Март 1991-го
Дела в «Атлетико» благодаря Белому закипели со страшной силой. Правда, легализацией здесь пахло едва ли на половину процентов. Организовать турнир по боям без правил в Ленинграде – это же должно было в голове щелкнуть. До этого подобное проводили только в Москве. Установили зрительские места, на полу разложили татами. А еще сделали тотализатор – как в одном из фильмов с Ван Даммом, где болельщики махали деньгами. Тотализатор назвали «Спортпари. Благотворительная лотерея», чтобы к бригаде не было вопросов. Расставили девочек с подносами – они собирали деньги и раздавали жетоны. У людей был ажиотаж, азарт, ведь такое до этого все в основном видели только в кино. Двадцать процентов от тотализатора шли спортсменам, остальные – распределялись между зрителями. Правила на турнире были простые – пять раундов по три минуты с ограниченным временем на работу в партере, чтобы подолгу там не валялись. Исходили из зрелищности. Дрались в снарядных перчатках, чтобы пальцы были закрыты. Можно было бить головой. Ограничений в правилах было немного, но, например, запрещалось бить лежачего руками или ногами. Когда объявляли бойцов, сообщали, какую школу боевых искусств он представляет. Это Космос предложил перенять из фильма «Кровавый спорт» с Ван Даммом. Итого весь вечер боев длился около двух часов – как концерт или фильм. Всего было три боя в трех весовых категориях – легкой, средней и тяжелой. «Атлетико» представлял один из ребяток Активиста – Руслан – легкий вес, сам Головин – средний вес и Самара в тяжелом весе. Оппонентов искали по разным клубам. Их тогда было немного, тем не менее удалось найти трех парней, причем совершенно разных. Один – дзюдоист, второй – кикбоксер, третий – каратист в кимоно. Каратисты тогда были лидерами в мире единоборств. Первый бой с Русланом прошел коротко, но ярко и запоминающиеся. Второй – Активист против дзюдоиста. Противник был старше его, матерый борец. Первые три раунда Кирилл разбивал его в стойке, просто выносил! Но в какой-то момент пожалел оппонента, не стал добивать, тот пришел в себя и переломил ход боя. Площадка не была ничем огорожена, и в один момент бойцы оказались прямо у зрителей. Активист опустил руки, прекратил драться, а вот соперник продолжил. Рефери были молодые, не успели вовремя вмешаться в ситуацию, и в итоге дзюдоист победил. В любом случае – поединок получился очень ярким. Третий бой – Самара против каратиста. Габариты у Льва были как у Сталлоне. Каратист был даже выше него, но худее. Деревянный, непластичный, но резкий. Поединок закончился почти сразу. Самарин прошел в ноги, бросил соперника на прогиб – а покрытие жесткое, жесткий пол. Каратист встал, пошатываясь, не до конца понимая, а Самара по-колхозному наотмашь пробил и срубил его. Эффект был колоссальный. В феврале случился конфликт с москвичами по этому поводу. Когда бригадиры и ко провели турнир, те сказали уверенно: «Вам нельзя». На тот момент у Саши уже был в разработке патент, так как он понимал, что рано или поздно кто-то придет и скажет, что все надо закрывать. Поэтому пришлось продумывать, как запатентовать восьмиугольник. В Москве у него были на очереди две главные встречи – с конкурентами и с Олей Суриковой. В приоритете – вторая. Если удастся вернуть доверие милой и гордой скрипачки и все сложится – значит, на переговоры с легкой душой, соответственно – все получится. В подмогу взял Космоса. Уж он-то со своим языком кого хочешь заболтает. Главными в Ленинграде оставил Фила – как непосредственного руководителя боев и Пчёлу – все переговоры о патенте оставались за ним. – Когда к нам снова наведаются, мы спокойно скажем: «Ребята, да мы сейчас сами вас всех позакрываем», – заверил Белов. Потому что был уверен, что после этого об их клубе заговорят по-другому: «Не запрещением надо брать, а уровнем». Что-что, а в уровне своих бойцов бригада нисколько не сомневалась. Бои шли. Восьмиугольник был небольшой, не восемь-девять метров, а шесть, как боксерский ринг. Активист и Самара сделали его меньше, чтобы он влезал в зал. И все закипело с удвоенной силой… Взгляд Самары переключился на клетку. Вокруг все переливалось красным и черным цветами обивки и канатов. Два огромных прожектора свисали с потолка, отправляя волны света на площадку, оставляя расположенное по периметру в полной темноте. Спина Льва заскрипела, когда он облокотился на стеклянные перила. Учитывая, что еще не было тридцати, его тело сегодня посчитало, что парень пенсионер. Это то, что получает каждый от жизни, полной насилия. Множество костей были сломаны, по крайней мере, по разу. Самара пролил больше пинты крови, чем текло по его венам. Он тренировался, выучил навыки, что могли изучить лишь немногие из элиты. У него было прошлое, благодаря которому все это было возможно. Прошлое, которое никогда бы не оставило его в покое. Лев посмотрел в сторону боксерского ринга. Блеск серебра сверкнул как раз перед тем, как кулак коснулся челюсти хорошо сложенного мужчины со светлыми волосами, связанными в узел. Мужчина упал. Быстро. Его тело подскочило на пружинистом полу, и судья издал пронзительный свист, сигнализирующий конец боя. Предстоял следующий. Для Самары. – Готов? – Кирилл дотянулся до его плеча, чтобы похлопать по нему. Либо нервы были сегодня накалены до предела, либо действительно организм просто не вывозил, но Самара поморщился почти откровенно, расправляя лопатки и тем самым сбрасывая руку друга. Активист быстро опустил ладонь, сжимая и разжимая пальцы. – Может, не стоит? – не отрывая от него взгляд, спросил он. – Стоит. Толпа вокруг голосила настолько сильно, что даже довольно громкое отрицание Активиста Самара еле услышал. – К этому я всегда готов, Кирюх. – Ты и минуты не продержишься после вчерашнего, я же вижу! Однако мысли Самары были уже далеко – где-то там, на ринге, в пылу сражения. Головин без труда понял это по его отсутствующему выражению лица. Рядом в толпе показался Руслан. Кое-как протиснувшись между двоих верзил, всецело поглощенных поединком, он покрутил головой по сторонам и, обнаружив своих товарищей, быстро двинулся к ним. По обширной испарине у него на лбу было видно, что спешил он не просто так. – Тебя с Клапаном поставили и... Активист краем глаза заметил, что Самара наконец соизволил отвлечься от просмотра и тоже повернулся к Руслану. Руслан осекся тут же, потому что встретился с больными напрочь глазами напротив. – Бляха-муха, Лёва, ты еле на ногах стоишь! – констатировал он по одному только виду Самарина. – Как ты собрался? – Я справлюсь. – Не дури! Посмотри на этого… – Руслан кивнул на черноволосого здоровяка, который с совершенно диким, похожим больше на звериный, ревом поднял руки вверх. Толпа вокруг откликнулась на это восторженными криками, изо всех сил принявшись скандировать «Кла-пан! Кла-апан!». – Умотает тебя такого одной левой, и бабло так и так проебешь, и еще сотряс бонусом получишь! Не рискуй! Мы тебя Полине как траспартировать будем? Лопатой с ринга соскабливать? – Мне. Нужны. Эти. Бабки. Понятно? – процедил он, глядя прямо в глаза приятелю, стаскивая с себя куртку и уже передавая ее в руки Активиста. Самара сжал зубы, ускорил шаг и, не обращая внимания на крики ноющих мышц, через дикую боль и «не могу» двинулся по лестнице вниз, к клетке. Активист рыкнул. Пускать его такого – чистое предательство. В два шага достиг друга, перехватил в последний момент за крепкое плечо и уверенно выдал: – Я выйду вместо тебя. – Это тяжелый вес. Тебя он в рагу превратить может! – Пусть попробует. – Брат… – Хорош! – глаза Головина налились ледяной непреклонностью. – Во мне сейчас сил больше, а в желудке – аскорбинка, – и подмигнул для пущей уверенности. – По крайней мере, если размажет, Алёнке объяснять это будет проще, чем Полине. – Он прав, – заверил подошедший сзади Рус. – Подумай о жене, в конце концов. Если этот Клапан сломает тебя сегодня, растением ты семье не поможешь. Самара забыл, что значит показывать боль, и если со стороны сейчас его движения не выгладили движениями дряхлого старика или робота, значит, удавалось обманывать всех вокруг, потому что каждый шаг, каждый жест после вчерашнего боя вызывали адскую боль. И как бы парень не научился перебарывать ее, загнать в тайные уголки, не позволяя показываться на глаза, от друзей скрыть не получилось. – Я иду. И ты мне ничего не должен, – Кирилл сжал его ладонь и полетел вниз. – Не подведет, – заверил Самару Руслан. – Удачи! – крикнул вслед Активисту, в то время как тот, уже развернувшись, уверенно пошел в сторону ринга. Бушующая публика заметно расступалась перед ним, словно по наитию понимая, что это идет следующий боец. – Следуйщий бой! – громко объявил диктор, полностью заглушив крики толпы. – Против нашего специального гостя Клапана, приехавшего к нам с южных окраин Шебекино специально для участия в данном турнире… Поприветствуем, Самара! Зрители заликовали. Клапан был человеком, повидавшим за свою жизнь немало турниров, и хотя и не имевший в данном виде спорта никаких почетных титулов, но стоявший в свое время вровень с многими чемпионами. Да, в последние годы о нем почти ничего не было слышно, но это не значило, что Клапан потерял форму. Напротив, создавалось такое впечатление – и в этом Головин смог лишний раз убедиться, когда боец оказался напротив него – что он сейчас находится в самом расцвете сил. Клапан застыл в своем углу, с улыбкой глядя на будущего противника. Мышцы на его торсе весело поигрывали, предвкушая скорую схватку. Короткая черная шевелюра стояла торчком, без каких-либо видимых признаков проступившего пота. Да и действительно, откуда взяться испарине на этом мощном лбу? Не ему надо бояться соперников, а, напротив, соперникам – его. – Итак, оба бойца на ринге, и мы можем начать! – торжественно объявил диктор. Активист застыл в напряжении. Итак, Клапан… Его слабые места… откуда у такого громилы могут быть слабые места?! Он сам словно живой молот. Угодить под кулак такого все равно что встретиться с бетонной стеной, да и то еще неизвестно, что было бы приятнее. Единственный хоть сколь реальный способ выстоять в этом поединке – пропускать как можно меньше ударов. Раздался свист, и Клапан не стал терять ни секунды – тут же бросился в бой, и Кирилл в последний момент отпрыгнул в сторону и принял боевую стойку уже на другом конце ринга. С довольной ухмылкой на лице соперник повернулся в его сторону. Казалось, первый промах его ничуть не огорчил. С оглушительным рыком он снова бросился вперед – и вновь лишь в последний момент Активисту удалось уйти. Однако на этот раз он сделал это вполне обдуманно, рассчитав каждое свое движение, и проделав их все с необычайной грацией, характерной, разве что, для настоящих бойцов. Клапан со странным выражением лица взглянул на своего соперника. Активист прекрасно осознавал каждую его эмоцию. Это было удивление, даже растерянность. Он не мог понять, что именно сейчас произошло и как его оппонент умудрился провернуть это? Но главное, что сейчас интересовало Клапана, кто же такой этот странный выскочка, что уже дважды смог уйти из-под его атаки, и не просто уйти, но и улыбаться в ответ. А Кирилл и правда улыбался. Он уже понял, что противник на самом деле не так уж страшен, как это выглядело со стороны. Да, он обладал необычайно мощным телосложением, но на этом, пожалуй, и оканчивались все его видимые преимущества. Ему явно не хватало скорости и маневренности, и, что самое главное, его совсем не заботила тактика боя. Он просто рвал напролом, считая, что сможет сломать любую стену. Клапан вновь бросился вперед. На этот раз уже попытался предвидеть возможный уход Головина, и поэтому выставил вторую руку немного в сторону, готовый при случае встретить ею лысого парнишку. Однако теперь Активист даже и не думал уходить. Он ринулся прямо навстречу верзиле и, в последний момент поднырнув под его атакующую руку, нанес короткий удар точно в его внезапно открывшийся бок. А затем еще один – выше, под самую руку, после чего вновь оказался далеко в стороне. Зрители заликовали. Клапан же в свою очередь зарычал. Все шло явно не так, как он рассчитывал. Лысый выскочка оказался гораздо более юрким, чем о нем можно было бы подумать. И сильным, потому что правая рука Клапана заметно подрагивала после сразу двух пропущенных в нее ударов. Его новая атака оказалась более агрессивной и стремительной, и в этот раз Кириллу пришлось изловчиться, чтобы в одно мгновение не оказаться смятым мощными кулаками своего противника. Когда публика в очередной раз заликовала, восхваляя представшее перед ней зрелище, Клапан уже с трудом сдерживался, чтобы не показать, насколько болезненным оказался для него очередной удар – на этот раз локтем в левый бок. Теперь противник начал действовать гораздо осмотрительнее. Больше никаких быстрых атак, только спокойное размеренное продвижение вперед, дабы оттеснить противника в угол, откуда он уже никуда не сможет деться. Активист заметил это, так что ему ничего не оставалось, кроме как самому броситься в бой. Ложный выпад под правое плечо и затем резкий уход влево, разворот и… удар! Однако на этот раз совсем не так, как хотелось бы. Клапан успел увести корпус в сторону, пропуская мимо себя кулак Активиста, после чего начал быструю контратаку. Он со всей прыти бросился на пытавшегося улизнуть противника, рассчитывая добить его одним махом. Всё происходило словно в замедленной съемке: уход от мощного прямого немного влево, затем быстрый блок правой рукой, предотвращая удар под ребра, новый уход, пропуская кулак противника, летящий по широкой дуге, возле самого своего носа и, наконец, резкий апперкот. Костяшки пальцев угодили в самый кончик подбородка Клапана, и лишь только то, что он значительно превосходил Головина по массе, уберегло его от перспективы в тот же миг оказаться на полу. Вместо этого он заметно пошатнулся и оперся одной рукой о клетку, сделав при этом шаг назад. Самара одобрительно гаркнул. Получилось! Противник выведен из равновесия, дизориентирован, а значит оставалось только одно – немедленно нанести завершающий удар, пока тот не пришел в себя. Кирилл снова бросился на него. Его кулак словно сам собой сжался настолько крепко, что, казалось, ладонь может не выдержать напора впившихся в нее пальцев. Это должен был быть грандиозный удар… Кулак застыл в ладони Клапана в каких-то сантиметрах от своей конечной цели. Мысли Активиста, подхваченные криками толпы, мешались в мозгу, словно огромный снежный ком: решающая атака провалена, его рука, словно в тисках, зажата в мощных пальцах Клапана, самому же противнику теперь ничто не мешает атаковать в ответ… Взмах рукой… Перед глазами пробежала яркая вспышка, что-то вроде небольшой молнии, а затем в сознание ворвалась пелена, граничащая с сумрачным светом. – Брат! – доносилось все, как сквозь вату. – Вставай, брат! Самара. Ради него этот бой. Ради его семьи, которая едва ли сводит концы с концами. Встать. Встать, Головин! Немедленно встать! Счет шел на секунды. Когда Клапан уже водрузил над своей головой руки в знак безоговорочной победы, Кирилл, пошатываясь, поднялся на ноги, сделал шаг назад, будто разгоняясь, и в один мощный прыжок достиг ударом, в который собрал последние крупицы сил, виска ошарашенного Клапана. Адская боль пробила череп. Противник мешком рухнул на маты. Пришел он в себя уже вне ринга. Его верный соратник, низко склонившись над ним, что-то шептал, однако Клапан не мог расслышать слов. Да и важны ли они были сейчас? Он проиграл. Активист, прикладывая к разбитому лицу своевременно протянутый лед, утирал тыльной стороной руки пот и кровь с губ. Самара подхватил его под руку сразу же на лестнице, усаживая на ступени. – Кирюх… – Я победил? – хрипло усмехнулся Головин. – Да! – возбужденный от увиденного Руслан уже на радостях трепал его за плечи. – Ты размазал его по рингу! И смею заметить, что ты держался молодцом. Кирилл сморщился и потер лоб. – Твою мать, моя голова. Меня словно кувалдой шандарахнули. – Думаю, ты не так уж далек от истины, – резонно заметил Самара. – Кулачищи у этого парня просто… – Я в ахуе, – согласился Руслан. – А я в трихуе, – хохотнул Активист, тихо хрипя поднимаясь со ступеней. – Пошли за бабками, Самара. И помни – ты нихера мне не должен, понял? Полина караулила у окна. Нет, не мужа, а трехлетнего сына Тёмку, который наотрез отказывался слезать с подоконника уже больше часа – нравилось ему разглядывать каждую проезжающую машину или грузовик, каждого прохожего – такого разного каждый раз. У одного в руках авоськи с продуктами, у другого – коляска, у третьего – ладошка ребенка, а у ребенка в другой ладошке – игрушка. Кажется, мишка? – Ма-ма, – Тёмка задрал голову, глядя в лицо Полины, – а па-па миську купит? – Обязательно, сына, – тонкая ладошка ласково провела по его головке, убирая со лба непослушные русые прядки. – А када он плиедет? – Скоро уже, малыш. Пойдем-ка пока поедим, м? – Неть, – Тёмка активно закачал головой, растрепав по лбу челочку. – Там интелесно… – Подстричь тебя надо, богатырь ты мой… Артёмка был маленькой копией Самары. Крепенький малыш. У Льва все с размахом, все по максимуму. Сорок четвертый размер обуви, зычный низкий голос, легко перекрывающий грохот метро, грудная клетка гладиатора, о которую в первом же бою бесславно согнется неприятельское копье, и каштановая шевелюра, которую Полина нещадно стрижет машинкой, но волосы прут как трава в огороде, три недели и снова надо стричь. С главной дороги повернул в сторону дома знакомый автомобиль Кирилла. Полина улыбнулась, спешно чмокнув сынишку в макушку, и подхватила его на руки. – А вот и папа с дядей Кириллом приехал. Бежим встречать! Дверь распахнулась, и первым на порог ступил Самара с огромным букетом любимых Полинкиных хризантем. А она широко улыбнулась мужу. Хрестоматийная картина, мадонна с мадоненком, прямо сейчас в альбом. На вид совсем девочка, что, впрочем, тоже вполне традиционно для подобного сюжета. – В честь чего? – Полина потянулась к губам Самары, принимая букет и передавая сына в крепкие руки. Лев чуть опустил голову, скрывая за головкой Артёмки плотно стиснутые зубы и ходящие ходуном желваки – сын хоть и весил всего четырнадцать килограммов, но эта в обычное время легкая ноша сильно сейчас оттягивала вставшую колом спину. – Завтра же восьмое марта, маленькая, – улыбнулся в ответ, за секунду переборов боль, и подмигнул. – С праздником. – Точно... – Поля и думать забыла про праздник. Не до праздников в их семье последнее время было. Но то, что муж сумел найти возможность порадовать, затопило теплой волной девичье сердечко. – Спасибо! Кира, не стой в дверях, проходи скорее… О, господи! – Полина тут же стерла улыбку, увидев припухшее лицо Головина. – Где ты так?.. Активист невинно пожал плечами и обезоруживающе улыбнулся. – С боем отбивали продукты вам на пропитание. Представляешь, такая агрессивная бабулька попалась, что… – Хватит, – отмахнулась Полина, грустно поджимая губы. – Знаю я ваши сказки. Идем на кухню, я обработаю. Головин тяжело и громко вздохнул, когда с кухни прилетело: «И не надо так вздыхать, ты не отвертишься!». Парни переглянулись и хмыкнули. Артёмка потянулся пальчиками к ссадине на переносице Головина. – Больно, дядь Кил? – До свадьбы заживет, Тёмка, – подмигнул ему Активист. – А я когда выласту… Тоже буду длаться до свадьбы? Друзья грустно хохотнули. – Драться, малыш, нужно только за правое дело, – подмигнул мальчонке Самара. – А вы… за плавое? – Конечно, сына. – Па… – Тёмка завозился на руках у отца, стыдливо опуская глазки и тыкая указательными пальчиками друг об друга. – А ты мне купил сто-нибудь? – Кирилл! – снова прогромыхало с кухни. Полинка обладала тонким мелодичным голоском, и все ее грозные фразы вызывали у парней только улыбку. – Лечу, звезда волшебных Самарских дней! Тёмка продолжил ластиться к Самаре – поддел головкой его подбородок, уткнулся виском в крепкое отцовское плечо. – Па?.. – Купил, Тёмыч, целый мешок конфет. – А миську купишь? Самара сдержанно вздохнул, прижимая голову сына еще ближе и целуя его в мягкие русые волосики. – Обязательно. Заработаю – и куплю тебе целую семью мишек. Договорились?***
🎶: Та Сторона – Другой РайНаш дом стал бетонной коробкой
в срок короткий,
ты начинаешь новую жизнь,
а я — проклят…
Твои шаги слышу на кухне…
твой размеренный шепот,
делаю музыку громче —
не свихнуться чтобы…
– С добрым утром, блять… – прохрипел сам себе Пчёлкин вполголоса, медленно поднимаясь на кровати. Голова тихонько ныла после вчерашнего выпитого. Вставать не хотелось, но надо. Слишком долгий день впереди. Он откинул одеяло, и тут же по его спине пробежал холодок. Около подушки лежала смятая Женькина футболка. Цветочный тонкий запах от нее впился в легкие, обжигая изнутри. Витя прикрыл глаза, измученно простонал, вспоминая вчерашний вечер. Кажется, где-то к семи он завалился в бар, а ближе к полуночи звонил Активисту. Кирилл забрал его и к часу доставил домой. А дома… Дома никого больше не было. Уже две недели, как Женька переехала вместе с Филом на другую квартиру. Пчёлкин видел, как она паковала вещи, помогал загрузить их в машину, сам лично отвозил ее в другое логово, но почему-то не верил, что она действительно съехала. Приходил каждый день к ночи, по обыкновению тихо шел по коридору, бросал взгляд на дверь. Теперь она была открыта всегда. Потому что зал был пуст. Будто и не было этого года. Будто и не было в этой квартире Женьки. Только аромат ее духов витал в воздухе до сих пор. Когда Активист выгрузил его на порог дома и по обыкновению своему пообещал быть на связи на случай, если что-то понадобиться, Пчёлкин направился в ванную. Именно там на корзине белья около стиральной машины он обнаружил забытую Женькину футболку. Схватил ее, прижал к лицу и зарычал. Алкоголь усилил все эмоции и чувства… Засыпал он с этой же футболкой в руках. Стыдно было по утру обнаружить такую подчеркнутую слабость в себе. Очевидно, Витя просто начинал сходить с ума. Совершенно точно, совсем. Абсолютно. Потому что даже спустя столько дней он еще почему-то прислушивался к звукам в доме. Казалось, что сейчас Филатова проскользнет в ванную, и через пару секунд зашумит вода. Что пройдет в кухню, и загремит посуда, засвистит чайник. Казалось… Казалось… Самое поганое, что теперь он не мог видеть Женьку тогда, когда хотел. Он, в прочем, и до этого не мог довольствоваться этой роскошью, но хотя бы знал, что в квартире они обязательно пересекутся. А теперь искать повод? Действовать как-то… Пчёла наконец поднялся с кровати, и виски заныли, будто в них вворачивали шурупы. Да, денек будет отличный. Просто замечательный! В таком состоянии даже за руль не хотелось. И не желательно вообще было… Но надо было забирать Фила. Он прошлепал босыми ногами по холодному полу, ощущая, как стопы покалывает сотней иголочек. Размял шею, склонился около тумбочки с телефоном и поднял глаза на висящий календарь. Восьмое марта. Долбанное восьмое марта! Это ли не повод? – Теофила? Проснулся? – Да давно, – голос Валеры как всегда был спокоен, бодр и сквозил тонкой иронией. – А ты, судя по голосу, едва башню от подушки оторвал, спящая красавица. Опять нажрался вчера? Витя привалился к стене, зажмуривая глаза и надавливая на переносицу. – Наговариваешь ты на друга своего. Грех это… – Ладно, грешник, пригоняй давай. Жду. – В гордом одиночестве? – хмыкнув, уточнил будто вскользь Пчёла. – Да нет, Жека тут. Пчёлкин тихо, но довольно фыркнул. Валера покусал губы, размышляя, и добавил: – Ждем. – Лечу, любовь моя Филатовская! Фил покрутил в пальцах трубку, из которой уже лились монотонные гудки, вскинул брови, пожал губами и положил трубку на рычаг. Из комнаты сестры доносились «Желтые тюльпаны» Королевой и в унисон подпевающий голосок Женьки. Девчонка старательно упаковывала в коробочку подарок для Вадима. Целый месяц ушел на то, чтобы научиться азам вязания, спасибо Милене – намучалась она с Филатовой за это время. Но по итогу обе девушки были довольны результатом – белый свитер, связанный стилем «двойная коса» теперь радовал Женькин глаз, и она надеялась, что порадует и Малиновского. Признаться, Женька никогда не знала, что дарить на дни рождения мужчинам. С ребятами особых церемоний не было – узнавала обычно из разговоров, что бы хотелось. Вот Космос горел два года желанием обзавестись спиннингом, скинулись тогда все, подарили. Радовался, как мальчишка, правда, на рыбалку так ни разу не сходил… Не довелось случая. Витька хотел давно себе белую толстовку – увидел как-то по телеку Патрика Суэйзи в одном фильме. Нашли – подарили. Не расставался Пчёла с этой толстовкой долго… Но что могло порадовать Вадима? Никогда ничего не говорил, поэтому пришлось положиться на свою фантазию. Лучший подарок, как всегда говорила Ольга Николаевна, тот, что сделан своими руками. И не важно, что пятьдесят процентов этого подарка сделаны еще и руками Миленки. Женька упаковала свитер и взялась за воздушные шарики. Надула три штуки и подписала каждый на разных языках. Пусть детский и наивный порыв, но почему-то девушка была уверена, что Малиновскому это понравится. Пусть скажет, что она еще малышка, но… Улыбнется. Обязательно. Фил стукнул в дверь и вошел в комнату сестры. Женька оглянулась через плечо. – Ты чего стучишь-то? Я ничем противозаконным не занимаюсь. – Тебе тут цветы, – Валера шагнул к ее столу и протянул в Женькины руки букет ее любимых тюльпанов. – Спасибо! – девчонка зарылась в белые бутоны носиком и зажмурилась ненадолго, напоминая слепого, но до жути милого котенка. – Да не мне, – хохотнул брат, склонив голову. – От нас с пацанами подарок будет позже. Филатова выгнула брови, но тут же догадалась. О том, какие цветы у нее любимые, знали почти все. Но что-то подсказывало, что… – Дунаев, сто процентов… – Записки нет? Девушка оглядела букет со всех сторон и покачала головой. – Нет. – Ну, тогда выбор не велик. Либо Андрюха, либо твой Вадим. Хотя, зная Дунаева, он бы скорее принес их тебе лично. – Не факт… – грустно улыбнулась Женька. – В последнее время мы пересекаемся только на парах. У него же это… любовь-морковь и все такое. Фил заглянул сестре в глаза и увидел в них ничем не прикрытую грусть. Хмыкнул, сложив руки на груди. – А ты ревнуешь? – Я? – фыркнула Филатова. – Нет, просто скучаю. – Ну вы же сегодня собирались встретиться с девчонками в общаге, думаешь, он пропустит такой шабаш? Чего ты надулась, как мышь на крупу? Бодрее давай. Никуда от тебя твой Дунаев не денется, будто ты не знаешь. – Вообще обещал быть. – Если обещал – там тебе твои тюльпаны и подарит. Ему ничего не помеха. А эти цветулёчки от жениха твоего. – Вале-е-е-р, – протянула Женька, закатывая глаза, – перестань оперировать этим словом. Режет слух, если честно. – Я без всякого. Правда, завтра он должен будет пройти проверку на всю серьезность своих намерений. – Ты же не собираешься устраивать человеку допрос в его день рождения? – испугалась она. – Ну ты что, Женька, я и допросы? Пф-ф... Вещи несовместимые. Хотя, если взять тяжелую артиллерию в лице Пчёлы, то выйдет более продуктивно. Однозначно Фил сказал это в шутку, но Женька напряглась так, что ощутила, как спина встала колом. Пальцы до побеления сжали стебельки тюльпанов. Брат быстро оценил ее нервозность. – Ты чего так напряглась? – Его никто не приглашал, – голос девчонки стал грубее и тверже. Фил улыбнулся, притягивая сестру к себе за шею и целуя в макушку. – Да шучу я, малышка, шучу. Сам прощупаю твоего Вадима, если что – ты меня знаешь. Разговор будет коротким. – Какой ты добрый… – Я добрейшей души человек! Тихо убью, скромно отпраздную. Он кротко посмеялся, но Женька этого юмора не оценила совсем. Уперлась кулаком в его крепкую грудь, отстраняясь. – Мне не нравится этот настрой, Валер. Я уже говорила, Вадим – человек другого круга. Он ваших колкостей не оценит. – Интеллигент, значит? – Ты понимаешь, о чем я… – сестра отошла, перебирая в пальцах целлофановую обертку букета. – Что ваша с ребятами деятельность не должна получить огласку в разговорах. Ему было достаточно один раз увидеть последствия… – Ладно, Жека, я не дурак. Что ты мне, как маленькому, прописные истины глаголишь? Запишу сегодня парочку анекдотов у Пчёлы, ну, те, что поскромнее, надену смокинг и буду вести себя, как пай-мальчик. – Не надо вести себя, как пай-мальчик… Просто оставайся моим братом и все. Фил утвердительно моргнул, обхватил ее за плечи и запечатал теплый поцелуй на Женькином лбу. Без слов дал понять, что все будет в порядке. Дребезжание телефона отвлекло обоих, и Женька зашагала в коридор. Из трубки донесся характерный для больницы и такой знакомый шум, а затем и быстрый голос Вадима: – Малыш, привет. Получила цветы? Значит, Валерка оказался прав. Женька улыбнулась, и Малиновский почувствовал ее улыбку даже на расстоянии: – Да. Спасибо огромное. – Это всего лишь знак внимания. Могу уделить тебе его сегодня только так, к сожалению. Женька все прекрасно понимала. С такой нагрузкой, как у него, хорошо бы найти часик подремать на диване в кабинете. Поэтому добавила в голос жизнерадостные нотки: – Но мы же встретимся завтра. – Да, только до сих пор думаю, что ресторан – слишком пафосная идея. – Мы решили сделать с Мариной так, ты разве против? Заодно дать возможность твоей сестре и мне не стоять у плиты, а потом – у раковины. Вадим усмехнулся: – Женщины... Хитрые вы существа. – Зато очень любящие. – В этом я не сомневаюсь... Ладно, малыш, я лишь позвонил на минутку услышать твой голос и убедиться, что все дошло. Позвоню по возможности, договорились? – Да. – Целую. Как только Женька повесила трубку, подал голос замерший в дверях Фил: – Ну что, я оказался прав? – А подслушивать, братец, не хорошо. – Меньше «ля-ля», иди собирайся, скоро жук наш прилетит, подбросим тебя по пути в твою общагу. Женька пожала плечами, забрала из шкафа полотенце и направилась в душ наводить марафет. Витя притормозил около подъезда, уперся подбородком в сложенные на руле ладони и взглянул исподлобья на дом, в котором проживали теперь Филатовы. В воцарившейся тишине только сейчас расслышал играющую из магнитолы новинку какой-то группы «Русских»: – Ну и что, что так совсем недолго Нам с тобой выпало летать! Ну и что, что так немного толку Из того, что кому-то – летать, а кому-то – ползать. Своей доброй улыбкой, невинными глазами и скромной красотой Женька заманила Пчёлкина в ловушку. Он все еще помнил тот гребаный день. У него не было способа сбежать из этого мира. В нем мало хороших вещей и людей, но если появился шанс их найти или разглядеть среди своих, то нужно было цепляться за них изо всех сил. Филатова была одной из тех хороших людей в его жизни. Вторая попытка достучаться до нее была провалена с треском. Женька теперь летала, окрыленная новыми чувствами, а Вите будто оборвали и без того тонкие крылышки и кинули на землю. Ползи, если сможешь. Идти надо. Попытаться еще раз надо. Третий раз – алмаз, бог любит троицу, какие там еще интересные афоризмы могли быть уместны в данной ситуации? Пчёлкин забрал с заднего сидения букет для Филатовой, закрыл машину, одернул подолы пальто, откашлялся и уверенно шагнул в подъезд. – Влетай, - Фил пожал его ладонь, пропуская через порог, кинул оценивающий взгляд на красные тюльпаны в руке друга. Сегодня Женька буквально в оранжерее будет. – А где мелкая? – Сейчас выйдет, – Валера зашагал по коридору, стукнул пару раз по двери в ванную: – Жека, пошустрее! Пчёлкин долго ждать не будет. – Минуту подождет! Пчёла прошел в комнату Женьки, оценивающе рассматривая ее новые владения. На стенах – все те же любимые «Битлы», на столе – свалка учебников и еще один букет белых тюльпанов. Чуть скромнее по объему, чем Пчёлин, но в дополнение к нему – воздушные шарики. Витя, опустив цветы, приблизился к ним, разглядел написанное на разных языках «Я тебя люблю». Он не знал, что так конкретно повлияло на его реакцию, но ощутил непреодолимый тошнотворный рефлекс. – Полиглот хренов, – прошипел сквозь зубы. Дальнейшее поведение Пчёлкина нельзя было назвать зрелым и особо адекватным. Обидчивый мальчишка проснулся внутри и агрессивно забился в грудной клетке. Витя, скривив губы в усмешке, подхватил со стола Женьки скрепку и с первобытным удовольствием лопнул каждый шарик. – Пчёлкин, ты совсем охренел? Пчёла повернулся к свирепеющей Филатовой. Улыбнулся так невинно и добродушно, что даже айсберг бы расстаял. Но только не Женька. У нее уже руки чесались врезать по этой смазливой физиономии. – У меня вдруг случилась аллергия на шарики. Стремный подарок, конечно, но вполне подходящий для такого задрота. Женька цыкнула, закатив глаза, стремительно приблизилась к нему и вырвала из его пальцев скрепку, пригрозив ею прямо около его носа. – Он не задрот – это раз. Он меня ценит – это два. Шарики надувала я – это три. И ты конченный ревнивец – это четыре. – А на кой ляд ты надувала эти шарики? Это раз. – На день рождения Вадиму, – она вздернула подбородок и ехидно сверкнула глазами. – О, родился в бабский день… Это многое определяет. – В такой день мог родиться только настоящий мужчина. – М-м, – Витя погрозил указательным пальцем, будто поправляя. – Настоящий задрот. И, кстати, это два. – Неужели и три будет? Он уверенно кивнул и выдал на полном серьёзе: – И давай начнем все сначала – это три. – Ты в себе? – нервно усмехнулась девчонка и потянулась тыльной стороной ладони к его лбу. – Дай-ка лоб потрогаю… – Можешь поверить мне на слово – я горяч. – Пчёлкин, ты дурак? Витя поджал губы и невинно пожал плечами. Затем в голове все же что-то щелкнуло, он тяжело вздохнул и протянул ей свой букет. – В знак дружбы и любви, Филатова. С праздником. – Да ты осчастливил меня просто! – всплеснула она руками, но цветы все же приняла. – Ладно, сочту все это, – окинула взглядом нанесенный «урон», – маленьким недоразумением на почве похмельного синдрома. Ты вообще просыхаешь или как? Витя прищурился, покачивая головой, будто прикидывая в уме что-то и делая подсчет. Девушка отмахнулась, делая достоверный вид, что ее это будто вовсе не касается. Вставила букет в вазу к другим тюльпанам и выдала: – Проехали. Заканчивай бухать, Вить. Он почти рассмеялся. – Стимул нужен. А он ушел. – Далеко ли? – На данный момент стоит со мной под одним потолком и отчитывает меня. Вернее, делает попытки. А так – да. Женька нахмурилась, выглянула из комнаты – Фил в ванной, и шум воды отлично мог заглушить ее разговор с Витей. Плотно прикрыла дверь и привалилась к ней спиной, уставившись на Пчёлкина. Что-то странное пробежало в ее золотистых глазах. Оттого так странно что-то защемило у него между ребер. Пчёла и сам не понимал, почему снова начал такой разговор с этих глупостей. Но понимал, что остановиться не может. Выводить на эмоции Филатову в последнее время было так привычно и так интересно, будто он каждый раз пытался что-то проверить, в чем-то удостовериться. – Скажи, почему ты весь этот год ведешь себя, как законченный идиот? – руки выдали ее – взлетели вверх, рассеянно разбежались в стороны, затем скрестились на груди. Будто так Женька хотела защититься. От чего только? – А последнее время, как обиженный ребенок… – Ну, тебе лучше видно, ты же спец по обидам, Филатова. Девушка закусила щеки. Началось. – Я жду ответа. Пчёлкин оттолкнулся от стола, запустил руки в светлые пшеничные волосы, нарушая идеальную укладку. – Хорошо, давай попробую задать тебе наводящие вопросы и твои ответы все скажут за меня. – Ты трус… – тихо констатировала Женька, сверля его глазами. Грустными до мурашек. – Ты боялся с самого начала. За меня, за себя, за все… Ты же сам все решил тогда, разве нет? – Согласен… – вдруг согласился он. – Ну а теперь-то что ты хочешь от меня? Нельзя наступать в ту же воронку, в которую даже снаряд повторно не попадет. Нельзя танцевать вальс с граблями, если не умеешь и знаешь, что снова наступишь на эти зубчики и заработаешь смачный удар рукояткой в лоб. – Ладно, – Пчёлкин надул щеки и с шумом выпустил из них воздух. – Ревную, говоришь? Да. Потому что не понимаю, что ты в нем нашла! – Человека, Вить. Он будто пропустил это простое, но в данной ситуации колкое слово мимо ушей. – Блин, Филатова! Да кто угодно другой, только не он!.. Я бы мог стерпеть даже этого недотепу Дунаева… Ты думаешь, я не знал о ваших дурацких попытках? Знал, конечно! Молчал, как дурак в тряпочку, полагая, что это долго не продлится, и был прав! Я и сейчас прав, только ты не хочешь этого признавать. Он же старый для тебя. Через десять лет на кого он похож будет? И ты молодая и красивая баба рядом с курагой! – О-па! Знаешь, даже лестно, что ты отмерил нашим отношениям столь длительный срок! Я лично не против. Еще что скажешь? У Женьки было ощущение, что голова полна гвоздей, которые только что туда вколотили. Заезженная пластинка, игла ходит по внутренней дорожке и шипит, и скрежещет, и никто ее не снимет. – Что я тебя люблю. – Как гром. Как удар под дых. Как камень в затылок. – Если ты до сих пор не поняла. Если ты специально мучила меня все это время и играла в недотрогу. Если… Женька резко отвернулась от него, чуть запрокидывая голову, искренне не понимая, почему все это свалилось на нее сейчас! – Твою ж… Пчёлкин… Иди ты к черту, а? Пальцы потянулись к ручке двери, но Витя опередил ее, хлопнул дверью вновь, теперь сам припечатывая ее спиной. И оказался слишком близко к Женьке. Снова. Парень склонил голову, почти касаясь ее лица. – Ты можешь быть грубой и колючей со мной, я уже оправдал это для себя, можешь плевать на мои слова, но я надеюсь, что ты понимаешь, что я позволяю тебе это делать только когда мы вдвоем, – его горячее дыхание обожгло ее ухо. – Пойми, Жека, меньше всего на свете я хотел бы сделать тебе больно. Женька почти задохнулась от волнения, немного отстранилась и молча смотрела в его глаза, в которых вдруг плескалась такая больная нежность, что сделалось не по себе. – Я повторю, Филатова, мне не сложно, – он легонько обхватил ладонью ее волнистые волосы, разрывая последние миллиметры расстояния между ними. – Люблю. Тебя. Как это в твою голову вбить еще, скажи, а? – А я тебя – нет, – ответ как плевок – жаром в лицо. – Врёшь. Пчёлкин обхватил ее обеими руками и прижал к себе, отчего Филатова вскрикнула и ударила его кулаком в грудь. – Отпусти, сейчас же! – И не подумаю. – Ты делаешь только хуже! – Разве? Шум воды стих, послышалось едва слышимое копошение Фила. Витя обхватил руками лицо Женьки и припал к ее губам с такой нежностью, таким трепетом и такой осторожностью, какой раньше за ним не наблюдалось. Затем рука скользнула по тонкой шее, вниз, сминая пальцами воротник платья. Достиг груди, слегка надавливая, чувствуя нагретую Женькиным телом ткань. Колотящее в его правую ладонь сердце. Сопротивление вернулось ровно через пару секунд, когда до Женьки дошло, что он творит. Что они творят. – Я так и думал… – прошептал Пчёла, отдернув руку и резко отстранившись от девушки, тяжело переводящей дыхание. – За тебя все ответило твое тело. – Какой же ты подонок! – чуть не срываясь на крик, процедила Филатова. Дверь толкнулась – Валера хотел войти, но вдруг столкнулся с непредвиденным препятствием в лице Пчёлкина. – Отойди от двери! – Женька вцепилась в плечо Вити и со всей дури отпихнула его в сторону, распахивая дверь и встречаясь с озадаченным взглядом брата. – Все нормально? – неуверенно спросил Валера. – Я че… помешал? – Счастливо доехать до работы! – гаркнула Филатова, едва справляясь с пульсирующей волной в горле. – Жек, ты куда?! – не понял Фил, не зная, на кого смотреть – на сестру или на друга. – В общагу. Нажрусь до состояния полу-тазика, домой не жди! Пчёла нервно потер шею, глядя в пол и ощущая предательскую, тягостную пульсацию внизу живота. Сука. Кто, правда, – ситуация или он сам – так себе и не смог ответить. Фил толкнул его в плечо: – Ты чё опять натворил?***
В общежитии к празднику международного женского дня понавезли припасов, на родном тринадцатом этаже обобществили продовольствие, накрыли стол, заготовили подарки – скромные, но со вкусом. Прогнозы Фила оправдались – Дунаев без стеснения подарил Женьке букет ее любимых цветов, правда, на застолье притащил с собой Тошу. Из первых уст – от Кота – Филатова узнала, что они теперь идут одним комплектом. – Встречаются? – тихо уточнила она. – Как бы нет, а как бы и да. Хрен вас, москвичей, разберешь! Филатова хотела как можно скорее выкинуть произошедшее с Витей из головы. Неужели правда ее тело не в ладах с хозяйкой? Неужели отреагировала? Да стыд и позор уже от того, что она несколько секунд просто не могла оттолкнуть от себя этого подлого жука! Забудь. Забудь. Забудь! Была одна установка – как следует поржать со своими людьми и достичь той кондиции, когда голова просто будет не в силах переваривать то, что творится в жизни ее обладательницы. Женька прислонила граненый стакан к глазу, глядя на Андрея, который он сам же с точной регулярностью пополнял. Думаешь, если ты спрятался за стаканом, Дунаев, если твое лицо размыто, то кареглазая не сможет ничего разглядеть? Как ты чувствуешь до сих пор неловкость, сидя между двумя дорогими сердцу девчонками? Дунаев думал, конечно, но о другом. В какой-то период просто увидел, что Женька заметно потеплела. Удобно развалилась на матрасе около стены, покручивая в пальцах стакан. Нужен был передых. – Я сейчас вернусь, – пообещал парень Тоше, и та понимающе кивнула. Он склонился над подругой, аккуратно поддевая ее рукой под локоть. – Кареглазая, эй? Пойдем-ка на перекур? – А это идея, – одобряюще закивала головой девчонка. – Подними меня. – О, да ты уже наклюкалась, старушка. Дунаев, придерживая Женьку за талию, вывел ее в коридор, довел до лестничного пролета и уже там не нашел ничего лучше, чем усадить ее на подоконник. Так было проще ее удерживать, и к распахнутому окошку ближе. Филатова затянулась, вжала затылок в холодное оконное стекло, и стало полегче. – Рассказывай, кареглазая. – М? – Ты куда так нажралась, ты мне скажи? Тебе еще домой возвращаться, и там уж точно Валера сделает «а-та-та». Знаешь же, плавала… Женька сама не поняла, в какой момент ее затрясло, и по раскрасневшимся щекам потекли слезы. Зажала зубами сигарету и начала пальцами лихорадочно тереть глаза, смывая соленую влагу. Андрей ошарашенно смотрел на то, как слипаются ее ресницы, а пальцы снова и снова прячут от него ее лицо. Он отшвырнул сигарету и осторожно коснулся вздрагивающих плеч. – Кареглазая, какого хера случилось? Она всхлипнула, ощущая, как нос стремительно забивается, но так и не ответила. Андрей рывком потянул Филатову на себя, прижал к груди, зарываясь лицом в спутанные каштановые волосы. – Женька, чш-ш-ш, тихо… – он крепко стиснул ее плечи, чуть встряхивая их так, что голова Женьки слегка запрокинулась. – Кто обидел? – Вот скажи… Скажи, я, может, веду себя так, что меня можно, как… как… – Кто. Тебя. Обидел? – Жизнь… – Господи, конкретно! – не выдержал он и гаркнул. – Имя скажи. Пчёла? Да? – она молча всхлипнула. – Или Малиновский? – Я запуталась, Дунаев… Я так запуталась. Что мне делать? – Для начала рассказать, что произошло. – Пчёлкин… Он признался мне, понимаешь? Прям так и сказал… – И? – И полез ко мне… Дунаев ощутил, как противные ледяные щупальца заскребли его затылок. Отстранился, и его взгляд стал твердым и колючим. – Он тебя..? – Нет, ты не то подумал!.. – тут же спохватилась она, спешно утирая соленые дорожки с щек. Вздохнула ртом, набирая побольше воздуха. – Просто я почувствовала… Что-то. Но это ведь не правильно, да? Она знала, что несмотря на состояние, Дунаев останется Дунаевым. Рациональным. Рассудительным. Психологом. – А это «что-то» есть к Юричу? – Есть… – понизила голос Женька. – Я была абсолютно уверена, что все о себе теперь знаю, все теперь так ясно… Но Витя… Он как проклятие какое-то! Не выкидывается никак из моей жизни и все попытки объяснить его не останавливают, а только наоборот раззадоривают… – Что он тебе сказал? – Что любит. – Прелесть какая… он заболел, что ли?.. – в ответ только очередной всхлип. Дунаев подпалил вторую сигарету. – Оно тебе надо, кареглазая? Вот сейчас в данный момент? – Не надо… Совсем не надо. Но это чувство… Андрей запрыгнул на подоконник, уселся с Женькой рядом и обнял ее за плечо, прижимая привычно к груди. – Давай поиграем? – Во что? – Закрой глаза. Представь, что твоего Юрича просто нет рядом с тобой больше. Что ты чувствуешь? Ничего хорошего. – Я не смогу… Это больно. – Хорошо. Теперь представь, что в твоей жизни нет Пчёлы. Сейчас что ощущаешь? – Не знаю… Спокойствие. Андрей помолчал с минуту, что-то обдумывая, потом решился: – Ты знаешь, кареглазая, как я к тебе отношусь. Я тебя люблю всей душой, а как же иначе? Ты у нас девушка какая? Хо-ро-ша-я! Может быть, даже слишком. Ты не думай, я все понимаю – с Пчёлой не первый год знаком. Но, Жек, если уж взялась за нашего хирурга… а ты ведь взялась… ну и держись! И не надо с ветки на ветку скакать, ни к чему это. Пчёла придурок тот еще, но это дело вкуса. Если нужен рожон, то лучшей кандидатуры не сыскать. Если с Юричем у тебя так, от скуки, то откажись сразу, не переезжай ему жизнь, как однажды со мной попыталась... Но если все серьезно, то лучше иногда грустить о том, что могло бы быть, если бы Пчёла не повел себя, как дурак, чем разочароваться в нем вновь и потерять то, что имеешь. Помнишь, я говорил тебе «не рушь сама ничего». Повторю еще раз. Пальцы Дунаева осторожно принялись приглаживать сбившиеся в колтун кудри Женьки, потом прижимать к себе, обнимая, глуша рыдания. И те действительно утихали... – Спасибо, что ты у меня есть, Дунаев. Я бы точно без тебя пропала. И не отрицай, так и есть. Андрей мягко улыбнулся, по привычке коснулся губами ее макушки. – Что у вас с Тошей? Все серьезно? – Знаешь, как сказал мне однажды один великий человечек? – подмигнул он ей, когда увидел в карих глазах заинтересованность. – Мы просто гуляем, проводим время вместе… Женька вдруг тихонько рассмеялась, утирая костяшками глаза. – Ты не Пчёлкин, ты так с девчонкой не поступишь. – Ты меня порою слишком идеализируешь. – Нет. Это правда. Она любит тебя, Дунаев. Это видно. – Знаю. О своих смешанных чувствах Андрей рассказывать был не готов, несмотря на откровения кареглазой и на то, что тема, в общем-то, подходящая. – О, Василий на прогулке. – Кто? – не поняла Женька, пока не проследила, куда направлен взгляд друга. За окном по узкому подоконнику осторожно вышагивал кот. – Блин, он же сорваться может! Тринадцатый этаж!.. – Кареглазая, угомонись. Он этот маршрут как «Отче наш» знает уже… Но Филатовой внезапно стала небезразлична дальнейшая судьба кошки. – Ему надо непременно молочка. Теплого. Дунаев засмеялся, прикладывая усилия стащить с подоконника Женьку. – Ему уже все дали, кареглазая. Пойдем-ка обратно. Нас наверняка уже потеряли. Они вернулись в строй, там уже пели «На белом покрывале января», в перерывах между куплетами соседи снизу долбили в пол чем-то тяжелым, Дунаев прикрыл Женькин стакан ладонью: «ей хватит». – Почему это! – возмутилась Филатова. – Ничего не хватит! Ну и ладно! Она принялась толковать с Котом о великом. Кото тоже лыка не вязал, и они перешли на разговоры о звездном небе и моральном законе, который им явно не писан, ведь они столько раз его в этой общаге попирали… – Тогда на крышу – звезды считать?.. – воодушевилась Женька, но тут же почувствовала удерживающую руку Дунаева. Кот помотал головой: – Ни-ни, на крышу сегодня – нет, я в таком состоянии высоты боюсь, а вот выпить – завсегда пожалуйста. Андрей и Милена о чем-то между собой шептались. – Это заговор! – воскликнула Филатова. – Кот, они хотят нас обесстаканить, транспортировать на-хауз и тем самым лишить звездного неба… – Нефиг! – согласился Кото. – Пусть только попробуют!.. Мы же свободные люди или где?! Тем не менее праздник подходил к концу. Со словами «Критика чистого разума» Женька уверенно распахнула с ноги дверь, и Дунаев с Тошей, похватав с вешалки ее шапку, куртку и шарф, побежали следом. На ходу натянули все, замотали, под руки подхватили. – Кареглазая, как бы дал ща по башке твоей! Че Фил скажет, а? – Нормально все! Пока доеду – выветрится. – Верится с трудом. – Может, Женю лучше тут оставить, у девочек? – Тоша поглядела настороженно на Андрея. – И правда, Жек, давай к Юльке с Миленкой, а? – Нет, – твердо заверила Филатова. – На-хауз, так на-хауз. Такси спустя полчаса было найдено, Женька – усажана, адрес – назван. Но через пять минут девушка осмотрелась по сторонам, фокусируя зрение, и назвала другой адрес.***
🎶: SHAMAN – Ты Моя Малиновский увидел Женьку издалека, и это заставило его насторожиться. После сегодняшней смены он ожидал увидеть кого угодно и что угодно, но только не возлюбленную, сидящую в минусовую погоду, на лавочке около его подъезда в полночь. В руке девушка сжимала бутылку пива, которую по доброте душевной на опохмел ей сунул в рюкзак Велосипед. Каштановые волосы неряшливо растрепались по плечам. Вадим опешил и медленно присел на корточки напротив нее. Она спокойно смотрела ему в глаза и молчала. – Малыш? – выдохнул он. – Ты как здесь? Что случилось? Она развела руками, мол, что, не видишь? – Я пришла к тебе с приветом, – глупо улыбнулась. – Соскучилась. Он с ужасом разглядывал ее лицо. Потрескавшиеся губы, синяки под глазами... И она была пьяна в стельку. Мужчина со вздохом облизал губы. – Тебя никто не обидел?.. Жень?.. Не молчи, блин! Женькины веки прикрылись, и она прижалась лбом к его подбородку. Беда… Одна рука Вадима подхватила девчонку под трясущиеся колени, вторая крепче прижала девушку к груди. Внес в подъезд, потом в лифт, затем – в квартиру. Нужно было сразу нести в душ, подставлять ее хмельную голову под мощные холодные струи. – Я нормально! – кажется, она пятью минутами ранее отрубилась, успела выспаться и готова была вновь бодрствовать. – Вадь, отпусти… Не надо, правда… – Молчи, – в его голосе просквозили уверенные стальные ноты, и Женьке почему-то захотелось его послушаться. Пока на голову острыми, освежающими стрелами падала вода, Филатова следила смазанным зрением за руками Вадима, за его взволнованным лицом… И вспоминала, как так же напилась год назад до жуткой тошноты, и ее так же выхаживал Витя. Но Дунаев сегодня дал четкую установку – не думать, не ходить кругами, не застревать. Гнать поганой метлой прошлое, придавить чем-нибудь тяжелым, учебником по гистологии, например… Взаимные и невзаимные выборы. Треугольники. Отверженные. У медиков все сложно – видишь, что болит внутри. Вот социологи – простые ребята: нарисовали вместо людей морковки, соединил прямыми линиями – и готово. Можно бы было переиграть, сдать по новой, но Женька выбрала. Его. Малиновского. Такого холодного с виду, но такого бесхитростного и израненного внутри. Он ведь открытый для любого грабежа, вот и Женька его ограбила, на целый год, который не вычеркнешь… Что может еще посетить пьяную голову девчонки? Только желание проверить свои чувства. Рефлексы. Себя. – Поцелуй меня, – попросила мокрыми от воды губами. – Успокойся. Поднимайся, малыш, сейчас крепкий чай сделаю и уложу тебя. – Я говорю: поцелуй меня. Сейчас. Вадим был удивлен. Он в замешательстве. Метался взглядом по расслабленному лицу. Ему было почти больно смотреть на неё такую. – Нет. Женя, встань. Она встала с бортика ванны и сама потянулась к нему. Рука скользнула на его затылок, привлекая к себе. Кончик языка прочертил быструю влажную полоску по контуру его губ, а затем губы обхватили подбородок, заставляя резко выдохнуть. Она с ума сошла? Что еще за игры? Нахрена она так напилась! Зубы нежно прикусили кожу над кадыком. Вадим сжал челюсть. – Женя. Остановись. – Что не так? – Что не так? Жень, ты пьяная. Я не хочу выглядеть мудаком: просто воспользоваться наивной девчонкой, которая ни черта сейчас не соображает. Он, взрослый мужик, смелый, сейчас впервые выглядел растерянным. У Женьки же, наоборот, стыдливость пропала. – Как мне нравится твой высоконравственный бубнеж… – сбитый очередным поцелуем шепот. – Скажи… Ты меня любишь? – Люблю, – твердо и уверенно. – Тогда поцелуй меня. Пожалуйста. Сейчас ее голос был настолько опьяняюще нежным, что сводил с ума. Он накрыл ее губы поцелуем, ощущая смешанный вкус алкоголя на языке, а Филатова углубила поцелуй и чисто инстинктивно вжалась в мужчину, зарылась пальцами в его мягкие, густые волосы, привлекая все ближе и ближе… Это было то, против чего нельзя было пойти. Тот самый обезоруживающий приём. Она хотела. И это было сильнее чего-либо другого. Хоть и невыносимо нечестно. От того, как она его целовала, безумно нежно и волнующе, у Малиновского внутри все закрутилось – туго, дрожа. И закручивалось с каждой секундой сильнее, отчего по спине пробежала волна как при лихорадке. И Вадим не сдержался – совершил короткое движение бедрами вперед, запустил руку в ее мокрые густые волосы, сминая их, чуть натягивая. Застонав, Женька вцепилась ему в плечи. Юное девичье тело опалило таким жаром, что она позабыла о том, как мерзла еще пару минут назад под душем. – К черту, иди сюда, – прошептал Малиновский, задыхаясь. Отрывисто, заглатывая слова как рыболовные крючки. На этот раз они прорвут эту сеть и уйдут на другой берег, где их никто не найдет. – Не делай так больше, – повторял он как заведенный, пока девушка стаскивала с него свитер. – Я поседею с тобой, Филатова… И снова это движение вверх через голову – только уже она имеет права прикасаться, любоваться, целовать. Лицо, исполосованное уличным светом. Крепкая грудная клетка. Было темно, но его глаза Женька видела ясно. Два синих океана, в них не было ни грамма хитрости. Огромная нежность – да. Они остановились около кровати, и Вадим принялся медленно стягивать с нее платье, покрывая поцелуями каждый кусочек кожи. Тусклый луч фонарного света струился в окно и придавал лицу Женьки серебристый оттенок. Мужчина наклонил голову и поцеловал этот световой след. Мягко-мягко и, когда девушка улыбнулась, прижал ее ближе и коснулся кончиком языка ее улыбающихся губ. Ее платье упало на пол, обнажая тело для его губ и рук. Малиновскому хотелось смаковать каждый момент. Наградил поцелуем в шею. Голова у девушки откинулась, и он почувствовал ее пульс губами. «Медленнее, - сказал он себе, - медленнее». Она была его, и ночь только начиналась. Он чувствовал, как нарастало желание, как кровь пульсировала в венах. Его любимая Женька стояла перед ним, одетая только в лунный свет. Он коснулся ее груди и почувствовал ее тяжесть в своих сильных руках. Подушечки пальцев очертили ореолы сосков. – Ни о чем не думай, – попросил он низким голосом. Она застонала, скользнула ладонями на его спину и прохладными пальцами начала гладить разгоряченную кожу. Он нагнулся, обхватил губами правую грудь. Голова Женьки запрокинулась вновь, колени подкосились, и Вадим, почувствовав, как она расслабляется, подхватил ее и уложил на кровать. Опустился рядом с ней, провел ладонью по прекрасным контурам ее обнаженного тела. Ее мягкая грудь, плавный изгиб бедер, легкая выпуклость живота. Крутанув бедрами, прижался к ее тазовым косточкам, и, издавая мягкий рычащий звук, вторгся рукой между ее бедер. Дотронулся до самой сокровенной точки. Звук, который она издала, когда он ее коснулся, заставил Малиновского ощутить, как напряглись все его мышцы. «Перестань думать, - приказал он себе, - просто чувствуй». Неважно, что у нее было до этого, правда, в наличии какого-либо опыта у девчонки он тут же засомневался, когда длинные пальцы скользнули глубже, и девушка еле слышно шикнула. Еще нежнее, он понял. Женька вытянула руки, выдохнула его имя. Он наклонился к ней, прижался и начал целовать снова. Каждый поцелуй становился все более жадным, глубоким, страстным. Он ей что-то шептал, она плохо соображала, но интонация его низкого голоса сводила с ума. Когда он обхватил ее затылок и снова начал целовать, девушка почувствовала, как волоски на шее встали дыбом. Губы целовали Женькины щеки, скулы и уголки рта, пальцы, заставляя задыхаться, делали ее влажной, что тело начинало дрожать. Она провела рукой по его крепкой груди, потянулась вверх, обвивая пальцами его подбородок. Он придвинулся ближе, крепко и надежно сжал в своей руке ее ладонь, пока вторая его ладонь сбрасывала с его тела лишние преграды. Она запрокинула голову, ощущая влажные касания на шее, текущие к ключицам, груди… Малиновский опускался все ниже перед ней, нежно сжимал руками ее бедра и оставлял поцелуи на животе, а затем, нежно покусывая, продвинулся к выступу тазовой косточки, а потом, через весь живот, к другой стороне. С Женькиных губ сорвался тихий стон. Если бы не кипящий в крови алкоголь, она бы давно залилась краской – так неожиданно было видеть его перед собой на коленях, чувствовать на всем теле прикосновения его губ, особенно на внутренней стороне бедра и выше, а потом еще выше. Она едва пыталась успокоить сбившееся дыхание, когда почувствовала прикосновение губ там. Кожа пылала. Женьку бросало то в жар, то в холод, и она отчаянно хваталась руками за простыню. Вадим целовал ее, максимально бережно и нежно изучая ее тело. – Все хорошо? – его низкий голос пробил позвоночник новой волной приятных судорог, и девушка смогла лишь согласно кивнуть головой и протянула к нему руки. Малиновский склонился к ее разгоряченному лицу, сминая губы очередным поцелуем, параллельно чуть приподнимая Женьку и прижимая к себе. Осторожно, плавно он вошел в нее, сокрушая все барьеры… Тихий вскрик. Мужское сердце окатило нежностью, а тело его напряглось еще сильнее. Она рассыпалась в его руках на тысячи кусочков, сжала пальцами его плечи и тихо ахнула, тяжело дыша, скрывая раскрасневшееся лицо у него на шее. Сильной боли она не почувствовала. Вадим подался назад и опять в нее, вызывая резкий выдох, опаляющий его ключицы. Замер. Женька в ответ только потянулась к его губам, и он ответил осторожно и медленно, расслабляя ее, понимая по кроткому кивку, что можно продолжить. Он едва слышимо простонал, продолжая размеренные, осторожные толчки, закрывая ее рот поцелуем, языком вбирая мучительно-сладкие стоны. Он оперся на локти, и теперь девушка чувствовала на себе вес его тела. Двигался медленно, и по мере того, как она привыкала чувствовать его внутри себя, ее бедра начинали неуверенно двигаться ему навстречу. Его мышцы напрягались, грудь касалась ее груди… Левая ладонь мягко очерчивала ее скулы и подбородок, зарывалась во влажные волосы. Каждое прикосновение, каждый шепот, все, чем Женька делилась с ним, казалось таким правильным. Она, как электрический провод, подключенный к нужной розетке, чувствовала, что по венам текла новая сила, ранее неизведанная, но приятная до дрожи. Ее тело начало сжиматься, неудержимо вздрагивая, и Женька всхлипнула, но не от боли, просто от переполняющих ее ощущений, когда он полностью в нее погрузился, заставляя испытывать чувство… противоположное одиночеству. Противоположное печали или пустоте. Сквозь трепещущие ресницы она видела, как мужчина смотрел на нее почти собственническим, но в то же время странно нежным взглядом. И вторгался он в нее так же, двигаясь с экспертной точностью, их взгляды не могли друг от друга оторваться. Его всегда голубые глаза были сейчас особо глубокими и почти черными от желания. Он боролся с собой, чтобы держать все под контролем. – Я люблю… Люблю, слышишь? – прошептала ему нежно-нежно. Она приникла лицом к плечу Вадима и нежно поцеловала его. Какой дурой она была, сомневаясь, думая раньше, что Пчёлкин – все, что ей нужно. Витя был просто дорогой частью ее существования и всегда будет, как близкий человек, но Вадим… Он был кровью, текущей в ее венах. Он был теплом ее души. Теперь она это знала, без сомнения. Потом Женька помнила, как Вадим ее бережно подхватывал на руки, относил в ванную, ставил под теплый душ, закутывал в полотенце и относил обратно на кровать. Она, затаив дыхание, наблюдала, как мужчина ложится рядом, накрывает ее защитным жестом, прижимая к груди, и какое-то время они лежали молча. Чувствовала Женька себя совершенно трезвой. Она больше не пьяна. И знала, что запомнила каждую чёрточку его лица в тот момент. – Ты уверена, что не пожалеешь об этом? – его громкий шепот потонул в ее волосах на затылке. – Нет… – на губах проскользнула улыбка. Женька уткнулась носиком в его ключицу. – Только теперь после всего этого ты, как порядочный человек, просто обязан на мне жениться. Она тихо-тихо засмеялась, не ожидая того, что он ответил почти сразу, без тени сомнения: – Женюсь.