11 января, 1891 год
Несмотря на поздний час, гостиная Слизерина была заполнена учениками, пытающимися одновременно закончить домашние задания и поболтать друг с другом. Незаметно пройти через нее и скрыться за дверью в коридор было проще простого, что и решил сделать Себастьян. Но у самого выхода из-за декоративной колонны вышел Оминис, преградив ему путь. — Ты серьезно хотел уйти один, думая, что я не замечу? — спросил он, не скрывая недовольства. — Ты сам говорил, что не пойдешь со мной, — Себастьян почувствовал облегчение от того, что Оминис будет рядом, но мысли о том, свидетем чего он станет, болезненно резанули по самому сердцу. — Я передумал, — коротко ответил Оминис, разворачиваясь к выходу, будто это он знает дорогу и будет вести за собой Себастьяна, а не наоборот. Они молча вышли в темный коридор и в постепенно растворяющихся звуках голосов из гостиной факультета направились к выходу из Хогвартса. Сегодня воскресенье, а это значит, что до полуночи старшие ученики могут свободно входить и выходить с территории школы, хотя зимой такой возможностью пользуются не многие. Оминис шел на почтительном расстоянии от Себастьяна, стараясь продемонстрировать, как ему не нравится эта затея, но сам факт того, что он все равно здесь, рядом, с головой выдавал то, что он не мог оставаться в стороне, когда его друг планирует что-то опасное. Естественно, Себастьян и словом не обмолвился о том, как именно должна сработать реликвия, продолжая утверждать, что не нашел этого в рукописях, что они должны разобраться с этим на месте. Он ужасно переживал о том, что все пойдет не по плану, но о том, что план все-таки сможет воплотиться он переживал еще больше. В глубине души он понимал, какое облегчение испытает, если окажется, что дядя Соломон не прочитал записку и Анна придет одна, но знал, что оно мгновенно сменится на новые тревоги, связанные с необходимостью заново продумывать дальнейшие действия. И если сейчас он полон решимости, то во второй раз может просто сдуться, как проколотый мяч. С каждым шагом черные костлявые пальцы сдавливали его горло все сильнее и сильнее. Отстраненно идущий в метре от него Оминис, не обращающий на него никакого внимания, доводил его до отчаянного бешенства. Он ведь наверняка уверен, что произойдет какая-нибудь относительно небольшая неприятность, что он с выражением лица «я же тебе говорил» подуется день-другой, а потом снова, в тени крипты, будет подставлять свою шею под его поцелуи. Себастьяну такое неведение показалось блаженным, но тем больнее ударит все происходящее. Молчание сводило его с ума, ведь сейчас расходуются последние секунды их безусловного счастья. Да, с некоторыми проблемами, но все-таки счастья. Когда они дошли до выхода из замка и Оминис начал наматывать на шею шарф, Себастьян не выдержал и набросился на него с поцелуем. Крепко зажмурив глаза, он настойчиво судорожно пытался запомнить мягкость его губ, их вкус, их податливость, их тепло. Оминис под таким напором едва смог удержаться на ногах, благо, Себастьян вовремя обхватил его руками, не дав полететь на пол. Ощутив в этом поцелуе какое-то беспросветное отчаяние, он попытался своим мягким и нежным ответом успокоить Себастьяна, но тот лишь лихорадочнее впивался в него, будто ответ вовсе не был ему нужен. Сердце Оминиса обеспокоенно ускорилось, когда ему показалось, что между их губ проскользнула солоноватая слеза. До сих пор Себастьян плакал только от смеха. Он отстранился и протянул руку, чтобы прикоснуться к его лицу, но Себастьян сделал шаг назад, чтобы Оминис не мог до него дотянуться. «Что происходит, Себастьян?» — подумал Оминис, но вслух вопрос не задал, так как понимал, что никакого внятного ответа не услышит. Они вышли в свежую морозную ночь, глубоко вдохнули ее мятно-еловый аромат и на мгновение показалось, что весь груз, давивший на их головы и плечи, остался под крышами Хогвартса. Луна сияла слишком ярко, а небо было слишком безоблачным для такой ночи. Вокруг стояла абсолютная тишина, на пушистых сугробах переливались блики от немногочисленных в этот час светящихся окон. Оминис прислушался к прерывистому дрожащему дыханию Себастьяна, глубоко вздохнул и подошел ближе. Раз уж он решил быть рядом, зачем он занимается этим показным неодобрением? Если он уже выбрал Себастьяна, почему позволяет ему чувствовать себя так одиноко? Если он так не хотел связываться с темной магией, нужно было отказаться от всего еще в тот день, когда Себастьян попросил его о помощи со скрипторием. Насколько правильным были его поступки, он сможет узнать только через время, а пока что… Он взял друга за ледяную руку и сжал ее, услышав облегченный выдох Себастьяна, с благодарностью сжавшего его пальцы в ответ. Так, держась за руки, они двинулись по заснеженному двору Хогвартса в сторону рокового подземелья.***
Когда дядя хлопнул входной дверью, Анна тут же выскочила из комнаты и подлетела к окну, чтобы проследить за ним. Ее сердце бешено колотилось, но разум оставался холодным, ведь ей еще предстояло выбраться из запертого наглухо дома, прежде чем последовать за ним. Конечно, он не мог оставить ее закрытой в комнате, но уж позаботиться о том, чтобы она не вышла из дома, было его долгом. Надев свитер потеплее и замотавшись шарфом, она на всякий случай подергала ручку входной двери, но, конечно же, она была запечатана заклинанием. Тогда Анна двинулась по дому по часовой стрелке, обходя все окна, даже самое маленькое оконце под потолком в кладовой. Все было заперто мощной магией и оставалась надежда только на выход из подвала. Когда-то в подвале дома дяди Соломона, еще до переезда сюда Анны и Себастьяна, расплодились гигантские пауки; тогда они были бедствием не только в Фелдкрофте, но и в некоторых соседних деревнях. Избавиться от них удалось, но дядя не посчитал нужным очистить подвал от паутины и хитиновых скелетов этих тварей, так как помещение было ему попросту не нужно и не стоило тех усилий, которые нужно было приложить для его уборки. Анна еще с детства до ужаса боялась заходить туда, хотя Себастьян частенько промышлял тем, что стаскивал оттуда какую-нибудь отдельную паучью часть и пугал ее. Это не просто не помогло побороть страх, но и усилило его. Поэтому если дядя и оставил какую-то дверь незапертой, это могла быть только внешняя дверь подвала и идти к ней пришлось бы через паучье месиво, находящееся под их полом. Анна была готова к этому, потому что предполагала такой исход, хоть и надеялась, что сможет обнаружить другой выход. Даже протискиваться через окошко, в которое едва влезает твоя голова, казалось более приятной идеей. Ну и, конечно, в конце может выясниться, что дядя запер и подвальную дверь. От этой мысли внутри Анны словно что-то оборвалось, она с ужасом представила, как бредет среди паучьих останков, а потом оказывается, что ей нужно брести обратно тем же путем, как парочка оболочек оживает, оказавшись уснувшими на время живыми пауками, как закрывается дверь, ведущая обратно в дом, и пауки сжирают ее заживо в кромешной тьме. От ужаса ее глаза расширились, вспотели ладони, по спине прошел холодок. Но если выход был, он был именно там. Сглотнув, она опасливо откинула ковер, под которым скрывался деревянный люк. Нервный смешок вырвался из ее рта, но она решительно дернула вверх за кольцо, служившее ручкой. Дверца поддалась не сразу, так как за долгие годы дерево успело несколько раз расшириться и сузиться от влаги и перепадов температуры, но в конце концов Анна ее одолела и перед ней зияла квадратная дыра, ведущая в непроглядную жуткую тьму. «Люмос» — шепотом, будто не желая тревожить дремлющее внизу зло, произнесла она, высвечивая из темноты деревянные ступеньки, ведущие вниз. Они выглядели такими старыми и трухлявыми, что в пору было молиться, чтоб они не развалились под ее весом. Анна аккуратно поставила ногу на первую ступеньку и вниз тут же с шорохом посыпалась пыль вперемешку с опилками. Скудный свет выловил торчащую между ступеньками иссохшую паучью лапу и волна отвращения пробежала по позвоночнику девушки. Каждый шаг отзывался мурашками по коже, каждый хруст под ногами заставлял брезгливо морщиться и зажмуривать глаза. Анна старательно не смотрела себе под ноги и пыталась не смотреть по сторонам, направив взгляд строго вперед, на заветную дверь, сквозь щели которой едва-едва проглядывал лунный свет. «Они все мертвые, даже если кто-то и выжил во время той бойни, то за столько лет точно сдох бы в этом подвале» — тихонько увещевала она себя, спотыкаясь об остатки гнезд паукообразных. Тут она услышала тихий треск где-то за спиной. На мгновение в ужасе замерев, Анна испустила неожиданный для себя самой визг и рванула к двери, уже совсем не переживая о том, что впереди, ловко перепрыгивая через слишком большие кучи останков. Взлетев по ступенькам к наружней двери она всем весом навалилась на нее, но так легко поддаваться та не хотела. «Ну давай, давай же» — по спине Анны заструился пот, вены вздулись от напряжения, сквозь зубы прорывалось сдавленное отчаянное рычание. Дверь распахнулась так резко, что девушка с размаху вывалилась в чистый холодный снег на заднем дворе. Не вставая, она отползла чуть подальше и захлопнула дверь тяжелым пинком ноги. Ее сердце выскакивало из груди, в легкие вгрызалась мучительная режущая боль, не дававшая даже нормально вдохнуть, а конечности дрожали от перенапряжения. Ее организм больше не годился для таких пробежек в подвале. Но она была на свободе, над ней было сияющее звездами небо, а волосы слабо теребил прохладный ветер. Оставалось только собраться с силами и встать на ноги.***
Обнаружить вход в подземелье оказалось не такой уж сложной задачей: немного подумав и побродя по окрестностям, мальчики догадались, что нужно поджечь все факелы вокруг него в нужном порядке, не дав ни одному из них потухнуть. Поначалу Себастьян громко выражался, когда один из факелов с шипеньем затухал буквально за секунду до зажжения последнего, но в итоге нашел точку, с которой было удобно поджечь их все почти одновременно. — Кто придумал это, боже? — он закатил глаза и театральным жестом прикрыл их ладонью, — еще бы сделали ключ в духе «разбей 10 шариков и сможешь войти». Оминис усмехнулся в ответ на это замечание, несколько разрядившее обстановку, но в следующее же мгновение улыбка стерлась, а все тело напряглось, когда он услышал лязг ржавых механизмов, доносящийся откуда-то из-под земли. Звук был такой оглушительный, что от него подрагивала почва под ногами, но вот сам вход оказался очень небольшим. Оминис даже не мог рассмотреть его очертания при помощи своей волшебной палочки, пока Себастьян не подошел ближе и не указал прямо на него. Это была даже не дверь, а узкий проход, терявшийся среди голых веток кустарников, который наверняка был бы неразличим, если бы дело было весной или летом. Себастьян взял Оминиса за руку и они боком протиснулись внутрь. Они были уверены, что стена вновь вернется на свое место и закроет проход, как это обычно бывает, но, казалось, подземелье уснуло и совершенно не собиралось реагировать на вторжение. Себастьян зажег «Люмос» и медленно двигался вперед, не выпуская ладонь Оминиса из своих пальцев даже несмотря на то, что идти так было неудобно, а руки вспотели и постоянно норовили выскользнуть из хватки. Этот телесный контакт придавал ему уверенности и притуплял страх. Вдруг в глубине коридора что-то зашевелилось, послышались злобные хрипы и скрежет костей. Тени приближались к слизеринцам, звуки становились все громче, было очевидно, что ничего хорошего они не предвещают. Себастьян вздохнул, приготовившись пустить в ход волшебную палочку. Тьма вокруг была кромешная и только заклинание позволяло видеть хоть что-нибудь, поэтому он выжидал, когда монстры подойдут поближе, чтобы лучше рассмотреть, сколько их, прежде чем использовать на них магию. В воздухе начал распространяться едкий трупный запах, смешанный с ароматом земли и сухих листьев. Одного этого было достаточно, чтобы понять, что перед ними инферналы — ожившие мертвецы. Мальчики многое знали о них с занятий по защите от темных искусств, но не ожидали увидеть их вживую, ведь это была очень темная и опасная магия, которую с древних времен не использовали даже самые отъявленные негодяи. Видимо, во времена строительства этих подземелий казалось отличной идеей защитить их с помощью живых трупов. Уничтожить их можно было только с помощью огня, никакие другие заклинания, даже непростительные, не могли отправить их обратно на тот свет. «Как хорошо, что я не прогулял то занятие по темным искусствам» — промелькнуло в голове Себастьяна. — Инсендио! — закричал он, направляя палочку в самую гущу тварей. Часть из них начала корчиться, полыхая, и перекидывать пламя на своих соседей. От распространяющегося огня загорелась сухая трава под их ногами, служившая некой естественной подстилкой. Блики скакали по каменным стенам, а Оминис и Себастьян опасливо замерли, выжидая. Как только хоть один враг прорвется через огненную завесу, они тут же атакуют снова. Мертвецы начали падать один за другим, двигая границу огня ближе к мальчикам. От жара их лица раскраснелись и им пришлось медленно двинуться назад, чтобы не вспыхнули мантии. Прикрыв лицо рукавом, Себастьян не сводил глаз с пылающих тел. Разгоревшийся огонь постепенно начинал сходить на нет, открывая чистый, лишенный инферналов проход. Пол был усыпан пеплом, кое-где продолжали плясать язычки пламени, освещая коридор. Мальчики быстро направились вперед, когда Себастьян заметил источник света где-то вдалеке. Пепел взлетал в воздух и оседал на одежде, пока они ступали по тому, что осталось от существ, когда-то бывших такими же людьми, как они.***
Анна, тяжело дыша, почти бежала к западному входу, надеясь успеть за дядей, увидеть его издалека и не упускать из виду до самого конца пути. Ее главной целью было не прийти к Себастьяну с его реликвией, а проследить за дядей, не дать ему совершить нечто непоправимое. Где-то в ее душе зрела глупая надежда на то, что дядя вообще не сможет найти путь к нужному подземелью и развернется обратно, передумав что-либо предпринимать. Но это было не про Соломона Сэллоу, упертого и уверенно идущего к своей цели в любых обстоятельствах. Идти по глубокому непротоптанному снегу было очень трудно, шаг Анны постепенно замедлялся, но она пыталась делать хотя бы короткие быстрые рывки вперед. Вот перед ней показались открытые настежь ворота. Анна замерла, наложила на себя дезиллюминационные чары и пошла чуть медленнее и осторожнее. Она предполагала, что дядя задержится у выхода, и не ошиблась. Она увидела его фигуру, изучающую какой-то листок пергамента, очевидно, оставленный здесь для нее Себастьяном. Как только дядя начал складывать его, чтобы убрать в карман, он вспыхнул и почти мгновенно превратился в пепел в его ладонях, который разлетелся на ветру во все стороны. Анна с сомнением прищурилась, подойдя еще ближе. «Почему Себастьян не проделал того же с запиской, которую послал мне?» — проскользнул в ее голове, но тут же растаял вопрос. Дядя решительно направился по одной из дорожек и Анна двинулась за ним в его темпе, благо, дядя никуда не спешил, ведь Себастьян точно будет ждать до самого последнего момента. В его походке отчетливо прослеживалась непреклонность и абсолютная уверенность в своем решении и Анне это не нравилось. В какой-то момент они свернули со ставшей совсем непролазной дорожки и пошли среди постепенно сгущающихся деревьев. Дядя то и дело останавливался, чтобы сориентироваться на местности и немного отдохнуть, Анна же практически выбилась из сил, готовая с минуты на минуту просто рухнуть в снег без возможности не только идти дальше, но даже вдохнуть хоть немного воздуха. Наконец-то они дошли до участка, ярко освещенного зажженными не так давно факелами. Сердце Анны заколотилось еще быстрее, тошнота подступила к горлу, голову будто окунули в холодную воду. Она поняла, что они на месте. Руки неконтролируемо задрожали, ноги подкосились и она опустилась прямо там под деревом, возле которого затаилась, наблюдая за дядей. Дядя очевидно узнал это место, так как начал громко ругаться, понося на чем свет стоит и Себастьяна, и Салазара Слизерина, и самого себя. На его лице, освещенном прыгающими отсветами пламени, отразились сомнения, тревога и разочарование. На секунду он подумал, что, возможно, было бы лучше действительно проигнорировать письмо Себастьяна и не идти сюда, оставшись дома с Анной. Он действительно знал это место, так как видел его изображение в секретных документах министерства, но в тот момент это было настолько неважно, что он практически ничего об этом не помнил. Кроме того, что для работы реликвии, хранящейся тут, нужно принести человеческую жертву. Неужели Себастьян решил зайти так далеко? Или он не знает об этом условии? Он напряженно потер переносицу, голова начинала гудеть от происходящего, на грудь словно положили что-то тяжелое. Он решительно сжал кулаки, в одном из которых практически до хруста сдавил волшебную палочку, и немедленно ринулся в темный проем. Анна попыталась встать и последовать за ним, но не смогла. Изможденность горячими потоками разливалась по всему телу, не давая даже пошевелить конечностями. Испугавшись, что сейчас начнется приступ болезни, она крепко прижалась спиной к шершавой коре дерева и начала медленно и глубоко дышать, закрыв глаза. Она понимала, что может упустить дядю из виду, но упасть без сознания в темноте никому неизвестного подземелья было бы намного хуже. «Ну давай, приходи в себя» — тихо бормотала она, прислушиваясь к ощущениям в теле, к тихим хрипам в горле, наблюдая за плывущими перед закрытыми веками красными и зелеными пятнами.***
Главный зал подземелья был ярко освещен факелами, которые зажглись в тот самый момент, в который вспыхнули первые инферналы. Для древнего подземелья, в котором уже сотни лет не было ни одного человека, он выглядел очень приветливо. Пол и стены были выложены мерцающей мраморной плиткой, у дальней стены сверкали аккуратно расставленные в канделябрах вокруг алтаря длинные свечи. Место будто бы ждало того, кто наконец-то оживит его кровавой жертвой. Реликвия призывно лежала под стеклянным куполом на жертвеннике, мерцая тонкими золотистыми гранями. Себастьян медленно двинулся к ней, затаив дыхание и неосознанно протягивая вперед руку. Все внутри него трепетало и содрогалось от исходившей от этого крохотного артефакта темной ауры. Он ощущал, как с каждым шагом вибрации в его голове становятся все настойчивее, как зловещее шипение на парселтанге звучит в сознании все громче и громче, гипнотизируя и завораживая. Конечно, он не понимал, что именно говорит этот нечеловеческий голос, но это не мешало Себастьяну зачарованно внимать ему. Его губы разомкнулись, будто он собирался что-то ответить, а глаза словно перестали видеть все, кроме драгоценной реликвии. — Оминис, что он говорит? — прошептал Себастьян, даже не развернувшись, чтобы посмотреть на друга и убедиться, что тот все еще здесь. — Кто? Я ничего не слышу, — Оминис настороженно вслушался в тревожную тишину подземелья, которую нарушали только тихие осторожные шаги Себастьяна. — Я слышу, как кто-то говорит на парселтанге. Наверное, это у меня в голове, — так же тихо, будто боясь спугнуть голос, ответил Себастьян, подойдя вплотную к алтарю. Он бережно поднял и отложил в сторону хрупкий стеклянный колпак, под которым таилось то, чего он так жаждал все эти месяцы, — осязаемая надежда на исцеление сестры. Он коснулся пальцами металлических граней пирамиды, к которым были словно прикованы крохотные корчащиеся от боли скелеты, державшие друг друга за руки в последнем предсмертном рвении. Пальцы загудели, словно сквозь них пропустили слабый разряд электричества. Бешено мчащееся сердце Себастьяна на мгновение замерло и тут же вошло в свой привычный спокойный ритм, а лицо озарила широкая восхищенная улыбка. Оминис не на шутку испугался, когда Себастьян спросил его о голосе, говорившем на змеином языке, ведь он действительно не слышал ни единого даже мало мальски похожего звука. Этот голос, звучащий только в голове Себастьяна, мог говорить что угодно, мог заклинать его, мог туманить его разум и подбивать на необдуманные действия. Оминис подошел к алтарю, высвечивая его очертания с помощью палочки, и провел ладонью по холодному влажному камню, изучая поверхность. Его пальцы пробежали по теперь уже пустому отложенному в сторону вместилищу реликвии, по каким-то бумагам, по открытой книге с шершавыми пыльными страницами. Его рука остановилась, дойдя до края алтаря и тут ее перехватил Себастьян. Нежно и уверенно он положил ладонь Оминиса сверху на артефакт, который держал за нижнюю часть другой рукой. Пальцы Оминиса начали осторожно изучать вырезанные из тепловатого металла фигурки и грани. — Чувствуешь ее силу? — с улыбкой спросил Себастьян, касаясь свободной рукой лица Оминиса. — Чувствую. Но она меня не вдохновляет, Себастьян. Она очень темная, — Оминис обеспокоенно сжал его ладонь у своей щеки, но Сэллоу почти сразу вырвал ее и резко схватил друга за подбородок, притягивая его лицо к своему. — Пусть. Зато когда мы закончим, Анна будет здорова и вся наша жизнь станет прежней, — Себастьян медленно болезненно поцеловал Оминиса, от чего тот несколько опешил, ведь обстановка была совсем к этому не располагающая. Но он аккуратно ответил на поцелуй, пытаясь отдалить момент, когда Себастьян начнет изучать книгу и готовиться к ритуалу, в чем бы тот ни состоял. Их руки продолжали держать реликвию, сжимая ее все сильнее, как вдруг они услышали резкий грубый голос со стороны выхода из подземелья: — Немедленно положите эту штуку на место и отойдите от этого чертового алтаря! — это был голос Соломона Сэллоу, подоспевшего как раз вовремя. Себастьян прервал поцелуй, мягко ухмыльнувшись в губы Оминиса, и развернулся к дяде, натянув на лицо маску удивления. — Что ты здесь делаешь? Где Анна? — крикнул он, выставив палочку наизготовку и пытаясь задвинуть Оминиса себе за спину. Тот отчаянно, но практически безуспешно сопротивлялся, потому что хотел иметь возможность встать между этими двумя, если завяжется потасовка, когда Себастьян, чуть развернув голову, сквозь зубы пробормотал: — Успокойся, Оминис, иначе мне придется тебя обездвижить. — Анна в безопасности у нас дома. А я пришел в последний раз попытаться вразумить тебя. Если ты сейчас же положишь артефакт на место и подойдешь ко мне, я не стану ходатайствовать о том, чтобы у тебя отобрали палочку. Ты хоть знаешь, что тебе придется совершить, чтобы эта реликвия сработала? — Соломон небольшими шагами медленно продвигался вперед, все ближе и ближе к своему племяннику. — Нет, но сейчас узнаю, — не моргнув и глазом соврал Себастьян, махнув палочкой в сторону фолианта, лежащего за его спиной. Оминис снова сделал попытку выбраться, но Себастьян, сделав резкий шаг назад, мощным толчком прижал его к алтарю, больно впечатав в него поясницей. Резким четким движением руки он вырвал у него палочку и отбросил ее в сторону. Что-что, а допустить, чтобы Оминис хоть на секунду вмешался, он не мог. Он почувствовал, как тот пихнул его ладонями в спину и тихо выругался. — Акцио! — вдруг прокричал Соломон, направив палочку точно на реликвию в руках Себастьяна. Та с готовностью выскочила из его рук и через секунду оказалась в большой широкой ладони дяди. — Нет, не смей! Депульсо! — Соломон отлетел к противоположной стене, выпустив сияющую пирамидку из рук. Она, будто живя своей жизнью, запрыгала по плитам и откатилась подальше от обоих участников потасовки. В глазах Соломона вспыхнула ярость, вставая с пола он закатил рукава и сжал в кулак освободившуюся руку, угрожающе двигаясь в сторону Себастьяна. — Ах ты чертов сопляк! Да что ты себе позволяешь?! Бомбарда! — Соломон направил палочку прямо под ноги племянника, чтобы того не разорвало заклинанием, но хорошенько так потрепало. В последнее мгновение Себастьян успел отразить заклинание, но все равно упал на колени, не сумев полностью остановить взрывную волну. Он бросил испуганный взгляд на Оминиса, беспомощно замершего у алтаря с распахнутыми от ужаса глазами и приоткрытым ртом. Соломон тяжело дышал, сжимая зубы от гнева и чуть ли не рыча, готовясь к следующей атаке.***
Двигаясь насколько возможно быстро по темному коридору, Анна услышала крики и грохот впереди. Она устало застонала, догадавшись, что не успела вовремя, но начала бежать еще быстрее, тратя последние силы. Тем, что она хотя бы появится в их поле зрения, она точно хоть ненадолго остановит драку. Едва переставляя ноги, она добралась до ослепительно светящегося изнутри проема в стене, ведущего в нужный зал. На мгновение она замерла на пороге, оценивая обстановку. У противоположной стены, прямо напротив нее, она заметила Оминиса, который тщетно шарил руками по полу, пытаясь найти свою волшебную палочку и хоть как-то воспрепятствовать разгоревшейся битве. В ее голове промелькнула мысль о том, что Оминис никогда не роняет палочку даже во время дуэлей, потому что лишиться палочки равно лишиться хоть какого-то подобия зрения и возможности быстро определять, где противник. Неужели кто-то из этих двоих специально отобрал ее у него до начала драки, чтобы он не смог вмешаться? Себастьян? Но зачем? Она бросила взгляд направо, обнаружив там тяжело дышащего Себастьяна, вытирающего рукавом кровь с подбородка, решительно держащего палочку перед собой. Его глаза сверкали такой животной яростью, какой она никогда в нем не видела. На секунду он будто бы посмотрел на нее, но она не могла с уверенностью сказать, заметил ли он ее присутствие или это было просто какое-то рефлекторное движение. В нескольких метрах напротив Себастьяна стоял дядя Соломон, что-то злобно и угрожающе кричащий, наверняка пытавшийся вразумить его и заставить остановиться. Анна сделала глубокий вдох, заставив себя собрать все оставшиеся в ней силы, и ринулась вперед, почти не чувствуя ног и пола под ними, стремясь вклиниться между этими двумя дорогими сердцу людьми и остановить драку. — Авада Кедавра! — услышала она чей-то голос. Анна не успела понять, кто именно выкрикнул это ужасное непростительное заклинание. Боль. Резкая. Из самого сердца быстро распространяющаяся по всему ее существу. Ее тело отбросило в сторону и она почувствовала как столкнулась с чем-то мягким и пахнущим потом и кровью. Она хотела схватиться за это, но больше не могла управлять своими руками. Они плетьми болтались вдоль ее непослушного тела. Она хотела встать и отойти в сторону, но ноги тоже отказывались слушаться. Они превратились в колонны из ваты, которые не могли удержаться в вертикальном положении даже при малейшем колебании воздуха. Она хотела посмотреть на того, кто это сделал, но перед глазами была адская черная тьма. Она хотела вдохнуть, потому что если она не сможет этого сделать, то она просто умрет. Но в легких плескался океан горячей крови, места для воздуха там больше не было. Она хотела закричать и заплакать, но голосовые связки опутала колючая проволока, а слезные каналы забились кусками умирающей плоти. Холод быстро распространялся по ее телу и единственное, что она успела ощутить перед тем, как отключились ее последние чувства, это страшный запах гниения и бесконечной ночи.