И всюду тьма

Ян не спешил, но Ану это не удивляло: гордости нужно время. Первые пару дней Ана провела благодарно бездельничая. Хоть ей и нравились ежедневные ритуалы украшения себя и блистания на балах, но проваляться в постели полдня, свободно дышать в ослабленном корсете, чесать лицо, не боясь смазать косметику, — оказались равноценными удовольствиями. А еще все это время рядом с ней был Кеннет — он позволил себе отменить все назначенные встречи и таинственно обозначил, что нет ни одного повода его беспокоить.  Они вернулись к урокам по управлению Тьмой, но практиковаться Ана уже не могла, потому что особенные методы внедрения воспоминаний и подчинения разума повредили бы самому Кеннету — он не был неуязвим. Оставалось только улучшать контроль, который все же иногда давал сбои.  — Тьма защищает на уровне инстинктов — бей, беги, используй Тьму. И как я заметил, силы у тебя вырываются, когда ты не знаешь, что делать, — рассуждал он.  — Мотылек оказался гениальным решением, — кивнула Ана, — когда я теряюсь, то теперь обращаюсь к нему, а не ко Тьме. Даже просто знание, что он висит на шее, меня успокаивает.  — Кстати о нем, я забыл вернуть в него Свет. Сейчас он — бесполезная безделушка, — Кеннет подошел к сидящей напротив Ане, наклонился, вызывающе посмотрел на нее и взял кулон в руку.  Ана залилась краской, не отводя взгляда, — в последнее время граф совсем уж беззастенчиво ее дразнил: обнимал исподтишка со спины, крал короткие поцелуи, а иногда подхватывал на руки и сажал к себе на колени, убеждая, что иначе ему скучно заниматься документами. Ана, летающая за пределами всех небес от счастья, с радостью отмечала, что не только ей нужна была эта близость. За одно мгновение их отношения сложились в идеальную картину: Кеннет ее касался, потому что она ему нравилась, целовал, потому что она ему нравилась, обнимал, потому что хотел обнимать.  Когда мотылек засветился, впитывая силу, обещающую Ане безопасность, она обвила шею графа и притянула его к себе, нежно целуя. Губы искристо закололо, а по телу растеклось приятное ноющее чувство. Она провела руками по его волосам, положила ладони на плечи, сминая рубашку под пальцами.  — Нетерпеливая, — шепнул Кеннет и укусил ее за мочку уха, мокрым поцелуем спустился ниже по ее шее, вынуждая Ану откинуть голову от удовольствия, — перерыв окончен.  Граф потрепал ее по волосам и вернулся на место.  — Я хотел узнать, какие страхи у тебя есть, кроме уже известных. Что беспокоит? Какая ситуация может выпустить Тьму? Твой контроль ослаб после нескольких писем с отказами, такие сюрпризы нам больше не нужны.  Ана задумалась, наполняясь неприятными мыслями. Ее тревожило так много вещей и одновременно так мало — каждая проблема, которую могла решить Тьма больше не казалась ей проблемой, повторение насилия было уже известным страхом, который обсуждать она не хотела. Был еще один, тоской наполняющий тело, спрятанный за стенами обещаний, но иногда, когда Ана была одна, все же протекающий слезой-другой и впитывающийся в подушку.  — Что вы оставите меня… Я знаю, что это не рационально! Я знаю, что не должна переживать! — выпалила она.  — Страхи иррациональны, — Кеннет понимающе кивнул, — что тебе поможет уменьшить его? Что я могу для тебя сделать? — Кто мы друг другу? — Ана спросила без раздумий, будто давно готовилась, но во рту все равно пересохло.  — Людям обязательно как-то называться… — граф вздохнул, — как бы тебе хотелось? Ана поджала губы, задетая вернувшимся вопросом.  — Я бы не спрашивала, если бы понимала. Вероника — ваша невеста, вот здесь — никаких сомнений. А я? — в голосе сквозила обида.  Ана сжалась, плечи опали, она сожалела о сорвавшемся возмущении — ее непомерная жадность росла, отказываясь скрываться. Пару дней назад ей было достаточно графа, вернувшего ее чувства, а она уже вновь недовольна. Кеннет тепло улыбнулся и протянул к ней руку, она вложила свою ладонь в его.  — Невеста, да. Но что стоит за этим словом? Ответ — ничего. Красочная ширма, скрывающая пустоту. А есть вещи столь значительные, что за табличкой их не спрячешь, а любое имя будет недостаточным, неполным, унижающим важность.  Ана слушала и пыталась осознать, но сердце наполнялось грустью: тяжелой, старой, гнилой. Она думала о себе, о графе, о них обоих — и так много между ними плыло белыми пятнами.  — Кто я? — вновь спросила Ана. Безотносительно Кеннета, безотносительно других людей. Грудь сдавило тисками, она вздохнула: — Проклятая. Хотя бы Церковь знает ответ.  Граф подозвал Ану к себе и посадил на колени, обвив руками.  — Это сила имен? Не важно истинны ли, точны ли — они могут обнадежить, могут обидеть, а могут вонзиться в открытую рану, не позволяя ей зарасти. Я дам тебе ответ о нас, о тебе, и все станет понятно, и не останется места страху, но не сейчас, а когда мой ответ станет убедительным. Иначе вместо покоя он принесет сомнения. А пока, побудь моей надеждой… подойдет такая роль?  Ана вздохнула и уткнулась ему в шею, сдерживая дрожь. Она подождет, сможет подождать. — А вы — мой спаситель, — тихо сказала она, выпрямилась и обхватила ладонями его лицо, — мой.  Кеннет улыбнулся, и Ана жадно смотрела на него, запоминая, присваивая каждую морщинку, каждую ресницу, каждый непослушный волос. У нее никогда не было ничего своего, а теперь был он, ее граф.