Тэхён
2021 год, Париж, Франция
Я вдумчиво и монотонно размешивал сахар в фарфоровой чашечке с кофе — ровно в такт мыслям, кружившим в голове. Прошла неделя, как наши отношения с Джеем вышли на новый уровень. Поначалу думал, что это будет просто секс, искренне полагая, что мне никто не нужен рядом, по крайней мере, сейчас. Но Джей решительно сломал все мои убеждения. Сначала он остался на ночь, потом еще на одну, и еще… забегал к себе в квартиру лишь за одеждой. Я предлагал ему переехать ко мне окончательно и отказаться от его студии, но Джей заявил, что ему необходимо личное пространство. Я сделал глоток кофе и на секунду прикрыл глаза. Под веками — лёгкая улыбка Джея, который лежал подо мной, обессиленный после оргазма, в ту нашу ночь — первую… Загадывать, как дальше будут развиваться отношения, не хотелось, но сейчас всё происходило так легко, что просто не верилось. Я ничего не мог поделать, но бабочки в животе сходили с ума, на губах сама собой появлялась дебильная улыбка, а счастье — настоящее, искрящееся — раскрасило мой серый мир в невиданные оттенки… Воспоминания растеклись по телу жаркой волной: обнажённый Джей, стоящий у окна — порыв ветра взметнул вуаль, и лучи утреннего солнца запутались в волосах… Мускулистая спина и тонкая талия, накачанные бёдра и упругие ягодицы. Эта картинка выбила весь воздух из лёгких и расплавила сетчатку своей идеальностью. Привычным взглядом художника я очертил вокруг Джея рамку, словно вписывал его в холст. Дикая мысль поселилась в голове и не давала покоя все эти дни — я хочу его рисовать! Мысленно даже начал представлять, какие краски нужно смешать, чтобы получить именно этот восхитительный оттенок смуглой кожи, как выставить свет, чтобы подчеркнуть скульптурную рельефность мышц. Обернувшись на шум, не глядя поставил чашку на столешницу. Джей вышел из ванной. Он был абсолютно обнажённый. Я замер, откровенно рассматривая, но тот даже не сделал попытки прикрыться, он совершенно не стеснялся свой наготы и… возбуждения. Он просто источал аромат секса, являясь соблазном в чистом виде. Джей был больше, чем привлекателен — он был невыносимо красив в своем состоянии: прожигающий взгляд, по-блядски закушенная губа и член, подрагивающий в диком желании. Капельки воды срывались с влажных вьющихся волос, падали на широкие плечи, скользили по гладкой груди, скатываясь ниже по рельефным кубикам пресса. Я непроизвольно сглотнул, пожирая его взглядом, с трудом подавляя желание очертить эту чёткую геометрию языком, наслаждаясь вкусом кожи. Он хищно улыбнулся и походкой дикого зверя направился в мою сторону. Я лишь молился про себя, чтобы руки не дрожали так явно, потому что крышу сорвало от вида его обнажённого тела. Стараясь не жмуриться от удовольствия, любовался, как лучи солнца, прорывающиеся сквозь жалюзи, завораживающе танцевали своими бликами на идеальных рельефах. — Джей… Я хочу… — непроизвольно вырвалось у меня. Я замолчал так и не решаясь озвучить вслух желание рисовать, которое вдруг проснулось во мне, заставляя дрожать руки от нетерпения, явственно ощущать покалывание в подушечках пальцев. — Надеюсь, я правильно понял твоё желание. Джей приблизился ко мне вплотную, упёрся ладонями о столешницу по обе стороны, поймав в плен сильных рук и уткнулся носом в мои волосы, с наслаждением, как наркоман, вдыхая аромат волос. — Неправильно. И скажи своему дружку, — я многозначительно кивнул вниз, указывая на член, который однозначно выдавал мысли хозяина, гордо приподнявшись и нагло упираясь в моё бедро, — что он тоже ошибается… Но, похоже, у Джея были свои планы, и ему было абсолютно наплевать на строгие нотки моего голоса. На мгновение мы оба застыли, пожирая друг друга глазами. Джей качнулся вперёд и сразу впился в мои губы с напором, не давая и слова сказать дальше. Пальцы привычно легли на мой затылок, прижимая ближе, теснее. Я тут же передумал. Чем бы ни хотел только что заняться — всё стало неважным. Рядом с Джеем все приличные мысли растворялись. Хотелось дразнить и провоцировать его, играть на оголенных нервах, с азартом ожидая последствий. Изучать его тело, как будто видел впервые, будто еще не знал, какое оно на вкус. Меня всего скрутило от отчаянного желания. Джей скользнул рукой по шёлку халата, вдавливая меня в своё тело еще сильнее. Он дёрнул скользкую ткань — та медленно сползла вниз, оголяя плечи. Я, послушно откинул голову, открывая доступ к шее, на которой Джей тут же оставил дорожку из кусачих поцелуев и скользнул языком ниже, к ключицам. С каким-то садистским наслаждением оставил засос — чуть ниже выпирающей косточки, словно пометил и застолбил «Занято Джей Кеем!» Моё недовольное шипение утонуло в поцелуе, а сильные руки сильнее сжали талию, заставляя прогнуться и простонать в поцелуй: — Сука, какой же ты… — выдохнул ему в губы, прикусывая нижнюю, уже припухшую от поцелуев. — Наглый… Что-то хотел сказать еще, но только охнул, когда холодные пальцы нетерпеливо дёрнули за полы халата, которые послушно разъехались в стороны, демонстрируя что под ним ничего не было. Джей отстранился, окинул жадным взглядом открывшееся зрелище и облизнулся. Положив руку на пах, он несильно сжал мой член. Невыносимо хотелось, чтобы он уже начал что-то делать своей рукой, и я толкнулся ему в ладонь. Зашипел и прикусил губу, внимательно следя за происходящим, сгорая от желания, которое волнами растекалось по телу, заставляя поджаться пальцы на ногах. Джей внезапно опустился передо мной на колени. Живот сильнее втянулся, когда он приложился к нему губами. С каждой новой секундой, с каждым прикосновением губ, спускающихся всё ниже, к паху, реальность отступала и смазывалась. Пальцы запутались в волосах в ответ на ласку сильных рук, которые гладили и тут же сминали ягодицы, вызывая дрожь в моём теле. — Ты должен знать, что я раньше никогда этого не делал, — Джей лукаво посмотрел снизу вверх и провел пальцами вдоль члена, выбивая стон из моей груди. Нежная кожа сдвинулась вниз, подчиняясь движению неплотно сжатой руки, и Джей обвел большим пальцем обнажившуюся головку, размазывая выступившую смазку. Высунул язык и провел снизу вверх, изучая узор набухших венок, и медленно, словно играясь, коснулся тёмной, налитой головки. В следующий миг теплые губы плотно обхватили её, и тело выгнулось дугой, словно от разряда тока… Что-то внутри взорвалось, и мой стон лучше тысячи слов добавил ему решительности. Он более уверенно продолжал делать языком круговые движения, посасывал головку, пробуя меня на вкус, пока я тихо всхлипывал. Глубоко вздохнув, Джей взял в рот сначала наполовину, и не ощутив никакого дискомфорта, сделал пару плавных движений. Я накрыл его макушку своей рукой и сжал волосы, толкаясь слегка бёдрами вперёд, чтобы протолкнуть член чуть глубже в тёплый и такой податливый рот. Карие глаза, в которых плескалась лишь тёмная бездна похоти, смотрели снизу на меня, неизбежно толкая к самому краю. — Боже… — прошептал заполошно я сорванным еще ночью голосом, не веря, что это на самом деле происходит. — Ещё Джей… Я сейчас… Прогнулся дугой, чувствуя непривычные для себя судороги, пробегающие по ногам прямо к паху, сжал столешницу с такой силой, что еще немного, и оторвал бы её к чертям собачьим. Джей закрыл глаза и смял ягодицы, прижимая меня за бедра ближе к себе, к своему лицу. Я вскрикнул, когда почувствовал, как нечто тёплое потекло дорожками по стволу, отчаянно и длинно кончил, выплёскивая, кажется, вместе со спермой и мозги. Джей послушно проглотил всё до капли, облизнув губы. — Твою мать… Ты с-сумасшедший, — вздохнул я, еле держась на дрожащих ногах. — Да, — с улыбкой подтвердил Джей, поднимаясь с колен, мягко припадая к искусанным губам. — И мне нравится помешательство на тебе. Я медленно приходил в себя, с готовностью отвечая на поцелуи и вплетая пальцы во влажные пряди. Мне нравилось прикасаться к его горячему телу, нравилось оставлять в ответ поцелуи на шее, вдыхая запах геля для душа. Руки Джея легко скользили по спине, оглаживая чуть влажную кожу, будто успокаивая мелкую дрожь. Он мягко улыбнулся и снова поймал губы в поцелуе, но более сладко, тягуче. — А мне не хочешь помочь? — Джей взглядом указал на всё еще возбуждённый член. — Твои руки будут просто богически смотреться на нём. Возбуждение, ещё не ушедшее до конца, накатило новой волной, оно пробежало вверх по позвоночнику, оставляя оголённые нервы на своем пути. — Марш в постель, Джей, иначе я за себя не ручаюсь, — прорычал я. — Разложу прямо на столешнице. — Я согласен, — с придыханием прошептал в ухо Джей, прикусывая и дразня мочку. — Тебе конец, — в сердцах бросил я, чувствуя, как желание снесло крышу, и я с огромным трудом сдержал стон, слишком бурно реагируя на незамысловатое действие. Кажется, этот мерзавец выучил все мои слабые точки. — Оттрахаю так, что два дня на свою восхитительную задницу сесть не сможешь! И звонким шлепком придал верное направление его движению в сторону спальни.***
— Устал? — спросил я, когда Джей нашёл в себе силы пошевелиться и откатиться от меня в сторону. — Хочешь повторить? — он слабо улыбнулся, повернувшись ко мне. — Ты можешь перестать думать только о сексе? Я между прочим хотел тебе утром сюрприз устроить, а ты накинулся на меня, не дав договорить… Джей замер в кровати: было видно как защелкали шестерёнки в его голове. Он словно нажал на кнопку перезагрузки в турбо-режиме. В движениях пропали нега и расслабленность, тело, которое я выучил до последней родинки, подобралось, мышцы напряглись. Он подорвался в кровати, жалобно глядя на то, как я спокойно влезал в футболку и натягивал штаны, игнорируя его взгляд. Я, не дав ему возможности подумать, улыбнулся и направился из спальни, поправляя растянутую футболку на плечах. Даже не обернулся, надеясь, что любопытство заставит его пойти следом. И я не ошибся, услышав у себя за спиной, как он, прыгая на одной ноге, видимо, пытаясь попасть в джинсы, и догонял меня. Замок на двери легко щёлкнул, когда я повернул в нём ключ, и мы оказались в мастерской. Стиль лофт, выбранный мной для студии, поддерживал белёный кирпич на стенах и массивные балки под потолком. В центре одиноко стоял мольберт со следами засохшей краски. Огромный стеллаж у дальней стены с выстроенными в ровный ряд баночками с кистями всевозможных размеров и инструментами. Внушительный стол всё с теми же следами краски, над которым на длинных шнурах нависали три лампы в металлических абажурах. Мастерская в идеальном порядке терпеливо ждала, когда, устроив творческий бардак, в помещение вдохнёт жизнь мастер. Кровь быстрее побежала по венам, голова закружилась, и я блаженно прикрыл в предвкушении глаза, вдыхая знакомый аромат красок и растворителей. Я прижал пальцы к вискам и зажмурился, пытаясь представить, как беру в руки кисть и лёгким касанием прижимаю её к палитре. Лёгкая дрожь пробежала по рукам. Джей вошёл следом и мягко обнял сзади едва касаясь грудью спины. — Ты хотел показать свою работу для вернисажа? — Нет. На вернисаже не будет моих работ. Показывать нечего. — Почему? Ты же очень хорошо рисуешь, — горячо возразил Джей. — Не говори ерунды и перестань мне льстить. Откуда тебе это может быть известно? — Бездарь не окончит Академию искусств Сент-Этьена, не станет лауреатом выставки «Сила искусства» и не получит правительственный грант за это, — с хитринкой в глазах ответил Джей, указывая на сертификат на стене, который зачем-то повесил Соджун. — Я уже больше года не брал в руки кисть. Совсем. Поэтому и мастерская была закрыта. А это всё старые, студенческие работы, — кивнул я на угол, который был заставлен холстами, свёрнутыми в трубки или натянутыми на каркас. — Почему? Как объяснить человеку, который не знал меня, всё, что произошло со мной? Рассказать ему про Лепрана? Всё с самого начала? Нет! Я с таким трудом стирал из памяти, что с ним связано, старательно вычёркивая год за годом, мгновения за мгновением, начиная с нашего знакомства в Корее. Не знаю, как это работало, но я, как едким химическим отбеливателем вытравливал память — воспоминания постепенно блёкли, превращаясь в мутные пятна. Мне удалось выбросить из головы всё, что было связано с мерзким подобием человека, а заодно и с тем периодом жизни — с трудом вспоминал имена одноклассников, с кем учился в художественной школе, соседей по кампусу в Сент-Этьене. Просто вычеркнул два года своей жизни. Совсем. Прошлого больше не было. Наверное, это был единственный выход: сделать вид, что все хорошо, забыть пережитое, как кошмарный сон. Стена, которую я по кирпичику возводил вокруг себя, начала рушиться, когда в моей жизни вновь появился Лепран, вынудив сделать ему подделку. В моём крошечном мирке разверзнулся ад, погребая меня под руинами. Поначалу я ощущал себя потерянным, раздавленным и уничтоженным. Меня охватывали неверие в реальность происходящего и настоящая паника с удушающими приступами. Чего стоило мне завершить работу, Лепран не знал. Поэтому, как только картина покинула пределы его мастерской, я устроил в студии настоящий погром. Уничтожая всё, что попадалось под руку. И только тогда облегчённо выдохнул, запретив себе приближаться к мольберту. Я знал, что руки рано или поздно вновь потянутся к кисти, что такой исход вполне вероятен. Что ненависть на весь мир, а заодно и на самого себя рано или поздно иссякнет. После Лепрана я потратил много времени, чтобы собрать себя по кусочкам в единое целое. Какие-то части я потерял безвозвратно. Свою новую личность я считал гораздо более сильной и приспособленной. Я жил и получал удовольствие от жизни, никого не подпуская к себе близко. Но вот чего я не ожидал — так это того, что Джей своей искренностью и безграничной любовью, плескающейся в глазах, пробьёт все стены, которыми я окружил себя, спасаясь от боли. Любовь этого парня медленно и уверенно пропитала каждую мою клетку, выдавливая панику и страх перед отношениями. Рядом с ним я ожил, очнулся после долго сна и растворился в светлом счастье, таком непохожем на черноту вычеркнутых из памяти лет. — На то были причины. Слишком пусто было внутри. Джей кивнул, задумчиво глядя на меня. А я пытался понять, что именно казалось мне странным в его поведении. Странными после раздумий оказались две вещи: Джей не стал задавать лишних вопросов. А еще Джей посмотрел на меня так, что я понял: рано или поздно, с моей помощью или нет, но он докопается до истинных причин. И эти факты совершенно озадачили меня. — Зачем тогда тебе мастерская? — спокойно спросил он. — Я знал, что всё равно захочу взять в руки кисть… — Ты хочешь сказать, что… — Я проснулся сегодня утром с диким желанием рисовать. Ты готов побыть моделью? Прямо сейчас. Позволишь? — Говори что делать, — вот так легко и просто он положил конец всем моим терзаниям и сомнениям. Я поставил стул с высокой спинкой в центр мастерской, развернув его так, чтобы Джей сел на него верхом. — Устраивайся так, чтобы было удобно. Придётся долго быть без движения. Джей только ухмыльнулся, седлая перевёрнутый к нему стул, положил руки на спинку и широко расставил ноги. Пока готовился и настраивался, затылком ощущал, что Джей внимательно за мной наблюдал: как я выбирал холст подходящего размера из тех, что уже были натянуты на подрамник; как, выровняв крепление по высоте на мольберте, закрепил полотно; как обычным канцелярским ножом сосредоточено точил карандаш. Когда всё было готово, с замиранием сердца обернулся. Джей сидел всё в той же позе, как прилежный натурщик, не шелохнувшись. Выдохнул и поднял руку… Она лишь на мгновение замерла над белым листом. Сосредоточился и лёгкими штрихами расставил на холсте основные акценты, то и дело поднимая глаза, чтобы свериться с «оригиналом». Скользил взглядом по его плечам, касался линии подбородка, спускался вниз по рукам, перенося на холст витиеватый рисунок тату. Вдохновение волной окатило меня. Линия за линией, штрих за штрихом собирали картину воедино. Шероховатый звук грифеля по полотну вводил в какой-то транс, завораживал. Растеряв все мысли, я полностью погрузился в ощущения. Весь мир вокруг померк, и на его границе остались только мы. Только я и Джей. Вдвоём. Эмоции ударили по голым нервам так, что слёзы выступили сами собой. Мне стало неловко, что Джей мог увидеть их. Нарастив вместо кожи броню, никогда не показывал свою слабость кому-то еще. Поспешно отвернулся, чтобы привести эмоции в порядок. — Всё? — тихо спросил Джей, заметив что я прервался. — Да! На сегодня закончим. Вставай аккуратно, мышцы точно затекли и могут подвести. Джей, сдержав стон за плотно сжатыми зубами, поднялся со стула, сделал несколько наклонов, разгоняя кровь, и встряхнул кистями рук. — Покажешь, что получилось? И я кивнул, разрешая ему приблизиться. Отойдя от мольберта, мы молча смотрели на портрет: лёгкий наклон головы и падающие на лицо вьющиеся пряди волос, растушёванные тени четко выделяли скулы, тщательно выведенная линия губ и взгляд — глубокий и цепкий. Рисунок сделан вполоборота и до груди. Из всех татуировок Джея была видна только распустившаяся тигровая лилия на предплечье. Конечно, это был всего лишь карандашный рисунок, но от него исходила такая энергетика, что накрывало с головой. — Господи… как же красиво! — тихо сказал Джей. Он не смотрел на мольберт, его взгляд был направлен лишь на меня. Не моргая и не отрывая взгляда от моего смущённого лица, Джей без стеснения впитывал каждую мою эмоцию. Я выдохнул и, прикрывая глаза от мучительного счастья, уткнулся ему в плечо, позволяя себе укрыться теплом объятий. Джей питал меня силами, и я чувствовал, как они неслись стремительно по венам, как светлели мысли и как росла решительность. — Я завершу эту картину к открытию вернисажа, — взволнованно пообещал в первую очередь себе. — Не сомневаюсь, — Джей задумчиво улыбнулся, видя тщательно скрываемое мной волнение. Он привлек меня ближе, без сопротивления отобрал грифель и, не глядя, кинул его на стол. Я зажмурился, ощущая, как теплые ладони накрыли плечи. Нежась в невесомых поцелуях, которыми Джей покрывал моё лицо, утонул в сияющих глазах, которые смотрели на меня с безграничной любовью прямо в душу — куда я однажды поклялся больше никого не пускать и даже сам не понял, как нарушил эту клятву.***
Наступил день «Х». Накануне практически не спал и меня мутило от волнения. Часы до начала вернисажа провёл как в тумане. Мне повезло, что нужно было сосредоточиться на последних приготовлениях: принять шампанское и закуски для шведского стола, встретить фотографов и журналистов, дать последние наставления администраторам в зале. Никакая упущенная мелочь не должна была испортить этот день — день открытия галереи «Белый куб» и проведения первого вернисажа в её стенах. Находясь в непрерывном движении, попросту не имел времени на переживания — только это меня и спасало. К назначенному часу гости, журналисты и критики, кичащиеся своим непредвзятым мнением, известные дилеры и просто ценители прекрасного заполнили залы галереи, в чём безусловно была заслуга Соджуна. Он развернул рекламную компанию в соцсетях, заставив говорить о галерее задолго до её открытия. Свою задачу и я выполнил на все сто: удалось пробудить любопытство публики, разыграв карту загадочности Алана Журбера и оригинальность его таланта. Та шумиха вокруг его задержания, демонтаж граффити и огромный кусок стены с портретом Эйнштейна в одном из залов галереи сделали своё дело. Он стал звездой сегодняшнего вернисажа! Столько искренних слов от критиков и профессионалов, признающих его талант, Алан слышал впервые. Предварительные переговоры по ценам на его работы прошли весьма успешно. Вечер обещал затянуться надолго. Гости не собирались расходиться, разговоры, которые звучали сначала вполголоса, постепенно становились всё громче. Атмосфера была праздничной, галерея бурлила, как я и мечтал. Наслаждаясь холодным шампанским, я наконец-то смог скинуть напряжение. — Хм… — прокашлялся Соджун. — Ты случайно не знаешь, кто этот охренительный парень, что скромно топчется у входа? Мне даже не пришлось оборачиваться, чтобы понять, что наконец пришёл Джей. — Он сейчас сожрёт тебя глазами! Боже, где мне найти такого человека, чтобы так же смотрел на меня? Я обернулся, и время застыло. Мы могли бы долго стоять, рассматривая друг друга в толпе гостей, которых для нас больше не существовало. Нам не нужны были слова. Мы говорили глазами. Почему его присутствие и успокаивало, и выбивало почву из-под ног одновременно? Яркие вспышки фотокамер вывели меня из ступора, а то мы бы так и продолжали стоять и смотреть друг на друга. Я устремился к Джею. — Ты пришёл, — радостно выдохнул я, и широкая, идиотская улыбка поселилась у меня на лице, но ничего не мог поделать с этим. Оглаживая взглядом его смущённое лицо, в который раз удивился, насколько разным Джей мог быть. Совершенно бесстыдный в своих желаниях, податливый и плавящийся в моих руках от ласк за закрытыми дверями спальни. Безжалостный и хладнокровный, как наёмный убийца в тихой ярости к полицейскому, посмевшему замахнуться на меня дубинкой. Весёлый и легко переходящий на сленг, понятный только ему и подросткам, которые зависали у них в кафе. Подчиняющий своему взгляду любого человека в форме в полицейском участке — и не важно, сколько полосок было на его погонах. А сейчас… удивительно нежный и робкий на пороге моей галереи. Он смущался? Чего ему вообще смущаться? Господи, почему это так мило?.. Джей не стал забирать волосы в хвостик, который однозначно придавал ему брутальности. Напротив — длинные вьющиеся волосы мягко обрамляли лицо. Из-под чёлки на меня смотрели удивлённые, круглые глаза — совсем как у ребёнка. Гора мышц и тело воина потерялось в объёмной чёрной джинсовке и оверсайз брюках в тон ей, белая футболка придавала торжественность монохромному образу. Джей повернулся, и я заметил, что край футболки чуть выбился сзади и торчал из-под куртки забавным хвостиком. «Господи, вот сейчас он еще больше похож на ребёнка, за которым взрослые недосмотрели и забыли футболочку заправить», — щемящее чувство невыносимой нежности затопило сердце. Джей стоял и крутил в руках рекламную табличку галереи, которую ему всунули на входе. Нам обоим было одинаково сложно маскировать притяжение, возникшее между нами. По мягким улыбкам тех, кто стоял рядом, догадался, что мы выглядели глупыми и счастливыми. Защёлкали фотовспышки, привлекая всё больше внимания гостей к нашей паре. Джей, поморщившись от слепящего света, смутился и спрятал лицо за табличкой. — Что ты делаешь? — еле слышно спросил я, продолжая отрабатывать звание «звезда сегодняшнего вечера», даря в камеры направо и налево ослепительные улыбки. — Не знаю. Но мне неловко от такого внимания, — ответил он, продолжая едва выглядывать из-за зелёной таблички с рекламой нашей галереи. — Ты понимаешь, что мы будем выглядеть, как дети, — рассмеялся я, но подхватил с фуршетного стола точно такую же табличку и спрятал за ней лицо, повторяя за Джеем. Вздох умиления прокатился по залу, и журналисты защёлкали фотоаппаратами с удвоенной силой. Мы так и стояли рядом друг с другом, давясь от смеха из-за этой выходки, прячась ото всех и показывая в объектив только глаза, искрящиеся счастьем и любовью. Когда, наконец, фотографы получили достаточно контента и интерес к нашим персонам угас, я предложил: — Пойдём, я покажу тебе галерею? Провёл Джея по всем четырём залам. Проходя мимо фуршетного стола, он ловко подхватил два бокала с шампанским и протянул мне один. Мы медленно шли сквозь толпу, заполнившую галерею. Рука Джея едва касалась моей талии, а тепло ладони проникало сквозь ткань. Я представлял работы художников, глазами указывая на авторов. В залах были десятки работ, но именно перед портретом Джея, который я успел дорисовать, как и пообещал, собралась целая толпа зрителей. — Автору гарантирован успех. Я бы хотел приобрести эту работу, господин Ким, — обратился ко мне лощёный мужчина, подставляя одну щёку для светского поцелуя, но я, игнорируя этот жест, пожал его ладонь. — Не каждому художнику дано рисовать портреты. Тем более такие реалистичные, — он с прищуром посмотрел на Джея, легко угадывая модель. Я вспомнил его. Имя так и крутилось на языке, но вспомнить его никак не мог. Это был тот самый дилер, который вступил в борьбу на аукционе за картину Моне. Всплыло, с каким восхищением рассказывал о нём Лепран, называя его монстром в арт-бизнесе. Безусловно, внимание к творчеству от такой персоны бесценно и открывает художнику многие двери, но… — Эта картина не продаётся, — не раздумывая, твёрдо ответил я. Наши взгляды скрестились в немом поединке. Я представил, что почувствовал в этот момент этот пафосный мужчина: какой-то сопливый, никому не известный художник, всего первый день, как галерист — сказал «нет», причём прилюдно, одному из самых успешных дилеров Франции. — Вы правы, молодой человек, — он всё же совладал с собой, и дежурная улыбка появилась на его лице. — Чувства не продаются. Эта картина написана любовью, а она вдохновляет на многое. Шедевры рождаются от эмоций и чувств, а не от техники владения кистью. Но на всякий случай, если вы, вдруг, передумаете, — он склонился ко мне чуть ближе, — свою визитку я оставил администратору галереи. — Не передумает, — отрезал Джей.***
Вечер плавно завершался, публика уходила вполне довольная и представленными работами, и приёмом. Исполняя роль радушного хозяина, я провожал лично каждого гостя, прощаясь. Одним из первых покинул галерею Джей — мы еще с утра договорились, что сегодня он ночует у себя, а я спокойно завершу вернисаж и наведу порядок в галерее. Гомон праздника постепенно стих, и галерея опустела. Остался только уставший, выжатый как лимон, Соджун. Мы складывали стулья и молча относили их в кабинет, гасили одну за другой подсветку картин — еще немного, и в галерее на сегодня делать будет нечего. — Ну что, я могу идти? — поинтересовался Соджун. — Конечно, — кивнул я в ответ. — Мы ведь справились? — Всё прошло даже лучше, чем я рассчитывал. Донесёшь всё сам, — он кивнул на папки с документами и ноутбук в сумке, — или оставим здесь? — Заберу с собой, нужно будет завтра поработать с контрактами. Так что я задержусь с утра, — предупредил я друга. — Езжай домой, уже поздно. Я сам всё запру. Такси довольно быстро приехало на вызов. Соджун уехал, а я чуть постоял на пороге, провожая его взглядом, приходя в себя на свежем воздухе. В галерее не слышалось ни шороха, смолк даже шум улицы, опустевшей после полуночи. Мечтая как можно скорее принять горизонтальное положение, подхватил папку с контрактами и ноутбук, щёлкнул выключателем в кабинете и направился к лестнице чёрного хода. Вокруг меня было абсолютно темно и пугающе тихо, осталась гореть только лампочка над входом. Из галереи по запасному входу, преодолев всего шесть лестничных пролётов, можно было оказаться прямо на пороге моей квартиры, не выходя на улицу. Несомненный плюс планировки старых домов. Я был уже у дверей квартиры и хлопал по карманам джинсов в поисках ключей, как услышал грохот и звон разлетающегося вдребезги стекла. Шум доносился явно из галереи. Дьявол! Я же не закрыл и не поставил галерею на сигнализацию! Воры? — догадка прошила мозг. Такого страха я ещё в жизни не испытывал. — Погромы! Неужели «протестующие Наэля» добрались и до нашего района? Схватился за телефон — тот был в глубокой коме. Очень вовремя разрядился! Сука! Никому не позвонить и полицию не вызвать. Затолкал свой страх подальше, сделал глубокий вдох. Рассчитывать сейчас я мог только на себя. Если это погромщики, то призывы о помощи не помогут — соседи только плотнее забаррикадируются, полиция приедет когда от протестующих и следа не будет, а помещение будет вычищено и разгромлено подчистую. Стараясь двигаться как можно бесшумнее, за считанные мгновения я спустился на первый этаж и, тенью скользнув в галерею, замер, восстанавливая дыхание и приучая глаза к темноте. В нескольких метрах от меня был кабинет, а там… в сейфе был пистолет. Как только пригороды Парижа охватили массовые беспорядки. Джей принёс его мне: — Так будет спокойнее и тебе, и мне. Умеешь пользоваться? — спросил он очень спокойно, будто интересовался не про мои снайперские навыки, а про умение есть палочками. — Стрельба из винтовки пульками в надувные шарики подойдёт? — Ладно, — Джей едва уловимо поморщился, — найду ближайший стрелковый клуб и запишу тебя на курс. Этого будет достаточно. Смотри, это обойма или «магазин», она вставляется сюда… Мы не успели найти стрелковый клуб, и в голове была только та информация, что вложил в неё Джей. Свет решил не включать — темнота не только друг молодёжи, она сейчас мой союзник. В перепадах уровней галереи и залах, соединённых арками, я ориентировался гораздо лучше погромщиков. Прохладная сталь пистолета легла в мою ладонь, придав больше смелости. В голове кадрами замелькало всё, что мне рассказывал Джей. Трясущимися руками схватил одну из обойм, что лежали в сейфе. Вставил её в ствол и толкнул вверх по рукоятке, до щелчка. Снял предохранитель. Выдохнул. Я не знал, сколько было вандалов и чем они были вооружены — придётся импровизировать на ходу и рассчитывать на эффект неожиданности. Раз. Вдох. Два. Выдох. Три! Щелкнул рубильником на щитке в коридоре, врубая свет на максимум, в надежде ослепить тех, кто проник сюда. — Руки вверх! — рявкнул я, вскидывая пистолет и беря на мушку спину мужчины. Тот не торопился поворачиваться и исполнять мой приказ. Продолжал стоять и сжимать в одной руке бутылку виски, слегка покачиваясь. Из-под его ботинок то и дело раздавался хруст разбитого вдребезги фужера. — Сука! Ты всё так же хорошо рисуешь, Тэхён! — он сделал пару нетвёрдых шагов вперёд, к центральному мольберту с моей картиной. Лепран! Это был Жан-Люка Лепран! Только по голосу я смог догадаться. Глаза отказывались признавать, что этот пьяный и потрёпанный мужчина был Лепран. Узнать его было практически невозможно — тем более со спины. Он сильно похудел, помятые сползающие на бёдра брюки и болтающаяся навыпуск рубашка не первой свежести только подчёркивали это. От уверенного, лощёного, некогда сияющего властью и уверенностью блондина не осталось и следа. Лепран превратился в осунувшегося и сломленного жизнью бомжа. — Люка? Какого хрена ты здесь делаешь? — хриплый голос выдавал волнение, но рука с нацеленным пистолетом опустилась вниз. Тот грязно выматерился и со злостью замахнулся на мольберт с портретом Джея, пролив часть содержимого из бутылки на пол. — Пришёл оценить успех своего любимого ученика. Лепран с нажимом выдавил слово, которое довольно мерзко звучало из его уст, отхлебнул прямо из горлышка бутылки и наконец развернулся. Посеревшее, отёкшее лицо, залёгшие под глазами мешки и расфокусированный взгляд, что блуждал по мне, проводя нехитрую идентификацию. — Посмотрел? Теперь давай выметайся, пока я полицию не вызвал. — А я смотрю, ты совсем зазнался, даже п-приглашение мне не прислал, — его язык слегка заплетался. — Быстро же ты забыл, благодаря кому заимел всё это, — он повернулся вокруг себя, сотрясая воздух, и обвёл зал мутным взглядом. — Поверь, всего этого я добился не благодаря тебе, а вопреки, — презрительно процедил я, убирая пистолет в карман куртки. — И мы уже обсуждали, что я не желаю тебя видеть. Поэтому ты и остался без приглашения, а не потому, что у меня с памятью вдруг плохо стало. Я жестко посмотрел в глаза Лепрану, а потом резко пригнулся, уклоняясь от летящей в мою голову бутылки. Она влетела в стену за спиной, со звоном осыпаясь осколками на пол, добавляя стеклянного крошева под ноги. Он схватился одной рукой за грудки, сгребая в кулак футболку у меня на груди. Вот только тряхнуть, как рассчитывал, не получилось — скорее, он цеплялся за меня, чтобы устоять на ногах. Крепкий перегар, указывающий, что Лепран пил долго и упорно, причём не один день, резко ударил в нос, вызывая рвотный рефлекс. — Всё из-за тебя, с-сука! Вся жизнь к чертям собачьим — и всё из-за тебя! Из-за твоей подделки я теперь инвалид и не могу рисовать. Все деньги, которые получил… всё подчистую ушло на лечение, — Лепран ткнул мне в лицо правую руку, демонстрируя безобразный шрам. Я непроизвольно отшатнулся. — Что? П-противно тебе? Мне и самому противно. Связки и сухожилия повреждены. Всё! Конец! Был художник Жан-Люка Лепран — и нет его. Теперь перед тобой стоит кусок дерьма и никому ненужный Луис Моро. — Не понимаю, о чём ты? Что за пьяный бред? Какой еще Луис Моро? Да отцепись ты от меня! Я отодрал от себя слетевшего с катушек Лепрана и оттолкнул. Тот потерял равновесие и чуть не упал, попятившись. — Думаешь Жан-Люка Лепран — моё настоящее имя? — он наиграно засмеялся. — Ты серьёзно не знал, что это мой псевдоним? Все настолько к нему привыкли, что даже я сам стал забывать, что по всем документам до сих пор числюсь как Луис Моро. Как видишь, пытаюсь начать с новым именем новую жизнь. — Ты справишься, — зачем-то попытался успокоить, Лепрана, хотя сам слабо в это верил. — Всё будет хорошо. — Не будет! — заорал тот, срываясь в истерику на ультразвуке. — Ты не понимаешь, что это конец? Та грёбаная лавина в Альпах убила не только Даниэля Виалара, но и Лепрана. Зачем мне жить, если я не могу рисовать? — с последним вопросом его истерика схлынула так же внезапно, как и накатила. Я смотрел на своего бывшего учителя во все глаза, медленно переваривая услышанное. Теперь понятно, почему он исчез с горизонта и целый год про Лепрана ничего не было слышно. — Я думал, что ты, узнав, что со мной произошло, найдёшь меня. Надеялся, что навестишь в больнице… Напрасно. — Ты сейчас серьёзно или издеваешься? — я удивлённо уставился на Лепрана. Похоже, сейчас за него говорил виски, которым тот изрядно заправился. Этот цирк меня знатно утомил. Хотелось вытолкать пьяницу взашей и идти наконец спать. Но тот как будто и не слышал меня, не собирался на выход. Он не с первого раза сунул повреждённую руку в карман штанов, тяжело вздохнул и нетвёрдой походкой направился в противоположную сторону — к мольберту. — А вот я следил за твоими успехами, за тобой следил, как долбанный сталкер. Но так и не набрался духу подойти. А сегодня решился. Узнал про открытие галереи и приехал. Хотел поздравить и сказать, что горжусь своим учеником. Но меня не пустили без пригласительного. Сидел весь вечер в кафе напротив. Пропустил пару бокальчиков пива, — пояснил он своё состояние. В пару бокальчиков я, естественно, не поверил. В бутылке, которая чуть не прилетела мне в голову, виски оставалось совсем на дне. Лепран замолчал, продолжая таращиться на холст с портретом Джея, словно пытался понять сакральный смысл «Чёрного квадрата» Малевича. Потом развернулся и зло выдохнул: — Идиот я! Как же я сразу не догадался… Ты трахаешься с ним! — Лепран зло ткнул в портрет. — Моя личная жизнь тебя, слава богу, не касается. И убери руки от полотна. — Я тебя очень люблю. Можно сказать, рискуя жизнью пришёл сюда. Ради чего? Чтобы узнать, что ты лёг под очередного самца? Чем я хуже него? Почему ты всегда выбираешь кого угодно, только не меня? Я всегда желал для тебя только самого лучшего, Тэхён, я для тебя… — Что ты для меня? — заткнул я его, срываясь в истерику, болезненно сдирая пластырь с раны, которая так и не зажила за все эти годы. — Если ты забыл, то я напомню. Ты меня изнасиловал! Ты меня заставил делать подделки! Чего тебе надо от меня, Лепр… Луис? Отношения захотел выяснить? Нет у нас с тобой отношений и никогда не было, чтобы их выяснять, понял?! Так что не смей сейчас вспоминать и говорить, что ты сделал ради меня что-то хорошее! Злость наконец очнулась от глубокого сна, я чувствовал, как желваки заходили ходуном. — Неблагодарный! Кто тебя вытащил во Францию и помог здесь устроиться? Кто познакомил с нужными людьми? На чьи деньги ты открыл эту галерею? Щенок! Ты учился в лучшей Академии, ты проходил стажировку у известных художников, но нигде ты столько не узнал и не научился, как у меня. — Ну да… от скромности ты не умрёшь. И что-то очень быстрый у тебя получился разбег от любимого до неблагодарного, — едко усмехнулся я. — Я любил тебя, Тэхён… Любил… Ты хоть понимаешь, что это такое? Нет. Иначе бы ты знал, что нет ничего больнее безответной любви. От которой ты медленно сходишь с ума. Делаешь глупости, о которых сильно жалеешь. Но обычно уже слишком поздно, чтобы остановиться или что-то исправить. — Прекрати, Люка… — Луис Моро, — процедил он. — Не смей меня больше называть тем именем. — Хорошо, Луис. Но и ты прекрати свои дерьмовые поступки прикрывать красивым словом «любовь». Не это чувство двигало тобой, когда ты насиловал шестнадцатилетнего мальчишку, а похоть. И не во имя любви ты вытащил меня из тюрьмы и заставил делать подделки, а неуёмная жажда денег. За всё в жизни нужно платить. — Посмотрите на него, какой чистенький выискался! А со своей новой пассией ты такой же честный? Всё ему рассказал? От какого обвинения я тебя отмазал, откуда у тебя деньги на эту галерею? Или кишка тонка оказалась? Могу помочь. Ты знаешь, я бываю очень убедителен и красочен в описаниях. — Ты не посмеешь! — нельзя кричать шёпотом, но у меня это каким-то образом получилось. Испуг судорогой прошил меня, до липкого пота по спине, вынуждая стиснуть челюсти до скрипа. Нельзя было допустить, чтобы Джей узнал моё прошлое от Лепрана! Я сам должен найти в себе силы и подобрать нужные слова для этой истории, чтобы не потерять доверие Джея, рассказывая правду. Кисти рук медленно уползли в карманы куртки и наткнулись на холодную сталь пистолета. — Запомни, Тэхён, любовь — дерьмо, в которое рано или поздно обязательно вляпается каждый. А как я посмотрю, — Лепран кивнул на портрет Джея, — ты вляпался и очень серьёзно. Забавно… как всё в этой жизни повторяется. Опять ты влюблён, опять не в меня, ты снова рисуешь и опять эти чёртовы лилии, — Лепран вытащил из кармана зажигалку. — Осталось только снова спалить всё это нахрен. Я уставился на него, не моргая. Дыхание сбилось, будто ударили под дых. Пауза всё тянулась, сильнее натягивая струны нервного напряжения. — Что значит СНОВА?! — заорал я, растеряв последние капли самообладания. Мозг отказывался принять очевидный факт: Лепран прямо сейчас признался в том, что это он устроил пожар в художественной школе. Зажмурил глаза. Сильно — так, что мушки заплясали под веками и белые пятна в памяти вдруг начали исчезать, уступая место кадрам прошлого на фоне пляшущих языков пламени. В один короткий миг перед внутренним взором развернулась панорама кадров, в которых я вспомнил всё: своё счастье и первую любовь, ненависть и дружбу, вспомнил близких, тех, кто был рядом, и тех, кто ушёл из жизни. Мгновения остановились и зависли. Я вспомнил пожар в художественной школе, как языки пламени лизали её стены, как взрывались стёкла и падали вниз. Скорую помощь, в которую на носилках занесли тело погибшего сторожа, упакованного в чёрный мешок. И бледного мальчишку, чудом уцелевшего при пожаре и лежащего без сознания на каталке. Чон Чонгук! Его огромные глаза, смотрящие с замиранием сердца на меня, тёплая и милая улыбка… Я скрипнул зубами, позволяя правде, которую так долго пытался скрыть от себя, затопить все внутри. Тогда было страшно признаться даже самому себе, что я влюбился впервые в жизни, отчаянно и мучительно… ни на что не надеясь. Потому что эта любовь свалилась так неожиданно и совершенно не вовремя. Потому что на одной чаше весов оказалась моя мечта, а на другой Чонгук, который видел во мне лишь друга и хёна, и в этом я ни секунды не сомневался. Первое, что я постарался забыть — мой последний взгляд на Чонгука сквозь стекло больничной палаты, когда он осел на пол, сползая по стене. Побелевшие губы исступленно повторяющие: «Поверь мне»… И я верил ему! Что бы мне ни говорил Лепран, уговаривая уехать. Я верил Чонгуку, а не Намджуну, когда тот позвонил и сказал, что на суде Чонгук своим молчанием фактически подтвердил, что он поджёг картины. Я не верил в это! Тогда мы серьёзно разругались с Намджуном и не разговаривали долгое время. Разлука стоила мне потрёпанных нервов и бессонных ночей. Но иного выхода не было, и я прекрасно это понимал. Когда мы с Лепраном и родителями пришли в школу оформлять документы для участия в программе Академии Сент-Этьена, я написал Чонгуку записку и подсунул в шкафчик, как делал это всегда: «Tu me manques, Чонгук — мне будет тебя не хватать. Потерять тебя — это потерять часть себя, а я не хочу этого… Я эгоист, потому что прошу тебя об одном — дождись меня, Чонгук-и». Я уехал с надеждой, что судьба не будет к нам очень жестока, что позволит нам встретиться позже. Жил ею, пока Лепран не сломал мою мечту, растоптав и унизив меня. И я совершил еще один акт насилия, но уже над самим собой: приложил титанические усилия, заставил себя отвернуться от Чонгука и вычеркнул из памяти все эти события. Многие ли способны на подобное? Я задохнулся от вновь вспыхнувшей боли, губы мелко дрожали, а в карманах пальцы отчаянно сжимались, обвивая ствол пистолета. — Так значит, это ты сжёг школу? Лепран рассказал всё: про то, как пришёл в школу и увидел портрет; про то, что сразу понял, что я влюбился в этого нелепого и несуразного мальчишку, как поджёг картины и как оглушил огнетушителем сторожа и оставил его умирать, но в последний момент передумал и вернулся. Вот только спасать ему пришлось Чонгука, старику помочь было невозможно — тело придавила рухнувшая с потолка балка. Лепран судорожно размахивал руками, рассказывая это, он походил на сумасшедшего. Наконец, гнойный нарыв, который зрел внутри него, прорвался, и видимо он испытывал сейчас облегчение, каясь передо мной и рассказывая правду. Прямо глядя в его безумные глаза, я чувствовал как с каждым его признанием моё лицо каменело, а внутри гасли последние искры жизни. — При пожаре погиб человек, и обвинили во всём Чонгука! Ты первый обвинил его во всём! И все поверили тебе, подхватили эту версию. Ты свалил свою вину на маленького мальчишку, который не мог противостоять взрослым! — заорал я, голос хрипел и срывался, глаза затянуло ледяной коркой, поэтому фигура Лепрана, стоящего от меня в двух метрах, расплывалась и рябила. Меня колотило крупной дрожью. — Ты понимаешь, что исковеркал не только мою жизнь?! Ты растоптал и его жизнь! Чем Чонгук был виноват перед тобой? — я сорвался на отчаянный вопль, крик отражался от стен, оглушая. — Он просто встал у меня на пути. Встал между мной и тобой. А этого лучше не делать… Теперь еще и этот мачо в татуировках нарисовался… Но я и его уничтожу. Внезапно выдохнул, мрачно усмехнулся, и покачиваясь, направился к мольберту, чиркая на ходу зажигалкой, высекая языки пламени. Я закричал — до звона в ушах и рвущегося сердца. — НЕ-Е-ЕТ! Стиснул зубы до потемнения в глазах. Я не позволю Лепрану встать между мной и моей любовью! Истерика сменилась ледяной решимостью. Мне не было страшно. Сфокусировал поплывшее от ярости зрение и… Зажмурив глаза, выстрелил! Лепрана откинуло, словно в замедленной съёмке, и он упал плашмя на спину, широко распахнув испуганные глаза. Дёрнулся, уставившись на меня так, будто видел первый и последний раз в жизни. Потом замер. Всё. Моё сердце тоже замерло… Секунда… Минута… А потом пустилось вскачь, как ненормальное, грозя вылететь наружу, разорвав грудь. Я рухнул на пол рядом с Лепраном, осознавая содеянное. Подполз ближе… По серой плитке пола расползалось тёмное, безобразное пятно. Кровь. Дрожащей рукой потянулся к неподвижно лежащему Лепрану и выудил его телефон из кармана брюк. — Алло, полиция? Я убил человека… Что? Имя? Я убил Луиса Моро… А, моё имя? Ким Тэхён… Приезжайте… Адрес? — титаническими усилиями заставлял шевелиться губы, я не слышал собственного голоса сквозь звон в ушах. Телефон Лепрана выскользнул из руки и с грохотом ударился об пол, разлетаясь на составные. Неконтролируемая дрожь сотрясала тело. В голове звенела пустота. Сердце каменело с каждой секундой, в глазах гасли последние тусклые искры и надежда на счастье. Я предал свою первую любовь, уехав с этой мразью Лепраном. Сейчас, увидев, как он протянул свои кровавые руки к тому светлому и чистому, что вдруг внезапно появилось в моей жизни, в попытке растоптать, уничтожить и это… я не смог сдержаться. С картины, нежно улыбаясь, на меня смотрел Джей. Прости… Я всё испортил… Воздуха в лёгких почему-то становилось всё меньше с каждым вдохом. Произошло неизбежное: прошлое, настоящее и будущее пересеклись в одной точке. В точке невозврата.