Шанс на спасение

Черный внедорожник мчится в сторону главного шоссе на предельной скорости и притормаживает только перед маленькой закусочной на выезде из Маньяна. Заглушив мотор, Хан Джувон какое-то время слепо глядит на глянцевую приборную панель перед собой. Звукоизоляция в его дорогом автомобиле на высшем уровне, и шум извне не может пробиться вовнутрь, но откуда-то по-прежнему доносится раздражающее шуршание. Радио все еще тихо что-то нашептывает. «Вернемся к внутренним новостям. Адвокат бывшего Генерального комиссара полиции Хан Гихвана, приговоренного к пожизненному заключению за убийство студентки, сокрытие данного факта, а также за ряд коррупционных эпизодов, подтвердил, что в связи с новыми обстоятельствами поданная ранее апелляция в скором времени будет отозвана и дополнена. Напомню, что…». Джувон пару раз нетерпеливо щелкает пальцем по сенсорной панели, пока салон полностью не погружается в тишину. Он закрывает глаза, открывает и еще несколько минут сидит так, уставившись в никуда. Он ехал в Маньян в первую очередь для того, чтобы отдать долг памяти Нам Санбэ, но, к чему лгать, не только. Увидеть. Подтвердить. Доказать. Убедиться в том, что вновь жестоко ошибался, теша себя неоправданными надеждами. Джувон рассчитывал, что все будет иначе. Им с Ли Донсиком нужно было поговорить наедине. Ему нужно. Нужно сказать то, что он давно хотел. Озвучить. Зафиксировать. Нужно услышать ответ. Обстоятельства милосердно разрешили дилемму за него, избавив от позора и позволив сохранить видимость достоинства. «Свидание». Смелость и решительность, вспыхнувшие было его душе, мгновенно уничтожаются под гнетом страха и чувства вины. Нам Санбэ. Ли Гымхва. Холод наручников, сковывающих руки, в которые он изливает свои слезы отчаяния, бессилия и страдания. Долги были признаны, дело закрыто. Прошлое, словно мертвый якорь тащившее Маньян и его жителей на дно, упокоилось с миром вместе с останками Ли Юён и открывшейся правдой о ее гибели, а также других жертв. Ублюдок Кан Джинмук жарится на вертеле в аду. Хан Гихван и Ли Чанджин получили заслуженное наказание на этом свете. Успешный исход апелляции маловероятен, но даже столь крохотный намек вызывает тревогу. У Джувона с отцом личные счеты, которые в силу обстоятельств никогда не будут сведены, но это – только их дело. Ли Донсик улыбается, выглядит отдохнувшим, расслабленным и… довольным жизнью. И очевидно, что потребности в присутствии в этой новой, свободной жизни его, Хан Джувона, нет. Да и разве могло бы оно быть иначе? «Ли Донсик. Вы убили свою сестру, Ли Юён?». Слова, произнесенные тогда с таким торжеством, сейчас впиваются в душу ядовитыми шипами. Как после всего он смеет рассчитывать на что-то большее? Все закономерно и упорядоченно. Так, как и должно быть. Как он и заслуживает. Будто между ними ничего не было. Того, что пробудило в нем ранее неизвестные ему чувства, желания, и никак не хотело утихать. «Свидание». Джувон до боли стискивает руль, так, что костяшки пальцев белеют, а мышцы спазмируют от напряжения. Дальше все знакомо и почти привычно: горлу подкатывает тошнота. Он выскакивает из автомобиля и быстрым шагом идет – почти бежит - в сторону забегаловки. Общественные уборные в подобных проходных местах всегда вызывали у него неприятие на грани отвращения, но он не может позволить себе роскошь блевать прямо на газоне. Когда его желудок исторгает все, что в нем было, и рвотные позывы стихают, Джувон оглядывается. К счастью, все кабинки свободны. Достаточно опрятно для заведения такого типа. Видимость чистоты всегда обманчива. Везде грязь. Цена спасения от унижений – страх. Джувона настигает приступ мизофобии – его буквально скручивает от омерзения. Грязь и зараза повсюду, они осязаемы, витают даже в воздухе. Казалось бы, организм отдал все, что потребил, но тошнота стремительно возвращается. Он задерживает дыхание и спешно направляется к выходу, стараясь ненароком ни к чему не прикоснуться. Закрывшись в своем автомобиле, будто крепости, Джувон трясущимися руками достает из бардачка салфетки и остервенело вытирает ими ладони, лицо, шею, даже рукава пальто. Только изведя всю упаковку, он ощущает, как паника начинает понемногу отступать. В попытке успокоиться он обращается к верному маяку, спасающему его во тьме тоски и безысходности, – работе. В их отделе нехватка кадров после того, как сразу два инспектора ушли, и каждой группе приходится вести по нескольку дел. Сим Хоён, 82 года. Периодически уходит искать сына, который проживает в другой провинции и пока не может или не желает забрать отца к себе. Но тот исправно звонит и высылает деньги соседке, которая приглядывает за стариком, и она же с периодичностью в пару недель заявляет о его пропаже. В мысли грубо врывается звонок. Джувон делает несколько безуспешных попыток разблокировать телефон салфеткой и, наконец, сдавшись, касается экрана голыми пальцами, но уже поздно. Прежде, чем он успевает перезвонить, высвечивается сообщение от напарника: проблема решена без него. Инспектор Ко - чуть полноватая женщина примерно его возраста. Несмотря на то, что она воспитывает сына одна, ее добросовестность в работе может служить примерно для многих. У них сугубо деловые, практически образцовые отношения, без намека на фамильярность. Но все равно порой он ощущает признаки ненавязчивой заботы. Джувон отчасти разочарован в том, что не удастся забыться на службе, отчасти рад такому стечению обстоятельств – прямо сейчас, в текущем состоянии он не уверен в своей компетентности. Завтра у него дежурство. Пожалуй, сегодня можно остаться на ночь в Сеуле. Мысль, пришедшая на ум, в равной степени привлекательна и безумна, но настойчива и неотвратима. Почти как человек, чувства к кому он пытается заглушить. Джувон, как правило, крайне редко пил в барах, только если Квон Хёку удавалось уговорить его пропустить пару коктейлей. Он предпочитал употреблять спиртное дома, в комфортной и безопасной обстановке, на случай, если оно вызовет нестандартную реакцию или потерю самоконтроля. Но сегодня ему не хочется возвращаться к себе. Ему невыносимо смотреть на кровать, на которой… Ему хочется забиться куда-нибудь и забыться хотя бы на время, до тех пор, пока он не найдет в себе силы окончательно все принять и смириться с этой действительностью. ~~~ Ему снится сон. По ряду признаков Джувон понимает, что это – не наяву. Он уже научился отличать такие кошмары от реальности, но, как и прежде, не в состоянии его прервать. Они с Донсиком стоят друг перед другом, сталкиваются два полыхающих взгляда: ярость ищущая и ярость усталая. Одна рука Джувона стискивает ворот рубашки Донсика, другая держит пистолет, дуло которого плотно прижато к его лбу. Он хочет отвести руку, слезы текут у него из глаз от бессилия, но вместо этого раздается выстрел. Пуля попадает точно в цель и рикошетом возвращается к нему самому. Джувон просыпается от ужаса и головной боли. Виски нещадно сдавливает, внутри черепа стучит, словно и правда после пулевого ранения, к горлу подкатывает тошнота. Он явно находится в своей постели, поскольку на ощупь может определить сшитые на заказ простыни из органического льна и хлопка. Полутемный интерьер бара и раздражающий смех от шумной компании справа – последнее, что он помнит. Разве они не в курсе, что такие места посещают не только ради кутежа? Он, несомненно, перебрал сегодня, но все же сумел добрался домой, хоть и не представляет, каким образом. Весь мир словно сузился до адской мигрени и дурноты, наполняющей каждую клеточку его тела, так, что даже думать было больно. Но и на фоне этого ощущается то, что он распознал бы в любом состоянии, – чужое присутствие в его доме. Джувон с усилием приоткрывает глаза, и с третьей попытки ему удается сесть. За окнами темно, а в кухонной зоне горит свет. Пол уходит из-под ног, кровать кружится, а зрение отказывается фокусироваться. Но Ли Донсика, сидящего на диване, он распознает безошибочно. Он пытается задать самый закономерный вопрос, который только может возникнуть в данных обстоятельствах, но явно переоценивает собственные возможности: пересохшее горло сжимается, он хрипит и заходится кашлем. - А, спящий красавец просыпается, - Донсик откладывает в сторону телефон и улыбается. – Привет, Хан Джувон. Давно не виделись. Джувон пытается подняться, но безуспешно: стены и потолок искривляются, сжимаются и давят. То, что Донсик наблюдает за ним, не добавляет уверенности в себе. Ему никак не удается обличить нужную мысль в слова, и снова из его губ исходит не совсем то, что нужно. - Зачем ты здесь? Донсик подходит ближе и протягивает ему стакан воды. - Очевидно, за этим. Джувон берет стакан, с радостью отмечая, что рука не трясется, делает жадный глоток и понимает, что это было ошибкой. Вода только усиливает омерзительный привкус во рту. Он вновь делает попытку встать, чтобы добраться до ванной, но, пошатнувшись, опускается обратно на кровать. Выбор не велик: проглотить или выплюнуть. Джувон выбирает первое и снова жалеет об этом: черт с ним, с ковром, достоинство же он и так окончательно растерял. Зато теперь организм опасно близок к тому, чтобы вывернуться наизнанку прямо здесь и сейчас. На плечо опускается рука. - Сиди. У меня все готово. Он не успевает поинтересоваться, что тот имеет в виду, просто не хочет этого знать, а спустя секунду перед глазами оказывается стакан, наполненный беловатой смесью. - Пей. Джувон прикрывает рот рукой, будто опасается, что Донсик вольет это в него силой, и качает головой, вздрагивая от болезненных спазмов. - Я не буду. Он никогда не ел и не пил до утренних процедур и даже дважды чистил зубы по утрам: сразу после сна и еще раз, приняв душ, а также после каждого приема пищи. Разумеется, по мере возможности. Теперь понятно, что это - абсолютно правильный подход. - Будешь, если не хочешь и дальше наслаждаться всеми прелестями и последствиями своего разгульного образа жизни. - Я потерплю. - Как знаешь, -равнодушно пожимает плечами Донсик. - Сильный похмельной синдром у новичков в этом деле длится около десяти часов. Так что, будешь пить или нет? Джувон мысленно проклинает свою слабость, заведшую его в тот бар, стискивает неуверенными, дрожащими пальцами стакан и сосредотачивается на его содержимом. - Могу зажать тебе нос, это поможет. По консистенции белесое «нечто» является густым, но на вкус не таким отвратительным, как ожидалось, хотя Джувон просто не смог бы придумать сейчас ничего гаже, чем то, что ощущалось у него во рту при пробуждении. Понимание того, что вся эта мерзость сейчас попадет в организм, вызывает рвотный рефлекс. Он долго борется с собой, но все же проталкивает субстанцию вовнутрь. Остается надеяться, что она не попросится обратно. Джувон возвращает стакан и обхватывает руками голову. Он сидит так какое-то время, стараясь не напрягать разум, и без того разваливающийся на части, пока не чувствует легкое прикосновение к волосам. - Пожалуй, теперь можно и в душ. Джувон протестующе качает головой и с удивление обнаруживает, что это уже совсем не больно. Он пытается встать, и это ему удалось. Никакого головокружения. Он стоит на ногах недостаточно уверенно для спринта, но вполне твердо для того, чтобы передвигаться по квартире. Просто невероятно, что такая сущая ерунда может быть поводом для радости! Он самостоятельно доходит до ванной, чистит зубы, тщательно полощет рот и долго стоит под душем. Костяшки пальцев на правой руке неприятно жжет: кожа содрана до крови. Драка? Джувон изо всех сил пытается вспомнить хоть что-нибудь из сегодняшнего вечера, но память словно стерла этот эпизод как компрометирующую запись с камеры наблюдения. Закончив водные процедуры, он долго изучает себя на предмет другого полученного урона. На скуле наливается отменный синяк, но больше никаких видимых повреждений не обнаруживается. Джувон с осторожностью прислушивается к себе. Уже нет ни тошноты, ни былого отвращения. Если он причешется и уложит волосы, даже выглядеть будет нормально. Что до лица, то это как раз отличный повод поэкспериментировать с консилером, который так и лежит запечатанным в машине. Хан Джувон глядит на себя в зеркало и трясет головой так интенсивно, что брызги разлетаются во все стороны. Кого он хочет обмануть? Он пытается сконцентрироваться на мыслях о себе, на чем угодно, лишь бы не думать о мужчине, находящемся за дверью. Что Ли Донсик здесь делает? Очередное развлечение? Досуг? Джувон еще не совсем пришел в себя, не все помнит из своего посещения бара, он даже не удосужился взглянуть на часы, но похоже, что уже глубокая ночь. «Удовольствие. Это всего лишь удовольствие». Голос Донсика в его голове звучит слишком четко, реалистично. Джувон загнанно оглядывается и даже дергает ручку, проверяя, запер ли дверь ванной. Должно быть, этот момент был слишком болезненным, и воспоминание накрепко отпечаталось в памяти. Хорошо, что он тогда не понял всей мощи деструктивного эффекта: сработал механизм психической защиты, заложенный в подсознании. Вероятнее же, его невежественность в таких вопросах либо банальное непонимание собственных чувств уберегли его от потрясения, позволив докопаться до правды и закрыть дело. Джувон имел представление о взаимоотношениях между людьми: в его дорогой частной школе и Сеульской Академии были курсы углубленной психологии, он знал, как это описано в научной и художественной литературе. Но только в теории. Ему не была нужна такая практика. О, нет, пожалуйста. Он полагал, что за год эйфория схлынет, это странное наваждение пройдет. Что он освободится от власти этого человека. Весь этот год он только и думал о Ли Донсике. Главное достижение за год – понимание, как оно называется, - это чувство, которое по всем красочным описаниям должно быть чудесным и приятным, приносящим вдохновение и радость, но глодавшее его изнутри словно злобный бешеный пес. Год боли и крови для его души. Когда-то похожее уже было. Его первый год в закрытой школе в Великобритании. Дни посещений всегда выпадали на выходные, и каждый раз Джувон тщательно готовился и с гордостью репетировал, что скажет отцу. Как докажет, что соблюдает данное ему напутствие. Сохранять свое достоинство и стремиться к большему. Из общего зала проглядывала подъездная дорожка, и он в свободное время проводил там долгие часы. Впрочем, не он один: независимо от категории заведения и размера платы за семестр, в Итоне, как и во всех других частных школах, было полно таких же ребят, как и он. Брошенных детей при живых родителях. Многие учились делиться своей тоской и сближались на этой почве. Джувон же не мог – и не хотел – показывать свою боль. Это было тем, что отец назвал бы недостойным. Он с волнением выглядывал из окна и, каждый раз видя, как приближается очередной автомобиль, похожий на тот, что был у отца, собирался с духом, закрывал глаза, готовясь, что его вот-вот вызовут. Не бежать. Ни в коем случае не бежать. Нельзя предстать растрепанным или запыхавшимся. Разумеется, Джувон точно не знал, какой у Хан Гихвана автомобиль. Просто ему запомнился тот, который вез его в сеульский аэропорт. В восемь лет даже не самый смышленый мальчик уже мог бы понять, что здесь, в другой стране, автомобиль тоже будет другим. Джувон все понимал. Просто не мог отпустить это как последний барьер, защищавший его от полного и беспросветного отчаяния. Разумеется, это всегда был не он. Хан Гихван ни разу не навестил сына за все девять лет обучения. Со временем Джувон все реже задерживался у того окна. К концу второго семестра он намеренно избегал глядеть в него. Джувон порой хотел спросить отца о визите, когда тот звонил, но никогда не находил в себе смелости. Смелости не задать вопрос, а услышать ответ. Когда Джувон вернулся в Корею, у него уже было накоплено достаточно душевных резервов и видимого безразличия, чтобы выяснить все, но его это уже не интересовало. Ни одна из причин, которую только можно было вообразить, не могла считаться в его понимании достаточным оправданием. Он все же спросил однажды за ужином, через несколько месяцев после своего поступления в Сеульскую Академию Полиции. Ответ был предельно логичен. - Тебе следовало погрузиться в учебу. Я не хотел тебя отвлекать. - Я бы не отказался тебя увидеть. - Разве я тебе что-то обещал? – резко возразил Хан Гихван. Он явно пребывал не в духе, и, возможно, в иных обстоятельствах выразился бы по-другому, но то было к лучшему: утрата контроля оголила истину. Его слова Джувон запомнил на всю жизнь. Хан Гихван являлся его отцом - отцом маленького мальчика, потерявшего мать и оставленного в одиночестве в чужой стране. Предполагалось, что он будет проявлять внимание и заботу, исчисленные не только в вонах, но все же формально его нельзя было упрекнуть в обмане. Ли Донсик был честен с Джувоном напрямую. Возможно, он выбрал самый мягкий и щадящий способ проявить свою честность. А сегодняшняя встреча просто подтвердила то, на чем они завершили эту часть их отношений год назад. Напомнила. Поставила точку, как Джувон того и хотел. Увы, это понимание не приносит облегчения. Отношения, замешанные только на похоти, оборачиваются адским пламенем, если возникают безответные чувства. В конце концов, когда он выходит, Донсик сидит на диване и смотрит телевизор, но при его появлении поворачивает голову. - Поздравляю, Хан Джувон, теперь ты похож на живого человека. - Что ты мне дал? - Армейский фокус, - ухмылка Донсика в отсветах экрана кажется почти демонической. - В строю всегда нужно быть бодрым. - Что там было? – указывает Джувон на пустой стакан. - Поверь, ты не захочешь знать состав. Главное – оно помогло, не так ли? Джувон кивает: бессмысленно отрицать очевидное. По сравнению с тем, что творилось с ним полчаса назад, он чувствует себя почти превосходно, относительно его обычного состояния - просто нормально. В физическом аспекте. В моральном же он абсолютно раздавлен. - Ты так и не ответил, что ты здесь делаешь? - И это – твоя благодарность? – весело хмыкает Донсик. Он явно в приподнятом настроении, и это злит. - Ты вламывался ко мне несчетное количество раз. Я всего лишь пытаюсь сравнять счет, а то мне неловко. - Как ты сюда попал? - У каждого профессионала свои секреты. - Переквалифицировался во взломщика на время условного срока? - Ты недооцениваешь мои таланты. - Уже поздно. - Четверть одиннадцатого вечера, - подтверждает Донсик и глядит в телефон. Джувон преувеличенно внимательно изучает рукав свей футболки. Он не знает, что сказать. Не знает, что делать. Сознание словно парализовано, но списывать это на последствия своей безобразной пьянки – ложь. - Мне завтра на службу. - Шестое февраля. Хорошо же ты провел воскресный день. - Я… Сердце стремительно падает в желудок. Тяжело дыша, Джувон начинает судорожно осматриваться в поисках своего телефон. - Я не появился в участке. Я должен был дежурить в воскресенье. Сегодня. Мне безотлагательно нужно известить начальство. Собственный голос звучит словно бы из-под толщи воды. - Не горячись, - Донсик кивает на прикроватную тумбу. - Твое начальство в курсе. - Что? - Пока ты спал, тебе звонили инспектор Ко и старший инспектор Хон. Так они записаны у тебя в телефоне. Я ответил и сообщил твоим коллегам, что ты нездоров и вынужден взять отгулы. Оказывается, Face ID и сканер отпечатка пальца – полезнейшие фишки. Пару дней ты совершенно свободен. Можешь не благодарить. Все еще пребывая в легком шоке, Джувон медленно садится на кровать. Это было впервые в жизни, когда он халатно отнесся к своим служебным обязанностям. - Ну что ж, инспектор Хан, разреши поздравить тебя с такой отменной попойкой. Надеюсь, сам процесс стоил того, но пить за это я не предлагаю. Знаешь, вообще лучше бы тебе перейти в клуб кофейных или на худой конец чайных пьяниц. Это куда безопаснее. И часто ты устраиваешь такие променады по кабакам? Нет. Но я не хочу сообщать тебе это. - Какая разница? И с чего ты решил, что я пил в баре, а не дома? - Ну, это же очевидно. В противном случае здесь бы было полно улик. Судя по твоему состоянию сомнительно, чтобы ты смог убрать последствия пирушки, а затем мирно лег в кроватку. Как видишь, все предельно просто. Навыки полицейского не пропьешь. Донсик щурится с лукавой усмешкой, и Джувон вспоминает, что именно бесило в нем в их бытность напарниками: эта снисходительно-самодовольная манера, словно указывающая на недостаток интеллекта всем, кто не успевал за его извращенной логикой. Или же истинная причина кроется в том, что он сам ошибался, считая себя умнее других? - На досуге, когда ходил за продуктами и ингредиентами для «коктейля бодрости», я тут поболтал с господином Каном - ночным консьержем. Он отозвался о тебе как об исключительно порядочном и учтивом молодом господине. Сказал, что впервые видел тебя в таком состоянии и, должно быть, на то имелся веский повод. Джувон закрывает лицо ладонью. Он теперь опозорен на весь дом. Возможно, это преувеличение: персонал в его жилом комплексе имеет безукоризненную репутацию, и не следует волноваться насчет сплетен, но он уверен, что ни за что не сможет посмотреть старику Кан Оджуну в глаза. - Зачем ты спрашиваешь, если ответ уже известен? - Ценность ответа как раз и заключается в том, чтобы получить его. Донсик выглядит слегка утомленным, той сияющей улыбки, что, казалось, освещала весь Маньян, уже нет, но в глазах читается любопытство и задор. Да, вероятно, все это – хороший повод для насмешки. Внутри медленно закипает злость. - Почему ты здесь? Джувон задает вопрос, который уже неоднократно был озвучен в разных вариациях, и готовится к очередной уклончивой формулировке. У него значительный словарный запас, рано или поздно он подберет ту фразу, на которую получит ответ. Либо же Донсику наскучит водить его за нос. «Игра, в которую можно играть бесконечно». - Был тут проездом в Сеуле и понял, как сильно по тебе соскучился. Мой долг – помочь бывшему напарнику. Шестое февраля. «Свидание». Понимание взметается в сознании, и Джувон ощущает, как воздух останавливается в дыхательных путях. Он почти задыхается от обрушившейся на него смеси чувств и эмоций: это и обида, и ревность, и боль, и жалость к себе. - Со мной все будет в порядке. Благодарю за помощь. Он встает, отвешивает легкий поклон и замирает на несколько мгновений только для того, чтобы скрыть болезненную судорогу и овладеть лицом. Когда Джувон выпрямляется, то вновь становится тем, кто год назад впервые вошел в полицейский участок Маньяна. Это требует усилия: он уже давно не является таковым. Донсика не так просто обвести вокруг пальца. Он сразу замечает перемену, и она явно его тревожит: между бровей вновь пролегает жесткая складка, в глазах таится настороженность, даже морщины на лице словно углубляются. - Не стоит. Раз уж я все равно здесь, давай поболтаем. Нам нужно обсудить кое-что. У Ли Донсика невероятно красивый голос, порой задорный или жесткий, сейчас вкрадчивый и чарующий. Джувон желает побыстрее все закончить: он не уверен, сколько сможет продержаться с этой маской демонстративной надменности и холодного превосходства. Подумать только, впервые годы тренировки и взращивания в себе того, что так превозносил отец, оказались полезными. Одна фраза. Ну же, Хан Джувон. - Нет, это излишне. Я был рад узнать, что ты в порядке. Но я не нуждаюсь в близких связях и не намерен поддерживать наши отношения. Донсик молчит. Теперь ни тени легкомысленной насмешки, лишь непонимание и напряжение. - Больше мне нечего добавить, - резюмирует Джувон, забивая последний гвоздь в гроб своих возможностей что-то изменить. - Понятно. - Мне завтра на службу. Думаю, тебе лучше уйти. Я не люблю, когда в моем доме посторонние. - Да, я помню. Джувон был готов к настойчивым вопросам, к чему угодно в духе Ли Донсика, но тот просто встает с дивана и надевает куртку. - Пожалуй, не буду протягивать тебе руку, - напоследок усмехается он. – Ты ведь не любишь чужих прикосновений. Что ж, доброй ночи, инспектор Хан. С третьей попытки введя верный код на электронном замке, Джувон садится на пол спиной к двери. Он боится закрыть глаза. Он уверен, что перед внутренним взором еще долго будет красоваться прощальная улыбка Ли Донсика. За прошедший год Джувон уже смирился с тем, что должен держать ответ за все. Но почему именно таким образом? Только его сердце никак не желает принимать эту данность. Неужто он настолько слаб, что ему не под силу справиться с глупыми, иррациональными чувствами? Может, теперь, когда он распробовал физическую близость, стоило найти кого-то другого? Мужчину старше него, с саркастической усмешкой и опасным прищуром глаз, который уничтожит это болезненное притяжение? Или просто мужчину, который его захочет. Любого, кто подвернется под руку. Телефонный звонок раздается словно из соседней реальности, хотя он все еще сжимает мобильный в руке. Квон Хёк. КХ 23.30: Джувон, не могу до тебя дозвониться. Поужинаем завтра? Конечно, хён. Джувон криво усмехается. Действительно, а почему нет? После заключения отца в тюрьму, Хёку, должно быть, одиноко. Сама мысль об этом тошнотворна, и рефлексы срабатывают почти мгновенно. Джувон встает и еле успевает добраться до уборной, как его выворачивает. Неприятно, но ничего фатального: за минувший год он привык к такому. Вытерев рот туалетной бумагой, он спускает воду, отправив «коктейль трезвости Ли Донсика» и другое содержимое своего желудка в путешествие по канализационной сети, садится на пол спиной к стене и ударяется затылком о кафель. Еще раз. Еще. Еще. Еще. Еще. Словно боль физическая может унять боль душевную.