картина была насыщенна голубоватыми оттенками — именно так гениальный художник, который страдал катарактой, видел окружающий его мир. Отойдя подальше от мольберта, критически осмотрел собственную картину с чужой подписью. Округлые пятна водяных лилий жёлтого и дымчато-розового цвета были разбросаны на воде. Небрежные, короткие мазки синей и зелёной краски новым слоем перекрывали контур листьев и цветов. Сквозь верхний слой краски видно спутанные водоросли и корни растений, находящихся под водой — это придавало динамики, не позволяло пейзажу с кувшинками «застыть». Клод Моне мной бы гордился. — Отличная работа, Тэхён. Ты достиг совершенства в этом, — вынес свой вердикт Лепран. — Отдам её позже Огюсту, и он покроет холст нашим «волшебным» составом. Несмотря на звучавшие оды в свой адрес, я не гордился собой, скорее испытывал отвращение. Мерзкое, липкое и дурно пахнущее. Чувствовал себя подавленным и опустошённым, словно превратился в бездушную тень. Тень без прошлого и будущего. После того, как был заключён «контракт» с Лепраном, я оказался фактически затворником в его студии. — Надеюсь на этом наше сотрудничество завершено? — уточнил я, сжимая в руках кисть так, что костяшки побелели. Единственное, о чём мечтал сейчас — вздохнуть полной грудью свежий воздух без примеси ацетона и красок. Убежать как можно дальше из этого места. Лепран будто прочитал мои мысли. — Давай ты съездишь на недельку в Нормандию отдохнeшь? У меня там есть небольшой домик, практически на берегу Ла-Ма́нша. Возьми друзей… — Друзей? — процедил я, пытаясь сглотнуть образовавшийся в горле ком. — А почему ты о Соджуне во множественном числе говоришь? И ты так и не ответил на мой вопрос: когда эта кабала закончится? Лепран едва уловимо скривился, когда я назвал наш договор кабалой. Но по-другому этот бизнес по изготовлению подделок, на который я подписался добровольно, назвать было нельзя. Ковид и введённый жёсткий локаут внёс сложности в жизнь многих людей. На него с лёгкостью можно было списать то, что я исчез с радаров всех знакомых и друзей, закрылся в студии, позволяя себе лишь редкие видео-звонки. Объяснить для всех моё дистанционное окончание Академии искусств в Париже… Но вот в том, что я занялся подделками, виноват был только я сам. Стоило лишь президенту Макрону объявить, что с двенадцатого марта все развлекательные заведения будут закрыты и вводится жёсткий карантин, все как с цепи сорвались. Резко озадачились «последней возможностью» оторваться так, чтобы было что вспоминать в изоляции. В тот вечер весь Париж вышел на улицы. Гулять! В Латинском квартале — Мекке всех студентов Парижа — творилось полное безумие! Я с трудом продирался сквозь толпы на узких улицах, люди рвались вперёд, стремясь занять места в барах и кафе. Чёртов локаут! Клубы закрывались на глазах, объявляя о временной приостановке деятельности. Но спрос всегда порождает предложение. Несколько отчаянных владельцев рискнули провести прощальную пати, вход на которую был только по специальному коду в сообщении. Соджун раздобыл для нас такое. Безумный вечер… Какой же это был безумный вечер! Жажда приключений бурлила в крови, оживляя организм после мрачных и унылых новостей. Это была в чистом виде тяга к авантюрам, именно благодаря ей люди совершали глупости, идя на поводу у своих желаний. Вопрос, который мучал меня до сих пор: «Почему всё это произошло именно со мной, а не с кем-то другим на этой тусовке?» пока оставался без ответа. Хотя… все люди посланы в нашу жизнь, чтобы преподнести нам какой-то урок, не так ли? И я его получил. Пропустив пару бокалов вина, я, качаясь и плывя под Angel Baby Троя, прямой наводкой устремился к пилону. Под общий свист и аплодисменты, ухватившись за шест, раскрутился, откинув голову назад. «I just wanna live in this moment forever» — разносилось по всему клубу. «Я просто хочу жить «здесь и сейчас» вечно» — подпевал я, закручиваясь сильнее на шесте. Когда песня закончилась, я оторвался от серебристой штанги, поклонился толпе и рассмеялся. — Ты здорово танцуешь! Улыбаясь во весь рот, на меня восхищённо смотрел парнишка примерно моего возраста, чуть ниже ростом и по-юношески хрупкий. Я кивнул. Мысли путались, пол продолжал кружиться под ритмы музыки. Выпитый алкоголь давал о себе знать. Парнишка стоял близко и не торопился уходить. Рука сама собой потянулась, и пальцы легко коснулись его запястья. Кожа тёплая, мягкая… не было искры… не было вспышки… не было чувств, уносящих в пучину желания. — Тебе очень идёт улыбка, — разглядывая его лицо, сказал я. — Ты очень красивый. Очень… — тихо, с придыханием ответил тот. От тона его голоса и взгляда, которым он пожирал меня, мурашки пробежали по коже. Он наклонился вперёд и провёл носом вдоль моего лица, будто пытался вдохнуть. Поддавшись порыву, я положил руку ему на затылок и, притянув ближе, оставил едва уловимый поцелуй на губах. Этот поцелуй ничего не значил. Просто приглашение на продолжение вечера… — Ты слышишь это? — спросил он, отпрянув, и испуганно оглянулся. У входа в клуб образовалась толкучка. Кто-то дрался. Охраннику прилетело в нос, и он упал на пол. Музыка резко оборвалась. Люди бросились врассыпную. Началась суматоха. Клуб моментально заполнили копы в полном обмундировании и уже начали укладывать на пол посетителей, заламывая им руки за спину. — Бежим! — парнишка дёрнул меня, переплетая пальцы. — Там мой друг, — дёрнулся я в сторону танцпола, туда, где видел Соджуна в последний раз. — Хочешь, чтобы и тебя загребли? Лучше один штраф заплатить, чем два ваших и мою депортацию. Парнишка крепко сжал мою ладонь и потянул в сторону барной стойки. В клубе окон не было, только два выхода — и оба уже были блокированы копами. Но к ним всё равно ринулась толпа людей в надежде прорвать оборону. Без проблем отсюда было не выбраться. — Спрячемся в кладовке. Когда всё уляжется, смоемся отсюда по-тихому. Мне попадаться нельзя. Парнишка нажал на какую-то кнопку, и витрина со спиртным подалась вперёд, приоткрывая узкий проход. Он буквально втолкнул меня в тёмную комнату и юркнул следом, закрывая за собой дверь. — Откуда ты знаешь этот тайник? — прошептал я, прислушиваясь к крикам и визгам снаружи. — Мой друг работал здесь уборщиком. Мы прятались здесь, когда были рейды в квартале — такова судьба нелегальных мигрантов. Я Натель, — представился он. — Тэхён, — и протянул вперёд руку, пытаясь наощупь определить, где сидит собеседник. — Откуда ты приехал? — Из Италии, — раздалось справа от меня. Опасно звякнули бутылки. Я потянулся в карман за телефоном. Яркий свет экрана резанул по глазам. Направил экран на Нателя и поводил вокруг, осматривая помещение, где мы укрылись. Небольшая кладовка: с одной стороны полки со всяким бытовым хламом, на полу матрас, на котором мы и сидели, подушка и свёрнутый в рулон спальный мешок. Возможно, здесь даже жили. — Сдурел? — зашипел Натель. — Выруби телефон к херам. Не хватало, чтобы тебе ещё позвонили! Спалить нас хочешь? Здесь раньше был светильник, но лампочка перегорела. Посидим в темноте. — Да хер с ней с лампочкой. Мне не нужен свет, — я отключил телефон. — Глаза уже чуть привыкли к темноте. — Я тут уже всё с закрытыми глазами найти могу. Пить хочешь? — мне в руки уткнулась бутылка с водой. — Спасибо, — ответил я, вдыхая затхлый воздух кладовки. В голове мелькнуло: «Завтра всех закроют на изоляцию… Интересно, когда у меня будет следующий секс?» Дальше в памяти сохранились только фрагменты воспоминаний. Еле различимые в темноте очертания лица Нателя, ловкие руки, когда он подцепил край моей футболки и потянул на себя, обняв за шею в намерении урвать свой поцелуй… Целуемся… Затем я отстранился, но лишь для того, чтобы уложить его на спину. Провёл языком по его губам, мягко взбираясь на Нателя сверху. Вот так, без особых эмоций и ненужных чувств. Он уже принялся нетерпеливо ёрзать подо мной, шепча всякие глупости. Это просто секс. Замкнутое пространство, темнота, алкоголь в крови и адреналин, который стремительно побежал по венам, затуманив сознание. Потом… потом провал и чернота. Темнота, которая окружала, поглотила меня, ядовитым туманом заполняя сознание. Первой проснулась боль. Прорвавшись сквозь мрак, она вцепилась в меня острыми клыками, вынуждая к пробуждению. Голова невыносимо трещала. В горле застрял ком. Толстовка неприятно липла к телу. Я медленно разлепил веки, и слепящий свет фонарика, которым кто-то тыкал в моё лицо, резанул по глазам. Я поморщился. Коп навис надо мной и шарил фонариком то по лицу, то по кладовке. Почему я отрубился? Как сюда попали полицейские? И главное, как долго я находился без сознания? Медленно приняв вертикальное положение, почти тут же услышал тихий плач и лишь затем понял, что он принадлежал Нателю. Повернув голову, обнаружил, что в углу кладовки на сбитом в кучу матрасе сидел Натель, прижимая порванную одежду к голой груди. Всё лицо в грязных разводах, в кровь располосована шея, сбита губа. Всхлипы прерывали его быструю речь. Натель говорил на родном языке, и я ни черта не понимал в потоке неизвестных мне слов. Он, продолжая дрожать всем телом, сказал уже на французском: — Он… он меня изнасиловал! — и трясущейся рукой указал в мою сторону. Голова гудела и ничего не соображала. — Я?.. — выдавил я из себя, испугано озираясь. Вдруг в кладовке был кто-то ещё? Во рту неожиданно пересохло. Дыхание резко сбилось. Меня парализовал страх. Что я сделал?! ИЗНАСИЛОВАЛ?! НЕ ПОМНЮ! Ни черта не помню! Из-за нервной дрожи, охватившей всё тело, мне казалось, будто маленькая кладовка начала вибрировать. Резко прошиб пот. Я посмотрел на свои руки, которые были расцарапаны так, словно на меня напал дикий зверь, и они задрожали. Взгляд упал ниже — ширинка расстёгнута! Из последних сил молился, что всё-таки речь шла не обо мне. — Поднимайся, живо! — скомандовал коп, резко вздёргивая за ворот толстовки. Коп обыскал меня, найдя портмоне и в нем документы, ненадолго завис, изучая их. — Ну, что месье Ким, простым ковидным штрафом вы не обойдётесь сегодня. Грузи его! — скомандовал он. — Только зачитаю вначале ваши права. Ким Тэхён, вы имеете право… Резкий удар дубинкой под дых сковал все мышцы. Чёрт! Полицейский снова замахнулся дубинкой. Я попытался увернуться, но меня схватил его напарник и повалил. Лицо со всего маха встретилось с полом. Кровь моментально заполнила рот! С-сука… Только бы не перелом челюсти! Под продолжающуюся обязательную речь при аресте, второй коп, заломив руки за спиной, зафиксировал в районе запястий пластиковой стяжкой. — …хранить молчание. Всё, что вы скажете, может быть и будет использовано против вас в суде… Если Вы не являетесь гражданином Франции, прежде, чем отвечать на вопросы, вы можете воспользоваться услугами переводчика, можете связаться с консульством или ближайшими родственниками. Вам понятны ваши права? Я мотнул головой — всё происходящее с трудом доходило до меня. Меня вновь вздёрнули вверх, поставив на ноги, и вытолкали из клуба на улицу. По дороге основательно приложив о всевозможные косяки, стены и углы. Полицейский участок 5-ого округа был переполнен после ночного рейда по ударившемуся в загул Парижу. Единственный положенный мне телефонный звонок был сразу использован, как только я там оказался. Теперь только оставалось ждать, когда Соджун сделает всё возможное и невозможное, чтобы вытащить меня. После оформления задержания, меня поместили в камеру, где уже было человек десять. В маленьком помещении омерзительно воняло по́том. Я сполз по стене и уселся на холодный каменный пол. Я вытянул из-под толстовки тонкую серебряную цепочку, на которой висел жетон с выгравированной на нём надписью на латинском «Надеюсь на свет после мрака» и сжал его в кулаке, пытаясь угомонить рвущиеся эмоции. Всё тело охватила непрекращающаяся дрожь. Меня тошнило, и голова разрывалась от роящихся мыслей. Слова Нателя «он меня изнасиловал!» бились в сознании. Казалось, они ударялись о стены и рикошетом возвращались ко мне, разрывая на ошмётки. Острая боль отдавалась в груди. Каждый удар сердца молотил по ушам, заглушая окружающие звуки. Я больше ничего не слышал: ни возни сокамерников, ни их грязной ругани. Я жался спиной к стене, не смея пошевелиться. Меня накрывала истерика. Тихая. Без оглушительных воплей и града слез. Я НИЧЕГО НЕ ПОМНИЛ! Но был в ужасе от того, что мог такое сделать. НЕУЖЕЛИ Я МОГ ЭТО СДЕЛАТЬ? Я верил и не верил в это одновременно. Меня воротило от одной только мысли об этом, я был противен сам себе, до тошноты, которая поднималась всё выше и уже булькала в горле. Понимал, что еще немного, и заблюю всю камеру, я сорвался и бросился к решётке. Вцепился до побеления костяшек и затряс её. — Выпустите! Мне плохо! — закричал я из последних сил. Схватившись одной рукой за горло, перекрывая рвотный позыв, вторую сжал в кулак со всей силы, чтобы ощутить боль в ладони. Это слегка отрезвляло. Ненадолго. Желудок вновь взорвался новым болевым спазмом, и я замолчал, закусив губу. Перед глазами замелькали мушки. Тошнота усилилась. — Чего орёшь? — охранник лениво направился в сторону нашей камеры. — Выпустим, когда за тебя залог внесут или инспектор выпишет постановление на перевод в тюрьму. — Меня, кажется… — зашептал я дрожащим голосом. — Меня сейчас вырв… Я не успел договорить. Содержимое желудка вырвалось наружу, целенаправленным фонтаном прямо на брюки охраннику. Немного стало легче. Мне. Не охраннику. Тот орал, как ненормальный, угрожая, что выволочет меня за шкирку и моей мордой вытрет всю эту блевотину. За моей спиной сгрудились все, кто были в камере, забыв про то, чем только что занимались. Охранник под их дикий гогот и улюлюканье, поскальзываясь на блевотине, кинулся к решётке, пытаясь схватить меня через толстые прутья. Я отшатнулся вглубь камеры, увернувшись от его волосатых рук. — Ким Тэхён, на выход! За тебя внесли залог, — сокамерники протяжно и грустно завыли, печалясь, что цирковое выступление так внезапно оборвалось. Всё тот же охранник вывел меня, тычками провожая к двери в приемное отделение. Дверь открылась перед нами автоматически. Я остановился на входе, не решаясь сделать шаг навстречу свободе. Посреди комнаты с тонкой сеткой на окнах стоял… Лепран! Мы не виделись почти девять лет. — Заходи, Тэхён, — сухо сказал он, заметив мою нерешительность. Шаг вперед, и дверь захлопнулась за мной, отсекая возможное отступление. Разделяя мою жизнь на «до» и «после». — Оказывается, в жизни мало оригинальных сюжетов… Всё повторяется… Ты же искренне думал, что занимался любовью, а не насиловал. Я прав? Я стоял покачиваясь, не в силах ответить. В принципе, я не мог говорить о произошедшем. Не хотелось вспоминать все то, что вылезало из памяти вслед за произнесенными словами Лепрана. — Хватит… Не добивай лежачего, — тихо попросил я. — Забери свои вещи и иди на улицу. На парковке белый Mercedes. Жди меня в нём, — Лепран говорил чётко и коротко, словно отдавал приказы, не подчиниться которым было нельзя. — И без глупостей. На время локаута будешь жить в моей мастерской. Место тебе уже знакомо, — он едва заметно усмехнулся. — До завершения разбирательств я твой поручитель, а ты — мой должник. Я, покачиваясь, вышел из приёмного отделения и направился к выходу. Наверное, Соджун был прав, когда обратился за помощью к Лепрану. Только он мог внести тот огромный залог, который был установлен. Нанять адвоката. К сожалению, найти Нателя Лепрану не удалось, тот сбежал из госпиталя, куда его повезли на освидетельствование. Дело рассыпалось, но первый страйк я заработал: теперь моё досье было в базе полиции. Закрытое дело об изнасиловании оставило грязный след на всю оставшуюся жизнь. Самое страшное осталось позади — так думал я, унося ноги из полицейского участка. Не подозревая тогда, что отрабатывать мне долг придётся, влипнув в еще большее дерьмо… Я сморгнул, прогоняя воспоминания, и требовательно посмотрел на Лепрана, ожидая конкретного ответа: потребует ли он изготовления еще одной подделки взамен на мою свободу. — Будет еще одно задание, но это после того, как ты отдохнёшь. Я отрешённо кивнул. — Когда аукцион? — Через месяц. И ты приглашён. Посмотришь на кучу идиотов, которые будут биться за твою картину, — Лепран положил на столик конверт с вензелем аукционного дома Artcurial. — После пандемии это первые офлайн-торги. Жаль, что организаторы из-за этого дистанцирования втрое сократили количество мест. Но ничего, за время карантина аппетиты покупателей не только не уменьшились, а скорее возросли. Так что я рассчитываю, что эта картина уйдёт с торгов не менее, чем за тринадцать миллионов долларов. Всё, что его интересовало — деньги! Лепран подошёл ближе и, опустив руки мне на плечи, по-отцовски поцеловал в лоб. — Это судьба, Тэхён, что мы с тобой встретились… Он стоял близко. Слишком близко. С трудом подавив нервную дрожь, которая прошила тело, я процедил сквозь зубы: — Руки… Мы договаривались… — Ах, да, прости, — Лепран отшатнулся. — Тэхён, ты получишь тридцать процентов выручки за эту картину, как думаешь распорядиться финансами? Хочешь, я пришлю своего управляющего и вы обсудите этот вопрос? — Спасибо. Не стоит беспокоиться на этот счёт. Я уже знаю, куда вложу деньги. Пока без подробностей, — оборвал я его уточняющие вопросы, заметив, как удивлённо он изогнул бровь. — Когда будет что рассказывать — ты первым обо всём узнаешь. — Хорошо, mon cher. Значит, я распоряжусь, чтобы для тебя подготовили дом. Съезди обязательно в Живерни — сад Моне в это время года бесподобен. — Так и сделаю, — глухо прошептал я. — Отдохнёшь, развлечёшься, вдохновишься для следующего шедевра. Через месяц я жду тебя на аукционе. Последние слова были как предупреждение. За ними скрывался единственный посыл: «Только попробуй исчезнуть — из-под земли достану и уничтожу». Я нервно сглотнул. Лепран считал мой страх, и по его лицу растеклась довольная улыбка. Мы оба понимали, что я его золотая жила, что Лепран скорее пустит себе пулю в лоб, чем позволит мне вот так просто уйти. Телефонный звонок прервал наш зрительный поединок. Я с облегчением схватился за сотовый и ответил на вызов. — Oui, allô (уи, аллё) — выразительно посмотрев на Лепрана, я оторвал телефон от уха и извиняющимся шёпотом попросил, — Ты не мог бы… Тот одарив меня тёплой улыбкой, слегка поклонился и направился к выходу, бросив на прощание: — За холстом приду позже, когда просохнет. Шаги Лепрана стали едва уловимыми. Хлопок входной двери мастерской. Мне стало легче дышать. — Соджун, привет! — с искренней улыбкой продолжил разговор. — Какие у тебя планы на следующую неделю? Давай рванём в Нормандию? Постараемся поймать хвост бархатного сезона на побережье. Обсудим спокойно все нюансы. Да-да, покупка помещения и подбор штата для галереи. Я думаю, через месяц мы можем запустить проект. Решено! Заеду за тобой в понедельник часам к восьми. Смотри, не проспи, соня.