И всюду тьма

Одевая Ану, горничные настаивали, что стоит заменить кулон с мотыльком на ожерелье из белого золота, украшенное светло-голубыми топазами, которые нежно мерцали, словно застывшие капли морской воды. Ана провела рукой по манящим камням и покачала головой. Пускай новое ожерелье и было создано для ее платья, пошитого из небесного цвета парчи, и на корсете которого раскинулась поляна из ленточных цветов, но она не была готова отказаться от оберегающего ее мотылька: переживания и даже незначительная нервозность затихали, каждый раз, как она в зеркале ловила отблеск серебра кулона.  Волосы ей оставили распущенными, а румян нанесли больше, чем обычно. В отражении Ана себе показалась одной из тканевых роз, скрученных умелыми руками. К приему графини Эверфир ее образ сделали мягким, трогательным, безопасным и безобидным. Ана потянула рукава, едва закрывающие локти, немного вниз, словно скрывая шипы, которые никто не должен был разглядеть.  Когда до выезда оставалось больше часа, она уже была готова, потому что ей хотелось успеть показаться Кеннету — не часто она была столь мила и женственна, как сегодня. Ана попросила у горничных легкий перекус на двоих и по чашке кофе и чая. Кеннет работал в небольшой домашней библиотеке, где среди полок книг, упирающихся в потолок, уютно расположился камин и два мягких кресла, в которых можно было утонуть.  Перед входом в библиотеку Ана забрала поднос у сопровождающей ее горничной и, после того как попросила ее открыть дверь, попрощалась. Кеннета она сначала не заметила: за высокой спинкой кресла его было совсем не видать, и он сидел тихо, не издавая ни звука. Подойдя ближе и поставив поднос на столик у камина, она взглянула графу в лицо и удивленно обнаружила, что он дремлет.  Как же он устал, раз даже шорох ее платья и стук каблуков не потревожили его сон? Ана замерла, внимательно всматриваясь: Кеннет сидел, поджав ноги под себя, а голова расслабленно склонилась набок. Никогда раньше ей не удавалось застать его в столь неловком и уязвимом положении. Ресницы подрагивали, будто пытались поведать, какой сон ему снится, и Ана, ведомая спонтанным желанием оказаться в его сновидении, чуть не выпустила Тьму, но все же усилием воли остановилась. Ей не нужно было читать мысли графа, чтобы стать ближе, сказала она себе. В теплых отблесках тлеющих, почти догоревших углей, лицо Кеннета, умиротворенное и непривычно мягкое, вызывало у Аны чувство щемящей нежности и любви, сердце сжималось от тихого счастья, и все беспокойства были позабыты.   Ана огляделась вокруг, на соседнем кресле и под ним валялись разные вещи: шары, ножи, кольца, даже игрушки. Ана аккуратно взяла прозрачную сферу и почувствовала приятное покалывание в пальцах. Предметы оказались заряжены Светом — Ана поняла, что граф истощил свой ресурс. Будить его она не собиралась, но ей захотелось побыть рядом. Осторожно расправив юбку, она села на пушистый ковер спиной к креслу, в котором спал Кеннет, и стала перебирать все то, что хаотично покоилось на полу, Ана поднимала и аккуратно клала предметы на стол или на второе кресло. Она уже давно привыкла, что граф всегда существует в окружении хаоса и бардака, при этом держа свои мысли и планы до невозможности упорядоченными. «Ему просто не хватает сил на материальный мир», — думала Ана, улыбаясь самой себе. И это трогательное несовершенство делало его еще более притягательным.  — Не опоздаешь? — хриплый, заспанный голос раздался у нее за спиной.  — Я вас разбудила? — Ана обернулась.  — Да, — он зевнул, — но это к лучшему, еще немного и мне бы пришлось самого себя спасать от затекшей шеи. Покажись, посмотрю, что для тебя выбрала Вероника. Ана радостно встала, расправляя платье, удовольствие и смущение смешались под корсетом, пока она ждала комплиментов от самого важного для нее человека. — Прекрасно, тебе подходит, — он поднялся, тут же став на голову выше нее, — волосы ты, правда, уже успела растрепать.  Он протянул к ней руку и убрал выбившуюся из упругих локонов прядь ей за ухо. Ана закрыла глаза и рвано выдохнула, когда влюбленное сердце чуть не проломило ей ребра. Она почувствовала себя уязвимой и ранимой, растерянной, смятенной и желающей чего-то большего, чем невесомое касание, чего-то, что она все еще боялась назвать даже самой себе.  — Ваша излишняя фамильярность, ваши несдержанные прикосновения… — она наизусть помнила, что он ей сказал после злосчастного поцелуя, — вы все еще не понимаете, что делаете со мной? — тихий вопрос, полный томления, вырвался из груди.  Кеннет ответил не сразу, ослабил галстук, задержал взгляд на губах Аны. На его лице мелькнуло беспокойство, быстро растаев.  — Я хочу, чтобы ты узнала, что прикосновение может быть без боли, страха, грязи… — он сбился, — ты права, я обещал вести себя приличней. Моя склонность забывать о социальных установках иногда переходит границы.  Ана хмыкнула. Его прикосновения были тихой гаванью, но все чаще ей хотелось шторма, цунами, чтобы захлестнуло их обоих с головой, безвозвратно объяло, утопило. Ее намек же вызвал противоположный эффект: Кеннет словно сошел на сушу, оставляя ее плавать наедине с бурлящими чувствами. Ей много чего было ответить на это, но сейчас не время и не место. Поэтому, следуя за ним, она вынырнула и вышла на берег.  — Вы знаете, что я не против, — улыбнулась она, — но и мне бывает приятно иногда вас смутить. Проводите меня до кареты?