Шанс на спасение

В Маньяне нет круглосуточного магазина, только маленькая домашняя лавка наподобие той, что держал Кан Джинмук, но хозяина, как часто жаловался Джихун, ночью не добудиться, да и не факт, что там окажется все необходимое. А у Донсика в домашних запасах точно не найдется всех ингредиентов для того хитрого средства, чтобы облегчить Джувону похмелье, которое неизбежно его настигнет с утра. Хочется думать, что только по этой причине Донсик сбежал в мини-маркет, расположенный через дорогу, оставив того пристегнутым к скамье на набережной. Почему бы и нет? Он заслужил право на маленькую месть. Похоже, в той модной Академии тебя не научили тому, что нужно отвечать на поставленные вопросы, а, инспектор Хан? Или не нужно? Порой Донсик сам задается вопросами, которые хочется послать к черту. К примеру, как и когда он преодолел рубеж между уничтожить этого высокомерного идиота, мстительно растоптать его самолюбие, сожрать живьем, – небрежно, как неопрятный, собранный второпях сэндвич на завтрак, - и выплюнуть огрызок в мусор и не спеша распробовать его, с чувством и вкусом погружаться глубже, любоваться открывающимися гранями и, смакуя с удовольствием, наслаждаться им бесконечно? Неприятный и опасный вопрос. Потому что ответ «Еще с тех пор, как стало ясно, что Хан Джувон – нечто большее, чем упертая пустышка с симпатичным – бля, красивым – фасадом, прикрывающаяся влиятельным именем отца» наводит на неприятные выводы относительно себя самого. Вероятно, не своей сутью, а тем, что встает поперек горла, но слишком легко проглатывается, стоит представить насквозь промокшего, раздавленного, но не сломленного, готового продолжать борьбу мальчишку, стоящего перед ним на коленях в грязи и дающего клятву упасть ради него в адское пламя. Все, довольно. Имеются куда более неотложные проблемы, чем иррациональная – рациональная? – злость на Хан Джувона, который ведет себя – сюрприз! – как Хан Джувон. Ему не составит труда сложить два и два, он и так завтра будет в ярости после всего этого, а ведь Донсик еще и заложил Квон Хёка со всеми потрохами. Если он про это вспомнит. Непременно вспомнит. Предстоит придумать, как усмирить эту бурю. Как вариант, оставить ледяного принца на растерзание последствиям его пьянки. Не вариант. Либо, несмотря на все жизненное дерьмо, у него еще не прокачан должный уровень скотства, либо это – любовь. Не слишком опрятные прилавки, да и с системой вентиляции, судя по застоялому запаху, явные проблемы, но, похоже, этот магазин – довольно популярное место, вероятно, единственное на всю округу, где в такое время можно разжиться… Ну, что там, как правило, срочно требуется людям посреди ночи? Ему – куриные яйца, молоко, томатная паста, самджан, свежий сельдерей, чеснок и всякие травы. Первоклассный маринад и уксус у него уже припасены свои. Подумав, он прихватывает шоколадное мороженное, бутылку простой воды, влажные дезинфицирующие салфетки и пачку сигарет. Стоя в очереди, Донсик наметанным взглядом профессионального полицейского изучает контингент. Двое юношей впереди, за ними две молоденькие девушки – вот от кого разит приторно-конфетными духами, - следом неопрятный мужчина неопределенного возраста, все явно не знакомы друг с другом. Подружки, или кто они там, звонко хихикают, являясь единственным источником шума, помимо тихого гула холодильников. Он сам периодически поглядывает в окно, пытаясь высмотреть фигуру в черном пальто, но освещение здесь совершенно никудышное, и он ни черта не может разобрать. На улице раздается свист и улюлюканье: мимо магазинчика бодро марширует компания шумных молодчиков. Семь минут. За это время он по утрам порой успевал принять душ, не очень аккуратно побриться и собраться на службу. Донсик вновь бросает встревоженный взгляд в окно. Уже что угодно могло произойти. Надо поспешить. Чем же здесь попахивает, кроме тошнотворно-конфетного смрада и душка от залежалых овощей? Уж не тем ли кретином, кто, поведшись на поводу у своей гребаной мстительности, наступил в свой же капкан и сейчас мучительно подыхает от беспокойства? Поправка: в данном контексте мстительность=справедливость + практичность + здоровый эгоизм. С такой детализацией ведь станет легче? Нет. В принципе, ждать не обязательно – всегда есть способы прорваться быстрее, но… Прямо сейчас ему неприятности, кроме тех, что уже есть в перечне, точно не нужны. Очередь, как назло, движется медленнее столетней черепахи: взяв свое пиво, парни мирно уходят, а девушки зависают у кассы, выбирая презервативы и громко обсуждая их достоинства. Донсик как-то нашел у Минджон полный набор для активной половой жизни: презервативы , оральные контрацептивы и даже тест на беременность. Поскольку на тот момент ей было всего шестнадцать, он устроил такую выволочку, что она несколько месяцев не поднимала головы от учебы, хоть и орала при каждой возможности, что переключится на женщин, если ей запретят гулять с парнями. Напугала ежа голым задом. Девчушкам на вид не больше двадцати, но они уже имеют право на любые развлечения. Продавец – угрюмый детина с трехдневной щетиной – перед тем, как упаковать алкоголь, требует у них документы. Подделками сейчас никого не удивишь, но он, по крайней мере, делает то, что должен по закону. Донсик удовлетворенно кивает, убирает руку от кармана, где лежит его полицейское удостоверение, и вновь косится в окно. Кан Минджон была умной и способной девочкой, той еще разгильдяйкой, но, справедливости ради, при необходимости могла потрудиться, как следует, иначе не поступила бы в Сеульский университет. Она, действительно, очень старалась. Донсик, на тот момент уже вернувшийся в Маньян, наблюдал все это и, вспоминая корпевшую над книгами Юён, которой ничего не довелось увидеть в жизни, помимо учебы, хотел думать, что ей тоже нужно выпускать пар, и потому он не особо возражал против ее гулянок, просто следил, как бы чего не вышло. Не уследил. Глупая девчонка. Если она подозревала ублюдка Джинмука, признавалась Джихуну, что он пугает ее, почему ничего не сказала? А если бы сказала? Это бы что-то изменило? Ты бы заподозрил его? «Причина смерти – прекращение сердечно-легочной деятельности вследствие полиорганной недостаточности». Сердце привычно ноет от нежности и боли, следом невидимая пуля возмездия в очередной раз пронзает бедро. Нет, только не сейчас. Нужно срочно сменить тему. Словно щелкая тумблером, он переключается на другое, впрочем, не менее душещипательное. Хан Джувон. На самом деле, Донсик не перестает фоном думать о нем, даже когда его мысли заняты чем угодно иным. Словно Джувон бесцеремонно, без приглашения влез в его голову и сердце, как некогда в подвал, расположился там и с невозмутимым видом хозяйничает. Самое дерьмовое – Донсик не возражает. «Я хочу убить его». А ведь, если вдуматься, ему совсем не обязательно знать, что такого наговорил Хан Гихван, отчего у Джувона едва не сорвало крышу. Наверняка обычные подлые манипуляции: Джувон все же его сын, разумеется, он знает, куда надавить, чтобы было больнее. Разумеется, он знает. И может. И, конечно же, поступит так еще раз. Гораздо важнее, для чего он это сделал. Хотел таким образом отомстить неверному отпрыску? Знал ли он о вероятной реакции? Чего он может добиваться этими гнусными уловками в своем положении? Даже маячащая в перспективе замена общей камеры на пентхаус и более вольный режим не будет равносильна свободе. «Он забрал у вас сестру, а вы у него – сына». Стоя посреди душного торгового зала, Донсик вдруг четко понимает, что именно хотел сказать ему Квон Хёк. Оформившись в голове, это понимание, так назойливо ускользавшее от него и не дававшее покоя, находит выражение и на его лице. На губах расплывается жуткая улыбка, в груди взметается что-то темное, жгучее, собственническое, то, что хотело схватить, завладеть и не отпускать. То, что рвалось с цепи уже очень давно, и сейчас с попустительства владельца обрело свободу. Сияющая в своей силе тьма, которую он принял в себе окончательно, признал ее допустимость, необходимость – и уже неотделимость – лишь после убийства Ли Санёба. Из отражения в стеклянной витрине на него глядит опасный безумец – любимейшая маска, которая – он так боялся это признать – на самом деле всегда была одной из сторон его сущности, страшной, пугающей ипостасью, по большей части сокрытой даже от внутреннего взора. И он не хочет загонять в клетку этого внутреннего монстра. Ты его не получишь обратно, мерзкая тварь. Черта с два я отдам тебе Джувона. Ни тебе, ни Квон Хёку, ни кому бы то ни было. - Вы что-то хотели? Донсик переводит взгляд на продавца и по его настороженному лицу констатирует, что, должно быть, выглядит как полный псих. То есть вполне органично, как сказала бы Джихва. - Вот, пожалуйста, - ставит он корзинку на прилавок, стараясь изобразить что-то похожее на дружелюбную улыбку. К счастью, когда он возвращается, Джувон так и сидит на скамье в целости, сохранности и полном одиночестве, не считая бутылки виски. Содержимое уменьшилось, или ему так кажется? - Зачем ты меня пристегнул? – немедленно обрушивается на него волна негодования, сила которой чуть разбавлена алкоголем. Прямо интересно, а насколько баллов потянуло бы это цунами, будь его источник трезвым? О, нет… Нет. Не вздумай! - Мне пришлось это сделать, - объясняет Донсик и, не сдержавшись, ласково гладит Джувона по волосам. - Чтобы ты никуда не ушел. Дождался меня. - Я никуда от тебя не уйду, - хмурится тот и мотает головой, отталкивая руку, впрочем, без обычной агрессии. - Напомню тебе об этом, когда протрезвеешь. На этот раз у излюбленной скептической усмешки неприятный привкус горечи. Донсик отстегивает наручники от скамейки, но когда он пытается снять браслет с запястья Джувона, тот прижимает руку к себе. - Да, ты прав, что меня арестовал. - Я тебя не арестовывал. - Оставь, ты прав, - твердит он, опустив взгляд. - Меня нужно наказать. - Намекаешь на то, что мне следует отшлепать тебя? – усмехается Донсик. – Когда ты сегодня за рулем выжимал под сотню, я всерьез об этом думал. У меня есть крепкий ремень на такой случай. Отличная прелюдия может получиться, как считаешь? Внезапно Джувон встает на ноги, делает рывок вперед и хватает его за куртку так, что они оба едва не падают на землю. - Нет, я сверху, - четко и жестко объявляет он, и, если бы не характерный блеск в глазах - и более чем на половину пустая бутылка Голубого Джонни, - можно было бы заподозрить, что он трезв как стеклышко. Ну и ну. С этим мы уже давно определились, не так ли? - А мне не предоставлено право голоса?- притворно вздыхает Донсик и широко улыбается, словно воспроизводя давнее воспоминание, когда они почти также стояли нос к носу подле полицейского участка Маньяна, только на сей раз и эмоции, и атмосфера кардинально иные. – Да, похоже, так и есть. Вообще-то я и не возражаю. Я помню, что ты старомоден и консервативен в этом вопросе. Но я бы хотел показать тебе, как оно ощущается снизу, поверь, это стоит того. Для разнообразия. Я очень неплох в этом, знаешь ли, и… Фраза обрывается очередным встряхиванием. Джувон молчит, но слова и не требуются: на его красивом лице крупными неоновыми буквами написана бескомпромиссность. Мда. Ай, насколько же порой прямолинейно и топорно ты, инспектор Хан, действуешь и рассуждаешь. В принципе, это и ожидалось. Даже несмотря на неуверенность в постели, обусловленную отсутствием опыта, было бы чрезвычайной глупостью заподозрить в Хан Джувоне мягкость и покладистость, готовность с ходу подчиниться, а Донсик привык считать себя безумцем, но не идиотом. Даже в тот самый первый раз, когда мальчишка не знал, что делает – и даже чего хочет – он пытался лидировать. И Донсик ему позволял. Донсик не отказался бы его трахнуть – о, он мечтал об этом не меньше, чем об обратном, – и не сомневается, что это будет не менее потрясающе, чем принимать его в себя, но… Похвальным достижением для этого парня являлось само то, что он в принципе позволил себе получить с ним удовольствие. Как правило, если чудовища не сжирают заживо прекрасных принцев, то трахают их. Этот принц, бесспорно, прекрасен, но его маниакальная потребность в контроле распространяется не только на самого себя. Опасные плотоядные цветки тоже имеют красивые, нежные лепестки и на первый взгляд кажутся нежными и чувственными. Невинными. Уйма насекомых и мелких животных, ставших их обедами, смогут об этом рассказать подробнее. Порой за обманчивой холеной оболочкой в этих сказочных принцах таятся те еще монстры. Прекрасные чудовища. Что двое чудовищ делают вместе в постели? Не вопрос, если уж они там оказались. Вопрос в том, как они это делают. Рационал до мозга костей – в недостижимом варианте – сухой логик, удивительно близорукий, когда дело касается чувств и эмоций, лежащих в основе его собственных действий. Дело не только в гребаном самоконтроле. Если Хан Джувон не владеет ситуацией, если что-то не идет по идеально выверенному – по его мнению - плану, он пытается овладеть собой, деспотично третирует и пожирает себя, стремясь наверстать, компенсировать, наказать за допущенное несовершенство и сделать все, чтобы не допустить промаха в дальнейшем. Никому не нравится проигрывать, но далеко не каждого любой проигрыш бьет током изнутри, как оборванный самим фактом неудачи оголенный провод высоковольтного напряжения. Так что стремление его ледяного высочества доминировать не вызывает удивления. Однако все еще удивляет другое: почему Донсику это нравится, когда его собственная потребность в контроле – и страх его утраты ввиду всего того дерьма, что ему скормила жизнь, - не менее фундаментальны? Не потому ли, что он с недавних пор прекрасно знает: контроль можно удерживать разными способами. Даже с задранными кверху ногами и членом глубоко в заднице. Это словно вызов, справляясь с которым, удовлетворение – и успокоение – только сильнее. Ха-ха, как будто ты, Донсик-сси, сам знал это всегда, а не выяснил опытным путем год назад. Они с Хан Джувоном во многом похожи, иначе Донсик не мог бы так искусно его считывать. Они оба нуждаются в чертовом контроле как способе сохранить рассудок хоть частично. Различие в подходах к его обретению. Пользуясь открывшейся ему – спасибо, Джонни, - безнаказанностью, Донсик, не таясь, разглядывает красивого мужчину, от хватки которого на руках непременно останутся синяки. Интересно, парни в раздевалке участка Мунджу поверят, что его с самыми непристойными намерениями страстно лапал молодой красавец? Надо выяснить. Он очерчивает взглядом скулы, упрямо сжатые губы, прослеживает жесткую линию подбородка. Что-то упустил, не так ли? Характер. Серьезно, вы только взгляните на этого парня: властность у него в каждом движении, во взгляде, даже, черт возьми, в крови. Вот об этом последнем лучше лишний раз не вспоминать. Но. Как же профански ты ошибся, Хан Гихван: в нем так много от тебя, слишком много. Если бы этого не было, он просто-напросто не смог бы тебя уделать, ведь большая часть этой победы – именно его заслуга. Донсик уже давно понял, что ему достался прекрасный принц с дефективными мозгами. В самый раз, если вдуматься: он сам достаточно безумен, чтобы понять его, но достаточно здравомыслящ, чтобы сдержать и справиться с ним. Впрочем, то, что касается постели, его – о, да! – более чем устраивает и в настройке, заданной по умолчанию, а поправки при обоюдном желании можно внести терапией, заключающейся в усиленной практике. Главное – добраться до этапа, когда можно будет к этой практике приступить. - Айгу, ты слишком агрессивен, инспектор Хан. Драка в баре, убийство отца. Я уже понял, что ты хочешь держать бразды правления в своих руках, не нужно вытрясать из меня душу. Кстати, если будешь буянить, в пакете есть куриные яйца. Джэи-э говорила, что это – действенный метод. Джувон несколько секунд глядит на него с непонятной болью в глаза, отпускает и, подхватив со скамьи бутылку, прикладывается к ней, уже не заботясь об отсутствии стаканов. Наручники, так и висящие на его запястье, со звоном ударяются о стекло, а струйка виски стекает с уголка губ вниз по подбородку. - Отец… Хан Гихван всегда был ублюдком, относился ко мне, к ней и даже к нему как грязный подонок и ублюдок, и сейчас находится в том месте, где таким ублюдкам положено быть, - вытерев рот рукавом, неожиданно говорит он. Поначалу его голос звенит сталью, но к концу искажается дрожью. – Но даже там он… Я… Я должен защищать от него. Я этого не сделал. Я мог, но не сделал. И он продолжает… Я так виноват. Тирада еще не закончена, но Донсик, получив новую порцию информации, начинает жадно ее анализировать. «К ней». Женщина? Должно быть, речь идет о матери Джувона. «К нему». Еще какой-то родственник? «Он продолжает». И так понятно, что мерзкой твари за решеткой неймется. - Кого ты должен защищать? Почему? - Всех. Я ведь его сын. Из-за этого ты… Я – это он. И ты… Окончание тонет в судорожном вздохе: Джувон вдруг сгибается, и бургер с картошкой исторгаются ему под ноги. Что ж, закономерно. - Вот, выпей, - Донсик ловко забирает у него бутылку виски и взамен протягивает бутылку воды. Как же ты предусмотрителен сегодня, приятель. Джувон полощет рот, сплевывает и делает несколько глотков. - Спасибо. - Не стоит. Минджон мертва, надо же мне изображать для кого-то заботливую мамочку. Все же вовремя заткнуться – это талант, доступный далеко не всем. Джувон замирает на несколько мгновений, но кивает. Он молча берет протянутые салфетки – Донсик сам аккуратно выуживает их из упаковки – и тщательно вытирает лицо, руки, даже запястья, скрытые рукавами пальто. Лишь когда он начинает протирать скамейку, Донсик спохватывается и останавливает его. - Ай, достаточно. Это – лишнее. Джувон подозрительно быстро соглашается. Он избегает глядеть прямо, и, когда свет фонаря падает на его лицо, становится видно, что по щекам текут слезы. Блять. Донсик не хотел влезать в его личное пространство и провоцировать на агрессию, это - порыв. Порыв человека, который не может видеть, как страдает тот, кто ему дорог. - Что ты делаешь? В голосе явственно слышно недовольство и даже предупреждение. Это – несомненный стоп-сигнал, который распознан и сознательно проигнорирован. Простите, ваше высочество, но правила на сегодня закончились. - Инспектор Хан слишком суров и неприступен. Конечно, он не знает, что такое обычные человеческие объятия. - Отвали. Ты проявляешь… фамиль… фамильярность. - Как грубо, Джувон-а. Тебя в твоей зарубежной школе и Академии не учили вежливости? Обниматься тоже не научили? Позволь я все же тебе покажу. - Отстань. Ли Донсик-сси. Я не… Не могу. - Ты так мил. Смотри, ничего сложного: одну руку сюда, на плечо, вторую… вот так, верно. Преодолев слабое сопротивление, Донсик обнимает его, следом лицо обдает дыхание с алкогольными парами, и он с трепетом ощущает ответное объятие. Если точнее, то Джувон просто наваливается на него, словно все мышцы разом отказали ему в повиновении, но это ведь считается, верно? Донсик прижимается сильнее и осторожно принюхивается в поисках узнаваемого аромата, сильнее тянет носом, и… Да! Джувон словно и вправду никогда никого не обнимал, и это для него сродни первому сексу или даже поцелую: он напряжен и касается его лишь кончиками пальцев. Когда он все же решается расслабиться, то начинает хаотично водить руками по спине Донсика, но, неосторожно спустившись ниже, к его заднице, поспешно отдергивает их и замирает. Чертовски мило. Отстранившись, Донсик вглядывается в глубокие темные глаза, но не находит в них сожаления, неприятия или недовольства. Джувон странно сосредоточен, и, кажется, будто он вот-вот наклонит голову чуть ниже, и тогда… Нет. Не сейчас. - Хочешь поцелуя? Наберись смелости сказать об этом, будучи трезвым, - с вернувшейся горечью хмыкает Донсик, легонько отталкивает его и стряхивает с себя жадные руки. От этой американской еды и дурацкой любви сплошная изжога. Ты же знал, что не стоит связываться ни с тем, ни с другим, верно? Только корейская кухня, и никаких чувств. А теперь пеняй на себя. Джувон глядит на него непонимающе, даже при всей его сообразительности и выдержке алкоголь замедляет скорость осмысления. Но когда информация до мозга все же доходит и обрабатывается, результат не замедляет проявиться на лице: откровенно обиженное выражение и слегка надутые губы бесконечно далеки от безупречного холодного образа и скорее уместны для капризного, рассерженного, нервного мальчишки. Кем он отчасти и является. Донсик завороженно наблюдает эту метаморфозу. - Не хочу. Сердце болезненно екает. Спокойно. Это еще ничего не значит. - Я не хочу тебя целовать, - добавляет Джувон, против своих слов жадно смотрит на его губы, но все же отворачивается и вновь прикладывается к бутылке. - Я понял. Как-нибудь переживу. Чтобы отвлечься от опасной темы поцелуев и заполировать раздражение, Донсик нашаривает в кармане зажигалку с красным тигром, выуживает из бумажного пакета с покупками новую пачку сигарет, чуть нервно вытряхивает из нее одну и закуривает. Джувон пристально за ним наблюдает с нечитаемым, но отнюдь не радужным выражением. Злость? Досада? Чем-то недовольны, ваше высочество? - Ты куришь? - Иногда. По случаям. Я вообще-то редко курю. - А почему сейчас? – спрашивает тот с неподдельной наивностью пьяного человека. - Почему? – усмехается Донсик, выпуская в стремительно холодеющий воздух струйку дыма. В юности у него получались вполне сносные кольца, правда, только изо рта. Он непременно развил бы навык и смог выдыхать их носом, его целью была серия колец разных размеров, но отец узнал о его забавах и пресек их самым беспощадным образом: отобрал гитару. - Ах, Хан Джувон, ты погляди. Сегодня – пятница, ночь, я обнимаю тебя здесь, на берегу реки Ханган. Сплошная романтика. Чем же не повод, а? И так я смогу занять себя и не наброситься на тебя с поцелуями. Потому что я не хочу целовать тебя пьяного, даже если едва в состоянии сдержаться. Потому что я слишком хорошо знаю, какие отговорки будут с утра. Потому что какая-то часть меня панически боится, что на самом деле ты этого не хочешь. - Дай мне. - Это – обычное дешевое курево. Погляди, самые простые сигареты из рекламы. Тебе такие не полагаются, ты же принц, - поясняет Донсик и демонстрирует пачку. Почему-то он себе навоображал, что если Джувон и курил бы, то какие-нибудь дорогие богемные ароматические сигареты с вишней или чем-то наподобие того, в тон его одеколону. Донсик уловил этот волнующий аромат еще в тот раз, когда Джувон, вломившись в его подвал, приставил дуло пистолета к его лбу. Когда они впервые были настолько близко. Терпкий, тягуче-ликерный, норовистый, характерный, но не яркий, таящийся где-то у кожи. Наверняка всего одна капля за ухо или на изгиб шеи… Да, в яремную ямку, куда так и влечет уткнуться носом. Но прежде – разорвать наглому сопляку горло, добраться до связок и оставить истекать кровью, чтобы он не мог – не смел – больше произносить вслух чудовищные вещи. Хорошо, что конкретно этот порыв он преодолел, изжил и похоронил глубоко в памяти. После той ночи, которую они провели вместе, в одной кровати, Донсик долго не менял постель и засыпал там, а не на диване, вдыхая этот запах, пока он не выветрился, а позже – его призрак, воспроизводя ноты по памяти. Говоря начистоту, он не смог бы сказать, что было более волнующим и потрясающим: эта ночь, когда они синхронно испытали пугающее желание приблизиться – соприкоснуться – открыться - довериться и впервые не сбежали, не пресекли его, а осмелились создать узкий шаткий мост друг к другу и даже сделали по нему первые шаги или та, когда они впервые занимались сексом «по-настоящему» - спасибо за дебильную подростковую терминологию, Хан Джувон. Теперь черта с два от нее избавишься. Сейчас не вызывает сомнений следующее: Джувон пользуется прежним одеколоном, и Донсик смог – получил позволение - приблизиться настолько, чтобы убедиться в этом. Не потому ли голова так пьяняще кружится, а сердце переполняет глупый восторг? «Я не хочу тебя целовать». Это мы еще проверим. Джувон тем временем выворачивает его руку, держащую пачку, и склоняет голову, пытаясь рассмотреть название сигарет. - Я курил такие, когда учился в Академии. Это – сносное курево. Дай мне. - Нет. Ты всегда ругался в участке, когда кто-то курил в помещении. Чуть ли не обвинял в преступлении перед своими легкими. Что-то изменилось? Ответный взгляд, и без того тяжелый, становится пристальным и почти гипнотическим, буквально разит наповал. Джонни, ау! Во сколько тысяч вон ты обошелся? От копеечного соджу и то больше проку. Давай, шевели задом. Начинай уже оправдывать свою стоимость. - Да. Я хочу. - Ты можешь хотеть все, что угодно, - усмехается Донсик, стряхивая пепел, затягивается и выпускает дым в воздух. А ты можешь говорить все, что угодно, Донсик-сси. Игра в гляделки – дело забавное, но как же сложно игнорировать это недоуменно-обиженное выражение, словно Джувон искренне не понимает, почему не может получить то, что хочет. - Ну что с тобой поделать, вот ведь капризный дорённим. Сдавшись – не настойчивости дерзкого принца, а своей порочности - Донсик протягивает ему пачку. Он чертовски сильно хочет это увидеть. Продолжить совращение колючего цветка, которое началось больше года назад, и его не пугает расплата, которая неизбежно последует утром. В конце концов, будь оно действительно столь отвратительно, Джувон ни за что не решился бы даже в таком состоянии. Тот чуть покачивается, но уверенно берет сигарету двумя пальцами и небрежно зажимает ее в зубах. Донсик так и замирает с вытянутой рукой и обалдело пялится на него. Десять из десяти. Сотня. Вся тысяча. Это жарче, чем любая порнуха, так невероятно горячо, что, кажется, все вокруг сейчас воспламенится, и зажигалка не потребуется вовсе. Интересно, кто кого совращает? Помнится, он уже задавался этим вопросом. Вишневые губы чуть приоткрыты, легко обхватывают фильтр. Взгляд из-под упавшей на лоб челки уверенный и… вызывающий. Постойте… Сопляк что, дразнит его? Если да, то чертовски успешно. Хочется выхватить проклятую сигарету, раздвинуть эти нахальные губы своим языком, пробуя захватить этот рот, обуздать, подчинить. Ощутить ответ, властный и непреодолимый, покориться ему сразу или в сладком сражении определять победителя, пока не закончится кислород. Говоря начистоту, вот это - его самое сильное желание с первой их встречи в день годовщины гибели Санбэ, сейчас, в новой жизни. Потом все остальное, а сначала - почувствовать, так ли реальный поцелуй будет похож на его воспоминания и фантазии. Или он мечтает – грезит - об этом с их последней встречи в жизни прошлой? Когда в тот же вечер в Мунджу ему объявили, что его дело передано в столичное управление, и инспектор Хан Джувон, произведший арест, коротко кивнув напоследок и поклонившись, покинул допросную. Когда стало ясно, что им будет предоставлено время для раздумий, которое он просил. Много времени. Слишком много. Увлекшись своими разгульными мыслями, Донсик машинально поднимает зажигалку и готовится щелкнуть кнопкой, чтобы дать огня, но происходит неожиданное. Джувон необычайно проворно для пьяного в стельку выхватывает ее у него из руки и бросает в воду. - Хан Джувон, что ты творишь? – хохочет Донсик, когда удивление сменяется весельем: должна же была случиться хоть одна пьяная выходка, даже этот парень не может быть напрочь идеальным. - Вообще-то это был сувенир на память. Ну, вот, доигрался: мне нечем тебе прикуривать. И как прикажешь теперь быть? Они с Чан Хемином разделили достаточно приятных моментов и опасных передряг, чтобы вспоминать о совместно проведенном времени с теплотой, максимально возможной при их отношениях. Донсик вовсе не намеревался хранить зажигалку у сердца, как эдакую памятную вещицу, и выкинул бы ее без сожалений, когда закончился бы бензин. Символично, поскольку он не сомневался, что они с Хемином разбегутся навсегда, когда перестанут быть друг другу полезны. Джувон явно не испытывает угрызений совести от своей хулиганской проказы, более того, он выглядит чрезвычайно самодовольно, примерно как в то славное время, когда пытался вменить ему убийство Минджон. Да-да, он ошибался. Все ошибаются, даже получившие блестящее зарубежное образование невероятно талантливые выпускники Академии. Но… Не помешает порой вспоминать, чем оно закончилось. Приятно почесывает самооценку. Особенно – допрос в Мунджу. Отличное вышло шоу. Досу получил бесценный опыт, у Джихвы начал дергаться глаз, а с надменного придурка «я-поймаю-тебя-серийный-убийца-Ли Донсик» слегка сбилась спесь. Жаль, ненадолго, но это того стоило. Нам Самбэ, наверняка, гордился им. В глубине души. Их взгляды встречаются, и все ехидство испаряется без следа. Дерзкий столичный принц, который, похоже, прекрасно знает, что делает. Он невозмутимо подходит ближе, наклоняется и с первой же попытки утыкается концом своей сигареты аккурат в тлеющий конец сигареты Донсика. Невинно и чувственно одновременно. На грани разврата, хотя они оба наглухо одеты и соприкасаются лишь косвенно. Разве так бывает? Это в Академии его такому научили? Или в закрытой английской школе? Или репетитор-бровки домиком-Квон Хёк давал внеклассные уроки? И куда глядел гребанный Хан Гихван, гори он в аду? Донсик несильно хлопает себя по груди и растирает место, где, по ощущениям, находится глубокая колотая рана. Все, довольно. Хватит на сегодня идиотских шуток. Джувон и правда уже не ребенок, и где угодно мог этого нахвататься. Или увидеть. Все верно, но… Бля. Он и не знал, что может так ревновать. Это глупо и жалко, колко и больно, удушающе, но ему почему-то даже нравится. Штрих, изумительно дополняющий портрет безумца. Это не может быть хуже, чем десять пальцев с блестящими стразами на ногтях, завернутые в пакет, но об этом он абсолютно точно никому и никогда не расскажет. Донсик судорожно затягивается, хлопья табака вспыхивают ярче, чуть рассеивая окутывающую их тьму: фонари уже отключили, но так даже уютнее. С холодным порывом ветра он беззастенчиво обнимает Джувона и подрагивает от волнения, встречая ответное неуверенное объятие. Он делится теплом и тем маленьким огоньком на конце сигареты, при этом сдерживая ревнивое, жадное, жаждущее пламя внутри себя. Да. Пожалуй, сегодня только такой поцелуй.