Тэхён
2020 год, Париж, Франция
— Раньше при входе шампанское подавали, а теперь заставляют руки дезинфицировать. Хорошо что не потребовали маску нацепить, — поморщился Лепран убирая ладони от диспенсера и придирчиво оглядывая меня. — Тэхён, ты выглядишь лучше всех этих снобов. Вот только… — Что? — Кислый, как лист капустный. Можешь хоть иногда улыбаться? — Лепран говорил еле слышно, а сам дарил улыбки направо и налево. На нём классического кроя синий костюм и яркий галстук. Я по сравнению с ним, как на похороны собрался: графитовый костюм и чёрная кашемировая водолазка. Чуть оттянул ворот, ослабив давление. Вроде дышать стало легче. — Ты прекрасно справляешься с этим за меня, — ответил я, чуть дёрнув рукой, пресекая попытку Лепрана взять меня под локоть. Мы прошли по красной ковровой дорожке в аукционный дом и попали в холл, набитый людьми, где вспышки камер сопровождали каждый наш шаг. Меня сразу же охватило волнение. Представления об аукционах у меня были в основном по фильмам, на самом деле всё оказалось чуть иначе. Аукцион начался задолго до красной дорожки и первого стука молотка. Организаторы «Artcurial» выпустили полноцветный глянцевый каталог толщиной с мою ладонь. В тексте пересказывались подлинные истории и мифы, связанные с картинами и художниками. Достаточно было бегло просмотреть каталог, чтобы прийти к выводу: все лоты этого аукциона хранились прежде в музеях или принадлежали известным коллекционерам, в крайнем случае они были частью «неожиданно полученного наследства», как лот, который выставил Лепран. Организаторы устроили для потенциальных покупателей десятки обедов и приемов, организовали предварительную выставку в старинном особняке на Елисейских полях, снятом специально для аукциона. За две недели картины посмотрело множество человек, а я всё это время вздрагивал от каждого звонка в дверь или шума подъезжающей машины, опасаясь, что это за мной пришла полиция. Пока всё шло гладко — никто, включая экспертов, не признал в картине подделку. В назначенный час за мной заехал Лепран. Наш автомобиль с трудом протиснулся по улице, заставленной в два ряда машинами представительского класса. Некоторые из тех, кто приехал на этих автомобилях и в костюмах от Армани, не стали регистрироваться и получать номерные карточки, которые обычно показывают участники, объявляя свою цену. Их знали в лицо. Им во время проведения аукциона достаточно было просто подать условный знак, причём у каждого был свой. Кто-то едва поднимал руку, кто-то снимал очки или поправлял галстук в неподходящий момент — это означало, что они вступили в борьбу за лот. У аукциониста были заранее выделены номера для таких участников. В случае победы, тому присвоят свободный номер, и сразу же рядом с ним из воздуха материализуется секьюрити аукциона — узнать личные данные нового покупателя. Конечно, французский аукцион «Artcurial» не мог сравниться со знаменитыми брендовыми аукционами «Christie’s» или «Sotheby's». Продажа через эти аукционные дома увеличивала стоимость произведений искусства в разы. Если бы ваши друзья услышали: «Я заплатил двадцать миллионов долларов за картину с тремя цветными линиями», в лучшем случае они покрутили бы вам у виска, но никто не усмехнется пренебрежительно, если вы скажете: «Я приобрел Марка Ротко» на аукционе «Sotheby's». Появление работы художника на любом аукционе можно считать окончательным подтверждением того, что он достиг вершины. И больше всего я хотел, чтобы сегодня выставлялась картина, подписанная мной лично, а не росчерком Моне, но это была мечта из области фантастики. — Аукцион — это наполовину театральное представление, наполовину азартная игра. И относиться к нему надо соответственно, — прошептал мне на ухо Лепран, протягивая фужер с шампанским. — Однажды «Christie’s» выставил на торги рукописный экземпляр знаменитого стихотворения Кларка Мура «Визит святого Николая». Представь, организаторы пригласили актера Патрика Стюарта прочесть стихотворение, угощали всех горячим шоколадом и раздавали рождественские сувениры от Cartier. Так вот, mon cher, рукопись была продана за 225 тысяч долларов, при этом верхний эстимейт был установлен в 90 тысяч. — Эсти… что? — Эстимейт — это некая вилка стоимости от минимальной до максимальной цены лота. Эксперты прикидывают диапазон, в котором будет продан лот. Эта оценка очень важна. Она используется для определения резервной цены, на которую согласен владелец лота. Если торги не доходят до неё, лот снимается с аукциона. Для наших «Кувшинок» резерв установили тринадцать миллионов долларов. Только тс-с-с… — Лепран приложил палец к губам. — Этого никто не должен знать. Я гарантированно получу эту сумму даже если торги не достигнут эстимейта и картина не будет продана вовсе. Я поперхнулся, и шампанское чуть не пошло носом. Лепран слегка постучал по спине, виновато улыбаясь тем, чьё внимание я привлек. — Так вот откуда эта заоблачная цена, названная тобой, взялась. Я думал, ты пошутил тогда, чтобы произвести на меня впечатление. — Какие шутки, mon cher? Всё очень серьёзно, — Лепран повел рукой, демонстрируя публику, которая прибывала с каждой минутой. Лепран дрожал от возбуждения — для него всё это было игрой. Он получал ни с чем не сравнимое удовольствие, обводя вокруг пальца эту кучку богачей. Вокруг было полным-полно знаменитостей из категории «лицо знакомое, имя крутится на языке». Все крупные кошельки слетелись в Париж: Бернар Арно, Франсуаза Беттанкур, Пино Франсуа, Тьерри Анри и Жан Рено, множество других людей, которых я видел впервые. Как пояснил Лепран, это были представители крупных музеев, солидные дилеры, богатые коллекционеры и их консультанты. Организаторы предложили провести первый после локаута вечерний аукцион только для приглашенных гостей, подчёркивая тем самым исключительность события и уникальность приглашённых участников. Желающих было более тысячи, а билетов выпустили лишь триста. Нетерпеливая энергия участников аукциона ощущалась очень остро. В воздухе витали азарт и предвкушение. Все задавали при встрече друг другу один и тот же вопрос: «За каким полотном вы охотитесь?», фальшиво улыбаясь и целуясь при этом. Всегда удивляла эта привычка французов при встрече целоваться, причём в каждом регионе Франции это было строго определённое количество раз. Перед моими глазами разворачивался целый спектакль: Лепран, словно действуя по негласному протоколу, раздавал условные поцелуи, сначала в правую щёчку, затем в левую. Потом он смотрел вдаль поверх плеча собеседника, как будто высматривая старого приятеля. Собеседник, подхватив намек, делал то же самое и они расходились. Навстречу нам выдвинулся средних лет мужчина с тростью. Твёрдая рука цепко сжимала серебряный набалдашник в виде головы льва. Накрахмаленная рубашка и яркий шейный платок Gucci, перехваченный винтажной булавкой с бриллиантами. Вьющиеся с лёгкой сединой волосы, зачёсанные назад, явно добавляли ему возраста, но тело было удивительно крепким и трость мужчине служила больше аксессуаром, чем опорой. — Месье Лепран, если не ошибаюсь? — начал он. — Похоже, вы решили всех сразить, продемонстрировав жемчужину вашей коллекции? — голос у него, несмотря на возраст, был гибким и мелодичным, с лёгким акцентом. Мужчина наклонился вперед, внимательно рассматривая нас через очки. Холодные тёмные глаза прошлись по мне, скользнув, оглядывая снизу вверх. Повеяло силой и властью, его взгляд словно притягивал меня. Я никогда еще не видел таких пронзительно чёрных глаз — удивительно, но на радужке совершенно терялся зрачок. Именно из-за этих глаз казалось, что черты его лица были словно прорисованы углем. — Я рад сегодня представить это произведение искусства, — горделиво ответил Лепран, но заметив, что собеседник больше интересовался мной, чем его речью, добавил. — Всё, что есть у меня, вызывает восхищение у окружающих и желание обладать этим. Лепран встал ко мне совсем близко и на последних словах положил руку на плечо. На какое-то мгновение мне показалось, что эти двое вели разговор не о картине Моне, а обо мне. Слишком красноречиво они скрестили взгляды. — Надеюсь, удача будет на моей стороне. В таком случае, в конце вечера рассчитываю получить поздравления от вас и вашего очаровательного спутника. Не представите? — проворковал тот, но в голосе явно слышалась некая язвительность, которая неприятно резала слух. — Мы не вме… — начал оправдываться я, но Лепран бесцеремонно перебил меня. — Знакомьтесь, Ким Тэхён, мой спутник и ученик. Талантливый начинающий художник. Мужчина протянул мне руку, я вложил свою, и тот с неким волнением пожал её, чуть дольше положенного задержав в своей. — Приятно познакомиться, молодой человек, — улыбнулся он, едва склонив голову к плечу, и выпустил наконец мою кисть. — Я Даниэль Виалар, представляю здесь интересы корпоративной коллекции. Я учтиво кивнул, делая вид, что мне интересно. — Что ж, я должен поприветствовать и других знакомых. Ещё увидимся. — Разумеется, — кивнул Лепран. Мужчина отошёл, и он с облегчением выдохнул. — Такое знакомое лицо… — Я думал, вы знакомы, — удивился я. — Нет. Первый раз вижу, но имя на слуху. Виалар… — Лепран задумался и просветлев радостно вспомнил. — Он, наверное, из той семьи Виаларов, которые придерживаются весьма либеральных взглядов — расползлись по всему миру и не ценят чистоту «голубой крови». Смешанные браки для них норма, — Лепран поморщился, выражая высшую степень брезгливости. — Но этот Виалар однозначно крут, раз представляет интересы корпоративной коллекции. Например, у «Deutsche Bank» более пятидесяти тысяч работ. Неплохо было бы с ним познакомиться поближе, но не нравится мне, как он смотрел на тебя. Тэ, не отходи от меня этим вечером. Я не успел ответить. Заиграла музыка и Лепран распрямился и замер, как гончая. — Это знак, — жестикулируя, начал он поторапливать меня. — Аукцион начинается. Он был так взбудоражен, что не мог подавить эмоции. Хорошо одетые участники аукциона начали занимать места в большом зале старинного особняка. Дилеры и известные коллекционеры сидели впереди на специально выделенных местах. Наши с Лепраном места были ближе к выходу. Гул голосов стих, когда на сцену уверенной походкой вышел аукционист, заняв место за стойкой. — Рад видеть всех собравшихся, — он с улыбкой обвёл взглядом зал и без лишних реверансов приступил к торгам. — Представляю вашему вниманию лот номер один. Жан-Мишель Баския, картина без названия. Скупо анонсировал он первую картину, которую тут же вынесли и поставили рядом на специальный мольберт. На картине был изображён рыбак с терновым венцом на голове и нимбом, напоминающим венок из колючей проволоки. Рыбак с гордостью демонстрировал свой улов — крупную рыбу, подвешенную на конце удочки. Его чёрное тело с намеченным белым скелетом контрастировало с ярким фоном, состоящим из множества разноцветных пятен. Аукционист ничего не рассказывал о картине. Присутствующим достаточно было красочного описания в каталоге и увидеть полотно на предварительной выставке. Комментарии аукциониста были бы лишними и, что ещё важнее, сбили бы ритм торгов. Аукционист назвал для лота скромную стартовую цену. За его спиной находился большой экран, на котором тут же отразилась предложенная цена — одновременно в фунтах, долларах США, евро, швейцарских франках, гонконгских долларах, японских иенах и рублях. Конечно, каждый участник аукциона способен был сам пересчитать свои средства в нужную ему валюту. Экран был призван, в первую очередь, напомнить присутствующим о том, что у них на глазах разворачивалось международное событие. Аукционист стремительно вошёл в оптимальный ритм ставок, так чтобы предложения поступали каждые две — три секунды. За это время участник успевал поднять карточку, но не успевал подумать. Одновременно поднималось не более двух — трех карточек. Когда ставки прекратились, аукционист остановился, оглядел зал и спросил: — Все закончили? — затем объявил. — Снято! — и перешёл к следующему лоту. — «Снято» означает «не куплено», — пояснил мне Лепран. — Если лот не поднялся до резервной цены, аукционист быстро его снимает, и тогда эта картина считается «засвеченной», то есть никому не нужной. С этой картиной было вполне ожидаемо. — Почему? — Портрет привлекательной женщины всегда будет стоить дороже, чем портрет несимпатичного мужчины. А на этой картине, к тому же еще изображён скелет. Имеют значение и цвета. Предпочтительней голубой и белый, потом идут красный, желтый, зеленый и черный. Горизонтальные картины — лучше, чем вертикальные. — Целая система, — удивился я. — Дай угадаю. Обнаженная натура на аукционах продается дороже, чем невинность, и по логике обнаженное женское тело будет цениться дороже, чем мужское? — Хм… Ты абсолютно прав. Забавный случай произошёл с аукционистом Тобиасом Мейером, когда он продавал на аукционе картину Брюса Наумана «Run from Fear», изображающую эротический акт. Стоило только работу внести в зал, как голос из задних рядов возмущенно произнес: «Похабщина». Мейер отозвался мгновенно: «Похабщина продается». Я усмехнулся, признавая правоту этого правила. — Но самое главное правило любого аукциона: ни один лот не должен продаваться дольше трёхсот секунд, — продолжал ликбез Лепран. — Самые быстрые лоты уходят за двадцать секунд. — За сколько? — не поверил я. — За двадцать! Так происходит, когда покупатели сразу объявляют ставку с превышением верхнего эстимейта. Торги по самым медленным лотам занимают до пяти минут. Это, как правило торги с участием телефонных покупателей. Зал с восторгом следил, как аукционист абсолютно идеально выполнял свою работу. Театрально выдержанные паузы, движения рук — как у дирижёра — в нужный момент приковывали внимание к экспонату, повышая азарт. Он наклонялся то в одну сторону, то в другую, как будто пытался вытянуть новые предложения цены. Называя знакомых участников по именам: «Бернар, вам ведь нравится… так дайте мне четыре пятьдесят!» или кивая на участника, который уже вышел из игры, он подзадоривал и вовлекал в игру: «Не хотите ли вернуться?». Надо сказать, они возвращались и делали новые ставки. Его аукционное выступление было отшлифовано до блеска, сыграно как по нотам. Лишь изредка аукционист позволял себе сделать паузу и, щурясь на яркий свет, одновременно осматривал аудиторию в поисках новых предложений. По поведению человека можно было понять, что тот собирался поднять карточку: он выпрямлялся, поправлял галстук. Именно эти признаки высматривал аукционист. Иногда позволяя идти себе на хитрость, вбрасывая фантомный бид — ставку, которую делал сам аукционист, притворяясь, что видел движение в зале. Мой взгляд невольно приковался к Даниэлю Виалару, который вальяжно откинулся в кресле и со скучающим видом наблюдал за всем происходящим: он едва подался вперед, выражая заинтересованность, только когда в зале прозвучало: — Лот номер семь. Клод Моне, — стандартно начал аукционист, позволив себе лишь небольшую ремарку. — Поступила просьба от лондонской галереи Тейт о предоставлении данного полотна на выставку в декабре этого года. Указание галереи или другого музея говорило о том, что если они хотят выставить эту картину, значит, она того стоила. Значит, цена экспоната сейчас на аукционе взлетит неоправданно высоко. Ведь теперь на выставке, на табличке под картиной, появится имя нового владельца: «Из коллекции…», конечно, при условии, что новый владелец согласится на это. На сцену вынесли картину. Мою картину. — Начальная цена восемь миллионов долларов. Зал взорвался. Это было похоже на лавину, стремительно летящую вниз. Телефоны разрывались от звонков покупателей. Аукционист едва поспевал выхватывать карточки в зале. Едва он озвучивал бид, как поступало новое предложение, перебивающее его. Цена росла как на дрожжах. За первые секунды она дошла до тринадцати миллионов. Поведение аукциониста резко изменилось когда ставка достигла резервной цены: он оживился, начинал откровенно высматривать в зале реальные предложения, вместо того чтобы брать их с потолка. Неопытных участников аукциона было видно по слишком быстрому старту, тем самым они вскрывали свой интерес к лоту. Серьезные покупатели, реально желающие купить картину, не поднимали свои карточки в начале торгов. — Иосиф Гольденберг выжидает, — зашипел возбуждённо Лепран, кивая в сторону седовласого тучного мужчины, который сидел неподвижно, скрестив руки на груди. — Это один из крупнейших дилеров, представляет в основном интересы русских олигархов. Он монстр в аукционном деле. Смотри, сейчас он ждёт, пока в игре не останется только два участника. — Почему? — Когда станет понятно, что один из них готов сдаться, а второй уже немного расслабился, ожидая победу, именно в этот момент в игру вступит хитрый Гольденберг. Проигравший мгновенно вылетит, а чуть-ли-не-победитель потеряет равновесие. Борьбу вели между собой молодой дилер, ввязавшийся в схватку с самого начала и, представившийся нам перед аукционом, Даниэль Виалар. Причём второй вёл торги без карточки с мобильным телефоном у уха, вероятно, получая указания клиента, которого представлял. Аукционист принимал ставки и выразительно смотрел при этом на него в упор, надеясь ускорить «неизвестного клиента», но Даниэль намеренно снижал темп, даря себе время на раздумья. Ни один из участников не собирался уступать. На аукционе победитель определялся просто: полотно достанется тому, кто дольше продержит карточку в воздухе и у кого окажется самый толстый кошелек. Казалось, что в торгах был достигнут максимум, после того как Виалар озвучил ставку в пятнадцать миллионов долларов. Молодой дилер заметно сдулся, услышав сумму. Но тут в борьбу вступил Иосиф Гольденберг. Словно в подтверждении слов Лепрана, он поставил своей ставкой шах и мат. — Тридцать миллионов долларов, — уверенно заявил он. — Тридцать миллионов! — не веря своему счастью, повторил за ним аукционист, ведь этот богатый еврей поднял ставку вдвое. — Это последнее предложение… Вы уверены?.. Аукционист поднял молоток и замер, предупреждая всех, что он собирался стукнуть молотком, закрывая все ставки по лоту. — Вот это шоу! — светился от счастья Лепран. — Эти русские просто сумасшедшие! Даниэль Виалар, чью ставку только что перебил Гольденберг, внезапно отшвырнул свой телефон и, побелев, уставился в пространство. Аукционист аккуратно спросил: «Сэр, вам нужно дополнительное время?». Даниэль оглянулся, и наши взгляды пересеклись. Ярость и решительность плескались в его глазах. Он не готов был сдаться. Внезапно Даниэль выхватил у соседа мобильник. — Извините, мой разрядился — рыкнул он и быстро отправил вызов. Пара фраз. Кивок головой и Виалар сбросил вызов, возвратив телефон хозяину. Нервы у всех напряглись в ожидании новой ставки. Неожиданно, словно гром среди ясного неба, до нас донёсся его уверенный голос: — Семьдесят миллионов долларов. Тишина. Зал на какое-то мгновение погрузился в ошеломлённое молчание. — Пардон, — выскочило у аукциониста, он пытался собраться, но давалось ему это с трудом. — Повторите вашу ставку, месье… — Даниэль Виалар, — он сложил обе руки на ручке трости и чётко произнёс. — Семьдесят миллионов долларов. Легкий шелест пролетел по залу. Лепран рядом со мной потерял дар речи и распахнул ворот рубашки, делая глубокие вздохи. — Итак, дамы и господа, — широко улыбаясь, произнёс аукционист, — семьдесят миллионов долларов — раз! Семьдесят миллионов — два! Семьдесят миллионов — три! Продано месье Даниэлю Виалару. Приношу наши поздравления! К мужчине сразу подбежал секьюрити и, услужливо склонившись, о чём-то попросил. Небольшая заминка подогревала интерес к персоне отчаянного покупателя. Тот достал из внутреннего кармана пластиковое удостоверение и сложенный вчетверо лист гербовой бумаги. — Что происходит? — тихо уточнил я у Лепрана. — Видимо, этот Даниэль Виалар не подтвердил свою заявку в начале аукциона. Сейчас секьюрити просит предъявить удостоверение личности и письмо-рекомендацию. — Что за рекомендация? — Банк клиента должен подтвердить, что тот располагает необходимой суммой для завершения сделки. — А почему бы ему не рассчитаться кредиткой? Ведь у миллионеров очень высокие лимиты оплаты по карточкам. — Расчёты по кредиткам теперь запрещены на аукционах. После одного случая, когда за приобретённую картину коллекционер Эли Брод заплатил три миллиона долларов карточкой «American Express». Он получил на этом бонус размером в три миллиона полетных миль, которые тут же пожертвовал местным студентам-художникам. А «Sotheby's» пришлось заплатить один процент за пользование карточкой, что обошлось аукционному дому в тридцать тысяч долларов из комиссионных. После этого «Sotheby's» и другие аукционные дома ввели правило принимать с карточек платежи только до двадцати пяти тысяч долларов. Заминка, которая происходила у всех на глазах, подогревала градус напряжения в зале. Даниэль, развернув письмо-рекомендацию, на мгновение замер, разглядывая и не решаясь выпускать его из рук. Секьюрити даже пришлось слегка потянуть бумагу к себе. Стряхнув оцепенение, Даниэль мягко улыбнулся и отдал документы. Молодой человек, изучив их, кивнул аукционисту, подтверждая, что всё в порядке. Картину тут же унесли под изумлённый вздох, прокатившийся волной по залу. Естественно, после аукциона все окружили Виалара, желая поздравить и познакомиться с ним поближе. Мы с большим трудом смогли протиснуться сквозь толпу, чтобы продавец и покупатель смогли пожать друг другу руки, как того требовали традиции аукциона. — Прошу прощения, — громко сказал Лепран приблизившись к нему, — ну и подарили же вы нам эмоции. Это определённо был исторический вечер для аукционного дома. — Благодарю, — сдержано произнёс Даниэль. — Картина действительно прекрасна и займёт достойное место. — Не раскроете секрет, где? Она приобретена для частной коллекции? Кто покупатель? — Расскажу… но только вам, — Даниэль склонился к Лепрану и, чуть понизив голос, заигрывая ответил. — Теперь владелец шедевра я. Француз невольно отшатнулся и уставился в изумлении. — Но вы же представились, как консультант и дилер корпоративной коллекции. Правда, не уточнили, от чьего имени действовали, — продолжал недоумевать Лепран. — Мой покупатель отказался от торгов, когда в схватку вступил Иосиф Гольденберг. Но разрешил мне завершить торги уже от своего имени. Да что мы всё о прошедшем. Месье Лепран, не желаете наведаться ко мне в гости и оценить, как будет смотреться Моне в интерьере? — Даниэль подхватил фужер с шампанским и всучил второй в руки Лепрану, предлагая отметить столь заманчивое предложение, словно заранее знал, что тот ни за что не откажется. — Эта картина просто шедевр, такой мог выйти только из-под кисти гения. Даниэль Виалар с улыбкой посмотрел на меня и поднял фужер, салютуя. Взгляд… У Даниэля был очень смелый взгляд, не наглый, а смелый и уверенный такой. Видно было, что он сначала думал, а потом говорил, и знал, что делал. И в этот миг я отчётливо понял. Он догадался. Даниэль Виалар знал всё!***
Чонгук
Париж. Франция
Если бы сейчас в номер отеля зашла горничная и застукала меня за тем, чем я был занят, минимум, что ей было гарантированно, это шоковое состояние. Но скорее всего, она бы просто легла с дыркой во лбу. Я развернулся к зеркалу в ванной и снял силиконовые накладки на пальцы, поморщившись, отодрал со скул накладки, изменяющие форму моего лица. С облегчением вынул цветные линзы. Жаль конечно, что с моим ореховым цветом глаз сильно не разбежишься в палитре линз. Многие делали цвет слишком неестественным. Я давным-давно остановил свой выбор на чёрных и зелёных линзах. Следом отодрал с носа накладной хрящ, делающий моё лицо более хищным. Теперь на меня из зеркала смотрело моё собственное отражение, а не лицо Даниэля Виалара. Я спокойно пришёл на аукцион и не боялся, что при встрече Тэхён узнает меня. Прошло почти десять лет, если он и помнил Чонгука, то в его памяти был нескладный мальчишка со странной причёской и чёлкой закрывающей глаза. Ли́ца стирались из памяти, фигуры с возрастом менялись. Яркие детали в одежде, профессиональный грим, седина в волосах, добавляющая возраста, и лёгкий акцент — теперь никто не смог бы узнать меня. Ванна, наполненная горячей водой, уже начала остывать, а я лежал на кровати, уставившись в потолок и перебирал цепочку мыслей. В сотый раз изучал каждую деталь. Я не боялся, что мог что-то упустить, но сомневался: правильную ли стратегию выбрал? Наконец, вставил в одноразовый телефон симку, набрал телефон по памяти. — Ты как? — Чимин ответил на вызов после второго гудка, будто ждал моего звонка и не выпускал телефон из рук. — Нормально. Говорить можешь? — Да, Гуки, — тон Чимина тут же смягчился, и я невольно улыбнулся в ответ. — Давай, признавайся, ел уже лягушачьи лапки? — Не поверишь, первым делом заказал в ресторане. Ну и гадость, я тебе скажу. — А я предупреждал, — торжествующе заржал Чимин. — Гуки, ты ведь не за тем звонишь, чтобы пожаловаться на французскую кухню. Давай, колись, что случилось? — Чимин, мне нужны деньги. — Конечно. Сколько? Я представил, как Чимин, зажав плечом точно такой же, как и у меня, временный телефон, уже потянулся за основным и начал вводить пин-код в банковское приложение. — Миллион. — Вон? — на всякий случай решил он уточнить. — Евро, Чимин. Евро. — Ух ты… И я так понимаю, что никто не должен знать, что я тебе перевёл такую сумму? — друг читал мысли, даже находясь в другой стране, я невольно съёжился. Несмотря на то, что Юнги платил нам более, чем достойно, большую часть денег по договору мы получим лишь по окончании проекта «Индиго». Зарплаты, которая шла на карточку ежемесячно, хватало, чтобы обеспечить себе и близким более чем нормальный уровень жизни. Я не стремился выставлять напоказ достаток, потому что знал, как быстро могут исчезнуть деньги. Гораздо большая сумма для поддержания имиджа аристократа была на карточке Даниэля Виалара, но каждая транзакция отслеживалась Тенью. Мне нужна была наличка, чтобы начать новую жизнь, чтобы сделать новые документы, а не тащить за собой след моих старых личностей. — Нужно подумать, где такую сумму взять, — тихо произнёс Чимин, помолчав. — Прости, друг, но пока лишний миллион в кармане куртки не завалялся. Даже если я найду деньги, то не почтовым же голубем тебе в Европу отправлять? Боюсь, не долетит птичка. Сдохнет. — А без денег сдохнуть могу я. — Давай выкладывай всё, мне жутко интересно, в какое дерьмо ты влип. Надеюсь, ты не грохнул шеф-повара? — в голосе Чимина сквозило беспокойство, которое он даже не пытался скрыть. — Если кратко, то… «Заткнись», — приказал внутренний голос. Голос был прав: стоит мне только продолжить, как я поставлю под угрозу жизни дорогих мне людей. Но при этом понимал, что одному мне не справиться, тем более так далеко от Кореи. И помочь мне сможет только Чимин. — …я знаю кто такой Тень. — Кто? Как ты узнал? Юнги уже в курсе? — вопросы сыпались из Чимина — я даже не успевал слово вставить. — Замолчи! Замолчи и слушай. Я знаю кто такой Тень, но доказательств у меня сейчас нет на руках. Они были и… сплыли. Я видел их буквально несколько секунд. Но этого было достаточно. Чимин, я видел его подпись на письме-рекомендации из банка. — И? Ты хочешь сказать, что видел эту подпись раньше? — Видел. И ты её видел, Чимин. На договоре, который мы подписывали, когда давали согласие на отборочные игры в школе Крона. Там уже стояла его подпись, с очень приметной буквой М. На письме-рекомендации, которое мне выдал Тень вместе с остальными документами, стояла другая подпись, но буква «М» именно такая, с нанизанными на росчерк буквами. Это не подделать. — Гуки, а ты не мог… Да не сопи так тяжело! Знаю. Знаю, что ты не мог ошибиться. — Вся проблема в том, что рекомендацию забрал себе аукционный дом и, скорее всего, уже документы отдали в банк под обеспечение картины. Этот экземпляр подписи для нас потерян. — И что ты предлагаешь? — Чимин, вариант один. Нужно найти, где живёт Крон, и обыскать его квартиру. Обязательно должно быть что-то, что поможет связать его личность с Тенью. Должны быть доказательства. — Нужно сообщить Юнги. Ты уже отправил шифровку в центр? — Чимин вибрировал от возбуждения. — Сам-то как думаешь? Если бы я рассказал это Юнги, стал бы я тебе посреди ночи звонить? Чимин, как только шифровка уйдёт наверх, моя операция во Франции будет завершена. Даже если я упрусь рогом, Юнги организует депортацию. И тогда… — Значит, ты встретил своего Тэхёна? — холодно уточнил Чимин. — Встретил, Чимин. И теперь никуда его не отпущу и не позволю встать между нами никому. — Он узнал тебя? — ахнул изумлённо друг. — Нет. И это к лучшему. Мы начнём всё с начала. Мы обсудили детали и закончили разговор. Я какое-то время сидел неподвижно. На автомате вытащил симку из телефона, сломав её пальцами. Телефон отправился в карман толстовки, и буквально через десять минут, когда я буду совершать ночную пробежку вдоль Сены, он отправится на мутное дно. Осталось дело за малым… Уйти от мести Тени. Даже если Юнги удастся арестовать его, Тень не оставит в живых человека, который разрушил его империю. А я жить теперь хочу. Я чертовски хочу жить!