Ещё один шанс

Огонь. Всё, что его окружало было объято пламенем. Горячий воздух обжигал кожу, дым застилал глаза, забивался в горло и лёгкие, сворачиваясь там тёмными ядовитыми змейками, мешающими сделать ещё один вдох. Резкий запах гари, железа и крови раздражал чувствительный нос. Безумно хотелось избавиться от него, выскрести из одежды, кожи, окружающего мира. Заменить чем-то более спокойным, приятным. Но огонь продолжал гореть, а запах - бередить раны в душе, и некуда было от него деться. Хотелось до мяса расцарапать кожу, впиться ногтями в саднящее горло, руки, живот и рвать их, рвать, пока не станет легче. Пока с тела не исчезнут призрачные прикосновения чужих рук, пока не сотрутся оставленные жестокой реальностью шрамы, пока не прольётся красным потоком тёплая кровь. Это было бы не больно. Пролить её вот так, по собственному желанию, в навязчивой попытке справиться с оставленными когда-то давно ранами. Заглушить боль другую, куда более глубокую и неизлечимую, от которой за все эти годы так и не удалось избавиться и которая становилась только сильнее. Только так всё могло стать лучше. Правильнее. Возможно, кто-то другой, более чистый, незапятнанный этим миром, не такой сломанный мог бы справиться лучше. Играючи пройти через все его испытания, даже не обратив на них внимания, не приложа никаких усилий. А ему было больно. Так больно, что от этой боли было не спрятаться, не сбежать, не скрыться. Ведь болело внутри. Болела душа и хрупкое, разбитое сотни раз сердце. Болели ломающиеся из раза в раз кости. Сломанные чужой жестокостью и безразличием, едкими насмешками и глупыми спаррингами. Они, как и всё в нём больше никогда не будут прежними, целыми. Болели мысли о былой наивности и вере в лучшее. О разрушенных мечтах и жизни. Рвались и ломались тонкие нити, связывающие его с теми немногими дорогими ему людьми, которые никогда больше не посмотрят на него также. Будет только стыд и вина, и презрение во взгляде. Ему оставалось только бессильно биться о стены своего сознания, разбивая в кровь не их, но себя, и по кусочкам собирая заново. Ведь нельзя просто выпустить всю эту боль наружу, закричать во всё горло от обжигающего внутренности пламени, молить о помощи. Ведь иначе другие будут смотреть, смотреть и глумиться над его нелепой жизнью, сломанными крыльями, недостаточно красивыми и целыми внутренностями. А оно будет гореть. Будет гореть поместье в каком-то далёком неизвестном городе, будет гореть давно прогнившее сердце и лишённые смысла мечты. Будут гореть нежелательные прикосновения и оставленная в порыве чужой ярости пощёчина. Будут гореть люди и былая жизнь, оставляя после себя только пепел и горечь сожалений. Если бы он только вернулся. Если бы он не стал ждать так долго. Если бы только он был не собой, а кем-то другим. Кем-то более правильным, хорошим, не сломанным. Кем-то лучшим, достойным спасения, сочувствия, жизни... Он просто хотел жить. Не выживать, не влачить жалкое голодное существование, не бороться за каждый вдох, кусочек счастья, каплю любви, расположения. Нравиться всем, как это делают другие, вписываться. Вписываться в эту секту, в этот мир, как будто он принадлежал ему, а не какому-то ужасному кошмару, кромешному аду. Пусти он себе сейчас кровь, какого бы цвета она была? Красной, как пылающий вокруг него пожар из тысячи лиц, мыслей и надежд, или чёрной, как и всё, из чего он был сделан? Мог бы он это проверить? Ведь это было так легко. Просто впиться ногтями, зубами, клинками в кожу и мышцы, раздробить кости. Кости, что ломались уже столько раз, что собирались по кусочкам после каждого из них ради... чего? Ещё одной секунды, минуты, часа в этом жестоком мире? Ради презрения в серых глазах, ядовитых насмешек и шепота за спиной? Ради ещё большей боли и ещё большего пламени, сжигающего всё на своём пути? Останься сейчас здесь лежать его растерзанный труп, что бы стало? Кто-нибудь вообще обратил бы внимание? Или этот огонь наконец поглотил бы его полностью, ласково согрел, превратил в пепел. И не было бы больше боли и презренных взглядов, только покой и тепло. Стоило ли все эти годы бежать от него? В конце концов, он ничего так и не смог изменить. Шэнь Цзю закрыл глаза. Больше не было видно ни пожара, ни крови, только темнота и пляшущие в ней цветные огоньки. Они игриво летали перед его внутренним взором, дразня и прося отправиться за собой туда, где даже такие как он могли пусть даже и не жить, но просто быть чистыми, свободными. Это было красиво. Слишком призрачно, хрупко и нереалистично, чтобы быть правдой, но всё равно красиво. Хотелось поверить. Прыгнуть вслед за ними в эту темную бездну, расправить давно ставшие бесполезными крылья, которые больше не были бы сломаны, раскрошены в пыль, лишены смысла. Было так легко поверить и раствориться в этой тьме и хаосе, чтобы обрести тепло и покой. Не пахло больше ни гарью, ни пеплом, только бамбуком и лилиями. Таким знакомым и до одури родным сочетанием, почти забытым, но нежно лелеемым в мечтах. Шэнь Цзю глубже зарылся в окружающие его одеяла и одежды, прижимаясь к чьему-то тонкому, но сильному телу, пытаясь остаться в этом иллюзорном мире мечты. У него так давно не было спокойных снов. Только кошмары и преследующие его по пятам отголоски давно сгоревшего прошлого. Было тепло. Не обжигающе горячо, а приятно и уютно, до дрожи во всем теле спокойно. Возможно, теперь он мог наконец обрести покой. Отдохнуть, не обращая внимания на других людей, на старые раны и новые обиды. Сердце, давно сломанное, сбившееся с ритма, наконец успокоилось и робко замерло в ожидании чего-то нового. Чего-то спокойного и счастливого. Такого, которого никогда прежде не было в его жизни.

***

Лю Минъянь проснулась первой. Шэнь Цзю, заснувший сразу после ухода Му Цинфана, всё также спокойно дремал у неё под боком, даже не думая открывать глаза. Вот и хорошо. Судя по его уставшему виду, ему бы не помешало пару лишних часов сна. Думая так, девушка не стала даже пытаться встать, чтобы не побеспокоить прижавшегося к ней омегу. Учитывая, что тот спрятал лицо у неё в плече и вцепился пальцами в её одежды, освободиться Лю Минъянь не смогла бы в любом случае. На её попытку просто пошевелиться и вытащить из-под чужого тела успевшую затечь руку, Шэнь Цзю недовольно заворчал и схватился уже за неё. Слушая его сердитое пыхтение, Лю Минъянь едва слышно рассмеялась, погладив надувшегося омегу по голове. Расслабившись и глубже погрузившись в окружающие их со всех сторон одеяла, девушка успокаивающе замурчала, рассеянно играя с чёрными мягкими прядями своего друга. Волосы у него были и вправду шикарными. Немного сухими и секущимися на концах из-за отсутствия должного ухода, но всё ещё очень густыми и длинными. В ответ на её действия, из горла Шэнь Цзю раздалось прерывистое мурчание, постепенно ставшее более уверенным и громким. У Лю Минъянь заныло сердце. Сколько времени прошло с тех пор, как её А-Цзю мурлыкал в прошлый раз? Как могло такое простое, естественное для любого омеги действие теперь казаться ему непривычным? Неужели все эти годы он жил в вечном страхе и осуждении, нигде не чувствуя себя в безопасности? Лю Минъянь была готова сделать всё что угодно, лишь бы её А-Цзю был окружён теплом и заботой, которой так ему не хватало всё это время, пока её не было рядом. И если это значило преподать урок всем этим напыщенным пиковым лордам, только и умеющим, что нападать на слабых... Что ж, она была в вполне способна это сделать. Вскоре Шэнь Цзю тихонько зашевелился у неё под боком, лениво открывая глаза. Растерянно моргнув от слишком яркого утреннего света, он тупо уставился на улыбающуюся ему Лю Минъянь. – Доброе утро, – промурлыкала она, все ещё продолжая поглаживать его по волосам. Шэнь Цзю недоуменно моргнул, будто ожидая, что она может исчезнуть, как мимолетное видение. Само собой, девушка никуда пропадать не собиралась и только потёрлась своим подбородком о его плечо, ещё больше втирая в него свой запах и доказывая тем самым реальность всего происходящего. – Лю-цзе?.. – неуверенно спросил младший омега, наклонив голову на бок. Он выглядел сейчас таким мило растерянным, что Лю Минъянь захотелось завизжать и задушить его в своих объятьях. – Ммм, – промычала она, не переставая ухаживать за его волосами и покрывать их своим запахом. Позже ей следовало отправиться к себе на пик или в город, чтобы добыть увлажняющее масло. Что-нибудь с запахом чая и бамбука или лилий, чтобы не пугать омегу незнакомым ароматом. И какие-нибудь вкусности, её А-Цзю был слишком худым для своего же блага. Шэнь Цзю, успевший расслабиться от её ласковых прикосновений, тут же вздрогнул, вспомнив произошедшие прошлым днем события. Прижавшаяся к нему Лю Минъянь почувствовала, как быстро забилось его сердце, а аромат бамбука испортился нотками горечи. Мягко взяв его пальцами за подбородок, девушка заставила омегу посмотреть на себя. – А-Цзю, А-Цзю, всё в порядке, не думай о них, – зашептала она, твёрдо смотря прямо в испуганные зеленые глаза. – Всё хорошо. Я здесь. Никто больше тебя не тронет. Шэнь Цзю смотрел на неё с такой надеждой и отчаянием, что Лю Минъянь захотелось кого-нибудь ударить. Через мгновение его горло перехватило от рыданий, а по лицу стали стекать чистые прозрачные слёзы. Лю Минъянь осторожно стёрла их рукавом своего одеяния и успокаивающе погладила А-Цзю по спине. Тот снова свернулся в клубок, прижав ноги к груди и защитно обхватив руками живот. Он больше не цеплялся за Лю Минъянь и только старался стать как можно меньше, разбивая этим её сердце. Она сама сжала его в своих объятиях, не желая больше отпускать. – С твоим ребёнком всё хорошо, – нежно промурлыкала она, добавив уверенности и стали в свой голос. – С ним всё будет хорошо. Я обещаю. Больше никто не посмеет тронуть дорогого ей человека. Лю Минъянь могла поклясться в этом честью своей семьи. В конце концов, никто не защищал своих близких и страну яростней и свирепей, чем род Лю.