И всюду тьма

Тьма впилась в принца, словно ждала момента свободы нестерпимо долго, но вместо его разума Ана увидела непроглядную черноту, а Ян вопросительно посмотрел на нее. Поймав его взгляд, она испугалась, что его все же защищает Свет, но только усилила поток. Время разговоров прошло. Ян сполз с дивана и повалился на пол, как тряпичная кукла, Ана же, все еще не чувствующая ни капли его сознания, удивленно наблюдала.   И, как цунами, ее захлестнула Тьма. Боль прожгла разум так неожиданно и сильно, что Ана упала, не удержавшись на ногах. Она скрючилась на полу, схватившись за голову. Открыла рот, пытаясь вдохнуть, но невидимые руки сжимали ее горло, а сердце билось о ребра с разящей силой. Она попыталась успокоить Тьму, забрать ее из мыслей Яна, но не была уверена, что даже находилась в них. Тьма тянулась к нему все больше, возвращаясь страхом смерти и оглушающей мукой.  Корчась от безжалостного океана ужаса, она услышала детский голос.   …Что я делаю здесь? Ты не пришла…  Реальность раскалывалась, стены смыкались вокруг нее, искаженные и угрожающие тени танцевали и мерцали, превращаясь в гротескные фигуры, насмехаясь над ее раненым сознанием.  Не знаю.   Ана молила: «Хватит!», она сорвала мотылька с шеи, сдавливая его изо всех сил.  ...Чего я жду?  Все вокруг поглощалось Тьмой: она душила Ану снаружи, она разрывала ее изнутри.   Я завидую? Тебе...  У тебя есть все… твоя жизнь… мое счастье…  Каждый нерв мучительно кричал, как будто само ее существование было под угрозой, а кожа кишела тысячами жалящих насекомых.  Ты… у тебя есть все, о чем я мог только мечтать…  Почему?..  Тело немело, холодный пот пропитал одежду. Голос Диониса усиливался, поглощая осязаемый мир.  Несправедливо…  Почему у тебя есть все?  А у меня… ничего…  Ана кричала, моля о помощи. Все ужасы, окружающие ее, пугающие тени, пульсирующие стены, бесконечная чернота вонзились в нее, впитались через каждую пору в коже, оставляя комнату в первозданном виде, но печаль, собравшаяся теперь в груди, только усиливалась. Ана заплакала, чувствуя, будто она свидетельница гибели мира, будто она брела по полю после безжалостной кровавой битвы, будто каждый больной, голодающий ребенок был ее ребенком.   Ее трясли за плечи, и она открыла глаза, увидев перед собой обеспокоенного Яна. Но легче не становилось, она впилась ногтями в кожу на груди, царапая, разрывая, желая вытащить ком мучений, пытающий ее.   — Не могу дышать, больно… — всхлипнула она.   Ян ничего не мог сделать, и Ана обмякла в его дрожащих руках, продолжая ногтями раздирать грудь.   «Больно, так больно…» — выла она, когда ее схватили и прижали к полу. Кеннет вернулся хмурый, вспотевший, ничего не понимающий.   — Моя душа… горит, я умираю, умираю… — Ана дернулась. Ей нужно было добраться до очага мучений и вырвать его, даже если придется сломать себе ребра. Все горе, печаль, скорбь и тоска мира были в ней.   — Ана, ты не умираешь. Что-то не так с Тьмой, — сохраняя спокойствие и крепко ее держа, сказал Кеннет. Она услышала беспокойные восклицания Яна позади.   — Ударьте меня Светом… посильнее, не могу больше… — она завыла от очередного приступа неописуемого отчаяния.   — Можешь, Ана, ты справишься. Свет сделает хуже.   — Дышать… — ее легкие сокращались, но вдох не проходил.   Кеннет отпустил ее руки, обняв за спину, и начал ослаблять корсет. Ана вцепилась в свои ключицы, пытаясь вырвать их.   — Это неприлично, вы не можете ее раздеть! — донесся возмущенный голос Яна.   — Пошел вон! — гортанно рявкнул Кеннет и снова посмотрел на Ану.   Он нежно опустил ее на пол и взял ладони в свои, мешая вредить себе. Она заскулила, захлебываясь слезами.   — Смотри на меня, сосредоточься, — сказал граф и Ана вперилась в него невидящими глазами. — Что ты чувствуешь?  — Больно! Вырви, выжги…  Он коснулся ее лба своим, сжал руки сильнее, прошептал:  — Ты справишься, и я буду рядом. Тьма — часть тебя, перестань с ней сражаться, прими ее, и она утихнет.   — Мир несчастен, вокруг только горе, отчаяние, страдание… Я не хочу, в моей груди, не хочу.   Тепло Кеннета не приносило облегчения, его слова не успокаивали. Ана — искореженная рваная рана, всегда ею была.   — Не смей сдаваться, — Кеннет обнял ее, прижимая к себе всем телом, — только не сейчас, не снова. Ты научишься справляться с этим, надо немного потерпеть.   — Я терпела так долго, — шептала она едва слышно. В ней не осталось радостных, счастливых воспоминаний, они заменялись на бездонную тоску, они топили в слезах, убивали, и она ждала, когда уже убьют.   — Я буду рядом, я защищу тебя, — шептал Кеннет, покрывая ее поцелуями, — я люблю тебя.   Но любовь не могла вылечить все. Тяжелая печаль пульсировала под ребрами, когда она не находила в себе ни капли волнения и воодушевления от слов, которые должны были вознести ее на вершины блаженства. Не было вершин в ее душе, только пропасти.   — Я обещаю, все будет хорошо, — убежденность в его голосе дала трещину, — ты не можешь, не можешь уйти. Ана… не снова, не опять, еще раз я не смогу, не выдержу.  Ана не могла больше чувствовать, не хотела чувствовать, слабость растеклась по телу. Закрыла глаза, ожидая успокоения, но травинкой пробился страх, что Кеннет расстроится, и что не увидит она его больше. И исчезло горе, и растворилась печаль, и покинула боль. И погрузилась она во тьму. И погрузилась Тьма в нее.