Шот четвёртый. Холо

До самого отбоя Сазон продолжал выёбываться, цепляясь то ко мне, то к Кропалю, то выясняя отношения с Магычем. Сыпал идиотскими тюремными прибаутками, от которых мне лично было скорее тошно, чем смешно. Я понимал, что старый ЗеКа банально скучает и развлекается, как привык, но держать себя в руках становилось всё сложнее. Меня со вчерашнего дня окружали факторы, провоцирующие на агрессию. Начиная с шести утра, когда в квартиру ворвались "маски-шоу" и уложили меня мордой в пол, как в криминальных репортажах на РЕН-ТВ. Естественно, я стрессанул. Неслабо так стрессанул. С самого начала знал на что иду. Предполагал такой поворот событий. Создал все условия, при которых мне нечего было предъявить. Знал, что в случае любого замеса, даже при обыске, буду чист, как медицинский спирт. Но когда спросонки получил дверью в лоб, когда припечатался щекой к грязному линолеуму в прихожей, когда лежал под тяжестью чьего-то колена, упиравшегося в позвоночник, и следил за пробегающими мимо берцами, я трясся, как последний параноик. Потому что представлялось мне всё это иначе, более цивилизованно и деликатно. Я, в конце концов, не участник ОПГ и не серийный убийца. Хотя... как посмотреть. Я в сговоре с местным авторитетом и ещё одним товарищем с сомнительной репутацией, а это вполне попахивает организованной преступной группировкой. И если всё же удастся запустить в дело мои разработки, то это однозначно приведёт к серии смертей, потому что не у всех людей чувство самосохранения преобладает над чувством саморазрушения. Но виноватым в этом назначат меня. Бесполезно доказывать работникам правопорядка, что любая система стремиться к саморазрушению. Если человек деструктивен, он найдёт способ вывести свой организм из строя. И не обязательно посредством химически активных веществ. Ускоренного износа биологических тканей можно добиться и при помощи "здорового образа жизни": чрезмерные физические нагрузки, вымывание кальция бесконтрольным приёмом питьевой воды, дисбаланс в питании во время новомодных ЗОЖ-диет... Но почему-то фитнес-тренеров и организаторов марафонов по экспресс-разрушению жизненно важных органов под суд не отдают. Зато меня уже заведомо окрестили "Доктор Зло" и заперли в клетке с двумя... я посмотрел на сидящего рядом пацана, полчаса назад вместо благодарности пославшего меня матом... да что там, с тремя отбросами общества. – ...а как увижу я Маринку, сердце бьётся о ширинку, – напевая, пошёл на очередной заход неугомонный Сазон. Приплясывая в развязанно-блатной манере, он приблизился к нам с Кропалём и потянул вниз резинку трико, видимо, намереваясь продемонстрировать то, что вразрез с анатомией называл "сердцем, бьющимся о ширинку". Я не знаю, что на меня нашло. Сам не ожидал, но вдруг с размаху заехал ему в грудину. Да так метко, так профессионально, чётко, прям по-боксёрски. Так, что сухощавый ЗеКа, оказавшийся совсем уж по-цыплячьи лёгким, от удара смешно подпрыгнул, зашагал мелкими шажочками назад и рухнул штабелем на пол. – Ой-йаа... – хрипло завыл он, растирая ушиб. – Па-адла-а... Ай-йа... – маленькие и без того казавшиеся нездоровыми глазки заблестели слезами. – Пад-лааа... Я растеряно завертел головой, глядя то на Магыча, то на парнишку, с видом: "А кто это сделал?". Но по их взглядам было понятно, что всё-таки это был я. Невероятно, но факт. Я совершенно спонтанно и необдуманно врезал сокамернику, с которым мне ещё ночь ночевать. И, возможно, не одну. Как подтверждение случившегося, немного саднило кулак. Точнее костяшку среднего пальца. Задиристый дед оказался хоть и лёгким, но на редкость жёстким. В прямом, физическом смысле. И ранимым, как в прямом, так и в переносном значении, потому что продолжал валяться и голосить так, будто его к расстрелу приговорили. Под прицелом глаз сокамерников я всё так же неуверенно поднялся с места и направился к корчившемуся в "адских муках" Сазону. Заметив моё приближение, тот заскулил ещё громче и, собирая пыль с пола, пополз к шконке, как побитая псина к себе в конуру. – Да, подожди ты, – поймал я его за ногу. – Дай, посмотрю. – подтянул страдальца и ощупал рёбра. – Вроде целые. Больно? – Ай-йааа, нет бля приятно! Обкончаюсь ща, – снова взвыл Сазон, отбиваясь от моих рук, но было похоже, что симулировал. На всякий случай задрав серую, пропахшую сигаретным перегаром рубаху, я проверил не осталось ли синяков, и нарвался на жуткое зрелище: набор костей обтянутый бурой сморщенной кожей. Бухенвальдский крепыш таких называют. Ему даже рентген делать не надо, чтобы определить сломаны рёбра или нет. И слава богу, они оказались целы. Даже без покраснений, предшествующих гематоме. – Не ори. Нормально там всё, – я одернул рубашку и, поднявшись с пола, протянул руку, – давай. Хватит придуриваться. Сам же нарвался. Сам - не сам, но жест мой он проигнорировал, давая понять, что теперь он для меня не просто хейтер, а реальная вражина. Надо ли говорить, что после отбоя я боялся сомкнуть глаза? Будь я на "верхней полке", возможно чувствовал бы себя немного спокойнее. Но по настоянию заботливого Габора мне организовали "люкс" и уступили нижнюю шконку, благодаря чему теперь я затылком чувствовал ворочавшегося за железной перегородкой Сазона. По старшинству он тоже занимал нижнюю, подогревая мою обострившуюся к ночи тревогу. Вот такой получался колизей. Два зрителя на трибунах сверху и два гладиатора на арене снизу. А ближе к полуночи раздастся гонг и начнется бой, исход которого зависит от того, успею я уснуть к тому времени или нет и на чьей стороне окажутся Магыч с Кропалём. Глупость. Уснуть я, конечно, не усну. Невозможно вот так взять и отключиться, когда нервы трещат от напряжения, а мозг, забитый под завязку не только работой, но и тысячами художественных сюжетов книг и фильмов, трусливо подкидывает мыслишки в жанре хоррор. Вспоминались истории про заточки, сделанные из украденных в столовой ложек; групповые изнасилования, завернутого в одеяло сокамерника; избиения "в тёмную"... Фантазия живо додумывала что-то своё... И я всё ждал и ждал нападения от оскорбленного мной Сазона и его приятелей. Я лежал, затаив дыхание, прислушиваясь и анализируя каждый звук. Скрип кроватных пружин, покашливания, шаги за дверью, эхом разносящиеся по пустому коридору – всё это вызывало неприятные ассоциации то с больничными палатами, то с кадрами из фильма про концлагеря времен второй мировой, то с эпизодами книги "Архипелаг Гулаг". Были, правда, и более романтичные видения. Например, связанные с замком Иф, накрывшие меня уже почти под утро, когда бороться со сном стало совсем уж тяжко. Я слышал кандальный звон и стоны запытанных до безумства людей. Журчание воды по каменным замшелым стенам. Чувствовал их сырость и смрад. Сжимаясь в комок на узкой выгнутой в гамак кровати, я кутался в кусок рваного тонкого одеяла и мысленно проклиная себя за то, что полез защищать неблагодарного пацана и теперь вынужден спать в одних трусах, да и то мокрых. И всё же я лелеял хлипкую надежду на спасение и повторение судьбы графа Монте-Кристо. Пребывая между сном и явю, я видел себя свободным, богатым, таинственным... В будущем. Когда мрак заточения останется позади. Когда по наставлению Аббата Фариа я сумею покинуть непреступный форт и заполучу несметные сокровища, открывающие путь к лакшери. В полусне почему-то старый аббат представлялся мне в образе Сазона. Хотя логичнее была бы ассоциация с горбоносым бородатым Габором, ведь это он ключ к моему освобождению и роскошной жизни в будущем. Но нет. Сознание отказывалось воспринимать 35-летнего, крепкого и успешного во всех отношениях чеченца в роли немощного старика и упорно подсовывало мне сморщенную морду сокамерника. К тому же умертвить, хотя бы в мыслях, заносчивого и совершенно бесполезного Сазона мне казалось даже гуманным. Но мог ли я подумать, что предрассветные бредни могут оказаться настолько пророческими? *** Меня разбудил резко вспыхнувший свет и дребезжание механического звонка, вроде школьного, оповещающего о начале и конце урока. Издав недовольное мычание, я натянул на голову отвратительно воняющее одеяло, оголив при этом пятки, поджал колени и попытался урвать ещё хотя бы немножечко блаженного сна. Но задача оказалась почти невыполнимой, потому что в камере тут же началась утренняя возня. Шконка заходила ходуном от спускающейся медвежьей туши Магыча. Шлёпнули босые ноги Кропаля, спрыгнувшего со своей полки. Хором зажурчали унитаз и раковина. В коридоре пробежала толпа подкованных слонопотамов, выкрикивая что-то нечленораздельное. И в довершение сиплый "лай" самого крупного обитателя нашей камеры: – Сазон! Сазон, ты чёй-та? Са... И вдруг тишина. Если бы не утробное хрюканье канализации, я бы подумал, что оглох. Все трое сокамерников молчали. Никто не сыпал мерзотными шутками, не шарахался туда-сюда, шаркая тапками по линолеуму, никто не ответил Магычу на вопрос. Что-то было не так. Ночная паранойя нарисовала картинку, на которой трое тюремных уродов стоят надо мной, так удобно завернувшим голову и руки в одеяло и оставившим на обозрение голые ноги и, возможно, зад прикрытый лишь тонкими всё ещё влажными после вчерашнего "купания" семейниками. Резко подскочив, я уселся на кровати и заморгал, разгоняя солнечных зайчиков, заплясавших перед глазами. Арестанты действительно стояли и пялились на меня. Вот только не трое, а двое. Сазон почему-то продолжал лежать, уставившись выпученными глазами на проглядывающий сквозь пружины матрас верхней шконки. Открыв рот, не то от удивления, не то забыв на полуслове, о чём хотел сказать, он явно не собирался участвовать в утреннем моционе. – Ты чё сделал? – прорычал на меня Магыч и мне тоже захотелось спросить: "Что я сделал?". – Ты нахера Сизого вальнул? Мои глаза округлились, как у лежащего рядом Сазона, и я почти так же приоткрыл рот, будто передразнивая покойника. – Я? Я не валял... Не валил... – чёртов жаргон, мне так и не удалось подобрать глагол в прошедшем времени. – Это не я... – прозвучал по-детски наивный лепет. Если учесть, что накануне вечером я действительно ударил бедолагу, то чисто теоретически мог нанести травму, повлекшую смерть во сне. И всё же я упрямо повторил: – Это не я. Потом встал, подошёл к почившему зеку и попытался осмотреть так, чтобы не нарушить положение вещей. Я, конечно, не судмедэксперт, но за время работы с то и дело дохнувшими крысами в смертях разбираться научился. Судя по выражению лица, всё произошло мгновенно. Он не хватался за грудь, как при инфаркте, или за горло, как при асфиксии. Руки расслаблено лежали за головой, то есть отреагировать он не успел: болевой шок плюс остановка сердца и/или кровоизлияние в мозг. Смутила бледно-розовая плёнка на губах и вокруг носа. Такое бывает либо при химическом ожоге пищевода, либо при травме лёгких. Осторожно оттянув одеяло, я приподнял футболку, чтобы проверить место вчерашнего удара, и обомлел. Рёбра с левой стороны были вмяты внутрь, как радиатор автомобиля после лобового столкновения. Я неуверенно обернулся к остальным. Но вместо ответного удивления, нарвался на злобный хрип Магыча: – Ты ему грудину проломил! – Я? Это не я... – моё жалкое блеяние не убедило даже меня самого, и я попытался внести коррективы, – вчера этого не было. Я же его осмотрел. Здесь даже синяков не осталось. Это... Это кто-то но-чью... Я заткнулся, понимая, что если это сделал не я, значит кто-то из оставшихся двух. И вряд ли это был Кропаль. У него не хватило бы не сил, не веса. Но они оба могут подтвердить, что вчера между мной и Сазоном произошла драка. Тогда в мою копилочку полетит ещё одна статья, от которой мне уже не отвертеться.