Шанс на спасение

Джувон просыпается от головной боли и усугубляющего ее звонкого детского смеха, доносящегося с улицы. И то, и другое отвратительно и раздражает, но если первое может быть объяснимым, то откуда, черт возьми, взяться даже самым противным шумным детям на высоте двадцать шестого этажа, где расположена его квартира? И в самом деле, будь он у себя дома, это было бы невозможно. Значит… Опасаясь резких движений, Джувон приоткрывает глаза ровно настолько, чтобы разглядеть обстановку и понять, где он находится. Высокий деревянный потолок, обои с нарисованным, побледневшим от времени и солнца, а местами - в затененных углах - все еще сочным бамбуком, стол, шкафы и пыльные коробки. Только не это. О, нет, пожалуйста. О, да! Он уже просыпался с жутким похмельем. И он уже просыпался в этой самой комнате. Адское комбо. Ощущение ужасного двойного дежа-вю заставляет на время усомниться в реальности происходящего. Продолжение ночного кошмара, не иначе. Сон, завязанный на ярких воспоминаниях. Не хватает только еще одного действующего лица, которое по всем правилам сновидений сейчас должно появиться, неся с собой отрывок из прошлого, и… «Спящий красавец просыпается». Или «Неужели я первый, кто приготовил для тебя завтрак после страстной ночи? Я польщен, инспектор Хан. Тебе следовало сказать об этом заранее, я бы старался куда лучше». Ничего подобного не происходит, только подозрительный шорох по-прежнему слышится где-то за окном. Впрочем, прямо сейчас это, чем бы оно ни было, значится далеко не на первом месте в списке неотложных проблем. Джувон слегка зажмуривается и пытается вспомнить, при каких обстоятельствах он оказался здесь. Попытка продуктивна: события минувшего дня воспроизводятся быстро и безжалостно четко. А что, если как раз все это ему лишь приснилось? Исправительный центр. Отец. Трасса. Бар. Река. Виски! Сигарета! Проклятый Ли Донсик! Это все было? Да. И поцелуй на крыльце тоже. Потрясающий поцелуй. Черт возьми, Хан Джувон. Несмотря на естественное желание не признавать свой позор, попытки отрицания слишком жалки, чтобы продолжать за них цепляться. Смирившись с тем, что все перечисленное, и не только, - порой его отличная память вовсе не радовала - имело место в действительности, он осторожно тянется, чтобы потереть глаза, и обнаруживает скованность в движениях. Если точнее, его ограничивают наручники, один браслет которых обхватывает его правое запястье, а другой надежно крепится к изголовью кровати. Что за… черт. Черт бы тебя подрал, Ли Донсик! Что, в адское пламя? Да тебе там самое место! Я лично столкну тебя в жерло самого большого вулкана и буду смеяться вслед! Наручники не похожи на те, что входят в стандартную амуницию полицейских: цепь между браслетами гораздо длиннее, навскидку порядка двадцати с лишним дюймов. Наверное, благодаря этому он не сразу заметил их. В каком состоянии нужно пребывать нормальному человеку, чтобы не заметить на себе наручники? Нет, это не правильный вопрос. Правильный звучит так: сколько спиртного для этого нужно выпить накануне? Не питая особых иллюзий, Джувон пару раз дергает рукой. Крепко. Без вариантов. Ну, давай же, появись, и я выскажу тебе все. - Ли Донсик! Слова тут же отдаются адской болью в висках: от осознания унизительности положения, в котором он оказался, раскалывающаяся голова и закономерная при похмелье дурнота временно отошли на второй план, но сейчас снова дают о себе знать, и весьма настойчиво. Собравшись, Джувон вновь зовет хозяина дома, но в ответ отзывается лишь пустая тишина. «Мне завтра, вернее, уже сегодня тащиться в гребаный Мунджу». Он что, пристегнул его к кровати и ушел? Вот подонок. Тем временем за окном явно что-то происходит: взволнованный шепот, громкий отчаянный крик, звук падения и взволнованные детские голоса. Только этого не хватало. Придерживая голову одной рукой, Джувон неуклюже приподнимается и оглядывается в поисках телефона и ключей от машины, хотя он далеко не в самом подходящем состоянии для того, чтобы садиться за руль. Зато он вполне может вызвать полицию. Почему бы не набрать напрямую участок в Мунджу и не сообщить о правонарушении в доме одного из офицеров? Главное – не попасть на этого самого офицера. Может, в унылом архиве, где его предусмотрительно изолировали от цивилизованного общества, и вовсе нет связи Впрочем, ни того, ни другого не обнаруживается. На тумбочке у кровати с правой стороны стоит бутылка виски, от одного взгляда на которую его основательно мутит. Каким нужно быть извращенцем, чтобы придумать это проклятое пойло? Каким нужно быть придурком, чтобы выпить его впервые в таком количестве, находясь вне дома? Хан Джувон, почему в обществе этого человека ты ведешь себя как полный идиот? Рядом с бутылкой лежат наручники, подозрительно похожие на его собственные, хотя выгравированного на них табельного номера и не видно. Да, те самые, которыми он ночью приковал к себе Донсика. Черт. А затем уложил спать рядом с собой. Черт, черт, черт. Он переводит взгляд на бутылку и с трудом сдерживает желание схватить ее и швырнуть в стену. Верно. Не следует сейчас горячиться. Лучше швырнуть ее в того, кто напоил его, наслаждался его позором и под конец оставил здесь в таком виде. На той же тумбочке чуть поодаль, но в пределах досягаемости с учетом цепи красуются два стакана: один с уже знакомым белым содержимым, второй – с желтоватым. На прислоненных к ним бумажках, судя по неровному краю, в спешке вырванных из блокнота, любезно представлены пояснения: «Шаг 1. Пить». «Шаг 3. Пить». Джувон косится на металлический браслет и натянутую цепь, позволяющую дотянуться до тумбочки и всего, что на ней расставлено, затем переводит взгляд на стаканы и усмехается. Унизить, уложить на обе лопатки, но не добивать окончательно. Предел гуманизма в умеренной – будничной? - дозе безумия. Вполне в духе Ли Донсика. Помня о чудодейственности этого сомнительного средства, которое в прошлый раз его буквально спасло от мучительной гибели – это ощущалось именно так и не иначе, и исключительно благодаря такому неоспоримому эффекту он не желает знать, из чего оно состоит, - Джувон берет первый стакан и выпивает его содержимое. Результат и, правда, почти мгновенный, но на этот раз механизм действия всерьез отличается: рвотные позывы резко становятся сильнее, он в панике оглядывается и замечает таз, услужливо стоящий рядом, в изножье кровати. Прежде чем в голове оформляется осторожная мысль «Воспользоваться или нет», тошнота подступает вплотную к горлу, организм бесславно готовится капитулировать и рука сама тянется за спасительной емкостью. Джувон успевает разглядеть лежащую на дне бумажку со словами «Шаг 2. Блевать», прежде чем его выворачивает. Немного придя в себя, он кое-как ставит таз на пол, несколько минут с опаской оценивает содержимое второго стакана, но все же с трудом проталкивает вязкое, терпкое нечто в рефлекторно сжимающееся горло, - проклятье, даже несмотря на все это он доверяет Донсику, - ложится обратно на подушку и закрывает глаза. Что еще ему остается? По правде говоря, это – великолепный предлог: в таком состоянии совсем не хочется шевелиться. Какое-то время – в отсутствие часов затруднительно строить предположения относительно того, сколько он проспал, но, судя по яркому солнцу, дело близится к полудню, - он просто лежит, старательно игнорируя отвратительный привкус во рту и понимание несвежести рубашки и собственного тела. Кажется, он впервые в своей жизни проспал всю ночь в костюмных брюках. Не тот опыт, который можно назвать полезным. Надолго его не хватает. Люди частенько сетуют на усталость и выражают пожелание ничего не делать, по сути же это не что иное, как завуалированное стремление к праздности. Если им буквально дать возможность не двигаться не двигаться в принципе, осуществить это будет гораздо сложнее, нежели можно себе представить. Джувону как-то попалась на глаза занятная заметка об эксперименте на данную тему, проведенном учеными Сеульского университета. Этот псевдонаучный опыт показал любопытные результаты. За первые полчаса выбыла почти половина участников: люди попросту не могли лежать без движения. На втором этапе задачу упростили, позволив менять позы и переворачиваться, правда, ограниченное количество раз, но и ее выполнить удалось далеко не всем. Словом, оказалось, что полное бездействие - далеко не самое простое времяпрепровождение в мире. Чтобы занять себя, Джувон пытается думать о службе. До всего этого, планируя встречу с отцом и уик-энд, он намеревался приехать в Канвондо сегодня вечером, а в воскресный день в спокойной обстановке поработать с бумагами и систематизировать отчеты, прежде чем передать их в архив: его напарник инспектор Ко при всех ее неоспоримых достоинствах проявляет некоторую небрежность в документарном оформлении дел. Разумеется, благодаря Ли Донсику эти планы успешно отправились псу под хвост, но сейчас можно хотя бы мысленно набросать этапы работы и выделить особые случаи, которым нужно будет уделить пристальное внимание. Ха Джансу, 16 лет. До недавнего времени был вторым в школе по успеваемости, занимался спортом и являлся членом футбольной команды, даже носил капитанскую повязку. После развода родителей полгода назад его поведение резко изменилось: он забросил учебу и полезные увлечения, начал злоупотреблять алкоголем – Джувон морщится при воспоминании о поучительной беседе на тему пагубного вреда пьянства, которую он почти час вел с юношей на прошлой неделе. Ближе к промежуточной аттестации Джансу как будто собрался и даже сдал удовлетворительно экзамены по всем предметам. Но вот незадача – учитель математики заявил, что он якобы вместе с друзьями выкрал проверочные вопросы прямиком из его дома. Похоже, это окончательно подкосило мальчику, и он ударился во все тяжкие. Последняя выходка стоила ему заведения уголовного дела и ограничения выхода из дома: до школы и обратно. Возможно, проблема и вправду в распаде этой, по отзывам соседей и друзей, весьма крепкой семьи, но что-то подсказывает, что парнишка уже не в том возрасте, чтобы столь болезненно воспринимать достаточно мирное расставании родителей, поэтому дело все еще находится в статусе «В производстве». Профессор по курсу этики всегда говорил, что подозрительность – одна из черт хороших полицейских, спасшая множество жизней. Джувон трет лоб и чертыхается. Даже то, что в какой-то момент – если честно, то практически сразу после второго стакана, - головная боль и тошнота исчезают, а мир больше не хочется подорвать ко всем чертям, не приносит особого удовлетворения. Ему банально… скучно. И правильные мысли о службе и долге на этот раз совершенно не помогают. А еще ему не терпится увидеть кое-кого. Когда Джувон успевает по третьему разу пересчитать листья и полосы на выцветших обоях – все же пятьсот пятьдесят семь - и в деталях продумать предстоящий разговор с хозяином дома, издали раздается протяжный резкий звук, затем легкий щелчок замка, скрип половиц и минутой спустя – знакомые шаги и стук в дверь. - Привет! Как спалось? - Ли Донсик! Какого черта? Джувон намеревался начать разговор совершенно иначе, но вид Донсика, вальяжно зашедшего в комнату и прислонившегося плечом к шкафу, полностью сбивает его с толку. Интересно, вот так впадать в ступор при виде объекта своих чувств – это нормально? А при виде больного ублюдка, развлекающегося с людьми при помощи выпивки, наручников и низких манипуляций? Если это – один и тот же человек, можно только посочувствовать. - Я так и думал, что ты будешь не в духе с утра, - удрученно и очень достоверно вздыхает Донсик, но характерный блеск его теплых глаз выдает истинное настроение. Мерзавец над тобой потешается. А ты со своей влюбленностью и глупостью ему это позволяешь. Все как обычно. - Не в духе? Если ты не в курсе, то я проснулся и обнаружил себя прикованным наручниками к этой гребаной кровати. Холодное недовольство в голосе не производит нужного эффекта, но это менее жалко, нежели беспомощно и бессмысленно яриться, словно добыча, попавшая в силки и отчаянно трепыхающаяся на потеху охотнику. - Но вижу, что моим средством ты воспользовался, иначе просто не смог бы говорить. И тем более так грубо выражаться. Прямо не знаю, похвалить тебя за сообразительность или отругать за такие слова? Ладно, хороший мальчик. Стоит Донсику открыть рот, как Джувон, несмотря на свою нелепую, сильнейшую – и сводящую с ума - влюбленность ощущает внутри ревущее пламя, сметающее подчистую всю выдержку и спокойствие и не имеющее ничего общего с трепетными возвышенными чувствами. Если бы он вдруг сейчас обернулся огнедышащим драконом, то ему достаточно было бы одного легкого чиха, чтобы спалить этого безумного негодяя, его проклятый дом и весь этот сумасшедший городок дотла. Он не особо жалует фантастику как жанр и крайне редко читает и смотрит что-то подобное: зачастую в попытках авторов и сценаристов привнести в свое творение уникальность и новизну, их художественный вымысел становится неотличим от откровенного и скучного бреда. Но собственные мысли подозрительно напоминают низкосортный фильм ужасов, по недоразумению просмотренный когда-то. «Маньян а-ля Сайлент-Хилл? Хан Джувон, воображаешь себя героем, спасшим городок, двадцать лет находившийся во власти зла?». Может, лучше «Годзилла»? Нет, пожалуй, не этот вариант, хотя смысл фильма, вроде бы, совершенно иной. Но жажда возмездия - желательно с катастрофическими разрушениями – провоцирует дурацкие мысли. Джувон убирает со лба волосы и бегло оглядывает комнату, ища, за что бы зацепиться взглядом и оправиться от наваждения, но это бесполезно: его словно магнитом притягивает мужчина в клетчатой фланелевой рубашке в стиле «американского лесоруба», стоящий совсем рядом - протяни руку и ухвати – но бесконечно далеко. Только этому человеку под силу вызвать у него столь противоречивые, неудержимые по своей силе и острейшие по накалу эмоции. Только он ни за что не должен об этом узнать. Спокойно, Хан Джувон. Все как обычно. - Объяснить сможешь? – надменно цедит Джувон в ответ и демонстративно, нарочито медленно приподнимает руку с браслетом на запястье. – Тебе нечем заняться в архиве? Пак Чонджэ рисовал оленей, а ты изобретаешь новые способы доебывать людей? Он намеренно наступает на больную мозоль, но не получает ожидаемого удовлетворения. Ли Донсик в действительности – в большей степени, о чем говорят факты, - не столь безумен, сколько смел и сумасброден, и точно знает, что результативное, успешное безумие должно быть продуманным и управляемым. Расчетливая скотина наслаждается своими дикими эскападами и реакцией на них окружающих, особенно тех, кому не посчастливилось оказаться невольными участниками сомнительных действ, порой – умышленно? - неотличим от клинического психа, но при необходимости виртуозно умеет играть – и контролировать – эмоции. Джувон сформулировал это ключевое, основополагающее свойство личности Ли Донсика спустя пару месяцев службы в Маньяне и, несмотря на то, что с тех пор его отношение к нему претерпело существенные изменения, данная характеристика по-прежнему остается актуальной ввиду ее постоянства и применимости ко всем сферам жизни, будь то служба, будничная рутина или гнусные забавы в извращенной форме, предусматривающие спаивание кого-то и ограничение его свободы. Почему же ты забываешь об этом с поразительной опрометчивостью, стоит только вам двоим переброситься парой слов? Сейчас болезненно дернувшийся уголок губ с головой выдает то, что Джувон попал в еще свежую, кровоточащую рану, но это – все: Донсик умело держит лицо. - А сам не догадаешься? Скажи мне, на что это похоже? - Что ты собираешься делать? Спокойствие в голосе ведь не будет расценено как признак того, что он спустит негодяю все это с рук? - Насиловать, конечно, - вкрадчиво произносит Донсик, подходит ближе – давай же, еще немного, и я тебя достану, - и играючи дергает цепь, ловко увернувшись от пинка: Джувон благородно целился ногой в левое, здоровое бедро. – А ты что подумал? Посмотри на себя. Разве можно вообразить что-то другое? К такому он совершенно не готов. Разве к такому можно быть готовым? Смешно. Как вообще можно быть готовым к Ли Донсику? - Что? - Не расслышал? А, ты полагал, что я на это не способен? Понимаю твое удивление, ты ведь считал меня образцом добропорядочности и нравственности, - хмыкает тот, засовывает руки в карманы и с обманчиво-мечтательным выражением подходит к окну. – И, кстати, ты первым начал. Помнишь, как пристегнул меня наручниками к себе ночью? - Нет. Да. И помню, и не помню. Не хочу помнить. - Не удивительно, учитывая, сколько ты выпил. Гнев странным образом сочетается с неловкостью. Хотя упрека как такового в голосе Донсика нет, просто веселая констатация факта, Джувон едва удерживает себя от кивка в знак признания предосудительности своего развязного поведения прошлым вечером. Впрочем, при воспоминании о том, при каких обстоятельствах и с чьей любезной подачи он пал так низко и кто сопровождал его унизительное падение, негодование возвращается с новой силой. - Ты намеренно меня напоил! - Умный мальчик, - сладко улыбается Донсик. – А ты позволил мне это сделать, так что умерь свой пыл и придержи обвинительный тон, будто я лишил тебя девственности. - У меня был секс задолго до знакомства с тобой! – почти рычит Джувон. - Разве? – насмешливо изогнутая бровь и глумливая усмешка наводят на мысли об убийстве с отягчающими. Разумеется, только на мысли, но, как и всегда в такие моменты между ними, Джувон не знает, чего хочет больше: трахнуть больного на голову мерзавца или прибить. – Допустим, что так. Секс бывает разный. Ручаюсь, по крайней мере, кое-в-чем… Постой, кажется, вообще во всем из того, чем мы занимались, я был у тебя первым. Ай-ай, выходит, я сорвал этот прекрасный цветок… Но он и не слишком возражал, правда? Щеки вспыхивают, но Джувон так зол, что не отводит глаз, а, напротив, вкладывает во взгляд всю свою ярость. - К чему ты ведешь? - Судя по твоему виду, ты намерен обвинить меня в краже твоей невинности. Или только трезвенной? Скажи-ка честно, ты ни разу ни с кем не напивался так прежде, а, Хан Джувон? Надеюсь, хотя бы теперь ты понимаешь, насколько это уныло - квасить в одиночку? - Заткнись и отпусти меня! - Хмм, - Донсик прикладывает палец ко лбу, изображая раздумье. - А ты заслужил? То, что изможденный стон не срывается с губ, а замирает где-то на выдохе, - заслуга той самой железной выдержки, что он так превозносил и много лет целенаправленно взращивал в себе в угоду отцу. Донсик явно в ударе, поэтому ждать конструктивных пояснений не имеет смысла. Не говоря уже о том, что всерьез рассчитывать на нормальные ответы от этого психа просто смешно. Любопытно, при каких обстоятельствах ответ на вопрос «Почему ты пристегнул меня наручниками к кровати и ушел?» может оказаться нормальным? Джувон молчит, обдумывая внезапную мысль, хотя это дается с некоторым трудом. Голова уже не грозит расколоться на части, но ощущается тяжелой и мутной, словно требуется впустить в черепную коробку свежего воздуха. - Как ты выбрался, если я тебя пристегнул? Он был вдрызг пьян ночью, но абсолютно точно помнит характерный щелчок, а его наручники, несомненно, на тот момент были исправны, поскольку недавно проходили поверку, как и весь служебный арсенал. - Проще простого. Открыл. Там стандартный затвор, ничего сложного. Ключи все равно остались где-то в твоей машине. Мне вообще-то надо было явиться на службу, так что особо выбирать не пришлось. Я как-то полагал, что ты тоже самостоятельно справишься с этой детской задачей, и не понимаю твоего возмущения. - С чего бы? - Погоди, ты… О, нет, этого не может быть… - Донсик часто моргает, картинно изображая удивление, и начинает смеяться. – Нет, не говори, что… Подумать только, инспектор Хан не умеет открывать наручники. И это – отличник Академии… Я же говорил, что в таких заведениях ничему толковому не учат. - Меня в Академии учили надевать наручники, а не открывать их сомнительными способами, - рявкает Джувон. – Ты отпустишь меня или нет? - Если хорошо попросишь. - Предупреждаю: мое терпение на исходе. - И? - Еще немного, и я надеру тебе задницу. Угрожающий прищур сталкивается с игривой ухмылкой. Что-то в выражении лица оппонента подсказывает Джувону, что на уме у того вовсе не то, что подразумевается. - Нет, все же я повторю то, что говорил ранее: в этой твоей Академии не учат ничему полезному, и в той английской школе тебе не привили даже элементарные азы вежливости, - тянет Донсик, обходя кровать с другой стороны. - Скажи, к чему сейчас расхваливают такое бестолковое образование? - Похвались, где тебя научили приковывать людей к кровати? - Вряд ли ты захочешь это знать. Так и быть, подсказка: там же, где и перемещать пальцы с места преступления. Зато в другом месте меня научили не бросать напарника в беде и дремучем невежестве. Попробуем исправить это досадное упущение в твоем воспитании, что скажешь? - Мы давно не напарники. - Ай, Хан Джувон, я уже устал твердить тебе: бывших напарников не бывает. - Не помню такого. - Жаль. Тогда, может, помнишь, как на этой самой кровати ты упражнялся в чудодейственном волшебном слове «Прости»? К твоему сведению, есть и другие волшебные слова. Самые популярные это «Спасибо» и «Пожалуйста». Какое здесь сейчас уместно? Догадаешься с первой попытки, а, инспектор Хан? - Спасибо, что приковал меня к кровати наручниками и лишил свободы передвижения, - ядовито и поспешно отвечает Джувон. Поспешно – потому что на этой кровати происходило и кое-что другое. То, что он часто вспоминал, но в данный момент категорически не желает обсуждать. Он заставляет себя переключиться на более насущные мысли, и полный мочевой пузырь его охотно в этом поддерживает. - Ладно, пожалуй, это можно зачесть. Дальше? - Отпусти меня. - И все? - Немедленно. - Я знаю, это, должно быть, с непривычки чертовски тяжело, но ты справишься. Давай, я верю в тебя. - Ли Донсик-сси! - Ну же, инспектор Хан. Для такого талантливого молодого человека это простенькое упражнение уровня начальной сельской школы не должно составить большого труда. Джувон неуютно ерзает: естественные потребности дают о себе знать все более настойчиво. И вряд ли Донсику не известно об этом его затруднении. Гребанный подонок! Он сумеет подобрать хоть сотню не менее емких эпитетов, но вряд ли тем самым существенно изменит положение дел. Может ли Донсик оставить его в таком состоянии и забавляться его позором? Да. Нет. Но все же… - Ли Донсик. Немедленно. Отпусти меня. Пожалуйста. Донсик вздыхает, на его лице мелькает... разочарование? - Что? – хмурится Джувон, осознав, что неотрывно глядит на него, стремясь уловить любую эмоцию. - Ты сам просил. - Я не думал, что ты так легко сдашься. Это означает, что ты думаешь обо мне именно так скверно, как я и предполагал. - А как еще мне о тебе думать? Донсик достает из кармана куртки маленький ключ и подбрасывает в руке. Лукавая – дьявольски обаятельная - улыбка вновь блуждает на его губах, и Джувон, засмотревшись, даже на несколько мгновений забывает о том, почему так злится. - Полагаю, ты помнишь, где находится гостевая ванная. Там есть горячая вода, чистые полотенца и все остальное. Ты проспал всю ночь в своей одежде, можешь выбрать на смену что-нибудь из моего гардероба. - Он кивает на старомодный платяной шкаф, громоздкой махиной возвышающийся почти до самого потолка. - Обрати внимание, все вещи монобрендовые: исключительно «No name». Предполагаю, что для такого модника, как ты, это может стать проблемой, но помни: главное их достоинство – они чистые. Там же внизу целая упаковка новых носков: пол прохладный, я еще не отрегулировал котел. Когда закончишь прихорашиваться, приходи завтракать. Донсик подмигивает напоследок, бросает ему ключ и уходит. Предусмотрительный мерзавец. Джувон точно вцепился бы ему в глотку, останься он здесь минутой дольше. Это не более чем пустые угрозы, и нет смысла лгать себе. Но ведь можно хотя бы представить, каково это: схватить негодяя, повалить на кровать и… Уборная. Душ. Чем быстрее, тем лучше. Джувон недолюбливает утро, но не только из-за того, что оно прерывает сон, которого, как правило, недостаточно. По утрам он ощущает себя некомфортно: все физические недостатки проявляются с неотвратимой жестокостью. Встрепанные, уже чуть сальные волосы, несвежее тело со следами и запахом пота, отвратительный привкус во рту – всегда в первую очередь чистить зубы! – отросшая щетина – он уже на протяжении многих лет упорно истребляет растительность на лице и кое-где на теле, считая ее рассадником пота и микробов. Понимание того, что все это – результаты естественных физиологических процессов, не утешает. Помятость и общая неопрятность животной оболочки – определение несколько отталкивающее, зато верно отражает его восприятие своего тела, - после сна вгоняют в уныние и требуют незамедлительных мер. А утро в чужом месте – то есть любом, помимо собственной квартиры в Сеуле или съемной в Канвондо - представляется сущим кошмаром, поскольку под рукой нет привычных средств, при помощи которых можно устранить эти несовершенства, в целом нормальные для человека как биологического существа, но тошнотворные для Хан Джувона как личности. Одноразовая зубная щетка и бритва становятся приятным сюрпризом, который привычно омрачается реальностью. Донсик приготовил это для него? Или для кого-то другого? Любого, кто останется на утро в его доме после проведенной вместе ночи. Приняв душ, он сразу чувствует себя несравненно лучше. Что ни говори, а обретение чистоты – пусть и временно – успокаивает и восстанавливает душевное равновесие. Хорошо, что в этом мире еще остается что-то постоянное. Правда, приподнятое настроение быстро сходит на нет от слишком поздно пришедшей на ум догадки: нужно было прихватить смену одежды с собой в ванную. Завернувшись в полотенце – ему не впервой щеголять по этому дому вот так - Джувон шествует обратно в маленькую спальню, повторяя себе, что если он попадется на глаза Донсику в таком виде, ничего не случится. Вчерашняя рубашка пахнет куревом – он успел позабыть, насколько едок сигаретный дым, - и потом, и его мутит от перспективы надеть это на чистое тело. Брюки после исполнения роли пижамы смяты и тоже никуда не годятся. Джувон критическим взглядом изучает полки в шкафу и выбирает себе черную футболку с длинным рукавом и белой строчкой на швах и черные спортивные штаны. Последние отличаются по фактуре и явно от другого комплекта, но зато они визуально подходят по длине. К его разочарованию одежда не пахнет ничем, только вьется едва уловимый запах стирального порошка. Осознав, что принюхивается, Джувон сердито одергивает себя. Мысль о том, что он вот так спокойно может использовать чужую одежду, неприятно скребется внутри. Что с ним произошло? С чего вдруг такие перемены? Ответ известен, и нравится ему еще меньше. Ли Донсик не является для него кем-то чужим. Первый человек, чьи вещи он может надеть на себя, к своей коже - чистой коже – и не испытывать при этом дискомфорта. Джувон помнит его тело под своим, кожа к коже, его дыхание и тепло, пульс под пальцами, его вкус и запах, - ощущения, которые напрочь въелись в воспоминания. Это вполне могло бы стать оригинальным вариантом признания в любви, которое ему вряд ли суждено озвучить, и от этой мысли становится смешно и одновременно горько. Замешкавшись, Джувон оглядывается, уже не через призму желания крушить все вокруг. Обстановка не претерпела значительных изменений по сравнению с его последним визитом – в ту ночь, когда он узнал правду. Возможно, кое-какие предметы исчезли с полок – предположительно, они перекочевали в коробки, которых стало больше. Старомодная спинка кровати со столбиками и затейливыми, безвкусными рейками прямиком из прошлого века наводит на смелые, откровенные, но совершенно неуместные мысли. Неприличные и слишком жаркие фантазии, преимущественно о том, как Донсик держался бы за нее - а лучше – был бы прикован к ней наручниками, самыми обычными, не оставляющими пространства для маневра и сопротивления, - пока Джувон жестко трахал бы его. Разумеется, в качестве наказания. Хан Джувон! Почему он думает о таких вещах, как секс с Ли Донсиком в наручниках? К слову о наручниках. Не пора бы уже закрыть этот вопрос? Нет. Лицемерить наедине с самим собой – глупейшее занятие. Тема наручников ввиду чувства вины из-за ареста – черт, он лично упек Донсика в тюрьму на год! - находится под моральным запретом, но в остальном он уже почти не ограничивает себя. Он о чем только не думал, чего только не представлял себе. Как ласкает Донсика языком, как сам погружается его в рот, как берет его сзади – и почему возбуждение так часто идет рука об руку со смущением? - как Донсик седлает его, медленно опускается на его член и… Раньше его совершенно не заботил секс, и он даже гордился этим, а сейчас ощущает себя пойманным в ловушку. Умелый охотник Ли Донсик и он – неопытная, излишне самонадеянная добыча, безнадежно плененная своими чувствами. Мда. Еще немного, и впору будет сдать полицейский значок и начать писать сентиментальные романы. И все же… Как справедливое желание найти виновного в серийных убийствах, продолжавшихся в захолустном городке на протяжении двадцати лет, могло привести к вот такому? В любом случае, наручники - что-то на грани извращений. Наверняка, это - слишком. Даже для такого безумца, как Ли Донсик. Не говоря уже о том, что Джувону не доведется выяснить, так ли это на самом деле. И, тем не менее, он вряд ли сможет удержаться и не представить это хоть раз, когда будет касаться себя. Довольно! Почему он думает об извращенном сексе с Донсиком и дрочке на него, находясь в этой комнате, рядом с этой кроватью, в его доме? После всего, что было, это - неправильно. Ты всерьез Хан Джувон? Это даже в твоей голове звучит жалко. Почему он вообще думает о сексе с Донсиком? Ровно по той же причине, по которой думал об этом весь минувший год. Призвать к порядку разошедшиеся мысли оказывается не так просто: да, он уже думал о таком здесь, когда спал на этой кровати впервые, но лишь в тех разумных, допустимых, нравственных пределах, которые тогда мог себе позволить. В то время он все еще вяло сопротивлялся этому внезапному бешеному влечению и не подозревал, чего ожидать от их связи, как далеко они могут зайти и насколько глубоко – умоляю, ты трахал его в рот и в задницу, это было фантастически прекрасно, поэтому не вздумай краснеть и тушеваться, как первокурсник! - он может погрузиться в Ли Донсика. Во всех смыслах. «Не преувеличивай, это всего лишь удовольствие». «Свидание». «Думаешь, ты для него интересен чем-то, помимо родства со мной?». Воспоминания – слова, ясно прозвучавшие голосами Донсика и отца в его голове, – словно поток воды, благоразумно и своевременно отрезвляют, напоминая о реальном положении вещей. Поток колючей ледяной воды, наполненной ядовитыми иглами, направленными прямиком в сердце. Как долго оно будет болеть? Ему нужно бежать отсюда. Немедленно уходить, как можно быстрее покинуть это место. Одежду можно вернуть обратно курьером. Джувон быстро переодевается и аккуратно складывает свои вещи стопкой на кровати. Перед тем, как выйти из комнаты, он вглядывается в небольшое зеркало, стоящее на полке, желая убедиться, что признаки похотливых фантазий, повергших его в жар, не заметны. Вот ведь глупость. Словно Донсик может читать по лицу его мысли. Дело в том, что порой ему именно так и кажется. Найти Донсика не составляет труда: по всему дому разносится настойчивый аромат, пробуждающий аппетит. После всего произошедшего вполне закономерно – и предпочтительно – уйти, не попрощавшись. Но для этого требуется, как минимум, вернуть ключи от автомобиля и телефон, а, значит, столкновения на кухне не миновать. Донсик что-то готовит, напевая вполголоса смутно знакомую песню на английском, порой ошибаясь с произношением и – Джувон прескверно разбирается в музыке, но даже ему сложно не заметить – попадает в ноты примерно через раз. Он расстроен, зол и взвинчен, но невольно замирает в дверях, залюбовавшись этой картиной. Джувон уже однажды видел Донсика, занятого делами на кухне. Тогда, согласившись остаться у него на ночь после секса, он был сильно взбудоражен, порядком растерян и изрядно смущен, безгранично зол на себя за это смущение, приставшее не взрослому мужчине, а старшекласснику, поэтому подсматривал украдкой, делая вид, что читает что-то в телефоне. Согласившись остаться на ночь после потрясающего секса в доме человека, которого обвинял в серийных убийствах. Черт, впервые в жизни согласившись остаться на ночь у того, с кем был секс. С кем на тот момент уже дважды был секс. У этого невозможного человека, чувства и эмоции по отношению к которому были новыми, такими непонятными и пугающими. У своего любовника. Тогда все случившееся между ними само по себе казалось невероятным, и его больше всего беспокоило то, как нужно себя вести - как вести себя так, чтобы не показать, насколько это для него волнительно. Но и сквозь все душевное смятение он подметил на этой обычной, старомодной домашней кухне ту особую атмосферу, состояние сродни волшебству, которое отчасти передалось и ему. И сейчас он завороженно наблюдает то же самое. Донсик двигается плавно, ловко, будто играючи. Небрежно помешивает мясо, разбрызгав подливу, добавляет уже нарезанные овощи, пару раз подбрасывает их в сотейнике, роняет каплю масла, задумчиво оглядывает баночки со специями и в итоге берет что-то будто наугад, зачерпывает ложкой уже готовое блюдо, запускает в нее палец, облизывает его будто на пробу… О, вот это лишнее. Как колдовской танец. Полная противоположность выверенным до миллиграмма действиям самого Джувона: в процессе приготовления пищи, как и во всем другом, нельзя допускать неточности, иначе помимо испорченной еды можно получить не самый приятный ожог. Но Ли Донсика, судя по всему, возможные ошибки не пугают, как и больно плюющееся кипящее масло. - Нравится? Джувон вздрагивает от неожиданности и не сразу находится с ответом. - Что? - Брось. Ты так заслушался, что даже завис в дверях. Заходит репертуар? Это – американская рок-баллада конца девяностых. Джувон мстительно прищуривается. - О, просто слуховой шок. Если бы существовала полиция музыки, на тебя давно заявили бы. - Вау! Это – чувство юмора? Инспектор Хан Джувон, мое почтение: ты делаешь успехи, - смеется Донсик и щедро добавляет в блюдо какие-то травы, которые до этого растер между пальцами. - Я бы на твоем месте проявил осторожность. Пан Джусон говорила так же. И что с ней стало? Ее судьба должна быть поучительной для всех критиков ранимых творческих натур. - Что за чушь ты несешь? Донсик убавляет огонь под сотейником и с улыбкой поворачивается к нему. - Я уже смирился с тем, что это будет моей фирменной, может даже семейной шуткой на многие годы. А ты почему так остро реагируешь? Почему? Да потому что. - Это понятно любому нормальному человеку. Ах, да. Нормальному. Это все объясняет. - У каждого свои нормы, согласен? – парирует Донсик, что-то выискивая на верхней полке со всяким кухонных скарбом. - Вполне. Пока они не выходят за рамки закона. - Ай, знаешь, что я никак не возьму в толк? Как такой молодой и красивый парень, как ты, может быть таким нудным… С Голубым Джонни было куда забавнее, припоминаешь? - Слышать об этом не могу. - Почему же? Мне показалось, вчера вы с ним отлично поладили. И вновь этот хитрый взгляд через плечо, бесстыжая, лукавая усмешка на губах, которые, несмотря ни на что, хочется зацеловать. Если бы еще полтора года назад кто-нибудь осмелился бы заявить, что все сложится именно так, Джувон издевательски рассмеялся бы ему в лицо. - Тебе показалось, - хмурится он. - Еще и упертый, - весело констатирует хозяин дома и, наконец, выуживает из недр буфета какую-то непрозрачную банку. – Это для тонуса. Так как насчет завтрака? - Я не голоден. Джувон намеревается твердо стоять на своем. Он, в самом деле, еще каких-то полчаса назад был уверен, что не скоро сможет есть, но сейчас, увидев на столешнице сотейник, наполненный готовым чем-то со сводящим с ума желудок ароматом, испытывает зверский голод, который отчасти является источником и первопричиной его раздражения. Он редко идет на поводу у потребностей в пище, хоть и понимает вред такого самоистязания, но оно приносит ему облегчение. Тем более, он придерживается строгого режима питания, необходимого для сопротивления тому дерьму, что творится с его восприятием пищи. Должно быть, он и вправду выглядит оголодавшим, поскольку, проследив за его взглядом, Донсик довольно улыбается. - Правда? - Да. Нет. - Но папочка так старался, - ухмыляется Донсик, подбрасывая специи над сотейником, и яркие крупинки мягко и равномерно оседают на еще побулькивающей подливе. - Никакой лапши. Рагу из говядины с овощами. Вырезка, лучшая у Джэи, ты обязательно должен попробовать. Джувон уверен, что, стой он чуть ближе, и ощущай себя немного живее, нежели белье после стиральной машины и отжима на предельных оборотах, точно привел бы свою недавнюю угрозу набить морду в исполнение. Все как обычно. Черт это все подери. Донсик же ведет себя так, словно не понимает всей опасности своей игры: обвинительно складывает руки на груди и неодобрительно цокает языком. - Айгу. Как давно ты завтракал вкусной и сытной домашней едой? - Меня устраивает еда из ресторанов. - Настолько, что она оказывается в ближайшей уборной? - По утрам я, как правило, пью только кофе. - Кофе? Один жалкий кофе крепкому активному мужчине? Знаешь, я верю. Я видел твои запасы на случай апокалипсиса, - заговорщически подмигивает он, расставляя на столе тарелки посуду. - Это – твой завтрак, обед и ужин? Да, похоже на то. Не удивительно, что ты так подурнел. Осторожнее, скоро любой мало-мальски смазливый парнишка заткнет тебя за пояс. В попытке сохранить достоинство, Джувон пропускает эту издевку, замаскированную под нравоучение, мимо ушей, концентрируясь на первом, что попалось на глаза. Посуда в старомодном стиле, дизайн тоже весьма своеобразный, особенно принимая во внимание личность хозяина, и невольно закрадывается мысль, что он знает о Ли Донсике далеко не все. Нужно ли ему знать больше? Хочет ли он этого? Есть ли у него выбор? Отвратительные вопросы с пугающими ответами. Тарелки в мелкий розовый цветочек с традиционным павлином в центре отливают перламутром и красиво смотрятся на фоне кремовой скатерти и салфеток в тон. Это не пластик и не штампованная керамика, похоже на фарфор ручной росписи, выполненной в национальной технике. Он приглядывается внимательнее: да, на каждый мазок – лепесток, изумительно тонкая, кропотливая, практически филигранная работа. Похожие сервизы были у деда и матери, отец очень ценил такие предметы, и в его доме имелась обширная коллекция схожей тематики. Джувон уже давно ничего такого не видел, либо просто не обращал внимания. Для себя он предпочитает совершенно другой модус: однотонная черная и белая посуда, лаконичный, стильный дизайн. - Я сам могу себе приготовить пищу при необходимости, - отрезает он, когда молчание затягивается. Достаточно емко, чтобы поставить точку в этом затянувшемся и бессмысленном пререкании: все козыри на его стороне, но почему-то вокруг сгущается атмосфера проигрыша. - Благодарю за заботу, но это излишне. Мне нужно возвращаться в Сеул. Где ключи от машины и телефон? - Зачем они тебе? Ты же на отдыхе. Наслаждайся провинциальной сиестой. «Игра, в которую можно играть бесконечно». - Ли Донсик-сси. Нервы закручены до предела, легкого нажатия будет достаточно, чтобы спустить внутренний курок, и угроза в голосе призвана это показать. - Инспектор Ко пожаловалась мне на тебя. Ты уже почти год служишь в Канвондо, и за это время ни разу не отказывался от сверхурочных смен, но ни единожды не получал причитающиеся за это отгулы. Более того, ты все еще не использовал полагающийся ежегодный отпуск. Она опасается, что у вашего отдела могут возникнуть проблемы с кадровой службой в части соблюдения трудового законодательства. Ты же не хочешь подставлять свое начальство? Или ждешь, пока тебя выпихнут отдыхать принудительно? - Что? – оторопело выдыхает Джувон. Пожалуй, это - самое часто применяемое им сегодня восклицание, даже не смотря на его обширный словарный запас. Он прекрасно представляет себе глубину наглости Донсика – не подлежащую точности измерения ввиду своей бесконечности - более того, порядком попривык к ней как к неотъемлемой особенности его манеры - неизбежному злу? - что, впрочем, не делает ему чести. Но сталкиваться с этим напрямую каждый раз – суровое испытание для его нервов и выдержки, которые по итогу неизменно оказываются истрепанными как собачья игрушка после нашествия радостной своры энергичных и уже обзаведшихся зубами щенков. Черт с тобой, гребаный психопат. Пеняй на себя. - Интересная женщина, с ней есть, о чем поболтать. Я подписан на нее в соцсетях, - пожимает плечами тот, словно поддерживать отношения с его коллегами – это самое обычное дело. - Оказывается, она, как и я, любит пешие прогулки по горам. Ты не знал? Просто сегодня мы с ней снова списались в чате. Она сказала, что ты хотел поработать завтра. Я объяснил ей, что твои планы изменились, и ты занят до конца уик-энда. Знаешь, мне показалось, она искренне обрадовалась. Приятно знать, что тебя окружают люди, которых заботит твой отдых. И… Эй, не нужно сводить брови так, словно ты уже планируешь, куда спрячешь наши с ней трупы. Гляди, какие на лбу глубокие морщины. Это тебя вовсе не красит. Джувон несколько секунд молчит, давая себе время успокоиться и не позволить бушующим эмоциям взять верх. Он крайне редко выходит из себя настолько, чтобы полностью утратить самоконтроль, и сейчас рассчитывает на внутренние резервы. Однако когда он открывает рот, то говорит именно то, что первым пришло в голову. По правде говоря, он срывается на крик, в котором куда больше беспомощной ярости, нежели хладнокровной аргументации. - Блять, какого дьявола? Кто дал тебе право влезать в мою жизнь? - Хан Джувон, пойми уже, - вздыхает Донсик, как ни в чем не бывало раскладывая по тарелкам дымящееся рагу. - Как бы ты ни был хорош в своем деле, каким бы супер-профи не являлся, в Канвондо в этот уик-энд обойдутся без тебя. Прости, что так бестактно растоптал твое чувство собственной важности, но кто-то должен был открыть тебе на это глаза. Заметь, это все исключительно из благих побуждений, я не напрашиваюсь на благодарность. Спускайся с небес на землю и садись к столу. Джувон не помнит, когда в последний раз был настолько разъярен. Чистейшее бешенство. Мысли крутятся в голове злым вихрем. Исправительный центр. Бар. Набережная. Наручники. Интересно, как сильно нужно стиснуть зубы, чтобы повредить эмаль? Похоже, его стоматолог в ближайшее время не останется без дел. - Ли Донсик! Я тебе не брошенный котенок, которого ты подобрал, а теперь развлекаешься! Я сам способен о себе позаботиться. Я уже сказал, что не желаю тебя ни видеть, ни знать. И мое мнение на этот счет не изменилось, что бы вчера ни произошло. В какой форме мне нужно это высказать, чтобы ты понял и оставил меня в покое раз и навсегда? На этот раз ценой боли от ногтей, впившихся в кожу ладоней, ему удается разыграть карту спокойствия: все четко и жестко. Он так старался, он заслуживает получить в ответ больше, нежели снисходительную улыбку. - Да, сколько тебе, двадцать восемь? Определенно не котенок. Почти матерый кот. С таким и вправду особо не поиграешь. Давай хоть накормлю. Набия-набия-набия, Джувон-мяу*, все готово, пора завтракать. Джувон закрывает глаза, вновь сжимает руки в кулаки и мысленно считает до десяти, но злость не утихает, напротив, собирается в тугой горячий узел в груди. Да как он смеет? Все это фривольное обхождение, беспардонные хамские выходки, бесцеремонное нарушение личных границ. Он играет с тобой, как хочет, и ему это сходит с рук. Почему ты допускаешь все это, Хан Джувон? Почему не можешь пресечь? Какого черта ты всегда так жалок перед ним? Он беспомощно оглядывается, но вокруг та же старая кухня, тот же стол, то же лживое солнце нахально подглядывает в окна, тот же человек забавляется, торжествует, наблюдая его нелепую слабость, те же гнусные цветы на винтажном фарфоре насмешливо изгибают свои блеклые, уродливые лепестки. Джувон почти бессознательно хватает наполненную тарелку и с размаху швыряет в стену. Горячее рагу разлетается во все стороны и даже попадает ему на волосы, но сейчас мало что имеет значение. Звон разбитой посуды, словно пугающее напоминание из далекого, почти позабытого детства, болезненно, но быстро и неотвратимо отрезвляет. При взгляде на мелкие осколки, на которых еще можно различить ни в чем не повинные розовые цветы, ярость моментально испаряется, словно воздух из проколотого воздушного шарика. Он поднимает растерянный взгляд на Донсика, готовясь к чему угодно, но тот смотрит в ответ с привычной усмешкой: ни злости, ни упрека. - Я помню, что по утрам ты неприветлив, ваше высочество. Ай, должно быть, я сам виноват: следовало для начала предложить тебе чашку кофе и выяснить, какую музыку ты предпочитаешь. К сожалению, у меня в репертуаре по большей части зарубежный рок девяностых и нулевых и только растворимый кофе из банки: кофемолка сломалась буквально вчера. - Я… - Садись. Стыд, какой-то совершенно детский, безусловный и оттого более жгучий, заполняет каждую клеточку сознания. Хотя, если вдуматься, ему нечего стыдиться. Он не напрашивался на приглашение, не желает здесь находиться, его привели против воли и теперь ограничивают свободу. Или? Пафос и дутое недовольство неприятно скрипят на зубах. Прошлой ночью он мало чем отличался от растения или овоща, если только они не научились ходить, и то, что Донсик о нем позаботился, заслуживает благодарности. Но, он сам же и напоил его до такого состояния… А перед этим спас от безрассудного выплеска эмоций на трассе – Джувон даже сейчас с содроганием вспоминает о той безрассудной и опасной гонке. Донсик прав: никто не вливал в него выпивку насильно. С другой стороны… А, черт. Почему все так неоднозначно? Почему никогда нет прямых ответов и четких критериев для «хорошо» и «плохо»? - Садись, я сказал. Донсик по-прежнему спокоен, но интонации меняются: теперь его ровный, глубокий голос наполнен властью, пронизан жесткими нотками, которые действуют как прямая команда к беспрекословному подчинению. В любой другой ситуации и кому угодно другому Джувон непременно ответил бы по достоинству хотя бы из принципа, но сейчас он молча делает так, как ему велено. - Я все уберу, – бормочет он, неловко оглядывая пол и дверцы шкафов. - Я сам уберу. В этом доме не принято отягощать гостей грязной работой. Донсик не слишком аккуратно сметает осколки в совок, показательно моет руки и ставит на стол другую – точно такую же - тарелку. - Меня в юности тоже порядком раздражал этот павлин, - поясняет он, накладывая новую порцию рагу. - Я бы с удовольствием грохнул его уже давно, но это – почти семейная реликвия. Каждый, кто жил в доме, разбил хоть что-то из этого сервиза. Мать в таких случаях говорила, что посуда в доме нужна и для того, чтобы биться. Но сейчас таких от него осталось немного, всего несколько предметов. Поэтому если захочешь что-то еще разбить, сначала позови меня. Разобьем вместе. - Мне жаль. - Кухня – это место очага, священное в доме. За едой нельзя шуметь, сквернословить или ругаться. Надеюсь, ты это усвоил. А теперь умолкни и ешь. - Благодарю. Но я… - В этом доме гостям не принято спорить. - В этом доме всех гостей приковывают наручниками к кровати? – резонно спрашивает Джувон, берясь за палочки. - Только избранных. И все зависит от того, как ведут себя гости. Раздражение вновь закипает внутри, но если ранее Выдержка проиграла ему вчистую, то пришедшая ей на смену Ирония одерживает убедительную победу. - Думаешь, ты можешь творить все, что захочешь? – усмехается он. - Я даже близко не подобрался к тому, что хочу, - сверкает глазами Донсик. - Но сама идея мне нравится. - Тебя нужно защитить от себя самого. Ты уже такого наворотил, что хватит на новый условный срок. Донсик отрывается от еды и задумчиво – раздражающая привычка! – щелкает палочками. - А ты прав. Давай подсчитаем. Нарушение условного освобождение – выезд за пределы установленного дозволенного периметра. А, нет, не считается. У меня имеется направление от шефа. - Похищение. Насильственное удержание, - подсказывает Джувон. - Возражаю. Ничего такого не было. - Ты напоил меня, привез к себе в дом и не позволяешь его покинуть. Как это можно трактовать? - Это не похищение. По крайней мере, инспектору Ко известно твое местонахождение: я сказал ей, что ты у меня. Что до удерживания, то дверь открыта. И ты сам напился. Зато мне в заслуги должно пойти спасение от суицида добропорядочного гражданина Республики Корея, находящегося в неустойчивом моральном состоянии. Джувон распрямляет спину. Он не намеревается отводить взгляд и отрицать свои ошибки, но в бахвальной демонстрации своей готовности признать их и держать ответ непонятно перед кем только лишь сейчас замечает, что его никто ни в чем не обвиняет. Все полушутливо и дружелюбно. И, несмотря на эти поддразнивания, ему… комфортно. Возможно, он излишне серьезен? Но как можно быть несерьезным, обсуждая такие темы? Какие «такие»? Хан Джувон, уймись: вы болтаете о ерунде. Ни ты, ни кто другой не будет арестовывать этого психа за его дурацкие развлечения. В Уголовном кодексе даже не найдется подходящее основание для выдвижения обвинения. Джувон озадаченно хмурится. Почему его внутренний голос так подозрительно походит интонациями на голос Донсика? - Сексуальное насилие, - не сдается он, поддавшись глупому азарту. Или застарелому желанию хоть раз обоснованно поставить Донсика на место - обогнать на повороте? взять реванш? - давно списанному в архив, но все еще порой продолжающему подавать сигналы. - С чего бы? – Донсик накладывает ему и себе еще рагу и склоняется над тарелкой, вдыхая аромат. – Ай, иногда я от себя в полном восторге. - Ты сам так сказал. - Ничего подобного. Я сказал, что буду насиловать тебя. Но разве я говорил, как именно буду это делать? Может, упоминал, что буду насиловать тебя в сексуальном смысле? Или даже приступил к этому? Вообще-то я подразумевал еду: так и думал, что ты откажешься. Сожалею, если разочаровал. - Значит, ты признаешь факт морального насилия? Я рад, - бросает Джувон, уткнувшись взглядом в тарелку: он стерпел бы самодовольное торжество победителя, но не в состоянии вынести снисходительно-добродушную улыбку. Цветы – красивые и изящные на его не ослепленный бешенством взгляд - вновь над ним потешаются, и на этот раз - абсолютно заслуженно. - Но это тоже противозаконно. Донсик протягивает руки и многозначительно, провокационно усмехается. - Арестуешь меня, инспектор Хан? Джувон вздыхает, качает головой, откровенно признавая поражение в этой короткой пикировке, откладывает палочки и глядит ему в глаза. Я уже один раз надел на тебя наручники, и ни за что не сделаю этого вновь. По коже пробегает мелкая дрожь. Тот пугающий момент, когда они без слов понимают друг друга. - Нет? Тогда ешь. - Не хочу, - лжет Джувон, хотя рука уже сама придвигает ближе новую порцию, сравнимую по размеру с первой. - Давай. Немного. Я старался для тебя. - Зачем тебе это? В происходящем нет признаков злого умысла – говоря начистоту, он может ручаться, что рядом с Донсиком ему ничего не угрожает, – доверие как оно есть – но нет и понимания его причин. «Игра, в которую можно играть бесконечно». Интересно, что сейчас на кону? По общечеловеческим моральным нормам – тем, что Джувон ни во что не ставит и предпочитает игнорировать, но не может совсем не замечать, - вопрос оскорбителен. Но Донсик не выказывает недовольства. Ожидал, что он укажет тебе на дверь? Глупо, очень глупо для того, кто на самом деле уже не хочет уходить. Глупее только беспокоиться о моральных нормах перед человеком, который повсеместно плюет на них с высокой колокольни. - Я и здесь что-то нарушил? Просвети, будь добр. - Готовят для родственников и друзей. Почему человек, которого заслуженно называют психом, смотрит на него, как на умалишенного? - Фундаментальные познания, Хан Джувон. Готовят и для гостей. Тебя в Великобритании не учили основам гостеприимства? Хотя, я напрасно удивляюсь: чего еще ждать от человека, который с порога заявляет, что не желает видеть гостей у себя в доме? - В своем доме я принимаю, кого хочу. То есть практически никого. Это звучит запальчиво, резковато и больше бы подошло для их отношений на начальном этапе. До убийства Нам Санбэ. До их первого поцелуя. До секса. До той ночи, когда они впервые нормально говорили – и спали - в одной кровати. До того, как он признался в том, что готов упасть в адское пламя ради этого человека, раньше, чем осознал истинные причины этого. Все это так, и оно очевидно, буквально на ладони. Право хода – удара? – у другой стороны. Но Донсик лишь привычно усмехается. - Хорошо, что сейчас ты у меня в гостях, а не наоборот. Ну как, вкусно? За их полушутливыми пререканиями Джувон не заметил, как вновь принялся за еду, и сейчас потрясенно обнаруживает, что уничтожил почти половину второй тарелки. Рагу очень вкусное, и он не намеревается останавливаться. Почему нет? Донсик глядит на него так, словно его зверский аппетит доставляет ему удовольствие. Это все, начиная с кошмарного пробуждения и заканчивая тем, что они сидят вот так подле друг друга, кажется иррациональным, словно ворвавшимся в его жизнь из какой-то другой фантастической Вселенной. - Что тебе снилось? Вопрос неожидан, но закономерен. Джувон аккуратно обмакивает кусочек мяса в подливу, обдумывая ответ. Убийца твоей сестры. Невинная жертва моего упрямства. - Отец. Нам Санбэ. - Юён? - Да. Откуда ты узнал? - Ты произносил ее имя. Часто? - Часто что? Снится твоя сестра? - Не только. Часто ли снится то, что пугает до чертиков. - В последний год чаще. В детстве ему иногда снились кошмары или просто чересчур яркие сны. Он был впечатлительным ребенком и близко к сердцу принимал то, что читал в книгах – он рано научился читать – и видел по телевизору. Или улавливал из ругани родителей. Это стало проблемой перед отправкой в Итон, когда мать уже находилась в психиатрической клинике – своем предпоследнем обиталище. К сожалению, сцена, когда он видел мать живой в последний раз, сильно травмировала его, и кошмары участились. Джувон подозревал, что отец избавился бы от него на год раньше, если бы не опасался компрометирующего поведения. Однажды он неосторожно обмолвился няне, что ему снилось чудовище из детской книги, и это было фатальной ошибкой и началом понимания сути отношений с отцом – подчинения? - одновременно. На следующий же день все книги были изъяты, отныне все, что наполняло детскую, подвергалось жесткой цензуре. Хан Гихван безжалостно отбраковывал любые намеки на то, что выходило за установленные им рамки: сказки оказались под жестким запретом, теперь только практичные игрушки, только рациональные мечты, не оторванные от реальности. Потребовалось больше полугода конфиденциальных сеансов у детского психолога, чтобы повлиять на ситуацию. Однако полностью исключить проблему никак не удавалось. Каждый раз перед очередным сеансом отец выглядел уверенным и обнадеженным, а после – так, словно готов был оставить сына его прямо там, в клинике. За любезностью психолога – мужчины средних лет и его попытками расположить к себе маленького, замкнутого пациента с каждой встречей все сильнее проглядывало раздражение: репутация дорогой клиники и инновационной методики не оправдывали себя. Джувон уже не знал, что пугало его больше: чудовища вымышленные или чудовища реальные. «Ты хочешь быть таким же, как твоя мать? Я не хочу этого, ты – мой сын, и я приму меры. Если и ты не хочешь, тебе нужно лучше стараться, чтобы доказать это». Порой нужно сдаться, чтобы выжить. Нарушить одно правило, чтобы соответствовать другому. Наверное, в тот момент он понял это. Разумеется, не буквально – восьмилетнему ребенку не под силу такие категории - а интуитивно. Он в школе позже много читал о том, как именитые полководцы оставляли города врагу, чтобы потом, собравшись с силами, вернуться и отбить их обратно. Ему нравились эти истории. Но в то же время было стыдно за себя. Он был всего лишь маленьким мальчиком, утомленным, расстроенным и напуганным. На последнем приеме у психолога он просто сказал то, что от него все так ждали. Нет, ему ничего такого больше не снится. И это просто сны, от них можно отмахнуться рукой. Отец тогда посмотрел на него одобрительно, возможно, впервые за все время. Джувон же четко осознал то, что помогало ему держаться все последующие годы. Хан Гихвану было не важно, что на самом деле происходит с его сыном. Главное – он сказал то, что требовалось. Внешне он будет соответствовать установленным требованиям, а то несовершенство, что у него внутри… Если это не представляется возможным изжить, оно должно быть надежно скрыто от окружающего мира. Джувон всегда – обоснованно - был замкнут и скрытен, и рассказывает обо всем этом не преднамеренно, просто словно какой-то краник внутри него оказался случайным образом приоткрыт, и слова хлынули неудержимым потоком. Должно быть, это звучит нудно и скучно, но Донсик внимательно – будто с живым интересом! - слушает, не прерывая, лишь беззвучно шевелит губами, и по ним Джувон читает что-то вроде «Вот подонок». - Довольно об этом. Ты не обязан слушать. Мягкий способ сказать «Это тебя не касается». Или уже касается? - Мне сорок один год. Я взрослый человек. Кофе? Как тебе сделать, покрепче? Мужскую дозу или вариант для сердечников? Несмотря на недовольство – в первую очередь самим собой - Джувон не может удержаться от скептического фырканья. - Иногда по тебе и не скажешь. - Намекаешь на то, что я хорошо сохранился? – Донсик игриво подмигивает, насыпает в чашки по две ложки растворимого кофе и заливает его кипятком, и почему-то невыносимо сложно отвести взгляд от его рук. - Я уже говорил, что ты не так красив, как в молодости. Но таким ты мне нравишься куда больше, чем на старых фото. - Ах, ты снова не стесняешься мне это сообщать. Раз так, то и я не постесняюсь сказать тебе, когда с меня будет достаточно историй из твоей жизни, поверь. И мне нужно знать, от чего я спас тебя ночью, пожертвовав своей свободой. Это справедливо, верно? К твоему сведению, я отлежал себе правую руку и опоздал на службу. Говорить о серьезных вещах абсолютно серьезным тоном, но при этом создавать у собеседника ощущение полной несерьезности происходящего – какая-то запредельная способность, доступная только избранным. - Тебе не стоило… Будить меня, - хмурится Джувон отчасти от не самых приятных воспоминаний – смаковать события, при которых была проявлена слабость, пусть и из детства, - сомнительное удовольствие, – отчасти - из-за своей неожиданной, приводящей в замешательство откровенности. - Да? – Донсик поднимает на него тяжелый взгляд и криво, болезненно усмехается. – Ты орал так, будто тебя черти тащили в ад. Джувон давно смирился со своими кошмарами, но порядком отвык от их свидетелей и необходимости давать пояснения. Нельзя не признать, что объятия Донсика успокаивали, и его слова, смысл которых остался там, шепотом в ночи, были лучше любой терапии. А потом Джувон в качестве благодарности пристегнул его наручниками к себе и потребовал, чтобы он спал рядом. И тем самым подал ему дурной пример. Если вдуматься, он всего лишь продолжил эстафету, которую сам начал год назад в доме отца. Впрочем, засыпать вчера, обнимая Донсика, было сладко и приятно. Он и не намеревается это отрицать. Как и свое влечение, как физическую, сексуальную и эмоциональную зависимость. Только Джувон не знает, что испытывает по этому поводу больше: стыд или досаду на себя. Сейчас ему едва ли не хуже, чем после позорной, детской выходки с тарелкой: бурые пятна от рагу все еще подсыхают кое-где на полу. Если бы со стыда можно было сгореть в прямом смысле слова, от него бы уже давно осталась только кучка пепла. - Джихуна раньше часто мучали кошмары. После Минджон. Все рвался спасать ее. И трупы, найденные на оленьей ферме. Помнишь, как он перепугался? Со временем и он преодолел эту дрянь. - Откуда ты знаешь? - Джихва рассказывала, да и Джихун сам делился успехами. Но ему до сих пор порой что-то такое снится. На редкость впечатлительный парнишка, не в пример сестре. Даже Санбэ шутил, что в их семье все яйца достались ей. Ах, да. Сложно забыть, с каким благоговением О Джихун относился к своему хёну, это тошнотворное восхищение в его взгляде. Ровно как благосклонность и опеку самого Донсика, их общие идиотские шуточки в участке. Не лучший пример для подражания, особенно учитывая три ареста и сомнительную репутацию, но у жителей Маньяна другая, отличная от общепринятой система ценностей. Джувон кривится от собственных ханжеских мыслей. Снискать его расположение было отнюдь непросто, и Джихуну даже – особенно - с его искренней, подкупающей открытостью не удалось этого сделать. Тех, кому удалось, можно пересчитать по пальцам одной руки. При необходимости можно было терпеть его – тот предел, на который Джихун мог рассчитывать. Он раздражал не только своей неуместной непосредственностью и поразительным неумением держать мысли при себе, но и взаимной близостью к Донсику. Черт возьми, да любой из шайки, собирающейся в мясной лавке, куда ближе к Донсику, нежели ты, Хан Джувон. - Нечего стыдиться, это - обычная человеческая реакция на жизненное дерьмо. Это как стыдиться ночных подростковых снов, которые бывают у всех, - резонно замечает Донсик, очевидно, неверно истолковав выражение его лица. - И уж точно не нужно стыдиться, если твои кошмары не предполагают героическое спасение кого-то. Джувон утвердительно кивает, старательно изображая согласие, лишь бы понадежнее скрыть свои компрометирующие мысли. Я до безумия ревную тебя ко всем подряд, по поводу и без, хотя между нами всерьез ничего нет, да и не было. Это тоже обычное человеческое? - Спасибо за завтрак, - он пытается вложить в голос всю свою благодарность, и не только за еду. - Мне, действительно, нужно ехать. Где мои ключи? - О чем ты? – Донсику чрезвычайно хорошо удается веселое непонимание. Джувон качает головой и поджимает губы, даже слегка прикусывает их изнутри, силясь сдержать смех. Ну да, конечно. Он и не рассчитывал, что будет просто. Он был бы изрядно разочарован, окажись оно так. Но он сыт, относительно неплохо себя чувствует, мужчина, которого он любит, приготовил ему завтрак, не вышвырнул его вон после безобразного истерического взрыва, сидит с ним за одним столом и тепло поглядывает поверх своей чашки. Даже растворимый кофе – подобие кофе - кажется приемлемым на вкус. И у него больше нет ни сил, ни желания злиться. Он не может долго злиться на человека с такой улыбкой. Он не может долго злиться на Ли Донсика. - Вообще-то полагается отработать уютный ночлег. - Основы гостеприимства, говоришь? – едко усмехается Джувон, тщательно вытирая руки салфеткой. – И как же я забыл, что здесь, в Маньяне, свои законы. - Точно, - широко, насмешливо улыбается Донсик. - Не буду заставлять тебя возиться в саду, это – грязная работа, не для твоего столичного маникюра. Лучше перенеси коробки из подвала. Да, твой любимый подвал. Скучал, наверное? Джувон неопределенно пожимает плечами и вымученно вздыхает. Это куда лучше, нежели немедленное согласие. Не продавай себя так дешево прямо сейчас, Хан Джувон, ты еще успеешь сделать это позже. В том, что такая возможность еще представится и не раз, он почему-то не сомневается. Какая-то часть его не понимает, что происходит. Он должен был высказать все, что думает, извиниться за вспышку гнева и уйти. И - он почти уверен – Донсик не стал бы его удерживать. Почему же, несмотря на возмутительное обращение, несмотря на все произошедшее, он не делает этого? Что, черт возьми, не так? Почему он позволяет все это? Он просто вновь безнадежно очарован.