Она любила боль...

      За окном медленно темнело. Микаса всё ещё сидела на стуле, положив сжатые ладони на колени. Она потеряла счёт времени. Время растворилось, перестало существовать. Секунды размылись в часы, а часы — в секунды. На фоне тихо играла аудиозапись лекции. Голос профессора разбивал тишину, наполнял аудиторию смыслом. Его голос стал пищей, стал водой и воздухом. Он стал всем, в то время как она сама — ничем. И единственное, что она может, — исполнять его волю. Это цель, предназначение. Она не обращала внимания на звук машин и чужих разговоров за окном, только его голос, как вдруг динамик замолк. Бросила взгляд на экран телефона — аккумулятор окончательно разрядился, лишая её самого ценного в этой комнате.       Так ей и надо. Она ослушалась профессора, ущипнула себя без его разрешения. Поэтому должна понести заслуженное наказание.       Микаса думала, он смилостивился над ней или решил причинить ей ещё большую боль. Она привыкла, что за проступки её били, унижали, выгоняли на мороз, но сейчас всё было иначе. Он не прикоснулся к ней и пальцем. Просто ушёл, оставил одну. И вроде бы тело говорило спасибо. Ведь всё это время оно старательно брало на себя душевную боль. Страдало за них двоих, но сейчас… изнывала душа. Она грызла себя за то, что непослушная, за то, что плохая и никчёмная. Не в состоянии выполнить даже самые простые просьбы. И поэтому сейчас она не может, не имеет права оступиться. Ей сказано сидеть на этом стуле и ждать. И она дождётся, словно верная собака. Не сдвинется с места, несмотря на то, что ноги, спина и ягодицы немели всё больше.       В коридоре послышался звук шагов. Обрадовавшись, Микаса выпрямила сгорбленную спину и въелась глазами в дверь, надеясь, что она откроется и в аудиторию войдёт он.       — Поганые студенты… — за стеной послышался ворчливый голос. Кажется, он принадлежал охраннику, который сидел на входе. Видимо, делал вечерний обход.       Звук вставленного ключа в замок. Сердце вдруг застучало с бешеной скоростью. Если он увидит её здесь, то выгонит прочь. Что тогда скажет профессор?       Первый поворот ключа.       Что же делать?       Микаса задышала отрывисто и часто. На том конце аудитории стоял шкаф. Она могла бы спрятаться в нём, но она не могла встать с места.       Второй поворот. Остался последний.       Она в ловушке. Вот-вот дверь откроется, и охранник увидит её. И если бы не приказ профессора, она бы не боялась. Неважно, что он мог с ней сделать: накричать, избить, сдать в полицию, — всё равно. Но сейчас он мог помешать ей.       Третий поворот. Ручка опустилась вниз.       Сердце замерло. Микаса тут же нырнула под парту, поджав под себя ноги. Задержала дыхание, затыкая рот ладонью.       Дверь открылась, пропуская свет из коридора. По аудитории прошёлся луч от фонаря. Звук кашля где-то у входа.       Если он войдёт и пойдёт по рядам…       Но тут дверь захлопнулась, ключ в замке провернулся трижды, и в аудиторию вернулся полумрак.       Микаса выползла из укрытия и облегчённо выдохнула.       Она продолжала сидеть на месте. Свет уличного фонаря падал прямо на парту, и Микаса изучала надписи на ней, оставленные другими студентами. Кривое сердечко, нарисованное замазкой. Внутри него было вписано имя «Жан». Кто это? Наверное, кто-то из её одногруппников.       Странная формула любви «И+Х=❤». Разгадать бы значение этих букв…       Ещё огромное количество неприличных слов, за которые в приюте грозились отрезать язык. К счастью или к сожалению, до этого не дошло, но по губам били больно, а затем заставляли есть хозяйственное мыло, от которого рвало и поносило до конца дня. Воспитательницы говорили, что так выходит грязь, занесённая в тело бранными словами.       После того как вышла из приюта и начала учиться в ВУЗе, какое-то время кусала мыло, стоило ей произнести, пусть даже про себя, что-нибудь вроде «хуйня» или «блядь».       Ещё на парте виднелись рисунки. Одни были милые: цветочки, завитушки, мордочки животных. Другие — чуть более пошлые: что-то похожее на женские груди, член, сжатый кулак с поднятым средним пальцем.       Словом, вся парта была исписана, то есть покрыта грязью. Наверное, профессор страдал от этого, ведь он терпеть не мог грязь. Поэтому Микаса начала тщательно натирать деревянную поверхность. Хоть замазку можно было кое-как отскоблить ногтями, чернильные надписи не поддавались. Она попробовала плюнуть, надеясь, что слюна могла помочь, но вместо этого сделала только больше разводов.       Тупица!       Сразу же пальцы потянулись к коже, норовя поцарапать себя до крови, но Микаса остановилась: профессор запретил. Сделала несколько вдохов и опустила руки.       С каждой минутой время текло всё медленнее. Веки тяжелели, хотелось спать. Она опустила голову прямо на парту, подложила руки под лоб, надеясь, что сможет уснуть. Вскоре она и правда провалилась в сон, но в этот момент за окном пронеслась скорая помощь с воющей сиреной. Микаса вскочила, а затем легла снова, надеясь опять уснуть.       Мышцы стонали, но она не обращала на это внимания. Она думала о профессоре, вспоминала его шею с пульсирующей венкой. Подбородок, губы, нос. Глаза, на которые падали пряди чёрных волос. Интересно, чем они пахли? Наверняка чем-то очень вкусным.       При одной только мысли о нём она улыбалась. Снова улыбалась. Оказывается, это так приятно – улыбаться…       Она видела перед собой профессора. Он писал сложные формулы на доске. Мел послушно рисовал неизвестные символы, которые складывались в одну единую логичную картинку. У неё так никогда не получится.       Жаль, что это был всего лишь сон, который прервался с первыми лучами солнца, что слепили глаза.       Микаса привстала, потирая лицо.       Утро. А значит, скоро придёт профессор!       Она продолжала ждать. Оставалось немного, как тут мочевой пузырь дал о себе знать. Сжала мышцы изо всех сил, не давая жидкости вылиться наружу. Но время шло, а давление внутри нарастало.       Она не имела права отлучиться в туалет.             И неважно, что терпеть больше невозможно.       Что хуже: измарать кабинет профессора или не выполнить его приказ?       И то, и то было ужасным. Она так хотела обрадовать его сегодня, но, кажется, у неё вновь ничего не получится.       Сплошное разочарование.       Наконец мышцы устали терпеть и расслабились. Юбка намокла, а на пол потекли желтоватые капли, образовывая лужу под ногами.       Профессор будет в ярости…       Хотела прикусить себе губу, но снова остановилась.       За окном город просыпался. Машины проезжали всё чаще, а на улице начали появляться люди.       Вдруг ключ в замке вновь начал поворачиваться. Микаса сразу же нырнула под парту. Дверь открылась, кто-то молча зашёл внутрь.       Уборщица? Охранник? Только бы её не нашли, она продержалась всю ночь! Неужели всё накроется медным тазом под самый конец.       — Ну? И долго будешь прятаться? — знакомый стальной голос, от которого губы невольно растягивались в улыбке, а окружающая реальность приобретала краски.       Микаса тут же выглянула из-под парты, села ровно и сложила руки перед собой, как в первом классе. Его ледяные глаза протыкали насквозь. Докапывались до души и забирали её себе. Завядшая личность преображалась или, точнее сказать, заменялась. Как будто вырезали орган, отказывающийся работать, и вшивали новый.       Она, Микаса, умерла. Теперь вместо Микасы кто-то другой. Иная личность, созданная служить своему хозяину.       — Ты сделала всё, как я говорил? — спросил холодно.       Медленно качнула головой.       Он подошёл ближе и уставился в упор.       — Ты мне не врёшь? — она чувствовала, что ему не нужен её ответ. Он и без этого знал правду. Ему нужна её честность. Её открытость.       Вновь качнула головой, нервно глотая слюну.       — Причиняла себе вред?       На этот раз помотала головой. Его взгляд скользнул по рукам. На них были царапины, но они появились там до этой ночи. Сегодня она была послушной.       — Встань.       Медленно поднялась на ноги, не отрывая от него глаз. Если он скажет ей встать на колени — она встанет. Если скажет ползти по полу — поползёт. Даже если её увидят такой другие. Ей не будет стыдно, ведь она выполняет его желание.       — Снимай платье.       Несмотря на стыд, без сомнений и лишних вопросов потянула платье за рукава и стянула через голову. Осталась стоять перед ним в одном лифчике.       Чувство стыда уже давно стало привычным. Ещё будучи в приюте, как-то раз не успела добежать до туалета. Тогда её взяли за волосы и, как котёнка, ткнули носом прямо в лужу на глазах у всех. Стоит ли говорить о словах, которыми её тогда называли… Поэтому сейчас единственное, из-за чего переживала, — профессору придётся смотреть на её уродливое, грязное тело. Бесполезный сосуд, который она ненавидела всей душой. Обычно девушки стеснялись раздеваться из-за интимности собственной наготы, но Микаса считала, что её тело может только пугать.       — Повернись.       Она развернулась спиной, чувствуя, как он глазами изучает каждый сантиметр её кожи.       — Хорошо, — сказал удовлетворённо, — одевайся. Не могу больше смотреть на твои отовсюду торчащие волосы.       Расторопно оделась, чтобы не смущать профессора.       Опустил взгляд и остановился на луже на полу.       — Ты не знаешь, как пользоваться туалетом? — спросил, продолжая смотреть вниз.       — З-знаю, — выжала из себя Микаса. Горло пересохло, хотелось пить.       — Тогда почему ты решила испохабить пол в моей аудитории? — поднял на неё глаза. На лице не дрогнул ни один мускул. Непонятно, что он чувствовал: злость, досаду, разочарование? Он тщательно спрятал любые эмоции, которые могли бы проявиться.       — Я… В-вы… — заикалась. — Вы сказали ждать вас здесь и никуда не двигаться.       Он молчал в ответ какое-то время. Микаса уже ждала, что сейчас он влепит ей пощёчину. Громкую, смачную. Чтобы кожа горела, а в ушах звенело.       Но он наблюдал за ней, не двигаясь.       — Умница, — вдруг сказал он, а уголки его губ слегка приподнялись на мгновение.       Он доволен ею? У неё получилось?       Она снова улыбнулась, опуская взгляд.       — Однако, — это уже звучало строже, и Микаса подняла на него глаза, — ты испачкала пол, а ещё… — он наклонился к ней и глубоко вдохнул её запах.       По телу тут же побежали мурашки. Она хотела вдохнуть его аромат, но не осмелилась. Умоляла про себя, чтобы он выдохнул на неё, — тогда она смогла бы почувствовать кожей его дыхание. Но он, будто наказывая, выпрямился и лишь потом выдохнул.       — Ещё от тебя воняет, как от мусорного ведра. Как думаешь, мне это нравится?       Микаса помотала головой.       — Умная девочка. А ещё, — он слегка прикоснулся пальцами к её волосам.       Лёгкое прикосновение, и в глазах мир поплыл волнами. Она качнулась, но удержалась, схватившись за край парты.       Профессор продолжал:       — Это не волосы, это половая тряпка. Мне даже прикасаться противно. Как думаешь, что я от тебя хочу?       Мозг едва думал, скрепя шестерёнками. В голове лишь крутилось навязчивое «прикоснись ко мне ещё раз! пожалуйста!». Это была настоящая ломка. Примерно такую же испытывают люди, зависимые от разных веществ. Она не даёт тебе соображать, не даёт жить, пока не получит желаемое.       — Я-я могу их отрезать, — единственное, что пришло ей в голову.       Профессор хмыкнул, складывая руки на груди.       — А ты сама этого хочешь?       — Мне всё равно.       Её волосы не имели никакой ценности. Если профессор считает, что они — половая тряпка, то она может отрезать их и мыть ими пол.       — А на что тебе не всё равно тогда?       Она медленно подняла на него взгляд:       — На вас.       — На меня? — сложил руки за спиной. — И что же ты тогда хочешь? Ответь мне честно.       — Чтобы вы прикоснулись ко мне, — прямо сейчас это было заветное желание.       — Прикоснуться к тебе?       Согласно качнула головой.       — Ты грязная и воняешь. Как думаешь, хочу ли я к тебе прикасаться?       Помотала головой.       — Верно, но ты можешь это исправить. Помойся, побрейся, и, может быть, я смогу дотронуться до тебя.