Шанс на спасение

На кухне, ярко освещенной энергичным послеполуденным солнцем, царит почти мирная тишина. Наверное, так и должно быть в выходной весенний день, но почему-то присутствует стойкое ощущение разграничения реальностей: словно там, в гостиной, остался какой-то другой мир, отделенный буферной зоной – узким коридором и поскрипывающей дверью – от этого оплота спокойствия и безмятежности. Главное - не смотреть на следы уничтоженного рагу, россыпью бурых пятен напоминающих о том, что и в раю случаются катаклизмы. Оказывается, растворимый напиток со вкусом «Кофе» - мысль даже в голове звучит снобистски и высокомерно, и Джувон отдает себе в этом отчет - можно пить дважды и даже трижды в день, но лишь за неимением зернового эталона в пределах досягаемости. Говоря начистоту, не намного хуже, чем кофе из пережаренных зерен низкого качества, который ему довелось пить в период учебы. Впрочем, интересная беседа – порой сложно в это поверить, но Донсик умеет не только насмехаться, трепаться о пустяках и выставлять окружающих полными идиотами – и уютная атмосфера – теперь становится примерно ясно, что это такое, - делают содержимое кружки почти сносным. Погрузившись с головой в легкий спор по поводу зомби-апокалипсиса – невероятно, но даже такая очевидная чушь внезапно оказывается увлекательной, хотя и не ясно, каким образом разговор, начавшийся с обсуждения грядущих изменений в уголовном законодательстве, пришел к этому, - Джувон практически перестает замечать неприятную искусственную горечь на языке. А вскоре во рту и вовсе воцаряется медово-ореховое блаженство. Джувон никогда не был сладкоежкой, как и ярым приверженцем традиционной кухни, но хоттоки, - он не ел их с раннего детства! - даже разогретые в микроволновке, оказываются сочными и вкусными. Наполненная с горкой тарелка в какой-то момент коварно возникает прямо перед ним, совершенно не оставляя выбора, и он уничтожает не меньше пяти штук, прежде чем ощущает, что наелся. Справедливости ради, Донсик от него не отстает. Он держит свою кружку обеими руками и широко, довольно улыбается каждый раз, когда Джувон тянется за очередным блинчиком, словно вид уплетающего за обе щеки инспектора, засадившего его на год в тюрьму, доставляет ему удовольствие. Возможно, так оно и есть. Отбитый псих. С молчаливого позволения хозяина дома Джувон сам убирает со стола: в преддверии физических нагрузок на открытом воздухе – Донсик ведь не шутил про садовые работы? – нужно немного размяться. Опасная тенденция налицо: ты уже безоговорочно готов согласиться на любое сумасбродство, если оно исходит от Ли Донсика. Звучит пугающе, но похоже на правду. Интересно, с этим можно что-либо сделать? Если и да, то определенно не в этом доме, где сам воздух пропитан безумием, которое отравляет разум и заглушает рациональность. Жаль, что желание немедленно покинуть это место уже не в приоритете. Джувон долго и основательно оттирает кофеварку – только сумасшедшему могло прийти в голову заваривать так растворимый кофе из банки - с трудом удерживая при себе комментарий о том, что она выглядит так, словно ее в последний раз мыли в предыдущем десятилетии. Донсик же не отпускает сомнительные шуточки по поводу его тяги к уборке. Солнечные лучи, пробивающиеся через жалюзи, задорно пляшут по столешнице. Идеально. Будучи увлеченным таким привычным, размеренным, несущим успокоение – и полезным! - занятием, Джувон не сразу замечает, что на кухне стало слишком тихо. Нетипично тихо для общества Ли Донсика. Когда он мельком оглядывается, то обнаруживает, что тот погружен в какие-то глубокое, удручающее раздумье: брови угрюмо сведены, на лбу прорезались складки. Джувон не из тех, кто мешает людям, когда им требуется побыть наедине с собой – тот подход, который он ценит и по умолчанию ожидает по отношению к себе, – но… - Ли Донсик-сси. Все в порядке? Словно ожив, Донсик молча разминает шею, закидывает ногу на ногу, опирается локтем на стол – Джувон уверен, ему самому ни за что не удалось бы так согнуться, - и вонзает в него колючий, пристальный взгляд. - Хан Джувон, ты ведь не серьезно вчера в баре и сегодня говорил про убийство отца? Что? Ох. Блять. Вся мирная идиллия рушится одной фразой. - Нет, разумеется. Категоричности в голосе не избыточно, ровно столько, чтобы с ходу поставить точку и пресечь развитие бредовой – уверен? - темы, но, очевидно, она не убедительна. - Айгу. Ты не забыл уроки, вынесенные из моего подвала? Убивать куда сложнее, чем кажется. Джувон вздрагивает от все еще живых воспоминаний: в его страхах и ночных кошмарах, раз за разом воспроизводящих ту их стычку, он все же спускает курок. - Легко убивать в состоянии аффекта, - продолжает Донсик с характерными интонациями: уверенный в своей победе хищник, вальяжно и последовательно загоняющий жертву в западню. Его окончательные намерения, как обычно, невозможно предугадать, и не имеет значения, насколько это раздражает. - Примерно как, перебрав с выпивкой, трахнуть какого-нибудь незнакомца. Зато тяжелее потом. Я не знаю. Наверное. - Я знаю. Ответ машинальный, спонтанный и необдуманный, но он производит впечатление. Донсик меняется в лице: черты его заостряются, а в выражении явственно проступает резкость, даже свирепость. Уже не хищник, небрежно играющий с добычей, а зверь, почуявший запах крови и готовый убивать. Сложно представить, что именно этот человек каких-то четверть часа назад тепло улыбался ему и подвигал ближе тарелку со сладкими блинчиками под непринужденную болтовню. Впрочем, улыбка присутствует и сейчас: жесткая, изломанная, будто губы искривлены насильно. Невообразимый контраст – сама суть Ли Донсика. - Тебе доводилось? Что-то изменилось за год? Голос, пропитанный вкрадчивой угрозой, – достойный повод отступить – всего лишь шаг - назад. Поехавший псих. Который представляет угрозу разве что твоему изнеженному самолюбию да влюбленному сердцу, даже если выглядит так, словно готов сожрать тебя живьем и обглодать кости, не сходя с места. Дыши ровнее, Хан Джувон. - А тебе? - Трахаться спьяну с первым встречным? Убивать? Что-то одно из этого перечня или и то, и другое? А ты сам как думаешь? - Я об этом вообще не думаю, - рявкает Джувон куда более агрессивно, чем следовало. Чем ему бы хотелось. Чем он ожидал от себя. - Правда? Джувон нарочито медленно и предельно аккуратно складывает неиспользованные салфетки для полировки. О, черт. Он не может сходу ответить. Ему нужно время. Тема затрагивает то, что все еще болит. Чертовски сильно болит, зияющая, кровоточащая рана. По-другому, не так, как от преступления отца, но агония не менее изнурительна. Латать одни раны и растравливать другие – что за проклятый день, начавшийся еще вчера? Разумеется, у Донсика раньше были отношения. Был секс до него. С кем-то, кроме него. Кем-то, кто не являлся им. Но одно дело просто знать об этом, другое – обсуждать на гребаной домашней кухне, когда нытье разодранной в клочья, вывернутой наизнанку души только-только удалось слегка заполировать. Почему сейчас? Черт подери, даже думать об этом – как скрести острым ножом по сердцу. Но это – сугубо твоя проблема. Он не может по-другому. Просто не может. Не с этим человеком, который не дает ему возможности изжить в себе это ненужное, непрошенное, насмехающееся над разумом и лишающее воли чувство, позабыть и двигаться дальше. Или ты сам не позволяешь себе этого? Такое сложно забыть. Такое не хочется забывать. Вы спали в одной кровати. И у вас была гребаная прогулка по набережной. И… Ты – первый, кто его трахнул. Джувон судорожно втягивает воздух. После таких мыслей он обычно яростно дрочит себе рукой. Эквилибристические маневры собственного разума все еще пугают своей противоречивостью. Джувон никогда не считал себя приверженцем целомудрия или целибата. И если конкретно ему секс банально не требовался, то другие вольны поступать так, как пожелают. Любой человек имеет право на любые связи. Это верно и справедливо с точки зрения личностных прав и свобод. Это представлялось таковым, пока он сам не оказался заложником своих чертовых – увы, далеко не платонических, - чувств, и вся логика его былых рассуждений стала достойна лишь мусорного ведра. «Я не заинтересован в таких отношениях и не намерен поддерживать их». Лучший вариант с любого ракурса. Но чем дальше, тем сложнее его придерживаться. Но… Черт. Об этом опасно даже подумать. И все же… Он был первым и… Это понимание должно быть настолько сладко? Ты – первый, кто его трахнул. Ты был у него первым… так. Первым в нем. «Я сорвал этот прекрасный цветок». Вообще-то, я тоже. Самодовольство по этому поводу глупо и, наверняка – вряд ли существуют четкие предписания на такой случай, верно? – неуместно, но оно переполняет его. И странно сочетается с мыслями, острыми шипами впивающимися в душу, как адские лозы. После этого он был с кем-то? Кто-то еще трахал его? Он с кем-то спал за эти душераздирающе долгие двенадцать месяцев? «Свидание». Вероятно, да, и совсем недавно. «Я не заинтересован в таких отношениях и не намерен поддерживать их». Решение принято и озвучено. Отлично. Так какое тебе до него дело? С Донсиком должен быть кто-то другой. Тот, кто не будет изводить себя мыслями о том, с кем он был, встречая его на пороге для приятного времяпрепровождения. Тот, кто не будет сходить с ума от ревности, гадая, к кому он может пойти, когда за ним закроется дверь. Тот, кто позволит обнять себя, не требуя объяснений. Кто не будет столь сложным. «Кого он видит, глядя на тебя?». Кто не будет вызывать болезненные ассоциации. В мыслях всплывает лицо Чан Хемина, и Джувон ощущает жажду свернуть ему шею. С радостью. Иррациональный порыв, который он не хочет в себе задавливать. Вдох-выдох. Еще раз. Медленнее. Глубже. Спокойно, Хан Джувон. Держи эмоции и разум под контролем. Он не должен так реагировать. Не имеет на это права. Он всегда считал ревность глупейшим мотивом для убийств. С некоторых пор его мнение на этот счет кардинально - и чертовски быстро - поменялось. Чан Хемин. Как можно возненавидеть человека всего лишь после шапочного знакомства? Легко. В память прочно врезалось то, как просветлело лицо Донсика при встрече. «Старый знакомый». Ни на кого из других старых знакомых, повстречавшихся в том ресторане, он не реагировал так. Чан Хемин довольно неплох собой. Джувон скрипит зубами, признавая, что он весьма симпатичен, и Донсику тоже. Эти двое будто на одной волне. Одной легкой, приятной и понятной им обоим волне. Что до Джувона, то они с Донсиком порой понимают друг друга без слов – пугающие моменты, когда кажется, будто движение Земли останавливается, а следующий шаг - чтение мыслей, – вот-вот наступит, - порой же они словно говорят на языках из разных Вселенных. Чан Хемин дерзок, задорен и легок, ничего похожего на прямые, жесткие углы и острые грани, из которых состоит сам Джувон. О которые так больно ударяются те, кто пытаются - осмеливаются - к нему приблизиться. На фоне Чан Хемина он ощущает себя тяжеловесным и неповоротливым. Неподходящим. «Что делают двое современных адекватных людей, когда понимают, что между ними что-то есть? Притяжение, искра, все такое. Проводят вместе время к обоюдному удовольствию и не осложняют жизнь друг другу. Именно так, Джувон. Все гораздо проще». Несмотря на обходительность и мягкие манеры, Хёк по натуре циничен и практичен, и звучит так даже в мыслях. Вероятно, он прав. Очевидно, Донсик придерживается того же мнения. Современный и адекватный. Даже человек, имеющий репутацию сволочного безумца, оказывается нормальнее него, но это скорее повод для ироничной улыбки, нежели досады или сожаления. Джувон прекрасно знает, что не силен по части отношений с людьми, но это никогда и не входило в сферу его интересов или программу личностного развития. Возможно, он упустил что-то важное? «Что делают двое современных адекватных людей, когда понимают, что между ними что-то есть?» Уж точно не влюбляются – только ли? Слишком слабое, невыразительное определение для того, что он чувствует, - в тех, кого подозревали в серийных убийствах, кого дважды арестовывали, в тех, чья семья и жизнь были разрушены их кровным родственником. От вороха болезненных эмоций начинает мутить, и он ставит кофеварку на столешницу с куда более сильным стуком, чем следует. - Хан Джувон. Я жду ответа. Джувон убирает салфетки в ящик и поворачивается. Понимание того, что все это время – не более пяти минут, но и этого достаточно, – он был объектом пристального внимания, не вызывает дискомфорта: нервы слишком взвинчены. Он готов на любую грубость, только чтобы сменить эту гребаную тему. И в своей голове тоже. - Ты можешь ждать всего, что угодно. Донсик невозмутимо подается вперед и подпирает рукой подбородок, словно видит перед собой нечто крайне любопытное, заслуживающее всестороннего изучения. Вкупе с тяжелым взглядом это выглядит угрожающе. Прямой кандидат на психиатрическое освидетельствование. В контексте особенностей личности все абсолютно нормально. Даже буднично. - Не испытывай мое терпение. Оно сильно изношено, практически дышит на ладан. Как и мое. - Ли Донсик. К чему ты ведешь? - Вчера ты вполне серьезно рассуждал об этом. Да и сегодня был весьма убедителен. О чем именно?! В водовороте мыслей нить рассуждения оказалась упущена, но универсальные ответы никто не отменял. - И что с того? Это – моя жизнь, я сам решаю, что мне делать и как поступать. Улыбка окончательно сходит с лица Донсика, оно приобретает то самое жутковатое выражение, на этот раз с примесью чего-то еще. Поочередно на нем сменяются страдание и бешенство, и когда последнее одерживает победу, он просто становится похож на нечто инфернальное. Злобного, свирепого, мстительного духа этого дома. Черт, это выражение может напугать неподготовленного. После той улыбки на болоте Джувон себя к таковым не относит. - Все верно, и я тебе уже разъяснял, что трахаться спьяну с кем попало – не выход. Так что там с убийством отца? Это было для того, чтобы отвлечь его, понимает Джувон. Прием, призванный сбить с толку, чтобы получить правдивый ответ на тот, другой вопрос, но – это ведь не может быть самообманом? - четко ощущается напряжение. Интонации тоже совершенно другие, какие ему крайне редко доводилось слышать. Он вглядывается в потемневшие от гнева глаза Донсика, тот отвечает предгрозовым молчанием. Словно ему что-то очень и очень не нравится, но он не может открыто проявить свое недовольство, хотя почти на пределе. Сердце заходится в варварской пляске. Мысли осторожны, опасливы и нерешительны, но, сделав один шаг, просто невозможно не сделать второй. Ведь вдруг… А если.. Донсик… Может ли быть так, что Донсик ревнует его? За одну лишь гипотетическую возможность такого, признанную жестокой, бескомпромиссной логикой как имеющую право на существование, можно продать душу. Будь ты истинно верующим, дьявол бы уже стоял на пороге с шаблоном расписки, но душа атеиста представляет небольшую ценность. Попридержи свои глупые фантазии, Хан Джувон, и помни про главное правило. «Ли Донсик» + «Первое впечатление» = «Err». Разумеется, преждевременно и наивно полагать, что все закончилось. Как и ослаблять оборону. Погрязнув в своих несмелых – почти нереальных – надеждах, он утрачивает бдительность и оказывается беззащитен перед новой атакой. - Так тебе доводилось убивать, инспектор Хан Джувон? Вопрос не нормален, даже дик для обычного человека, как и для этой залитой солнцем кухни. Но – черт возьми! - это – нормальный вопрос для полицейского. Джувон раздраженно вздыхает. Они могут сколько угодно препираться – особенно если одному из них это доставляет удовольствие, - но ему ни за что не переплюнуть Донсика в эристике. - Нет. Насмерть – нет. - Хмм. Ты ведь знаешь, из-за чего меня перевели в Маньян с понижением в должности? Вопрос, на который отрицательный ответ не предусмотрен. Конечно, Джувон изучал его досье, и Донсику это известно. «Его напарник погиб, а он толком не смог объяснить, что произошло». Слова офицера точно воспроизводятся в мыслях. Но эффект на сей раз совершенно иной. Тогда это было еще одним логичным, точно вписывавшимся штрихом, изюминкой, дополнявшей образ психопата-серийного убийцы, выстроенный у него в голове. Сейчас это – еще одна трагедия, очередная боль этого измученного человека. - Несчастный случай на оперативном задании. Превышение должностных полномочий, - цитирует Джувон комментарий из вердикта по итогам служебного расследования. Донсик ухмыляется. - Да, ты не хвастал, когда говорил о своей отличной памяти. Хочешь знать, что произошло на самом деле? - Нет. Для твоей же безопасности. - Мой напарник, - многозначительно произносит Донсик, испытующе глядя на него. Что он хочет увидеть? Разочарование, злость, профессиональный интерес? Джувон уже не силен в категориях положительного и отрицательного. Его приоритеты – за исключением морали – смешались и требуют пересмотра. Некогда – не столь уж давно - для него существовал единственный буфер – закон. Так было год – всего лишь год! - назад, сейчас эта граница оказалась размытой, и хотя он по привычке продолжает цепляться за старые ориентиры, но не знает, как поступит, если вновь окажется в приграничной зоне нормы и правильности. И это непонимание пугает едва ли не больше возможности столкнуться с таким выбором в будущем. Но он точно знает, что Донсик не причинит кому-то зла без причины. Пассивная агрессия как стиль общения и повсеместное стремление навязать окружающим изощренное сумасбродство в качестве нормального порядка вещей не в счет. - Ты убил его? - Нет. Значит, того, кто убил его. Джувон рассеянно касается лба. Он помнит фотографии того мужчины, за которым якобы велось оперативное наблюдение. Голова разбита об асфальт. Возможно Аффект. Или самозащита. Хочешь убедить себя в этом? Как бы то ни было, он не испытывает ни праведного негодования, ни желания вершить правосудие. «Ты сделал свой выбор именно тогда, когда тебе была предоставлена такая возможность. Выбор, который был для тебя оптимален на тот момент». Он верит, что Донсик поступил так, как было необходимо в той ситуации, поэтому смело и открыто глядит в ответ. И время вновь замирает. Они с какого-то проклятого момента - где-то между поимкой Кан Джинмука и убийством Нам Санбэ - в отдельные, поначалу редкие и пугающие мгновения начали понимать друг друга без слов, достаточно было взгляда. И сейчас, встретившись глазами, каждый увидел подтверждение того, что было у него в мыслях. Интересно, это – общее стандартное свойство Ли Донсика, распространяющееся на всех, с кем он взаимодействует, или эксклюзив, доступный лишь ему одному? С Пак Чонджэ у него бывало так же? А С О Джихвой? С Чан Хемином? Нет. Не интересно. - Что, не будет требования чистосердечного признания? – глумливо усмехается Донсик. Разумеется, без этого никуда. - Я не при исполнении, - Джувон отстраненно пожимает плечами. – Инспектор Ли, вы желаете в чем-то признаться? Дежурный в участке Маньяна примет ваше заявление. Вопреки показному равнодушию, кровь в венах стынет от собственных слов. Это всего лишь игра, верно? Донсик ведь не решится… «Игра, в которую можно играть бесконечно». Чтоб тебя, гребаный взбалмошный придурок! Нет. Конечно же, нет. Пожалуйста. - Отнюдь. Мне не в чем признаваться. Относительно того случая. Джувон разрывается между титаническим облегчением и неблагоразумным порывом спросить, в чем другом Донсик может признаться. - Ты жалел потом? - Джувон, я уже говорил тебе, что считаю сожаления необоснованной роскошью. И тебе не следует сожалеть ни о том, что ты не мог сделать в силу возраста или иных обстоятельств, ни о том, что ты не сделал, когда была возможность. И уж точно не пытаться это исправить. Не таким чудовищным образом, который сможет навредить исключительно тебе самому. Джувон молча кивает. Вероятно, такой реакции недостаточно, но большее в настоящий момент попросту за гранью его сил. Он не спрашивает, для чего Донсик рассказал ему это – то, что, по-хорошему, нужно хранить за десятью печатями. Донсик знает, о чем говорит. Каково это. - Я не буду лгать, что сам не размышлял об этом. Я сотни раз представлял, как стреляю твоему отцу в голову. Как отстреливаю руки и ноги. Как переезжаю машиной раз за разом, пока не впечатываю в асфальт до кровавого месива. Но это будет означать гибель и для меня самого. Моя семья этого не хотела бы, возмездия такой ценой. Его наказание достаточное. Смерть – слишком легко. - Апелляция будет подана. Материала достаточно. - Да брось. Вряд ли они смогут предоставить что-то, что признало бы его невиновным. Даже если ему скостят срок, скажем, до тридцати лет, в его возрасте это почти то же, что и пожизненное. Джувон глубоко вдыхает и выдыхает. Он точно также успокаивал себя, когда узнал, что отец намерен обжаловать приговор и для этих целей нанял целую адвокатскую контору. Нет, это не поможет. Когда Хёк взволнованно сообщил, что они оценивают аргументы в апелляции как «многообещающие». Ни один судья не возьмет на себя решение о существенном смягчении приговора. Возможно, Донсик прав. Джувон хочет ему верить. Он хочет прислушаться к его словам, но… «Сомнение и возражение – естественная реакция пытливого ума». Излюбленная фраза одного из профессоров, в которой раньше усматривалась бесспорная истина, сейчас вызывает лишь отчаяние. Сомнение в ком-либо и чем-либо – вариант нормы. Сомнение в себе – признак патологии. Логика, которой Джувон руководствовался долгие годы, - логика законности и правопорядка, только через которую следовало оценивать все происходящее, - уходит куда-то на задний план, свергнутая с постамента. Потому что для него открылась новая категория – справедливость, порой не отвечающая установленным критериям нормативного регулирования. Потому что он знает, - и теперь признает, - что не всегда можно добиться справедливости законными способами. И это знание приоткрывает опасную стезю допущений, порой бесконтрольно стремящуюся воплотиться в реальности. - Пусть ты - кровный сын Хан Гивхана, его генетическое, но не логическое продолжение, - внезапно произносит Донсик. Голос его размерен и спокоен, никакой угрозы. - Ты не должен брать чужую вину на себя. И пытаться искупить ее, нанося вред себе. Это не то отмщение, которое принесет удовлетворение. Оно не заглушит боль. Этим ты сделаешь больно людям, которые о тебе заботятся. Мне, к примеру. Ты обещал, что не причинишь мне боли. Так держи свое слово. Для этого даже не обязательно падать в ад. Кухню словно наполняет холод. Джувон испытывает странное чувство, будто одна упрямая деталь головоломки, которую ему уже долгое время никак не удается сложить, внезапно повернулась нужной стороной и встала на свое место, точно в предназначенные пазы. Впрочем, это - сомнительная победа, поскольку она открывает следующий этап построения, где придется основательно поломать голову. Все умозаключения, с таким трудом выстроенные в закономерную логическую последовательность, разом утрачивают свою значимость. Он не может воспринимать то, что услышал, то, что сформулировал в мыслях, те выводы к которым пришел, пока не получит ответ на другой, более фундаментальный вопрос, который возникает с ужасающей быстротой и безысходностью. - У нас все закончено. Мне не нужна такая связь. Мускул на щеке Донсика дергается, но, скорее всего, это лишь игра больного воображения, рисующего фантастические – желаемые? - картины. - Я тебе верю. Сколько можно повторять одно и то же, самому не надоело? - Почему ты это делаешь? Это все. - Потому что хочу. Молодой господин, должно быть, не в курсе, но это – нормально и в порядке вещей для обычных, простых людей. Заботиться о тех, кого… Донсик прерывается и на его лице проглядывает досада, словно он едва не сказал то, что, по его мнению, не следует произносить вслух. - Продолжай, - настаивает Джувон, таким же ледяным голосом, как и тиски, сковавшие его сердце. - О тех, кого трахаешь? О тех, с кем спал, ты хотел сказать? - Почти. Меня волнует и будет волновать то, что с тобой происходит, не зависимо от того, будет у нас еще секс или нет. И сейчас тебе плохо, откровенно дерьмово, и я хочу думать, что сделал все, чтобы хоть немного это исправить. Что? Блять. Чтоб тебя, гребаный ублюдок! - Ты… Ты нарочно все это сделал! Ты все это задумал с самого начала! Так, ок. По правде говоря, еще в баре, когда Донсик отказался пить вместе с ним, стало понятно, что он что-то затевает. Но Джувону тогда было слишком тяжело, он был взвинчен встречей с отцом, пребывал в легком шоке от их скоростной поездки и хотел забыться в компании того, с кем мог это сделать, кому доверял. Даже если этот кто-то и был причиной, по которой ему требовалось напиться. - Я все и всегда делаю нарочно, ты это хочешь услышать, не так ли? – ухмыляется Донсик. – Разочарую, инспектор Хан. Твои ожидания вновь печально далеки от реальности. Не совсем все и не совсем так. Но факт: тебе нужно было… Ох, черт. То, что для него сродни катастрофе, для этого больного ублюдка всего лишь забава? - Что именно? Вывернуться перед тобой нутром наружу? Или это было нужно тебе? Новое развлечение? Скучал весь год за решеткой и теперь наверстываешь упущенное? И какого черта ты так спокойно признаешься? Совсем потерял страх? Или в тюрьме тебе отбили последние мозги? Донсик поднимает руку, пресекая поток претензий. И Джувон какого-то дьявола замолкает, хотя еще не закончил. О, ему есть, что добавить. - По поводу последнего. Лучше я скажу тебе все сейчас, ты выплеснешь на меня свое недовольство и успокоишься, оставив себе факты. Нежели ты дойдешь до этого позже, сам, и по ходу будешь вариться в идиотских мыслях и предположениях, не соответствующих действительности. Блять. Что ж, возможно, конкретно в этом есть здравое зерно. Можно допустить, что Донсик прав, а Джувон несправедлив к нему, и он это понимает, но годы закрытия в себе не позволяют так просто смириться с этим беспринципным вторжением в личное пространство, а отсутствие понимания причин подстегивает негодование как острые шпоры. - По поводу первого и второго. Мы получили обоюдный эффект. Ты тоже не остался внакладе, увидел и услышал достаточно. Блять. Нет, позволять ему открывать рот совершенно точно было ошибкой. Вопрос на вопрос, ответ за ответ. Правило, возможно, единственное, которому безумный Ли Донсик следует. Да, он тоже увидел его боль. Но вот именно это и не укладывается в сознании. «Для секса не нужно доверие. Даже нравиться не обязательно». Но речь идет не о сексе. Он может выдвинуть гребанную массу гипотез того, почему Донсик затеял все, выбивал из него эти эмоции: от желания поразвлечься до абсурдной, нелогичной заботы. Но почему он сам позволил ему заглянуть за завесу? Зачем показал свою оголенную, израненную, окровавленную душу? Ему - сыну убийцы его сестры, разрушившего его семью? Джувон ежится, словно при ознобе, к горлу подступает тошнота. Красным мигает сигнал тревоги. Надо спешить в уборную, но он упрямо трясет головой. Он не сдвинется с места, пока не выяснит здесь все. - Ли Донсик. Зачем ты это делаешь? Всего один ответ на простой вопрос. - Если тебя это утешит, то такой воспаленный нарыв рано или поздно прорвался бы. Просто в менее располагающей обстановке, так что ты напрасно ропщешь. Как ни стряхивай, последняя капля все равно будет в трусах, понимаешь? Несмотря на бунтующий желудок, Джувон ощущает, что опасно близок к тому, чтобы воплотить свою угрозу и съездить кое-кому кулаком по лицу. Судя по происходящему адскому цирку, Вселенная благоволит этому намерению. - Ай, Хан Джувон, ты надолго задумался с ответом, на тебя это не похоже. Что, в твоей английской школе так не говорили? Ладно, подставь любую метафору для обозначения неизбежности, которую знаешь, только не гляди на меня как голодный питон на сочного кролика. - Зачем это тебе? Зачем ты напоил меня и возился со мной пьяным? - Ты довольно мил, когда пьян. Очаровательный и распутный. - Ли Донсик-сси! – рявкает Джувон, нависая над ним. - Шшш, не нервничай так, - хмыкает Донсик, легонько тыча пальцем ему в грудь. - Распутный только слегка. Самую малость. Тот наш поцелуй был прекрасным, он даже стоил бы переломов, если бы мы сверзились с лестницы. Ты ведь помнишь это? Не притворяйся, что не помнишь, я все равно не поверю. Донсик гипнотически – кто из них удав на самом деле? - глядит на него, снисходительно усмехаясь, и покачивается на стуле – если он опрокинется навзничь, это будет неплохим вариантом справедливого возмездия, но по всем признакам на такой подарок судьбы рассчитывать не следует, - и Джувон понимает, что сейчас сойдет с ума. Этого мерзавец и добивается. Он вновь трясет головой и в отчаянии ударяет кулаком по столу, не позволяя сбить себя с толку. Боль отрезвляет. Несмотря на лукавую улыбку, взгляд Донсика покрывается льдом. - Я уже говорил, что кухня – не место для склок. – Меня тошнит от твоих безумных гребаных игр, - выплевывает Джувон, надеясь, что голос может передать хотя бы часть испытываемой, переполняющей его злости. - Правда? А, помнится, вчера ты был очень даже не против поиграть. - Блять. Просто на минуту перестань быть упрямым ублюдком и ответь нормально на вопрос. Зачем? Донсик досадливо вздыхает, улыбка его меркнет. - Потому что захотел. «Мы просто помогли друг другу». «Для секса не нужно доверие, даже нравиться не обязательно». «Дело не в том, что ты мне нравишься, не надумывай». «Это - всего лишь удовольствие». «Игра, в которую можно играть бесконечно». Может ли все, что говорит Ли Донсик, быть правдой? Может ли все, что говорит Ли Донсик, быть ложью? Джувон сжимает кулаки, ногти врезаются в подзажившие лунки-полукружья. В какую гребаную игру ты играешь на этот раз? Он любит этого мужчину всем сердцем, но, будь у него сейчас под рукой телескопическая дубинка, ударил бы его, не задумываясь. Да? Да. Нет. Но все же… Черт. Пожалуй, чувства и эмоции – худший дефект из всех возможных для такого уникального создания, как человек. - Это не ответ, - чеканит он с угрозой в голосе. - У меня нет для тебя другого, - разводит руками Донсик. - Не потому что я не хочу отвечать или говорить правду, просто я не смогу ответить точнее. Ты не веришь, но, представь, бывает так, что слова означают именно то, что предполагается в соответствии с их значением. - Прекрати, - бессильно выдыхает Джувон, на несколько секунд позабыв, что это он в положении обвинителя, но, опомнившись, крепко хватает Донсика за рубашку и тянет на себя. Мозг взрывается тревожными воспоминаниями, но он решительно отметает их: ему впервые за долгое время плевать. - Ай, я и забыл про твой коронный прием. Еще бы ты умел также виртуозно напрягать свои лобные доли. Давай, раскинь мозгами, инспектор Хан, не разочаровывай меня. Не может же бравого героя, стоящего на страже порядка в Канвондо, так напугать правда? Ну же, смелее. Донсик мягко, невозмутимо улыбается. Не противнику, а шаловливому ребенку. Он силен и опасен, а пассивная агрессия, сравнимая с издевкой, служит предупреждением. Не откровенным, а именно так: холодная угроза, без колебаний и сожалений, завуалированная насмешкой и, несмотря на злость, отзывающаяся постыдным трепетом внутри. Ощущая свою полную беспомощность перед этим человеком, Джувон с силой встряхивает его: жалко и почти унизительно, но, увы, это - все, что он может предпринять. - Скажи мне. Немедленно. - Ай, ну если его высочество приказывает, я не могу не подчиниться, верно? – ерничает Донсик. Что ж, доставай блокнот и готовься внимать. Все предельно просто: я уже ответил тебе, как и говорил. Но попробую разжевать. Ты мне нравишься, Хан Джувон. Мне нравится твое присутствие здесь, в моем доме, даже когда ты бьешь мою семейную посуду, мне нравится сидеть с тобой за одним столом, даже если ты ломаешься, как девственник в первый раз. Нравится готовить для тебя, обедать с тобой, делать что-то вместе, нравится общаться, гулять, выпивать, нравится твое общество. Мне не нравится то, что нужно объяснять мотивы каждого поступка, но, принимая во внимание смягчающее обстоятельство в виде твоих извращенных, взорванных мозгов, я готов сделать тебе скидку. Джувон обалдело сглатывает и стоит молча, все также нависнув над ним и не в силах вымолвить ни слова. Но Донсик и не ждет ответа. Во всяком случае, прямо сейчас. Он убирает его руку от своей рубашки, одним глотком выпивает содержимое своей кружки и поднимется. - Все, на сегодня мой личный предел для откровений исчерпан. На этом разрешите откланяться: меня ждут садовые работы. Уже будучи в дверях, Донсик оборачивается и глядит на него с привычной, кривой ухмылкой, но сейчас от всего его облика веет фатализмом и какой-то горькой обреченностью, словно он завис на краю обрыва и единственный оставшийся путь – только с головой вниз. - И да, чуть не забыл. Целоваться с тобой и с пьяным, и с трезвым мне тоже чертовски нравится. Оставшись в одиночестве, Джувон садится за стол. Подгибающиеся колени предательски подводят, но это не ключевая проблема. Глядя прямо перед собой, он изучает кружку с символичной надписью «Sod off». На другой стороне красуется «Please», а на дне подпись дарителя: «Ли Донсику. Кан Минджон - твоя любовь навеки». Здесь все ясно. Он хочет обдумать все, что услышал и сказал сам, но после вымотавшей нервы перепалки – и не одной - не находит в себе сил заставить мысли двигаться в нужном русле. Когда Джувон поднимает голову, первое, что он видит – ключи от машины и свой телефон, аккуратно лежащие на столешнице. На том месте, где он непременно должен их заметить. Где он не cможет их не заметить. Предельно ясный намек. Он может уйти, не говоря хозяину дома ни слова. Как и хотел с самого начала. «Ли Донсик обведет вас всех вокруг пальца и выставит дураками». Он сделал круг и снова кусает свой хвост. Это понимание вызывает закономерную злость. Он в бешенстве, он просто ненавидит такие манипуляции. А в особенности – оказываться в роли проигравшей жертвы. То есть привычно. Джувон понятия не имеет, что сказать, но он не намеревается оставлять это просто так. Он допивает уже безнадежно остывший кофе, моет обе кружки – свою и Донсика - и, проигнорировав жужжание телефона, решительно направляется в сад.