Она любила боль...

      Микаса не дёрнулась. Она уставилась на фотографию, пытаясь понять, как такое могло произойти? Хозяин выглядел так беззащитно и потеряно. Он был полностью связан, не мог пошевелиться. Он полностью повиновался от мужчины. Он наверняка зависел от него, подчинялся ему. Хозяин на этой фотографии выглядел как... собака?       Входная дверь распахнулась. Звук шагов и стойкое ощущение, что на неё пристально смотрят его серо-голубые глаза. Она развернулась и тут же спрятала фотографию за спину.       Хозяин... Нет! Не хозяин! Он такой же человек! Он стоял перед ней с каменным лицом, сканировал глазами сверху до низу. Затем быстро оценил хаос в квартире.       — Мика, ты разнесла мой дом.       На удивление он оставался спокойным. При всей его аккуратности и любви к чистоте он как будто бы не замечал бардак вокруг. С куда большим любопытством он наблюдал за Микасой.       — Собаки не ходят на задних лапах. — Строго заметил он, подходя ближе. — Изволь исправиться.       Раньше стоило ей услышать этот тон, как Микаса сразу же превращалась в Мику. Ещё несколько часов назад она бы послушно опустилась на колени.       Но не сейчас. Её зовут Микаса.       — Нет!       Он удивлённо вскинул брови.       — Ещё и говорить умеешь... А, Мика?       — Я... — она пыталась набраться смелости. — Я Микаса.       — Неужели? — он приподнял её лицо за подбородок, смотря строго в глаза. — Ты смотришь на меня с собачьей любовью в глазах. И дрожишь как нашкодившая псина. Ты — Мика.       Она нервно сглотнула слюну, борясь с желанием опуститься на колени и больше не спорить с ним. Но сейчас его лицо было так близко, что она чувствовала его дыхание кожей. Его губы, что так манили. Губы, к которым ей было запрещено прикасаться... Если, конечно, она не вспомнит и не докажет, что она не собака.       Если любишь, то помни, что ты человек...       Повторила эти слова сама себе, пока он выжидающе смотрел на неё.       — Я Микаса, — выдохнула она. — И я человек!       Он опустил руку и сделал шаг назад.       — Ты – Мика, а я – твой хозяин.       На этот раз его уверенность будто дала трещину. Слова уже не звучали столь прямо и уверенно. Голос дрогнул. Совсем чуть-чуть. Но Микаса заметила это. И нет, это не собачье чутьё! Это человеческая эмпатия!       — Нет! Ты Леви, и ты человек! — громко, уверенно. Кажется, Микаса никогда не произносила слова так. Это было настолько необычно, что она не узнала собственный голос. Даже связки реагировали по-другому на подобную интонацию.       Леви молчал. Выжидал. И Микаса сделала шаг к нему навстречу.       — Я видела, — она достала фотографию из-за спины.       В этот момент мышцы на лице Леви чуть дёрнулись, губы едва задрожали. Он глубоко вдохнул и вернул себе непоколебимый вид, будто это фото ничего для него не значит. Но Микаса всё поняла без слов. Ведь она сама была собакой, ведь она сама была такой же уязвимой и беззащитной, как он на этой фотографии, молодой парень с пустотой в глазах. Она не знала, что именно он пережил, но эти глаза на фото... Они рассказали ей всё. Ей не нужны были подробности, чтобы понять, как сильно и долго он страдал. Ему было больно.       Нет. Ему больно до сих пор. Он пытался спрятать эту боль, возвёл вокруг неё стену, пытался убежать от неё, но всё было бесполезно. Сейчас Микаса как будто слышала истошный вой этой боли. И она понимала его, ведь её боль вопила точно так же.       — Леви, — обратилась к нему, — я знаю, что ты чувствуешь, — её рука ещё тряслась от неуверенности и небольшого страха, но пересилив себя, она положила ладонь на его щёку. — Я соболезную тебе.       Его лицо не дёрнулось, но глаза предательски заблестели.       — Это всё в прошлом, — шёпотом произнесла Микаса, и скупая слеза стекла по его щеке.       Несколько мгновений они стояли неподвижно, смотря друг другу в глаза. Леви дышал тяжело, стараясь не плакать, но вот уже вторая слеза пробивалась наружу. Он прикрыл глаза, взял её ладонь в свою и прижал к щеке.       — Ты не должна была это видеть, — тихо выдохнул он.       — Расскажи мне, — она будто пропустила его слова мимо ушей.       Он открыл глаза и пристально посмотрел на неё, как будто бы угрожал. Но Микаса больше не боялась.       — Расскажи мне всё! Я выслушаю тебя.       Он вновь прикрыл глаза:       — Что же... Двадцать лет назад...       Моя мать умерла, когда мне было лет пять, я уже точно и не вспомню. Опеку надо мной взял мой дядюшка. Он называл себя собаководом. Любил собак безумно. В нашем доме было несколько собак, среди них были и настоящие. Простые дворняжки. Дядюшка даже имён им не дал, но я тайком их называл Иззи и Фарлан. Он пристрелил их обоих, когда те надоели ему. Больше у меня друзей не было. А другие собаки... Несчастные парни и девушки, которые приходили и уходили. Чаще всего собаки не выдерживали такой жизни и находили способы, чтобы закончить это побыстрее, поэтому порой поутру я мог найти кого-нибудь в петле на кухне или с перерезанными венами в ванне. Так продолжалось, пока я не вырос. Тогда дядюшка решил, что хотел бы сделать собаку из меня. Я не сопротивлялся. Потому что боялся, да и не думал, что буду годен для чего-либо, кроме как послушно ходить на четвереньках. Я послушно выкинул свою одежду и встал на колени. Тогда же дядюшка...       В общем, лишил меня девственности. И продолжал это делать со мной с завидной регулярностью. Он познакомил меня чуть ли не со всеми видами БДСМ игрушек. Он надевал на меня отвратительные собачьи маски. Терпеть их не могу! Он связывал меня, экспериментировал с анальными пробками, шариками. Заставлял сосать ему и лизать его зад. Он мог нассать на меня, а потом заставить вылизать это всё с пола. Удивительно, что не принуждал жрать его говно... Иногда я пытался сопротивляться, за что получал так, что потом едва мог встать. Несколько раз я пробовал покончить с жизнью, но дядюшка был против. Один раз он буквально достал меня из петли, после этого в доме исчезли все острые предметы, верёвки были спрятаны на ключ. Дядюшка даже простыни выкинул, чтобы я не повесился на них. Когда уходил, намертво привязывал меня к кровати, чтобы я не мог даже двинуться. По возвращении нередко снимал на мне стресс, после чего зад у меня болел несколько дней.       Так продолжалось несколько лет, пока я не решил для себя, что я не пёс, я... Человек.       Дядюшка, конечно же, не отпустил бы меня, бежать было некуда, поэтому я придумал план. Каждую ночь он привязывал меня к батарее верёвкой. Это было единственное время, когда я мог что-то сделать. Поэтому вечером на очередной прогулке я спрятал во рту камень, и когда дядюшка уснул, с его помощью кое-как перерезал верёвку. Я мог бы просто убежать, но боялся, что дядюшка найдёт меня, и всё начнётся по-новой. Поэтому я просто открыл газ на кухне и ушёл через окно.       С тех пор я стал свободен, правда вскоре мне самому захотелось завести собаку... Я неплохо разбирался в физике, закончил университет, меня сразу же взяли преподавать, и я начал свои поиски.       Первой моей собакой стал молодой первокурсник, Эрен Йегер. Кто бы знал, что он станет столь знаменит. Несчастный мальчик остался без родителей. Вырос буквально на улице. Он мне напоминал бешеную собаку. Я долго воспитывал его. Увы, до конца помочь ему мне не удалось. Он ушёл, погрузился в творчество, но гнильца в характере, к сожалению, осталась. Затем была Петра. Очень добрая, но забитая девушка. Вся семья буквально ехала на ней, а она не могла сказать им ни слова против. Она так ко мне привязалась... Была моей собакой очень долго, но когда я начал от неё отдаляться, она не выдержала и выбросилась из окна. После была твоя одногруппница, Хистория. Всю жизнь мать ей только и говорила, что лучше бы она сделала аборт, и когда я предложил ей стать моей собакой, она с радостью согласилась. Но в один прекрасный момент она ушла. А затем я выяснил, что её сбила машина. Была ли это случайность? Я не знаю.       Спустя какое-то время, мы сблизились с профессором истории, Эрвином Смитом. Родители от него отказались, когда он признался им, что он гей. Отец прямо заявил: «У меня больше нет сына». Этот червяк долго грыз его изнутри, поэтому как только он узнал о моём... хобби, то сразу же попросился ко мне. Это был первый пёс, с которым у нас было полное взаимопонимание, пока тот не признался мне в любви. Увы, взаимностью я не мог ему ответить. Тогда Эрвин молчал несколько дней, думал о своём, а затем спокойно сообщил, что ему пора домой. Мы пожали друг другу руки и остались друзьями.       Последней моей собакой была Ханджи. Удивительная женщина. Попав в аварию, она потеряла память. Она забыла всю свою жизнь до аварии. И когда я предложил ей попробовать себя в роли собаки, она с радостью согласилась. Память к ней так и не вернулась, но она научилась жить новой жизнью. Она, как и Эрвин, ушли по собственной воле.       После этого я достаточно долго был один, пока на лекции не увидел тебя. Мне стоило лишь посмотреть в твои глаза и понять, что ты страдаешь от боли. Что человеческая жизнь тебе уже не по плечам. Я видел твои порезы и понимал, что ты в шаге смерти. Я бы не стал тебе мешать, но ты попросила о помощи. И нет, не словами, конечно. Глазами. Я увидел крик о помощи в твоих глазах. Я услышал вопль твоей боли.       И вот ты у меня дома.       Я наблюдал за тобой, я видел, как ты влюблялась в меня, видел, как тяжело тебе было смотреть на то, как я сплю с другими. Но я ждал. Ждал, когда твоя человеческая натура проснётся. Точнее, я надеялся. Я боялся, что ты решишь уйти из жизни, как это сделала Петра. Я не хотел тебя полностью лишать свободы, как это делал со мной дядюшка, поэтому я прятал всё, что могло причинить тебе вред. Я надеялся, что человек внутри тебя возьмёт верх. И, кажется, так оно и случилось, Микаса.       Всё это время Микаса слушала, не перебивая. Она чувствовала каждое его слово. Она не удивлялась той жести, которую рассказал ей Леви. Она лишь ощущала его боль, переживала её вместе с ним. Она плакала тихо и сдержанно, чтобы дать ему понять: она его понимает. Её боль такая же, как и его боль.       Осторожно, чуть дыша, она подошла к нему вплотную и обвила его руками. Несколько мгновений Леви стоял, не шелохнувшись, но затем прижал её к себе в ответ.       Микаса прикрыла глаза и зарылась носом в его белоснежную рубашку, что пахла мылом и крепким чаем.       Сейчас ей не было больно. Маленькое счастье теплилось где-то в груди. Оно становилось ярче и вытесняло всю боль, прогоняло темноту и одиночество. Оно ощущалось в нежных и тёплых объятиях, когда Леви прижимал её к себе и ласково гладил по голове, вдыхал запах её волос. Он чуть отстранился и положил ладони на её щёки. Мгновение смотрел прямо в глаза.       — Спасибо тебе, — произнёс тихо.       Его губы снова так близко. Так соблазнительно близко! Снова сглотнув слюну, Микаса медленно приблизилась к нему и едва-едва коснулась. Горячие, мягкие. Рискнула сжать их совсем слегка. Леви втянул воздух, а затем прижал её голову к себе, жадно отвечая на поцелуй.       Впервые в жизни она ощутила, какого это: любить и чувствовать, что тебя любят в ответ. Это было понятно без слов.