4 января, 1891 год
— Нет… Ну почему так быстро?.. — страдал Себастьян, сидя в мягком кресле посреди гостиной Слизерина. Он откинул голову на спинку и устало посмотрел на дверь, которая хлопала чуть ли не каждые десять минут, впуская прибывающих после зимних каникул студентов Хогвартса. И хоть каникулы прошли великолепно и он даже чувствовал себя отдохнувшим, мысли о том, что уже завтра снова начнутся бесконечные лекции и домашние задания, просто убивали. Он снова тяжело вздохнул, лениво повернул голову в противоположную сторону, где Оминис сидел на корточках и гладил кошку Имельды Рейес, их однокурсницы. Имельда рассказывала ему что-то с самодовольной ухмылкой, скрестив руки на груди, а Оминис лишь изредка кивал и отвечал ей. «Имельда, не вздумай охмурять моего наследника Мраксов» — подумал Себастьян, окидывая ее оценивающим взглядом. Она лишь равнодушно взглянула на него в ответ, продолжая что-то увлеченно говорить. Но Оминису куда интереснее была кошка: большая, с серебристо-серой бархатной шерстью и сверкающими желтыми глазами. Всю прошедшую неделю Себастьян тщательно изучал рукописи Салазара Слизерина, проводя над ними долгие бессонные ночи. Дни он полностью посвящал Оминису, но когда тот после полуночи засыпал у него под боком, Себастьян аккуратно ускользал в пустую гостиную и до утра сидел с записями у камина. Иногда его одолевал сон прямо там на ковре, иногда он находил в себе силы доползти до кровати. Конечно, Оминис знал об этих ночных изысканиях, но избегал заговаривать на эту тему, лишь пару раз отметив, что Себастьяну тяжело будет продолжать в таком темпе, и взяв с него обещание рассказать ему обо всем, что он обнаружит, и не предпринимать без него никаких действий. Вопреки всему, он хотел помочь Себастьяну и быть рядом, чтобы по возможности оградить его от темного влияния магии Слизерина. Вчера Анна написала радостное письмо о том, что будет ждать их сегодня вечером, что от предвкушения встречи чувствует себя практически здоровой и попросила Себастьяна купить ей лакричных палочек. Письмо было слишком сильно пропитано позитивом, из чего Оминис сделал вывод, что на самом деле Анна стала чувствовать себя хуже. Себастьян тоже ощутил это, но предпочитал думать, что им так только показалось. В тот же день они устроили внеплановую вылазку в Хогсмид, чтобы раздобыть те самые палочки, а еще напоследок посидеть со сливочным пивом у Сироны. Когда начнется учеба, они смогут выбираться из Хогвартса в лучшем случае раз в неделю, хотя, конечно, всегда можно тайно сбежать через секретный проход. Оминис подошел к Себастьяну, легко и почти незаметно коснулся его руки и улыбнулся, садясь в соседнее кресло. «А ты стал чуточку смелее, Оминис» — подумал Себастьян, в ответ тоже проведя пальцами по тыльной стороне его ладони. — Ты уже видел наше расписание? — поинтересовался Оминис, приманивая кошку Имельды к себе на руки. — Лучше бы не видел. Завтра с утра у нас два часа с Бинсом. Зато хотя бы отосплюсь за все эти ночи, — мрачно ответил Себастьян, предвкушая бесконечные, наполненные всевозможными деталями, истории о восстаниях гоблинов. — О не-ет… — протянул Оминис, вздыхая и сползая вниз по креслу, из-за чего кошка у него на руках начала громко возмущаться. — Потом трансфигурация и заклинания… Ну, это уже получше. Астрономия ночью в пятницу — вот что настоящее издевательство. Серьезно? В пятницу? — продолжал сокрушаться Себастьян, изучая листок с расписанием, лежавший на кофейном столике. — Все, хватит. Дай насладиться последними часами, — Оминис махнул рукой в сторону друга, призывая его остановиться, — расскажи лучше, ты что-то вычитал в тех рукописях? Собираешься рассказать об этом Анне? — Да, в записях говорится о некой реликвии, которая может уничтожать темные проклятия. Написано, где ее можно найти, но мне нужно более подробно все изучить, — уклончиво ответил Себастьян, не глядя на Оминиса, — думаю, я расскажу Анне о том, что нашел. Но я не хочу посвящать ее в подробности, понимаешь? — Хорошо, я буду молчать. Только, пожалуйста, Себастьян, не делай того, о чем пожалеешь.***
Прошло уже полчаса с момента, когда дядя Соломон вышел из дома. Анна надеялась, что он задержится в Лондоне и останется там на ночь. Тогда Оминис с Себастьяном смогут побыть с ней подольше. Как же она скучала по ним, да и по всему Хогвартсу тоже. Она готова была прилежно делать все домашние задания и ложиться спать сразу после отбоя, лишь бы быть там. Но темное проклятие гоблинов подкосило ее настолько, что она даже не могла помогать дяде с домашними делами. Она чувствовала, как постепенно угасает, как ее сознание дрожит у самой границы между жизнью и смертью. Наверное, она не боялась. Ей было грустно только от того, что придется оставить здесь всех, кого она так любила и кто любил ее. Она подумала о том, как будет убиваться брат, когда поймет, что от ее болезни не существует лекарства. Она подумала об Оминисе, на чьи плечи ляжет эта тяжелая ноша в виде убитого горем лучшего друга. «Оминис» — почти беззвучно произнесла она. Сердце немного ускорило темп, когда она начала вспоминать его лицо, его голос, его спокойствие. Она нервно перебирала складки на юбке, предвкушая встречу с ним. Он нравился ей с самого первого курса, но была ли она в него влюблена? Разве можно влюбиться в того, кто никогда не оказывал тебе знаков внимания, выходящих за рамки дружбы? Наверное, можно. Она хотела признаться ему в этом, пока еще не поздно. Вдруг удастся заполучить и свои мгновения счастья, как в тех женских романах, которые она сама не читала, но слышала о них от своих однокурсниц. А даже если и не удастся, ей станет намного легче, если она облечет свои чувства в слова. Анна тяжело закашлялась, все внутренности словно кто-то сжал в свой огромный кулак, от боли выступили слезы, стало нечем дышать. Она попыталась дотянуться до стакана воды на столе, но он был слишком далеко и она скатилась с кровати на колючий шершавый ковер. Кашель душил ее, лицо побледнело, рука, все еще тянущаяся за водой, безвольно упала, будто кто-то обрезал ниточки, за которые она была подвешена. Но так же внезапно, как и появился, приступ отступил. Анна лежала на полу, тяжело дыша, хватая ртом воздух, впуская его в свои слипшиеся от боли легкие. Страшный хрип, вырывающийся из самого нутра, словно не принадлежал ей; такой хрип могла издавать древняя старуха, но никак не юная девушка. Предметы перед глазами постепенно стали обретать очертания, кровь снова начала поступать в конечности, сердце вернулось на свое место. Дрожа и вытирая с лица холодный пот, Анна медленно поднялась на ослабевших ногах, сделала шаг к столу и все-таки добралась до воды. Осушив стакан за пару секунд, она принялась приглаживать выбившиеся из пучка пряди волос. Ущипнула себя за щеки, прикусила губы, чтобы они налились здоровым розовым цветом. Натянуто улыбнулась своему отражению в маленьком настольном зеркальце, затем опустила уголки губ, снова улыбнулась, теперь чуть мягче и естественнее, пытаясь расслабить окаменевшие мышцы лица. Легонько похлопала по нему ладонями. «Со мной все в порядке, я в порядке» — одними губами бормотала она, глубоко дыша. Придя в себя, Анна прильнула к окну, высматривая, когда в ложащихся на Фелдкрофт сумерках появятся два силуэта. Положила голову на скрещенные на подоконнике руки и устремила взгляд в сторону, с которой должны были появиться мальчики. Медленно выдохнула на холодное стекло и на образовавшемся влажном следе начала рисовать сердечко. Она улыбалась, предвкушая долгожданную встречу. Кого из них двоих она хотела видеть больше? Вряд ли она могла ответить на этот вопрос. Себастьян был неотъемлемой частью ее жизни, любимый брат-близнец, находившийся рядом с ней почти каждую минуту с самого их рождения. Так было до тех пор, пока она вынужденно не покинула Хогвартс по рекомендациям целителей из больницы Святого Мунго и заместителя директора Хогвартса. Это произошло чуть больше полугода назад и она помнила эти события с болезненной отчетливостью. Тогда она стала видеть Себастьяна всего раз в неделю, когда школьное руководство разрешало ученикам покидать замок; иногда — два или три раза, когда Себастьян покидал его стены тайком. Но пару месяцев назад дядя Соломон узнал о том, что Себастьян изучает темную магию. Он слышать не хотел никаких оправданий, для него не существовало ни единой причины, обосновывающей ее использование. Его негодование и ярость напугали Анну настолько, что она предположила самое ужасное: что дядя воспользуется своими связями в министерстве, чтобы навсегда лишить Себастьяна волшебной палочки и возможности окончить Хогвартс. Но этого не произошло, он лишь милосердно запретил ему приближаться к Анне и к их дому. Такое решение действительно казалось великодушным в сравнении с его альтернативой, тем более, что он не мог круглосуточно контролировать его соблюдение. Она пыталась убедить его, что Себастьян не замышляет ничего дурного, что любой пытался бы найти лекарство, окажись он на его месте, но каждая такая попытка заканчивалась криками и слезами Анны. Она часто отправляла Себастьяну записки, благо, их семейная сова долетала до Хогвартса и обратно очень быстро и дядя не мог заметить ее отсутствие. Иногда, когда дядя уезжал из Фелдкрофта, они тайно виделись. И каждая такая встреча была глотком свежего воздуха для Анны, не давала ей потерять связь с внешним, так любимым ею, миром. Оминис тоже часто, но не всегда, приходил вместе с Себастьяном и ее сердце прыгало от радости, когда она видела, что ее брат идет не один. Она никогда не считала себя его подругой, потому что это действительно было не так, хотя ей бы очень этого хотелось. Они никогда не общались друг с другом без Себастьяна между ними, но ей было до мурашек приятно находиться в его обществе. Она ловила каждое его слово, каждое движение. В нем было что-то, чего не было ни в ком другом, что притягивало ее так сильно. Что именно? Да кто знает. Может быть, его благородное сдержанное поведение, может быть, его бездонные серебристо-небесные глаза, может быть, его тихий бархатный голос, которым она каждую ночь мысленно говорила себе «Ты мне нравишься» и потом не могла уснуть. Но это был лучший друг ее брата, который говорил с ней, обнимал ее, заботился о ней только потому, что она была сестрой того мальчика, который однажды решил с ним познакомиться. Вряд ли бы они вообще заговорили друг с другом, если бы не он. Хотя она точно знала, что Оминис абсолютно искренен в своих проявлениях дружеской любви к ней. Анна вздохнула, бросила взгляд на часы. Снова в окно. Снова на часы. Стрелка ползла так мучительно медленно, будто хотела остановиться, но внимание к ней со стороны сидящей у окна девушки заставляло ее продолжать движение. Наконец Анна заметила две приближающиеся фигуры в школьных мантиях. Она радостно вскочила, кинулась надевать пальто и шарф, чтобы выйти на улицу и встретить их как можно раньше. Но тут настороженно замерла. Что-то показалось Анне подозрительным в том, как они шли, и, присмотревшись, она поняла, что именно. Обычно впереди шел чуть ли не бегом мчащийся Себастьян, возбужденно пересказывающий Оминису все те сплетни, которые потом хотел поведать Анне, а сам Оминис тихо ступал следом, выставив перед собой волшебную палочку. Себастьян замечал Анну в окне как только их фигуры показывались из-за холма и радостно махал ей рукой. Сегодня же они шли медленно, будто совсем не спешили ее увидеть. «Они так близко друг к другу, будто обсуждают совсем не школьные дела» — подумала Анна, отложив в сторону верхнюю одежду и продолжая внимательно следить за мальчиками. Ее взгляд медленно и подозрительно скользил по ним и резко замер. «Почему они держатся за руки? Они же не могут…?» — ее мысль запнулась на таком странном и неподходящем слове. Но, кажется, именно это слово было правильным. Анна прижала ладонь ко рту, между ее бровей залегла напряженная складка. По спине прошел неприятный неловкий холодок, будто она подсматривает за ними и видит то, чего не должна. Мальчики остановились, Себастьян заботливо поправил Оминису шарф и — ей же это показалось? — притянул его к себе и мягко по-настоящему поцеловал прямо в губы. Глаза Анны ошарашенно расширились и она тут же отвела взгляд. В груди у нее болезненно кольнуло, ноги налились свинцом и она тяжело опустилась в кресло у окна. Ей захотелось все прояснить, поговорить с Себастьяном, чтобы убедиться в своих догадках или наоборот. Но одновременно она желала забыть, что видела, чтобы перестать чувствовать появившихся в ее животе ревнивых змей. Она ощутила прорастающую обиду на Себастьяна, хотя он понятия не имел о ее чувствах к Оминису; о них не знал вообще никто, кроме ее дневника. «Наверное, будет лучше промолчать. Они сами расскажут, если посчитают нужным» — горько подумала она и закусила дрожащую губу. Вся решительность, копившаяся в ней годами, которая вот-вот должна была подтолкнуть ее к разговору с Оминисом, улетучилась так, словно вообще ничего не весила. Теперь ее влюбленность будет похоронена вместе с ней. И пусть. Признаться Оминису и надеяться на взаимность было бы слишком эгоистично, учитывая, что ей пришлось бы покинуть его довольно скоро. Анна вернула на место пальто, отвернулась от окна, закрыла глаза. Нужно восстановить дыхание, сделать приветливый и дружелюбный вид. Они должны хорошо провести время, так же, как и всегда до этого. Неважно, что было у нее в голове и на сердце. Она уже привыкла отодвигать свои желания на второй план, если они могли помешать кому-то другому быть счастливым, так как ее собственное счастье больше не было ценностью. Анна подошла к двери и распахнула ее как раз в тот момент, когда мальчики собирались постучать. Себастьян широко улыбнулся, сгреб сестру в объятия и закружил по комнате со словами о том, как рад ее видеть. Анна заливисто рассмеялась, обхватив в ответ своими руками его шею. Они выглядели так счастливо, будто на секунду исчезло все, что беспокоило их, будто они персонажи с картинки о самых лучших друзьях. Оминис стоял у порога, держа палочку направленной в их сторону, и тоже улыбался. Когда Себастьян отпустил Анну, она подошла к нему и обняла, приветствуя. Возможно, чуть более осторожно, чем обычно. Оминис в ответ стиснул ее чуть ли не до хруста костей. — Я соскучился по тебе, — проговорил он и погладил ее по макушке. Все внутри нее сжалось в горячий пульсирующий комок. — Я тоже, — улыбнулась она, отступая на шаг и глядя ему в лицо. Ее сердце, утыканное иголками подавляемых чувств, забилось быстрее. Взгляд задержался на губах чуть дольше положенного и отметил на них следы явно не одного страстного поцелуя. Она тут же отвернулась и поспешила к Себастьяну, который уже вовсю хозяйничал на кухне, ставил кипятиться чайник и выкладывал на стол сладости со всех карманов. Он непринужденно рассказывал ей истории о том, чем они занимались на каникулах, ловко обходя особо опасные места. «Подвал «Сладкого королевства» — это, конечно, нечто. Сколько раз там ни оказываюсь, всегда в восторге» — ухмыльнулся Себастьян и бросил хитрый взгляд на Оминиса, который мгновенно покраснел, услышав эти слова. Это не ускользнуло от внимания Анны и она вопросительно посмотрела на брата, но тот сделал вид, что не заметил этого, закидывая в рот сразу несколько ирисок. Анна сдержанно вздохнула, принялась расставлять на столе чашки и заваривать чай, делясь, в свою очередь, своими немногочисленными новостями с мальчиками. Когда развлекательные и повседневные истории закончились и была выпита не одна чашка чая, Себастьян решил, что пришло время поделиться и более важными вещами: — Анна, мы с Оминисом кое-что разузнали о твоем проклятии и, кажется, все-таки существует способ его снять, — воодушевленно, но сдержанно начал он, — в книгах мы нашли информацию о существовании реликвии, способной поглощать темные проклятия. Когда я найду ее, когда разберусь, как она работает… Мы сможем исцелить тебя. В глазах Анны загорелся слабый огонек надежды. Она уже давно считала, что не верит во все те теории, которые предлагал Себастьян, но с готовностью соглашалась делать все, что от нее было нужно, чтобы поддержать его веру в них. Но эта новая теория была необычной, она не сводилась к тому, что нужно выпить какое-то зелье или наколдовать какое-то заклинание. И в голосе Себастьяна она слышала твердую уверенность, которой не было раньше. Ее казалось бы спокойное смирение вдруг немного сдало назад, позволив показаться вере в то, что нормальная жизнь для нее все-таки еще возможна. В конце концов, Анна была всего лишь юной девочкой-подростком, которая все равно хотела жить так, как живут все ее сверстники. Она пыталась смириться со своим тяжелым будущим и искренне думала, что у нее получается, но это было не так. Она сама не замечала, как лучики надежды пробиваются сквозь плотные тучи безнадежности каждый раз, когда Себастьян заявлял, что теперь точно сработает. Она уловила, что Себастьян говорит об этой реликвии слишком осторожно, и насторожилась. Возможно, в силу своей необычности и сложности, этот способ был еще и опасным. «Неужели темная магия?» — с досадой подумала Анна, все это время желавшая, чтобы изучение темной магии не привело Себастьяна ни к какому результату. Тогда был бы шанс, что он все это бросит и их жизнь вернется в прежнее русло. Она перевела взгляд на Оминиса, который вертел в руках пустую чашку, отвернувшись от них, будто бы стараясь отстраниться от этого разговора. Он явно знал больше, чем сказал ей Себастьян. Брат проследил за ее взглядом и напряженно замолчал. — Оминис? Расскажи мне правду про эту реликвию. Как вы узнали о ней? — спросила Анна, переведя настороженный взгляд в сторону Себастьяна, который подчеркнуто непринужденно закачался на стуле. — Себастьян узнал. Из какой-то книги из Запретной секции. Пока что мы толком ничего не знаем о ней, нужно много чего изучить, — Оминис не повернулся к столу, но чашка в его руках завращалась быстрее, выдавая волнение. — Вы пробрались в Запретную секцию? Как? Что за книга? — продолжала спрашивать Анна, пристально смотря на Себастьяна, ловя каждое изменение на его лице и в его голосе. — Ночью туда не так сложно пробраться, — ответил Себастьян, блуждая взглядом по мебели за спиной сестры и игнорируя ее последний вопрос. — Оминис? — снова обратилась она к его другу, но тот лишь неопределенно повел плечами. — Вы что-то скрываете, да? — в голосе Анны начало проступать беспокойство, он словно зазвенел, — Себастьян, скажи мне, что это не связано с темной магией. — Пока что я не могу сказать, мы знаем слишком мало. Мы не знаем, где эта реликвия, как ее использовать, — ответил Себастьян, стараясь, чтобы его голос звучал твердо и правдоподобно. В конце концов, он действительно далеко не все знал об этом артефакте и даже не видел его. — Связано, да? — безрадостно усмехнулась Анна. Она точно знала, что если бы Себастьян не был уверен в связи этой реликвии с темной магией, он бы всеми силами активно доказывал, что этой связи нет. А такой уклончивый ответ мог значить только одно: он просто не хотел, чтобы она беспокоилась. На ее ресницах блеснули слезы разочарования и гнева. Сколько раз она говорила, что ей не нужно исцеление, если для него потребуется использовать темные силы? — Анна, послушай… — Нет, Себастьян. Это ты меня послушай. Ты должен прекратить все эти бессмысленные попытки! — она порывисто поднялась со стула, ее голос дрожал от гнева и сдерживаемых слез. Почему он не слушает ее? Почему продолжает приносить в жертву свою нормальную беззаботную жизнь? Использование темной магии не может закончиться ничем хорошим, кому, если не ему, знать об этом. — Они не бессмысленные! Сейчас я как никогда раньше близок к тому, чтобы помочь тебе! Ты умрешь, Анна, если мы не сделаем хоть что-нибудь! — закричал Себастьян, вскочив из-за стола и наклонившись к сидевшей напротив сестре. Она должна понимать, что он не может прекратить поиски, что он не может позволить себе лишиться и ее тоже. В комнате повисла тишина. Впервые слова о смерти были произнесены вслух. Анна сжала дрожащие губы, сдерживая слезы. Себастьян тяжело дышал, испуганно глядя на нее. Оминис осторожно тронул его за мантию, призывая сесть обратно на стул. Он тяжело опустился на сиденье, перехватил руку друга и судорожно сжал его пальцы. Оминис чувствовал висящее в воздухе болезненное напряжение с привкусом любви, привязанности и страха. Он не мог встать на чью-то сторону, ибо встать на сторону Анны означало предать Себастьяна, а встать на сторону Себастьяна — поддержать его стремление к тьме. Но он не меньше их хотел, чтобы все стало как раньше, чтобы они снова были неразлучной троицей, влипающей в разные неприятности и остающейся на дополнительные занятия. В их головах роились мысли о несправедливости всего происходящего, о том, что жизни обычных подростков не должны быть такими. Анна прижала сжатую в кулак ладонь к губам и тихо заплакала. Себастьян подошел к ней, утягивая за собой и Оминиса, ладонь которого уже успела онеметь от того, как крепко она была сжата. Одной рукой он прижал Анну к себе, положив подбородок на ее макушку, а другой привлек к ним Оминиса. Тот на секунду почувствовал себя неловко, но, услышав тихие всхлипы Анны, ощутив, как подрагивает грудь Себастьяна, обвил их своими руками. Анна судорожно сжала ткань его мантии, уткнувшись лицом в плечо брата. Они были словно осколки зеркала, отражающие боль друг друга и безуспешно пытавшиеся вновь собраться воедино.