Она любила боль...

      Время шло. Закончилась сессия, а за ней и лето подошло к концу. На дворе стоял ноябрь: голые деревья, свинцовое небо и замерзающая земля. Мика, как и прежде, оставалась собакой, пока хозяин водил к себе домой разных женщин. Некоторые появлялись чуть чаще, другие — реже или вовсе один раз. Мике оставалось лишь наблюдать за происходящим. Она смотрела, как хозяин прижимает к себе других, целует их, ласкает, пока она привязанная оставалась в стороне. Почти всегда она пыталась выбраться, отчаянно стонала и плакала. Хозяин за это несколько раз запирал её в тёмном туалете. И всё бы ничего, но крики отвратных девиц были слышны и там. Мике оставалось лишь молча плакать в одинокой темноте и ждать, когда противно хихикающие девки хлопнут входной дверью, и хозяин отопрёт туалет.       Сегодня, как и обычно, хозяин пришёл домой не один. Вместе с ним была ректор университета, Ханджи Зое. Она уже была здесь как-то раз.       — Мика, привет. — Она улыбнулась, нагнулась к ней и сразу же поцеловала в губы, на что Мика резко отвернулась. Ханджи не придала этому значения, она ласково погладила её по щеке и добавила: — Ревнуешь? Понимаю. Но пока ты не станешь вновь человеком, вряд ли что-то измениться.       Мика рыкнула, и хозяин сразу же схватил её за ошейник, одаривая грозным взглядом. Пришлось успокоиться. Он потащил её в спальню и, как это бывало обычно, обвил её тело множеством узлов и подвесил под потолком, не давая Мике возможности даже шевельнуться.       Дальше всё шло как и обычно: страстные поцелуи, раскиданная одежда, стоны и скрип кровати. И всё это время Мика намертво связанна и вынужденна просто наблюдать. Она уже не пыталась вырваться и даже не стонала. Смирилась. Она смотрела, как хозяин входит в эту женщину, как заставляет её кричать от удовольствия, и как сам он трясётся от наслаждения, а в голове при этом крутились её слова: вряд ли что-то изменится, пока не станешь вновь человеком.       И снова этот вопрос: когда? Когда придёт тот момент, когда она перестанет быть нужной хозяину? Когда она надоест ему? И главное, готова ли она ради любви к нему вспомнить, что она человек?       Как только звуки секса стихли, Ханджи присела на кровати, потянулась и, не одеваясь, направилась на балкон. Пройдя мимо Мики, она нежно прошлась пальцами по её шее. Мика злобно глянула на неё, но не дёрнулась — верёвки мешали. Ханджи, как и в прошлый раз, лишь улыбнулась:       — Когда я была собакой, тоже злилась. Но стоило заставить себя снова стать человеком, как всё встало на свои места. Леви, — она посмотрела на кровать, где он лежал, — изменил мою жизнь.       Не ожидая ответа, она взяла с полки пачку сигарет и дверную ручку, чтобы открыть балкон, и закрылась там в одиночестве. Она с наслаждением курила, выпуская изо рта облачка дыма. Наверняка кто-то с улицы видел её наготу, но ей, судя по всему, было всё равно. Лёгкая или даже летящая, Ханджи, кажется, получала удовольствие от всего: от выкуренной сигареты, от холодного осеннего солнца, от прохладного ветра. Она сияла изнутри, и Мика видела с каким удовольствием хозяин смотрит на неё. От чего самой Мике становилось... завидно. Почему она всегда хуже всех? Почему все радости жизни достаются всем вокруг, но не ей? Почему она вынуждена всю свою жизнь страдать и с тоской наблюдать за другими? Почему она, казалось бы, так близко к хозяину, но при этом так далеко. Почему так несправедливо? Почему так больно? Она устала от этой боли, боль была везде, в каждом углу её души. Она пропитала её насквозь. И чем больше она видела удовлетворённые глаза девушек под хозяином, чем больше они смеялись, находясь с ним в постели, тем больше хотелось избавиться от этой бесконечной боли.       Пускай это кончится.       Пускай это прекратится.       Одевшись, Хозяин развязал её и опустил на пол. Конечности онемели, и Мика еле-еле пыталась разгибать и сгибать руки и ноги, чтобы разогнать кровь.       — Пока, Мика, — помахала ей рукой Ханджи. Хозяин же ушёл молча.       Они вновь ушли вдвоём, и Мика опять осталась одна. Она подползла к входной двери и краем уха услышала обрывки разговора:       — Как думаешь, она выживет? — это был голос женщины.       — Увидим. — Ответил хозяин.       Мика свела брови к переносице. Он хочет, чтобы она умерла? Он хочет от неё избавиться? Она наверняка ему надоела. Она стала для него обузой. Она явно мешала ему. Стала пятым колесом. Лишней.       Эта женщина была права: собака не нужна хозяину. Их у него было много и будет ещё больше. И она далеко не последняя и не единственная. Она была готова быть рядом с ним в роли собаки, но и это оказалось не таким радужным, как представлялось с самого начала. Он не целовал её, не обнимал, не говорил с ней и ничего не рассказывал. Он постоянно проводил время с другими женщинами, а она... Она всё больше походила на мебель. Неодушевлённый предмет.       Думая об этом, она нервно ползала на четвереньках по квартире, а в голове крутилось бесконечное: я человек, я человек, я человек, я человек, я человек, я человек, я человек, я человек, я человек, я человек.       Или нет?       Ногтями вцепилась в бёдра, царапая их до крови. Но только это едва спасало от боли, что кипела в душе. Глаза искали что-нибудь поострее, но даже углы мебели имели скруглённую форму, защищённую резиновой накладкой. Как будто хозяин назло убрал всё, что могло причинить ей вред.       Может, он не хочет, чтобы она умирала?       Нет! Если бы не хотел, то он бы любил её, а он даже по имени её не называет!       Она ринулась на кухню в поисках ножа. Но там не было даже простой вилки! Никаких столовых приборов, кроме ложек! Никакой стеклянной посуды, только металлические миски, кастрюли и сковородки, которые не разбить при всём желании.       В отчаянии упала на пол и упёрлась спиной о стену. Запрокинула голову назад, уставившись в потолок. Тело трясло. Дышать становилось труднее. Из глаз текли ручьи слёз. Сколько слёз она выплакала за всю жизнь?       Много. Настолько много, что удивительно, как внутри ещё что-то осталось. Слёзы давно должны были кончится, но они не кончались и продолжали идти.       Заплаканный взгляд бросился на окна, на которых не было ни одной ручки. Даже на двери балкона, где недавно курила Ханджи, не было ручки — хозяин забрал её с собой. Бить стеклопакет — бесполезно.       Чёртов хозяин!       Ненавижу!       Или люблю...       Впрочем, хозяину наверняка наплевать, что она чувствует. Всем на неё наплевать! И ей самой на себя наплевать! От злости стукнула кулаком по стене, а затем ещё раз! Бесило всё: эти стены, этот пол, эта мебель и эта противно скрипучая кровать, стонущая в унисон с омерзительными девицами, которым по счастливой случайности повезло! Чем они заслужили такое счастье? Почему она, Мика, нет, Микаса! Чем она хуже этих расфуфыренных девиц, которые в хозяине не видели ничего, кроме профессора, который может поставить им зачёт за раздвинутые ноги?! Почему эти пустышки получали всё, а она — ничего?!       Она человек! Человек! Человек! Человек!       Такой же человек, как и все остальные! У неё, как и у других, есть руки, ноги, нос, глаза. У неё есть сердце в конце концов! И почему её сердце должно вновь и вновь страдать. На нём уже не осталось пустого места — всё искалечено ранами. Они ныли, пульсировали, забирали все жизненные силы.       Но так не должно быть! Она — человек!       Резко Микаса встала на ноги. С непривычки те жалобно скрипнули, а спина громко хрустнула. Как давно она ходила прямо? Кажется прошло уже несколько месяцев, как она передвигалась исключительно на четвереньках. И пускай хозяин будет недоволен, пусть он её убьёт за это. Она не расстроится и не испугается. Гнев закипел в жилах, норовя выйти наружу. Микаса не сопротивлялась этому: схватила ближайшую табуретку и швырнула со всей силы в стену. Та развалилась на несколько частей, а в стене появилась заметная дырка. Но душевная боль при этом чуть отступила. Недовольно сделала шаг назад. Стало чуть легче, и Микаса взяла ещё одну табуретку и швырнула туда же. Штукатурка посыпалась на пол мелкой крошкой.       Микаса рассмеялась. Так громко и так искренне, как, наверное, никогда не смеялась. Теперь она разнесёт здесь всё!       Крепко схватилась за край стола и рывком опрокинула его. Фрукты, лежавшие в металлической миске, покатились по полу. Микаса с ненавистью раздавила попавший под ноги банан. Затем с силой толкнула холодильник, и тот с грохотом упал на пол.       О, хозяин будет просто в бешенстве! Пускай пожалеет, что вообще пустил её на порог!       Широкими шагами направилась в спальню и кинулась к ненавистному собачьему матрацу в углу. Да чтоб он горел синим пламенем! Она вцепилась в ткань и потянула со всей силы, пока нитки жалобно не треснули. Со всей силы она драла матрац и с особым наслаждением вынимала из дырки наполнитель. Когда с матрацем было покончено, она подошла к шкафу, открыла его и одним движением скинула все коробки, выкинула все маски, хвосты, пробки, плети, наручники, верёвки — всё! Раскидала это по квартире, а сам шкаф, как и холодильник, опрокинула на пол. В стену полетели электрические вибраторы, те разлетались по запчастям. Без особых усилий порвала тонкие цепочки на зажимах для сосков. Изуродовала пушистые хвосты на анальных пробках. Превратила в куски латекса фаллоимитаторы, разорвала все запасы презервативов.       Отдышавшись, уставилась на кровать хозяина. Несколько вздохов. Перед глазами — все женщины, что бывали здесь с ним. Все, кроме неё!       Громко крикнув, подняла тяжёлый матрац и кинула на пол. Долго пинала его ногами, представляя, что это не матрац, а хозяин и все его женщины. И с каждым ударом становилось легче.       Затем выбежала в коридор. Ох, эти ужасные фотографии с бывшими собаками, среди которых была эта ужасно сияющая женщина! Микаса снимала каждую рамку и с удовольствием швыряла на пол. Доставала фото, рвала его на множество кусочков и топтала их ногами. С особым наслаждением рвала фото, на которой был Эрен Йегер. Она любила его. Его песни и он сам были для неё смыслом жизни, который сгорел буквально за пару часов.       Чтоб он сдох самой ужасной смертью!       А теперь хозяин. Он с ней поступит так же! Он её обязательно выкинет! Вышвырнет на улицу!       А за что? За что в её жизни столько несчастья? Что она сделала такого ужасного? Где она провинилась? Она просто родилась, просто появилась на свет, и с самого первого дня жизни не видела радости, не видела счастья! Мать умерла при родах, про отца она даже не слышала. Друзей у неё нет и не было никогда. Почему у других есть это счастье, тепло и любовь, а у неё, Микасы, нету? Почему?       Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу хозяина, ненавижу людей, ненавижу этот мир и ненавижу себя!       Осталась последняя рамка, на которой был изображён связанный профессор истории. Микаса разбила её и заметила, что за этим фото пряталось ещё одно. С удивлением подняла скрытый от посторонних глаз снимок. На нём неизвестный высокий мужчина со зловещий улыбкой, а хозяин, явно на добрый десяток лет моложе, такой же голый и связанный...       В этот момент ключ в замке входной двери повернулся...