Ещё один шанс

Лю Цингэ бежал. Он покинул родную секту, взяв миссию как можно дальше от неё. После её выполнения он продолжил свой путь, решив поохотиться на других зверей и демонов в округе. Глава Байчжань часто отсутствовал на своём пике, поэтому остальные мастера привыкли справляться с учениками и другими делами самостоятельно. Даже если после каждой его такой долгой отлучки Лю Минъянь устраивала ему хорошую трёпку, возвращаться так скоро Лю Цингэ не желал. От чего он бежал? Он не знал. Причин могло быть множество. Например, случившееся у него отклонение Ци. Первое в жизни и слишком серьёзное, чтобы он мог так быстро оправиться от него (почему же сейчас с ним всё было хорошо? Лю Цингэ также не знал). Он всегда считал, что был одним из лучших в совершенствовании и редко допускал ошибки. Лю Цингэ никогда не любил хвастаться или преувеличивать свои заслуги, он просто констатировал факт. Он был внимательным и осторожным альфой с богатой духовной энергией и природными способностями к развитию Ци, способным мечником из семьи лучших в стране воинов. Для него отклонения Ци казалось чем-то очень далёким. Тем, что случалось с богатыми, избалованными, не умеющими себя контролировать молодыми мастерами (да, такими как Шэнь Цинцю), или с детьми из бедных семей, поздно начавших совершенствоваться, или с попавшимися на уловки торговцев поддельными книгами сиротами, или с людьми, с рождения склонными к проблемам в культивации. Лю Цингэ не относил себя ни к одной из этих категорий. И видимо поэтому считал себя неуязвимым. Му Цинфан убил бы его за такое отношение и за то, что он сразу после отклонения покинул Цанцюн, даже не посетив пик целителей. Но глава Байчжань был в порядке. Отклонение Ци было одновременно странным и пугающим опытом. Лю Цингэ не понимал, почему оно произошло. В последнее время у него не было никаких тревожных мыслей, сердечных демонов или нерешённых конфликтов. Возможно, он слишком торопился преодолеть то узкое место в культивации, на котором застрял на непривычно долгий для него промежуток времени. Возможно, его гон был слишком близок для безопасного совершенствования. Но всё было хорошо, он был уверен, что справится с этим. И ошибался. Лю Цингэ всегда быстро преодолевал свои неудачи и разбирался с навязчивыми мыслями. После неожиданной смерти своей бабушки, после эмоционального срыва Лю Минъянь, когда на неё исподтишка напал альфа из дворца Хуаньхуа с недобрыми намерениями и Лю Цингэ еле успел её спасти, после покушения на свою жизнь со стороны собственного шисюна, он был в порядке. Просто перетерпел небольшую бурю в душе, вздохнул и двинулся дальше, потому что страдания и переживания были свойственны детям и нежным девушкам (тут ему пришлось напомнить себе, что его сестра ни за что бы не согласилась с ним, и постараться не обобщать), а он мог с этим справиться. Закрыть глаза на них, забыть о произошедшем, чтобы всё снова было как прежде. Следуя этой логике, сейчас Лю Цингэ должен был уже успокоиться. Но почему-то ему это не удавалось, и он продолжал бежать, преследуемый слишком большим количеством сомнений, странных желаний и мыслей. Он бежал от нереалистичной мечты, которая стала являться ему после происшествия в пещере Линси. Видимо, что-то в его голове всё-таки перемкнуло в момент отклонения, и он никак не мог забыть своих новых снов. В них Шэнь Цинцю, злобная гадюка пика Цинцзин и его злейший враг, был омегой. Его омегой, который пришёл к нему на помощь в трудный момент. Который успокоил его бушующий разум своим запахом, прижимался к нему так близко-близко (когда все что Шэнь Цинцю умел делать - это шипеть и дёргаться от каждого прикосновения, ненавидя саму мысль о любой их близости), который так сладко стонал под ним, что воину хотелось.... Лю Цингэ голыми руками свернул шею очередному монстру и кулаком проломил череп ближайшему его сородичу. Если бы он мог таким же ударом вытрясти из своей головы все эти нелепые мысли, он бы с радостью врезал и себе тоже. К сожалению, вряд ли это помогло бы, а рисковать остаться идиотом на радость своего шисюна ему не хотелось. Лю Цингэ никогда раньше не видел таких снов. В конце концов, он не был Шэнь Цинцю, не способным держать свои похотливые мысли под контролем. Он был воспитанным альфой, проявляющим только уважение и почтение к девушкам и омегам. Со своим гоном он всегда справлялся сам, запираясь дома до истечения положенного срока. Он никогда не думал о том, чтобы провести его с кем-то, кого он даже не знал, как это делали многие альфы, находя на этот период какого-нибудь случайного партнёра. Гон альф и жара омег вовсе не подразумевали обязательную сексуальную близость, и Лю Цингэ не понимал тех, кто использует их как оправдание для исполнения своих грязных фантазий. Конечно, было гораздо приятнее проводить свой период восприимчивости в присутствии кого-то, кто мог своим запахом успокоить дискомфорт от него, но Лю Цингэ и так нормально справлялся. Большую часть времени он просто медитировал или отдыхал, размышляя о том, каким мог бы быть его партнёр. Только с ним он согласился бы быть в свой гон и то, только спустя какое-то время после начала отношений и при их обоюдном желании. Почему-то в его голове на роль потенциального партнёра хоть немного подходил только один человек. После таких мыслей Лю Цингэ обычно выпускал излишнюю энергию посредством избиения тренировочных манекенов или, что получалось случайно, крушения мебели, за что получал презрительные взгляды Шэнь Цинцю и Шан Цинхуа (временами Лю Цингэ казалось, что последний ненавидел его даже сильнее Цинцзиновской гадюки, что абсолютно точно было невозможно). Видеть эротический сон было немыслимым для Лю Цингэ, но ещё более абсурдным было присутствие в нём его самого нелюбимого шисюна. Только в романах его сестры смертельные враги могли враз сделаться любовниками, страстно исполняющими супружеский долг на каждой доступной поверхности. В реальности их соперничество не имело ничего общего с любовью, чтобы ни говорила ему Лю Минъянь после очередного боя с главой Цинцзин. Это было нечестно. То, как ненавистный шисюн продолжал терзать сознание Лю Цингэ, даже находясь на расстоянии в тысячи ли от него. По правде говоря, глава Цинцзин и раньше часто занимал его мысли, но причина была совершенно иной. Да, Лю Цингэ был на сто процентов уверен в этом. Это также было несправедливо по отношению к самому пиковому лорду. Потому что Шэнь Цинцю омегой не был. Он не был ласков или дружелюбен, он не был тем, кто пришёл бы к Лю Цингэ на помощь, и он ни за чтобы не согласился подчиниться кому-то, подставить своё беззащитное горло злейшему врагу. Поэтому со стороны Лю Цингэ нечестно было видеть в нём кого-то другого. Кого-то более хорошего, доброго, любящего. Как бы ни претило Лю Цингэ самолюбие и эгоизм Лорда Цинцзин, он был таким человеком и просто не мог стать кем-то другим. Кем-то, кто был похож на омегу из его мечты. От этого почему-то становилось больно, хотя Лю Цингэ презирал само понятие душевной боли. У него перехватывало дыхание, напрягались все мышцы в теле, дрожали кулаки. Шэнь Цинцю хорошим человеком не был. Как бы ни пытался повлиять на него Лю Цингэ, как бы он ни оправдывал его действия, как бы ни старался увидеть в нём хоть что-то хорошее. Возможно, он просто плохо искал. Но Шэнь Цинцю не желал общаться с ним и соглашался на спарринги только, если главе Байчжань удавалось его хорошенько выбесить, что случалось намного чаще, чем можно было подумать. Шэнь Цинцю ни за что бы не захотел быть его другом и тем более любовником. Лю Цингэ вонзил клинок в последнего оставшегося монстра, оглядел лежащие кучей на земле трупы и попытался стереть кровь со своих одежд. Ожидаемо, из этого ничего не вышло. Ему стоило вернуться. Успокоиться, добраться до своего пика, переодеться в чистую одежду и перекусить, навестить свою сестру и проверить учеников. Он слишком долго отсутствовал, скитаясь по лесам и горам, и выглядел сейчас хуже последнего нищего. ("Варвар", – ехидно заметил образ Шэнь Цинцю в его сознании. – "Дикий зверь"). Лю Цингэ глухо зарычал на него, проклиная собственную неспособность выкинуть эту гадюку из головы. Возможно, он мог немного задержаться и убить ещё парочку демонов.

***

Пока Му Цинфан двигался в сторону пика Цинцзин, он пытался разобраться в обуревавших его мыслях. Получалось, откровенно говоря, плохо. Впереди него медленно шла Лю Минъянь, поддерживающая за плечи его второго шисюна. Му Цинфан предлагал ей отправиться на Цяньцао или хотя бы самому отнести Шэнь Цинцю до его пика, но девушка отказалась. После произошедшего на Цюндине, он отправил ближайшего ученика за некоторыми инструментами со своего пика, которые могли понадобиться ему для осмотра главы Цинцзин. Он не знал, что именно могло произойти с ним, но общий бледный и уставший вид говорил о не лучшем эмоциональном и физическом состоянии. Му Цинфан всё ещё помнил тот ужасный панический запах, который выпустил его шисюн после собрания лордов. Неужели они настолько напугали его? Целителю не хотелось думать о том, что должен был испытывать омега с таким отношением со стороны собственной стаи. И не только омега. Их поведение в любом случае было неприемлемым, и главе Цяньцао было стыдно за то, что он не остановил эти нападки на одного из своих братьев. Подобное пренебрежение принципами их школы не должно было просто так сходить им с рук, и позже Му Цинфан планировал убедиться в том, что все, включая него, получат за это наказание. Му Цинфан считал себя человеком, не доверяющим слухам и не склонным судить кого-то на основе ничем не подкреплённой болтовни. Он также был врачом и не мог относиться к любому из своих пациентов предвзято, какими бы людьми они ни были. В его глазах все были достойны исцеления. Человеческая молва всегда была склонна преувеличивать заслуги одних и возносить грехи других. Нельзя было полагаться на неё, чтобы судить кого-то, о чём он слишком долго забывал. Вокруг Шэнь Цинцю ходило множество слухов. Ни один из них не был хорошим. Му Цинфан старался не верить в них, но видимо ему это не очень хорошо удавалось. Потому что глава Цинцзин никогда не отрицал ни один из них, никогда не пытался доказать иное, показать себя с другой стороны. Не потому ли, что считал, что это бесполезно и никто ему не поверит? Му Цинфан не должен был плохо относиться к кому-то, только потому что он был неприятен ему в общении, но он был всего лишь человеком. И он тоже мог ошибаться. Жаль, что такая ошибка с его стороны могла стоить кому-то жизни. Смотря сейчас на прислонившегося к Лю Минъянь главу Цинцзин, на мягкое выражение лица девушки и её осторожную поддержку, он решил сделать то, что должен был сделать с самого начала. Забыть все слухи и разногласия, ходящие вокруг его шисюна, и постараться узнать его лучше. В конце концов, лично Му Цинфан никогда не видел, чтобы Шэнь Цинцю делал что-то предосудительное. Его обвиняли в домогательствах к Лю Минъянь. Что, учитывая его открывшуюся природу омеги, было довольно смешным. Нет, Му Цинфан был человеком широких взглядов и принимал отношения между любыми полами. Но пары двух омег встречались намного реже других. А вот в дружбе между омегами не было ничего удивительного. Особенно, в таком изолированном обществе, как школа Цанцюн. Лю Минъянь смотрела на Шэнь Цинцю тёплым взглядом, но без чувств, свойственных любовникам или парам. Так смотрят на нерадивого младшего брата, которого желают защитить от жестокости этого мира. И Шэнь Цинцю так доверчиво прижимался к ней, так легко позволял ей поддерживать себя и прикасаться к себе. Никогда и ни с кем на памяти Му Цинфана он не был настолько расслаблен. Целитель замечал раньше, что его шисюн ненавидел физический контакт с другими людьми, что всегда вызвало у главы пика целителей множество вопросов. Он также вечно пытался отвертеться от осмотров врачей и избегал посещения Цяньцао, даже когда был болен или ранен. Му Цинфан знал это, потому что ни разу за эти годы так и не смог добиться его присутствия на своём пике. Он догадывался, что Шэнь Цинцю мог искать помощи в каком-то другом месте и не обращал на это особого внимания, что было недопустимой халатностью со стороны главы целителей. Учитывая, что Лорд Цинцзин почему-то пытался скрыть свою истинную природу, его нежелание посещать Цяньцао теперь становилось довольно понятным. Это не объясняло причины таких его действий (Му Цинфан мог сказать, что сдерживать свой запах и пить подавители было крайне опасно для омеги), но давало целителю надежду на то, что теперь его шисюн будет не против проверки состояния своего здоровья. Главное было не давить на и так испуганного омегу и быть как можно более мягким в своих действиях. Возможно, в отличие от обычных попыток заставить его пройти осмотр неодобрительными взглядами и резкими замечаниями, такой подход сработал бы намного лучше. Когда они прибыли на Цинцзин, вопреки ожиданиям врача, Лю Минъянь повела их не в главную резиденцию главы пика. Му Цинфан несколько раз бывал там и мог сказать, что этот дом был мало похож на обжитое место. Конечно, он не видел всех комнат, но отсутствие украшений и личных вещей не создавало ощущение, что там хоть кто-то мог жить. Маленький домик, расположенный подальше от остальных построек прямо посреди бамбуковой рощи, походил на уютное жилище куда больше. Лю Минъянь распахнула входную дверь и повела почти бессознательного Шэнь Цинцю внутрь. Му Цинфан же замер снаружи, не решаясь переступить порог дома омеги без его на то разрешения. А в том, что этот дом принадлежал именно Шэнь Цинцю сомнений не было. Через открытую дверь врач чувствовал запах белого чая и бамбука, отголоски которого можно было уловить тогда на Цюндине под резкими нотками боли и страха. Теперь аромат был гораздо менее резким и более умиротворенным, что давало надежду на то, что в привычной обстановке и родном гнезде омеге будет куда спокойнее. Зарыв Шэнь Цинцю в гору одеял на кровати (Му Цинфан отметил, что она была гораздо более скудной, чем положено омеге, особенно такого положения, как его шисюн) Лю Минъянь повернулась к нему. Смерив Му Цинфана тяжёлым взглядом, она отвернулась обратно к главе Цинцзин и жестом позволила доктору войти. Тот не стал сразу приближаться к ним, давая двум омегам немного уединения. Лю Минъянь что-то успокаивающе шептала своему другу, снимая с него верхние одежды и тяжёлый гуань, удерживающий его волосы. Целитель осматривал скромную, но довольно уютную обстановку бамбукового дома, не желая им мешать. Внимание Му Цинфана привлекла стоящая на небольшом столике склянка с таблетками. Нахмурившись, он подошёл ближе и взял её в руки. Положив на ладонь несколько пилюль, он внимательно осмотрел их и даже понюхал. Лю Минъянь, которая успела снять одну из своих мантий и присоединить её к гнезду на кровати, полностью прикрыв ею главу Цинцзин, бросила на него вопросительный взгляд. Врач повернулся к ней, подошёл немного ближе и показал свою находку. Лю Минъянь поняла его молчаливую просьбу и мягко позвала пребывавшего в дремоте омегу: – А-Цзю, – когда тот не отреагировал, она легонько потрясла его за плечо. – А-Цзю, откуда у тебя эти таблетки? – Ли-цзе, – прохныкал Шэнь Цинцю, пытаясь увернуться от её руки и спрятаться под одеялом. Му Цинфан не мог не подумать, что выглядел он сейчас довольно... мило. Лю Минъянь не позволила ему уклониться от разговора и продолжила: – А-Цзю, зачем Мадам Ли дала их тебе? – Она сказала... что мне нельзя волноваться... – проворчал глава Цинцзин, скрывая своё лицо в складках большой подушки. – Сколько ты выпил? – сделав пару шагов к ним, резко спросил Му Цинфан. Шэнь Цинцю, только заметивший его присутствие, испуганно отпрянул и зарычал на главу пика целителей. В запахе Лю Минъянь снова вспыхнула защитная нотка, хотя она тут же направила его на своего друга, сделав более успокаивающим. Она утешительно погладила его по волосам, втирая в них свой аромат. Через несколько минут, когда омега смог полностью расслабиться, девушка кивнула Му Цинфану, позволяя тому подойти ближе. Шэнь Цинцю лежал, свернувшись под одеялами с закрытыми глазами и вцепившись пальцами в одежду Лю Минъянь. Когда целитель протянул к нему руку, чтобы провести осмотр, он снова зарычал, оскалив зубы и распахнув глаза. После успокаивающего воркования другой омеги его рычание постепенно заглохло, и он позволил доктору коснуться себя, только коротко вздрогнув при первом контакте. Му Цинфан как можно более осторожно проверил его меридианы, заметив там признаки почти произошедшего отклонения Ци и старых травм. Он медленно сканировал всё его тело, пока не дошёл до ядра и живота. Нахмурив брови, он потратил некоторое время на то, чтобы подтвердить свои догадки и оценить общее состояние омеги. Спустя несколько минут он осторожно убрал руку. Лю Минъянь снова укутала своего друга в одеяла и свою мантию и, несмотря на протестующее скуление, отошла от него, напоследок ещё раз погладив по волосам. Она повела Му Цинфана в соседнюю комнату, оказавшуюся небольшой кухней, и поинтересовалась: – Что с ним? Му Цинфан мог видеть скрытое волнение в её глазах и слегка дрожащие руки, которыми она привычными движениями начала заваривать чай. Несколько мгновений можно было услышать только звуки переливающейся воды и звон сталкивающихся чашек. – Он беременен. С глухим стуком чайник выпал из рук Лю Минъянь.