Последствия

На протяжении недели в небольшое пространство класса зальеварения врывалась маленькая неугомонная когтевранка. Рассыпалась в благодарностях и просила сделать, хоть что-нибудь, чтобы отплатить. Эзопу это действовало на нервы. Да так сильно, что в какой-то момент он чуть не сорвался в крике, лишь бы избавиться от надоедливой студентки. А она снова пришла на следующий день. Смирившись, Шарп выдал ей десяток котлов, заклинание и оставил в углу чистить медные стенки от последствий учёбы студентов. И через час все десять котелков сияли и блестели, отражая свечи всего кабинета. Экскуро Верона не знала, Шарп был в этом уверен, потому что несколько раз она просила показать движение палочкой. И всего за час освоила чистящую магию почти в совершенстве. Правда, на следующий день выяснилось, что это не совсем так. После заклинания Харрис вручную натирала котлы мягкой тряпкой, полируя их до состояния зеркала. Удивительное упорство проявилось и в разговорах. Вернее, в их отсутствии. Она ни в какую не хотела рассказывать о свалившихся на голову проблемах, хотя Эзоп сам предлагал ей выговориться. Верона, в итоге, сдалась. И, если, поначалу Шарп думал делать только вид заинтересованности, то к концу рассказа с трудом сдерживался, чтобы не окинуть Харрис сочувствующим взглядом. Жалость ей была явно не нужна. Все ее рассказы странным образом напоминали его истории из службы мракоборцем, за тем исключением, что Верона явно была благоразумнее и, как бы не хотелось этого признавать, талантливее. Эзоп был в ужасе от каждого сказанного слова, от бледнеющего лица, от того, как нервно она заламывала пальцы и, из раза в раз, недобрым словом вспоминал профессора Фига. В тот вечер он впервые за долгое время достал из закромов бутылку огневиски и в полупьяном кумаре уснул прямо в кресле. Поначалу Эзоп лишь слушал, что-то уточнял иногда и не мог не признать, что Харрис — неплохой рассказчик. Но, в итоге, начал рассказывать сам, больше от того, чтобы показать этому маленькому человеку, что она не одна. Он тоже испытал подобное. На его совести тоже есть пятна. И это не смертельно. Можно принять и идти дальше. Ну, а когда откровения закончились, тем для разговоров появилось гораздо больше. Как-то незаметно для себя он узнал, что Верона любит фиалки, сладкий Эрл Грей с молоком и с восторгом делится всеми полученными за день знаниями. Она очень внимательна и, случайно пропущенные ошибки в проверяемых эссе, видит только мельком взглянув на текст. Истинная когтевранка. И очень полезный помощник. Харрис схватывала на лету все, о чем бы ни просил профессор. С хирургической точностью нарезала корешки и обрывала плоды с растений. Сортировала записи и не боялась задавать вопросы, если что-то было непонятно. И так же непонятно, в какой момент Эзопу пришла в голову идея дать ей формулу Эйфорийного элексира, который они должны были изучать только в следующем году. С некоторыми уточнениями и всего одним вопросом, Харрис сварила идеальный ярко-желтый настой, но пробовать не решилась, вычитав побочные эффекты. О таком студенте можно было только мечтать. Шарп планомерно начал дополнительное обучение. И не только зельям. Заклинания нападения и защиты, которые в стенах школы не нанесли бы никому вреда. Верона с восторгом ребёнка поглощала все эти новые знания. А профессор старался как можно чаще хвалить свою студентку, похлопывая по плечу или гладя по голове. Смущенное лицо с ярким румянцем на щеках выглядели даже слишком мило. В её успешной сдаче СОВ он ни капли не сомневался. Ласковая и добрая улыбка, голубые светящиеся глаза — все это проникало глубже с каждым днем, оседало в сердце и грело холодными ночами, когда призраки прошлого нагоняли Шарпа во снах, когда ногу разрывало от боли так, что хотелось вырвать её с корнем, и когда от воспоминаний хотелось напиться до потери сознания. Эзоп успокаивался, чувствуя на своей палочке вмятины. Боль отступала, пугались воспоминания, и он мог уснуть без зелий и огневиски. Школьную программу зелий она прощёлкала, как орешки и долго ходила страдала от отсутствия новых внеклассных занятий. И, будь проклят тот момент, когда Эзопу Шарпу пришло в голову выдать ей формулу взрывающегося зелья. Оно варилось три дня, два из которых Верона по часам приходила, чтобы добавить тот или иной ингредиент, помешать или убавить огонь под котлом. Осечка вышла на третий. Харрис пришла слишком рано и сделала то, чего нельзя было делать ни в коем случае. А Эзоп забыл её предупредить. Он зашёл в тот самый момент, когда содержимое вспенилось, яркие оранжевые искры разлетелись во все стороны и до взрыва оставались считанные секунды. Боль в ноге напомнила спустя время, когда маленькая фигурка упорхнула из кабинета. Но сейчас он прижимал к себе худую девушку и вдыхал запах книжных полок от её волос, совершенно позабыв о взрыве и раскуроченном котле. Частое дыхание через чуть приоткрытый рот. Испуганные глаза, заглядывающие прямо в душу. Мерлин, та тонкая нить, сдерживающая его, разорвалась бы в клочья, если бы Верона не выскользнула из его рук и не начала нервно прибираться в кабинете, что-то объясняя и оправдываясь. Эти чувства пугали. Желание коснуться сводило с ума. Он совершенно не понимал, от чего это чувствует. От чего так скучает и с нетерпением ждёт уже привычного обращения от неё. Ситуация в Большом зале только усугубила положение. Эзоп не знал, с чего начался конфликт. Зайдя за преподавательский стол, он краем глаза увидел двух неразлучных слизеринцев и Верону, держащуюся за голову. До места, где он стоял, долетали только отдельные обрывки фраз. Как два личных стража, Сэллоу и Мракс выставили палочки против двух выпускниц, заставив Шарпа сначала усмехнулся, а после — вмешаться. Но не успел он сделать и нескольких тяжёлых шагов, как Верона, маленькая хрупкая когтевранка, помешанная на получении новых знаний, вылетела вперёд и очень профессионально сломала нос одной из обидчиц. Он врос в землю от этой неожиданности. С одной стороны, такая её сторона привела в восторг. С другой, слухи и сплетни, что роились вокруг, подобными действиями могли сыграть плохую шутку, а это вызывало клокочущий гнев и каплю разочарования. Матильда, правда, все расставила на свои места, выразив словами, что никак не мог сформулировать он сам. Назначила наказания, и сердце радостно ухнуло, когда Верона следующим вечером пришла на свою «отработку». Сердце вновь замерло, когда однажды, войдя в кабинет, он увидел, как закатное солнце бьёт сквозь рыжеватые волосы, превращая их в струящийся пожар, а аккуратный профиль словно светился изнутри. Верона стояла против окна, перебирала пергаменты в аккуратные стопки и, улыбаясь, мычала себе под нос простенькую мелодию. -Добрый вечер, профессор. Она заметила его, стоящего в дверном проеме, не способного вымолвить ни слова, придавленного собственными противоречивыми чувствами. Такая красивая. Такая маленькая. Светлая. Чистая. Девочка. Его студентка. Шестнадцатилетний ребёнок с безумно глубокими глазами. Эзоп сбежал. Объяснив это тем, что забыл что-то у профессора Уизли, а сам нырнул в башню преподавателей и заперся в своей комнате «Профессор» Какая глупость. Какой же он сам дурак, раз поддался этому и позволил прорасти чувствам, которые должен был затоптать ещё в зародыше. Не предлагать приходить. Не предлагать выслушать. Или хотя бы просто не слушать. Консультации со слизеринцами, проверки домашних заданий, подготовки к экзаменам. Все это отвлекало только в малой степени. Верона была рядом каждый вечер, смеялась, шутила, спрашивала, училась, помогала. Была такой живой, что смута в душе разрасталась, давила, жгла здравый смысл и выбивала почву из-под ног. А когда Харрис сказала, что хочет стать аврором или мракоборцем, ужас наполнил все естество Эзопа. Он сдержался с большим трудом, чтобы не начать отговаривать, ответил что-то глупое, стоя перед девушкой с испачканной щекой. Рука сама потянулась. Сама стёрла это пятнышко. А голубые глаза округлились, остекленели и опустились в пол. Щеки залились краской. Верона вернулась к своему прежнему занятию. Бурчала нечто неразборчивое себе под нос и больше не поднимала взгляд на профессора, пребывающего примерно в таком же состоянии. Верона Харрис перестала приходить. Он видел её раз в три дня, когда та забирала свое зелье и, тихо, робко попрощавшись, уходила, избегая любого зрительного контакта. И надо бы радоваться, что корень всех проблем по доброй воле сам избегал каких-либо встреч, но зыбкое спокойствие по ночам, поддерживаемое этой маленькой девочкой, рухнуло. Эзоп мало спал, почти не ел. Глушил в себе любой порыв увидеть её и мучился от непонимания, чем мог напугать? И был ли это вообще страх? В коридоре, ведущему к северному выходу, девушка полетела мимо, одетая в белое платье, заставив Шарпа вновь врасти в землю. Только в сравнении понимаешь разницу. Под мешковатой школьной формой пряталась тонкая фигура и худые красивые плечи. Она казалась видением. Мимолетным, утекающим сквозь пальцы. Эзоп пришёл в себя, когда тяжёлая дверь громко хлопнула, а он не смог удержаться, чтобы не приоткрыть её и не засмотреться на каскад сверкающих на солнце волос. Верона быстро шла к двум знакомым фигурами в тени. В них с трудом можно было узнать двух шалопаев со слизерина. Она закружилась на границе тени, похожая на нимфу, и смело шагнула к друзьям, оставив Эзопа в смятении, испытывающего чёрное чувство зависти. Тем же вечером, выдергивая его из этого чудного воспоминания о лёгкой девушке в белоснежном платье и фантазий о долгой прогулке под руку с этим видением, в его личную комнату без стука ворвалась Матильда. И новости, которые она принесла, заставили сердце пропустить удар. Початый стакан огневиски с весёлым звоном разбился о каменный пол. Мысли метались в голове, как испуганные мыши. Эзоп судорожно вспоминал всех своих старых сослуживцев, которые могли бы помочь хоть чем-то. Но самый очевидный вариант — Коллин Филлипс — как сквозь землю провалился. И Шарп начал искать другие варианты. Три долгих дня он шатался по каминной сети от одного знакомого к другому, но никакого результата это не дало. Уизли снова ворвалась без стука утром четвертого и сказала быстро собираться — она выяснила, где Верона находилась. Они буквально ворвались в зал заседаний. Матильда громко ругалась на секретарей, совершенно не стесняясь в выражениях, а Эзоп не мог оторвать глаз от девушки, привязанной по рукам и ногам к высокому стулу для обвиняемых. Верона истощенная, измученная под действием сыворотки правды и ещё невесть какими зельями, опустила голову на грудь. Белые губы едва шевелились, скрытые нависшими спутанными волосами. Она медленно, с явным трудом, повернула голову и посмотрела пустым взглядом прямо на него. Шарп подлетел так быстро, насколько мог. Вырвал с корнем верёвки и обхватил ее руки. Мерлин, она выглядела ещё хуже, чем в тот вечер, когда пришла к нему за зельем. Лицо под цвет белого платья чуть отдавало синевой. На висках виднелись голубые вены. Глаза покрыты красной сеткой капилляров. Щеки впали. Фиолетовые пятна по всему лицу. Шарп готов был разнести все трибуны в щепки, но Верона буквально рухнула в его руки. Легче, чем в ночь, когда он нес ее на руках в больничное крыло. Она была на грани, и, от осознания, Эзоп почувствовал, как от лица отхлынула кровь. Не обращая внимания ни на кого, он вышел в боковую комнату, где обычно отдыхал Визенгамот и только краем глаза заметил ошарашенное лицо Коллина Филлипса. Они о чем-то говорили, кричали, а Харрис в его руках хрипло постанывала и дергалась от резких звуков, дрожала, прижимаясь к его груди, забирая тепло. Не дослушав, что пытался сказать ему старый друг, Эзоп ушёл и в той маленькой темной комнате пробивался в сознание Вероны раз за разом повторяя её имя. И она отозвалась. Тонкая ручка провела по его лицу, срывая все замки, отправляя в пекло все запреты, которые он сам себе наставил, выплескивая на свободу безуспешно заглушенные чувства. Шарп целовал её руку, пока Харрис снова тяжело не сомкнула глаза, напомнив о маленькой бутылочке в кармане. Всего один глоток. Верона с трудом протолкнула его в себя и через мгновение задышала ровно и спокойно, вцепившись в отворот его пальто.