Она любила боль...

      У неё не было шампуня, не было геля для душа. Старенькая щётка и мочалка, запылившиеся на полке в тумбочке, дряхлое красное полотенце и кусок хозяйственного мыла, — всё, чем она могла воспользоваться. Самую дешёвую зубную пасту и бритву купила этим же вечером в ближайшем магазинчике, до которого она бежала вприпрыжку. Всю дорогу она улыбалась, радовалась. Он дал ей новый приказ, новую цель, и она была счастлива служить ему.       Взяв всё необходимое для мытья, отправилась в душевую, где старенькие лейки стояли в ряд без каких-либо перегородок. Девушки-студентки с подтянутыми телами стояли под горячими струями воды. В воздухе стоял аромат цветов и фруктов от разных гелей и скрабов.       Микаса стянула с себя платье и лифчик, повесила их на крючок рядом с чужими вещами и отправилась к свободной лейке.       Краем глаза увидела, как одна из одногруппниц тихонько подошла к вешалке и перевесила свои вещи подальше от грязного платья.       Микаса не придала этому значения. Она включила ледяную воду и встала под душ. Холод тут же пробрал до костей, кожа покрылась мурашками, а тело задрожало.       — Ты совсем уже! — проворчала девушка рядом. — Включи тёплую! Твоя ледяная вода течёт мне под ноги. Холодно!       В приюте горячей воды не было. Всегда мылись в холодной, отчего подцепить простуду было проще простого. Сначала она часто болела. Порой даже очень сильно, но потом привыкла. Поэтому сейчас даже как-то не подумала о том, что можно сделать воду теплее.       Немного покрутила красную ручку, пока из душа не пошла тёплая вода. Она быстро согрела замёрзшую кожу. И это было так… приятно. Вдвойне приятно, что это не противоречило желанию профессора.       Она взяла кусок хозяйственного мыла, намылила мочалку и начала натирать кожу до красных пятен. Смывала с себя ороговевшие комки верхнего слоя, которые как будто не кончались. Затем тщательно намылила голову и несколько раз промыла волосы, пока те не заскрипели от чистоты. Затем взяла в руки бритву.       Это был первый раз, когда она ею пользовалась.       Украдкой глянула на других девушек, чтобы убедиться, что всё делает верно. Решила начать с самого простого: с ног. Сильно нажала на кожу и провела лезвием вверх.       Мелкая боль, а затем небольшие пятнышки крови. Интересно, профессор накажет за это?       После того, как покончила с ногами, приступила к подмышкам, где до волос добраться оказалось чуть сложнее из-за глубокой впадины. Не без порезов, но Микаса справилась и с этой задачей. Оставалось последнее.       Она села голой задницей прямо на кафель, раскинула ноги пошире и начала усердно удалять волосы с лобка, с половых губ, вокруг влагалища и ануса. Увидь такое воспитательницы из приюта, давно бы нагишом выкинули на улицу и побили розгами.       На счастье, это было давно позади, вместо них — одногруппницы, которые удивлённо поглядывали в её сторону, заметив, как Микаса в странной позе старательно выбривает волосы в зоне бикини.       Она провозилась с бритьём не один час. Все давно разошлись, она осталась в душевой одна, старательно выковыривая каждый волосок. Закончила, когда на улице давно стемнело.       Не вытираясь, натянула на себя платье и отправилась в комнату. Саша где-то гуляла, и Микаса включила свет. Смотрела на себя в зеркало, наблюдая, как с волос текут капли. Затем стянула платье и начала изучать своё нагое отражение. Волосы блестели не сальным жиром, но чистотой. Кажется, даже их цвет немного изменился и стал на тон светлее. Вместо треугольника между ног — голая кожа с маленькими кровоподтёками. Провела пальцами по лобку — небольшая щетинка кололась.       В целом, она была довольна своей работой. Профессору должно понравиться.              Началась зачётная неделя. Она пропустила все предметы, кроме физики. Профессор зашёл в аудиторию и молча разложил билеты на столе. Студенты по очереди тянули бумажки и садились как можно дальше, чтобы приготовиться.       — Вы будете тянуть? — он обратился к ней, когда она одна осталась без билета.       В его глазах вдруг прочиталась насмешка. Он же прекрасно понимал, что она ничего не знает. Зачем тогда тянуть билет?       — Если вы скажете, то буду.       Ей хотелось делать всё по его приказу. Вставать, ложиться, есть, идти. Жить с его разрешения. Или умереть, если он пожелает.       Он выразительно указал глазами на несколько оставшихся билетов. Микаса вытянула наугад бумажку, прочитала задачу и отложила билет на край парты.       Студенты по очереди подходили к профессору. Тот задавал им вопросы, те отвечали. Многие явно боялись его: всё время смотрели в пол, нервно поправляли очки или волосы, заикались и трясли ногами. Леви внимательно слушал, что-то записывал у себя в тетради, а затем выносил вердикт, отправляя кого-то на пересдачу, а кому-то черкая что-то в зачётке.       Через пару часов последний студент покинул аудиторию, и они вновь остались вдвоём.       — Предположу, что ты не готова, Аккерман, — от его пристального взгляда хотелось распластаться у него в ногах.       Едва качнула головой в ответ.       — И на что же ты тогда годишься? — он медленно перебирал пальцами чернильное перо.       Микаса хотела пожать плечами, но профессор тут же сказал:       — Только умоляю, не говори, что не знаешь.       Нельзя молчать. Нельзя молчать. Нельзя молчать.       На что она годится? До недавнего времени думала — ни на что, но сейчас…       — Служить вам, — молвила тихо-тихо, боясь случайно рассердить его.       Профессор немного помолчал, снял очки, убрал их в футляр и положил ладони на стол.       — Соглашусь, что из того, что мне довелось видеть, это ты делаешь лучше всего. Вижу, что волосы хоть и не причёсаны, но гораздо чище.       Значило ли это, что он доволен? У неё получилось? Ладони норовили сжаться опять, но Микаса уже почти привыкла контролировать себя. Она не могла разочаровать его, когда он только что намекнул на её небольшой, но успех.       — Остальное сделала?       Она качнула головой, не смея оторвать от него взгляд.       — Давай проверим, — он вышел из-за стола, сложил руки на груди и выжидающе глянул на неё.       И Микаса понимала, что он хочет. Без лишних вопросов встала на ноги и стянула с себя платье, стыдливо опустив глаза, которые уткнулись в мелкие порезы на ногах и лобке.       — Ты брилась раньше? — его интонация изменилась. Стала мягче или тише, нет. Она снова не смогла подобрать определение.       Помотала головой и осторожно подняла на него взгляд: он дышал глубоко, даже как-то слишком, а ещё как-то нервно сжимал и разжимал ладонь.       — Ты неразговорчива, — констатировал Леви и подошёл ближе. — Мне это нравится.       Нравится? Так он сказал? Ему нравится? Если ему нравится, что она неразговорчивая, то она может заткнуться навсегда!       — Я ценю то, что ты делаешь для меня.       Нежно. Наконец Микаса смогла подобрать слово. Он говорил нежно. Так говорили персонажи в телевизоре или одногруппники с одногруппницами. К ней же нежно никто раньше не обращался. И это чувствовалось примерно так же, как тёплые струи воды, бегущие по замёрзшей коже.       — Думаю, что ты заслужила награду.       Он подошёл ещё ближе. Настолько, что загородил собой свет лампочки. Он положил ладони на её щёки.       Нежно! Не просто положил! Но сделал это нежно! Так нежно, как, наверное, матери не ласкают своих младенцев. Так нежно, как маникюрные ножницы не скользят по коже.       Она точно это заслужила?       В следующую секунду он слабо прикоснулся губами к её лбу.       И снова… нежно…       Она не дышала, не моргала, только слеза потекла по щеке, а затем вторая, третья. Хотелось всхлипнуть, но она не смела. Ведь она уже заплакала без разрешения.       — Ты будешь делать всё, что я скажу? — он вытер слезу костяшкой указательного пальца.       Да! Да! И ещё раз ДА! Она будет делать всё! Абсолютно всё! Она целиком и полностью принадлежит ему. Она его вещь, она его слуга, она его продолжение. Микаса — всего лишь имя в паспорте, которое ничего не значит, которое не относится к ней. У неё нет имени, её зовут так, как захочет Он. Он может называть её как угодно, менять ей имя хоть каждый день, каждый час. И любое она примет с глубокой благодарностью.       Она качнула головой, блаженно улыбаясь от чувства счастья, что впервые заполнило её доверху.       — Хорошо, — он продолжал стоять рядом с ней, — тогда я расскажу о своём желании.       Микаса навострила уши. Желание Профессора — самое важное и ценное в её жизни, которая перестаёт быть никчёмной только благодаря ему.       — Я всегда хотел иметь собаку, но, увы, — пожал плечами, развернулся к ней спиной и направился к доске, — с самого детства у меня аллергия на них. И я вынужден страдать из-за этого. Моё самое заветное желание вполне легко может обернуться каким-нибудь отёком Квинке и дальнейшей смертью.       Микаса вздрогнула. Что она могла сделать, чтобы выполнить его заветное желание? Она бы легко могла взять щенка из приюта, но это могло убить Профессора.       — Я вынужден с завистью смотреть на людей на улице, которые мило гуляют со своими собаками. Они кидают им палку, играют, покупают им корм, который по составу местами лучше человеческой еды, убирают за ними говно. Я был бы готов это всё делать, если бы не одна маленькая особенность организма.       Сердце Микасы сжалось. Больше всего ей хотелось прекратить его страдания, но как?       — И знаешь, я придумал способ. Я хочу, чтобы ты стала моей собакой.       Если бы у Микасы был собачий хвост, она бы завиляла им от восторга. Ей уже приходили мысли о том, что она была бы рада быть хотя бы его ковриком или, если позволят, жабо на шее, но профессор предложил нечто ещё более потрясающее!       — Ты согласна?       Она сложила руки у груди и несколько раз покачала головой, стараясь сдержать слёзы радости.       Стать для него верной псиной, которая живёт по указке хозяина. О таком она даже мечтать не смела!       Значило ли это, что теперь она будет видеть его чаще?       — Я счастлив, — он улыбнулся, и в глазах вспыхнула заинтересованность, которую раньше Микаса не замечала.       Он внимательно смотрел на её голову:       — Волосы чёрные, длинные, спутанные, — размышлял вслух, Микаса, как послушная собака, не перебивала, — глаза большие, выразительные и немного печальные, — опустил взгляд ниже, — очень худая, ноги длинные.       Он ещё немного помолчал, будто собирал картинку воедино.       — Ты мне напоминаешь салюки.       Это, наверное, что-то про физику?       — Вряд ли слышала, но это такая порода собак, — он как будто читал её мысли и сразу же ответил на немой вопрос, — её ещё называют персидской борзой. Тебя вроде Микасой звать?       Качнула головой.       — Слишком длинно для собаки, я буду звать тебя Мика. Тебе нравится?       Снова качнула головой несколько раз подряд.       — Отлично, тогда, Мика, за мной.       Он двинулся к выходу, и Микаса, а точнее уже Мика, верно отправилась за ним.