И всюду тьма

Ана собралась с силами и выдавила из себя самую милую и доброжелательную улыбку, на какую вообще была способна. Она собиралась изменить свою внешность в их памяти, не стирая ничего, а немного видоизменяя. — Ой, какое недоразумение! Не извиняйтесь, все в порядке! — громко сказала Ана и быстро схватила руки девушек, изображая дружелюбие и симпатию.  Она осторожно покосилась на толпу, собравшуюся вокруг. Гости после драматично-винного душа Аны, ожидали шоу с девичьими криками и выдергиванием волос, а быть может и хуже того — строгую и вежливую аристократическую перепалку с последующей потерей репутации проигравшего. Однако девушки молчали, а Ана продолжала мило улыбаться и пожимать им руки, потому зрителям пришлось разочарованно вернуться к собственным беседам.  Обидчицы стояли неподвижно, не ощущая ни времени, ни пространства. Ана уже выпустила Тьму — и первое, что она сделала — это приказала разумам девушек замереть. Во время одного из ее уроков с Кеннетом они подготовились к ситуации, когда Ана встретит знакомое лицо. Как объяснил граф, она не могла просто удалить себя из воспоминаний человека: в лучшем случае сознание придумает замену потерянному, но наверняка его не предскажешь, а в худшем, если оставить за скобками возможность сумасшествия, — человек или его близкие заметят использование Тьмы. В мире, где существует способность управлять чужим сознанием, люди с огромным подозрением относятся к внезапным изменениям в поведении близких.  Ана думала об одном из указаний Кеннета: «Вмешивайся минимально, меняй воспоминания только по необходимости». Она собиралась нарушить его. Ее обида была больше беспокойства о безопасности.  Ана чувствовала тепло рук обеих девушек и всю их жизнь: каждую мысль, каждое желание, каждое беспокойство… Она мягко улыбнулась, увидев, как ласковы они были со своими семьями, но за этой улыбкой стояла река пролитых слез, море проклятий и всего один вопрос: «За что?». Ана собрала каждое ранящее воспоминание с ней, каждый едкий взгляд в ее сторону, каждое презрительное слово, брошенное в нее — в них не было ни мгновения сочувствия или доброты, ни сомнений, ни угрызений совести.  И она поменяла их.  В новом прошлом ни одна из девушек никогда над ней не издевалась, бедной и забитой Аны в их головах больше не существовало. Теперь в них жили две новые жертвы, которых били, обзывали, втаптывали в грязь. Ана вложила в них всю боль, унижение, разбитую гордость, раздавленную веру в себя, выжженную дотла надежду.  Она поменяла их местами с собой. А потом приказала молчать об их испытанных страданиях: они никогда не смогут поговорить об этом, попросить утешения, излить душу.  Ана отпустила разумы и руки. На нее смотрели две пары недоумевающих глаз, на дне которых затаилась тягучая грусть. Ана легко ее узнала, ведь столько раз видела это выражение лица в зеркале.  — Мы знакомы?  — Нет-нет, произошла всего лишь досадная случайность! — Ана показала на свое мокрое платье. Вино продолжало капать с него, не успев впитаться.  — Какой ужас, позвольте помочь! — одна из девушек нашла салфетки.  — Что вы, все в порядке! Я боюсь вы запачкаетесь, — Ана отказалась от помощи и пошла в уборную приводить себя в порядок.  Это оказалось легко — на черном атласе не было заметно ни цвета, ни влаги. Оставалось только обтереть открытую кожу, чем Ана и занялась. В душе витала радость, но не светлая и беззаботная, а темная, липкая и мрачная. Она была смешана с остатками из отчаяния и страданий, она была порождена злостью. Ана улыбнулась своему отражению, широко, искренне, а потом тихонько засмеялась себе в кулак. И вдруг заметила, что ее обычно распахнутые глаза сузились в щелки: презрительные, циничные, беспощадные.  Все же иссиня-черное платье ей очень шло.  Ана вернулась в бальный зал. Она направилась к столу с пирожными, которые ей так и не удалось попробовать, а очень хотелось. Аппетит разыгрался с новой силой.  — …Ана, — Кеннет вдруг шепнул ей, подойдя со спины.  Она вздрогнула и развернулась.  — Граф.  — Что сейчас произошло? — Похоже, он не соврал, когда пообещал, что будет наблюдать за ней.  — На меня разлили бокал вина. — Губы Аны сложились в ухмылку.  — А дальше?  — Это оказались мои старые знакомые, и как вы меня и учили, я заменила им воспоминания о себе, — прошептала она.  Ана была невероятно довольна собой.  — И все? — Да.  — Врешь, — отрезал Кеннет.  Ана молчала, сдерживая свой отравленный смех. Граф нахмурился.  — Надо поговорить, пойдем потанцуем, — Кеннет подал ей руку.  Когда вокруг столько людей, затеряться в буре танца было прекрасной идеей. Можно шептаться и это воспримут, как флирт. Конечно, могут и попытаться подслушать, да не успеют.  Ана положила руки на плечи Кеннету, он притянул ее к себе, так близко, что у нее перехватило дыхание, он уткнулся ей в шею и зашептал: — Не играй со мной, Ана, рассказывай, — процедил он сквозь зубы.  — Граф, все правда в порядке! Я все сделала, как вы учили. — Сердце Аны трепетало, но на этот раз столь интимная близость с Кеннетом к этому не имела никакого отношения. — Если так, то в чем проблема мне рассказать? — с подозрением спросил Кеннет.  Они кружились в танце, быстро, легко и естественно. Иногда Ане казалось, что это зал движется, а она стоит на месте.  — Вы очень хороший танцор, граф Блэкфорд, — с придыханием шепнула она. Ее пьянил окутывающий аромат вина, тепло тела Кеннета, вжимающегося в нее и чувство удавшейся мести. Нет, справедливости.  — Оставь это для Карла, — Кеннет сжал ее талию крепче, но в этом жесте читалось исключительно раздражение.  — Ладно-ладно, — Ана шуточно насупилась, а потом продолжила, — те девушки, они обижали меня еще когда я училась в Академии… Она рассказала Кеннету все от и до: о всех пережитых мучениях, издевательствах, насмешках. Впервые эти воспоминания не вызвали у нее желания скрыться, замереть, избегая боли.  Закончив свою историю, Ана торжествующе улыбнулась: — Я ис-це-ле-на!