16 февраля, 1898 год
Было раннее утро и Оминис Мракс быстрым нервным шагом шел по коридору второго уровня министерства. В одной руке он напряженно сжимал небольшой кейс с нужными ему бумагами, на локте второй висело черное пальто. Проходя мимо столика секретарши он кивнул ей еще до того, как она успела поздороваться с ним и спросить, приготовить ли ему кофе. Конечно, ему нужен кофе. Чтобы добавить в него побольше виски и хоть немного успокоить нервы. Он закинул плащ с кейсом в их с Дэмиэном кабинет, естественно, не обнаружив там своего напарника, и раздраженно пошел обратно к секретарше, чтобы выяснить, где тот шляется. Он должен был быть на месте и выдать ему пропускной документ для посещения Азкабана, подписанный несколькими членами коллегии. «Не то чтобы прям должен, вы не договаривались о каком-то конкретном времени; утро — это очень абстрактно», — сказал он сам себе, пытаясь подавить раздражение. Движения Оминиса были резкие и рваные, он еле сдерживал переполнявшие его через край эмоции. Чувства смешались в отвратительно горький коктейль, но доминирующим ингредиентом все равно оставался страх. — Бэтти, ты не видела сегодня Дэмиэна? — не пытаясь скрыть возмущения и недовольства спросил он у секретарши, беря в руку протянутую ему в ответ чашку с горячим напитком. — Нет, сэр, — ответил звонкий встревоженный голосок, в котором скользнула мягкая успокаивающая улыбка, — вы сегодня первый. Впрочем, как и всегда. — Спасибо за кофе, — Оминис попытался улыбнуться ей, опустив руку с чашкой за стойку, чтобы Бэтти не увидела, как она дрожит. Резко развернувшись, он направился по коридору обратно в свой кабинет. — Пожалуйста. Удачного дня, мистер Мракс! — крикнула она ему в спину и тихо вздохнула. Оминис тяжело опустился в кресло. Вытащил из ящика стола небольшую металлическую флягу и от души плеснул ее содержимого в свой кофе. Бэтти предусмотрительно не наполнила чашку доверху, оставив достаточно места для приготовления его бодрящей утренней смеси. «Какая прекрасная девушка», — подумал Оминис, с удовольствием делая первый глоток, чувствуя, как напиток приятно обжигает язык и горло, немного притупляя страх, свернувшийся клубком у него в груди. На секунду от этой жгучести у него перехватило дыхание и заслезились глаза. Кофе был очень горячим. От откинулся на спинку кресла, закинул ноги на свой письменный стол и приготовился ждать прихода напарника. Они не договаривались о встрече в какое-то конкретное время, поэтому Оминис был сам виноват, придя так рано, но его натянувшиеся до предела нервы просто не давали ему возможности оставаться дома. Он и так всю ночь бродил по грязным улицам, а ближе к утру мерил шагами свою спальню и гостиную. Напряжение не давало его телу расслабиться ни на мгновение, он чувствовал, что попытки уснуть или хотя бы просто полежать в постели выведут его из себя. Поэтому едва он услышал, как часы отбивают шесть утра, он пулей выскочил из дому. Не то чтобы ожидание в здании министерства было приятнее, но здесь точно было проще сдерживаться и притворяться спокойным, потому что здесь он тренировался делать это вот уже почти два года. Его волнение выражалось только в подрагивании рук и нервном постукивании носками ботинок друг о друга. Разделавшись с кофе, он вылил остаток огненного виски в еще горячую чашку, но вовремя решил отставить ее в сторону, так как Дэмиэн просто не отдаст ему пропуск, если от него будет за версту нести спиртом. Наконец-то дверь распахнулась и сердце Оминиса неожиданно для него самого бросилось галопом, подскакивая аж до самой гортани. — О, ты уже тут? — без тени удивления в голосе поприветствовал его напарник, насвистывая какую-то легкую мелодию и шурша плащом. — Как видишь, — равнодушно ответил Оминис, пытаясь проглотить ком в горле. Он этого не видел, но был уверен, что Дэмиэн выкладывает на стол его пропуск в Азкабан. Он будто бы издалека чувствовал исходивший от бумаги палящий жар и уничтожающий холод одновременно. — Прежде чем я отдам тебе пропуск, нам нужно кое о чем поговорить, — серьезным тоном произнес Сэвидж. Оминис в ответ насторожился, но виду не подал, продолжая сидеть все в той же расслабленной позе, — мы ни разу не обсуждали это, хотя стоило бы. Но я не хотел влезать не в свое дело, да и сейчас не хочу, но… В общем, прошу тебя, не пытайся встретиться в Азкабане с теми, кого ты знал до него, пожалуйста. Азкабан вытягивает из человека душу, жизнь, личность — называй как хочешь. Он извращает все, что было в нем хорошего. Несмотря на то, что многие сидят там не пожизненно, никто из них никогда не выходит оттуда. Потому что им больше незачем жить, — Дэмиэн явно намекал на Себастьяна, не желая произносить его имя вслух. Мракс тщательно скрывал все свои чувства по этому поводу и никогда и слова не произнес о своих переживаниях, но когда Дэмиэн произносил вслух имя Сэллоу, лицо Оминиса на считанную долю секунды искажалось. Скорее всего, даже он сам не успевал ощутить этого. И обычный человек тоже не уловил бы этих перемен. Но мракоборец вынужденно посвятил изучению человеческой мимики добрую половину своей жизни, поэтому сейчас он хотел максимально смягчить углы, но тем не менее сказать Оминису то, что должен был сказать уже давно, — ты много раз слышал эти страшилки про Азкабан и, наверное, перестал в них верить. И если в твоем сердце есть надежда на то, что твой случай будет другим, то нет, не будет. Я однажды обжегся подобным образом, поэтому я знаю, о чем говорю, Оминис. Оминис глубоко вдохнул и задержал дыхание. Ему совершенно не нравилась проницательность Дэмиэна, но в глубине души он был благодарен ему за то, что тот хотя бы попытался сделать свою лекцию абстрактной, не превратив ее в раздражающие увещевания. Интересно, был ли он проницателен настолько, чтобы понять, что Оминис не собирается следовать его указаниям? Он медленно выдохнул, сбросил ноги со стола и качнулся навстречу Дэмиэну, протягивая руку. — Я тебя услышал, — сдержанно произнес Мракс, — Спасибо за предупреждение. — Хорошо, — Сэвидж будто бы и сам был рад закончить этот разговор поскорее, хотя его внутреннее беспокойство подсказывало ему, что он не убедил своего напарника. Но тем не менее он знал Оминиса как очень благоразумного человека, поэтому был практически уверен, что тот в последний момент, не дойдя до камеры Сэллоу каких-то пару метров, решит развернуться обратно. Практически уверен. Он вложил в протянутую руку Оминиса бумагу и тот, стараясь не слишком спешить, упаковал ее в свой дорожный кейс. Какой невероятной концентрации и усилий ему стоило заставить свои руки не дрожать хотя бы в этот момент. Но вот застежка щелкнула, он сомкнул на ручке кейса свои пальцы так, что побелели костяшки, взял второй рукой пальто и, бросив напарнику короткое прощание, вышел из кабинета.***
Огромная мрачная треугольная в сечении башня возвышалась перед ним, подавляя своей монструозностью и придавливая к земле одним своим видом. Оминис с шумом втянул носом солоноватый ледяной воздух, и запрокинул голову, направив вверх волшебную палочку, пытаясь разглядеть, где заканчивается черная гладкая стена башни, но безуспешно. Плотные серые облака окутывали вершину, скрывая ее так искусно, что можно было бы предположить, что здание бесконечно тянется в самую высь. Массивная стена словно бы медленно падала прямо на него, заполняя все пространство вокруг, закрывая небо, неумолимо погребая Оминиса под собой. Он укутался в пальто, пытаясь спрятаться от промозглого ветра, дующего со всех сторон одновременно, от бьющих в лицо брызг холодной морской воды. Азкабан был спрятан подальше и от маглов, и от волшебников на отдаленном острове в Северном море. И это был, пожалуй, самый неприветливый остров в мире. Непрекращающийся шум штормовых волн вытравливал из головы все мысли, заполняя собой все пространство внутри нее, не давая просочиться никаким другим звукам. Да и были ли здесь вообще другие звуки? На этом острове не росло ни единой травинки, не пробегало ни единого жука, повсюду торчали только голые мокрые скалы, веками хранившие траурное молчание. Оминис быстро двинулся вперед, слегка наклонившись, чтобы противостоять мощным воздушным толчкам. Он еще не успел подойти к стене, как часть кирпичей сдвинулась, открыв проход, в котором появился один из стражей Азкабана. Хоть заключенные и охранялись по большей части дементорами (и ими же медленно уничтожались), но в темнице всегда присутствовал хотя бы один волшебник, занимавшийся в основном практически бесполезной проверкой пропусков у мракоборцев и попытками освобождать заключенных после того, как закончится их срок отбывания наказания. Тех, кто был в состоянии покинуть Азкабан и действительно хотел этого, было настолько мало, что порой проходили годы прежде чем освобождалась хоть одна камера. Но министерству было важно, чтобы Азкабан не был полностью во власти дементоров, поэтому охранники-маги сидели здесь практически без дела, будучи скорее всего лишь формальностью, чем действительно чем-то необходимым. — Ну и погодка, да?! Совсем не как в Лондоне! — громогласно хохотнул высокий плечистый мужчина, пытаясь перекричать шторм. Мужчина протянул для приветствия огрубевшую от местного климата руку, — я вас раньше не видел здесь, вы только недавно стали мракоборцем, да?! — Да, — ответил Оминис, пожимая руку стражу, чуть скривившись от того, как тот до тихого хруста сжал его пальцы. — Я Бенедикт Эббот, но все зовут меня просто Бен, страж этой богадельни вот уже лет двадцать! — он снова раскатисто рассмеялся. — Оминис Мракс, — мракоборец кивнул и осторожно вытащил свою руку из медвежьей хватки Бена. Оминис задумался о том, каково это, проводить в таком месте всю свою жизнь, когда ты даже не осужденный преступник. Конечно, охранники дежурили по очереди, сменяясь раз в пару недель, но тем не менее это все равно было жутко. Интересно, их сознание тоже менялось под воздействием здешней среды? — Ладно, не будем торчать здесь, пойдем внутрь, — Бен двинулся обратно в небольшой проем в стене, махнув рукой Оминису, чтобы тот следовал за ним. — Давно пора, — неслышно для собеседника шепнул Мракс, потирая ладони и пряча лицо за поднятым воротником пальто. Когда они вошли внутрь, Оминис молча протянул пропускной документ стражу, который даже не стал его изучать подробнее, а просто переписал его номер в свой журнал. — Как мне попасть в камеру Анны Фисби? — задал вопрос Оминис, отряхивая пальто он заледеневших капель. — Она в самом конце коридора первого этажа, по левой стороне. Бедная женщина, совсем обезумела. Понятия не имею, что понадобилось от нее министерству, но лезть не в свое дело не буду. Хотя если ты спросишь меня, я не уверен, что она в состоянии выдать хоть какую-то полезную информацию, — в голосе Бена скользнула горечь, возможно, он знал Анну чуть лучше, чем других заключенных. — Еще мне нужен Себастьян Сэллоу, — Оминис изо всех сил старался не пропустить внутреннюю дрожь в свой голос. Все его существо сосредоточилось на том, чтобы эти слова звучали так же непринужденно, как первые. — Третий этаж, третья камера по правой стороне от лестницы, — ответил страж, сверившись с записями, — надеюсь, все пройдет быстро. Советовал бы начать с Сэллоу, а не с Фисби. Его мозг сохранился чуть получше, — Бен хихикнул, и этот смех пронзил сердце Оминиса как ядовитый шип. Страх снова опутал щупальцами все его внутренности. Что если Себастьян действительно потерял всего себя в этих бесконечно тоскливых и одиноких коридорах? — Спасибо, — вежливо и сдержанно ответил Оминис и деловито, пытаясь не ускорять шаг, направился к проходу к камерам. Бен активировал какие-то магические механизмы в своей подсобке и мракоборец медленно прошел в открывшуюся арку, которая мгновенно затянулась за его спиной. Он почувствовал, что его будто бросили в ледяную мутную воду. Передвигаться было очень тяжело, думать было еще тяжелее. Он еле переставлял ноги, перестав осознавать, зачем он здесь. Теперь он хотел оттянуть момент встречи с Себастьяном, но понимал, что даже если он сильно захочет, он не сможет разговаривать с мисс Фисби. Дэмиэн предупредил, что она очень сложная заключенная, а Оминис был не в состоянии общаться даже с абсолютно нормальным охранником Азкабана. Медленно дойдя до лестницы, он двинулся на третий этаж. Сердце грохотало в ушах, заглушая шум шагов и резкие одинокие вскрики заключенных, почувствовавших чье-то присутствие. Он не отнимал руки от перил, боясь рухнуть на колени и потерять сознание прямо здесь; его ладони оставляли на перилах влажные солоноватые следы. Раскаленные добела мысли метались в его голове, обжигая каждое нервное окончание невыносимой болью. Зубы стучали, но этот стук был лишь продолжением непрекращающейся дрожи в его теле. Его сердце остановилось на несколько секунд, когда он наконец-то добрался до нужного этажа. Едва переставляя ватные непослушные ноги, он сделал шаг в сторону камер. Третья справа. Ему даже не нужно проходить весь коридор, у него даже нет времени и возможности передумать. Он прошел мимо первой камеры, из-за которой раздавались тихие злобные ругательства. Следом за ней проплыла вторая, за которой слышалось едва различимое шуршание. Напротив нее он остановился и чуть было не развернулся обратно, вспомнив слова Дэмиэна. Будь камера Себастьяна не следующей, он мог бы развернуться и сбежать. Но его мозг подкинул ему мысль о том, что Себастьян буквально в нескольких шагах от него. Это было так невыносимо больно и так невыносимо желанно, что он решительно сделал еще несколько шагов вперед и замер. В этот момент он был готов умереть. Он задержал дыхание и медленно поднял палочку, направив ее в сторону решетки. Мир вокруг перестал существовать, когда он увидел неуловимо знакомый мужской силуэт, сидевший к нему спиной на полу в дальнем углу камеры. Горячая кровь потекла по его сердцу, отравляя его, когда он понял, насколько тощим выглядит этот человек. Сквозь униформу заключенного он мог разглядеть выпирающие ребра. О, как бы он хотел, чтобы у него не было этой отвратительно улучшенной палочки, позволяющей видеть такие детали! Он сжал стучащие зубы и убрал волшебную палочку в карман. Себастьян всегда был ощущением под его пальцами, приятным терпким запахом в носу, теплом и нежностью под его губами, дыханием, звучавшим у него в ушах, любовью, обжигающе касавшейся его тела, заразительным смехом и бархатным шепотом. Он должен был оставаться таким. Оминис сделал шаг вперед и обвил пальцами один из прутьев решетки. Хлопья ржавчины впились в его ладонь, но он этого даже не заметил. Он изо всех сил пытался выдавить из себя хоть одно слово. — Себастьян… — едва слышно пробормотал он. Это имя впервые сорвалось с его губ за столько лет. И оно оставило неожиданно приятный вкус на его губах, который, тем не менее, сменился приторной горечью. Его тело больше не могло выдержать всего происходящего, он упал на колени, прижавшись к решетке, а из его глаз полились неконтролируемые слезы. Он пытался вытирать их рукавами, но это было бессмысленно. Это были те слезы, которые он сдерживал все эти годы.***
Заключенный дернулся от внезапно раздавшегося голоса за спиной. Голоса, произнесшего такое странно знакомое ему имя. Он медленно затравленно обернулся через плечо и прищурился. Его брови удивленно поползли вверх, когда он увидел хорошо одетого и идеально причесанного мужчину, который почему-то сидел на коленях перед его камерой. Он развернулся к нему всем телом и, не вставая с пола, подвинулся чуть ближе. Мужчина плакал. Так горько, будто только что потерял все, что любил. Недоумение отразилось на лице Себастьяна. За все годы здесь, счет которым он уже давно потерял, к нему ни разу не приходили посетители. Особенно такие странные. Замешательство и страх, любопытство и подозрительность. Поддавшись третьему, он медленно двинулся вперед. Он сжал губы, думая о том, что ему следует сказать. Когда он в последний раз произносил слова вслух? Он понятия не имел. Тут его сердце обожгло раскаленными прутьями. Каждый раз, когда он приходил в сознание, в его голове всплывал образ какой-то девушки, который вызывал невыносимую боль в его сердце и желание забыться снова. Ужас и отчаяние снова начали охватывать его, как это происходило всегда, когда он начинал осознавать, где он находится. Но в этот раз он хотел превозмочь эту боль и подползти к незнакомцу. Он хотел узнать, зачем тот здесь. Себастьян, издав тихий болезненный стон, вытащил из-под униформы осколок стекла, служивший ему все это время способом вернуться в забытье. Сейчас важно было не переборщить. Нужно было отключить эти разрывающие его на части ощущения, но при этом не отключиться самому. Он всадил осколок себе в запястье и медленно повел им до самого локтя вдоль вздувающейся ярко-синей вены. Его нервные окончания мгновенно отреагировали на физическую боль, отключая его сознание, сосредотачивая все скудные мысли на безумной боли. На лицо вновь упала маска равнодушия, губы тронула легкая безумная улыбка. Образ девушки исчез, боль, которую он приносил с собой, тоже. Он заботливо спрятал свое острое прозрачное лекарство обратно под форменную рубашку и продолжил ползти к незнакомцу по ту сторону решетки, наступая в лужицы собственной крови и неуклюже поскальзываясь. Он чувствовал в носу едкий металлический запах, который успокаивал его, очищая разум. Себастьян точно знал, что этот способ — единственный, который помогает ему не сойти с ума окончательно, как это происходит с его соседями. Он чувствовал, как в глазах начинает темнеть, и понял, что все-таки слегка превысил необходимую ему дозу, но ничего нельзя было с этим сделать. В таком случае, нужно просто постараться продержаться здесь достаточное количество времени для того, чтобы удовлетворить свое любопытство. Оказавшись рядом с красивым мужчиной, он сделал последнее усилие и обхватил своей влажной красной ладонью его пальцы, так крепко сжимавшие прут его решетки. Лицо незнакомца, тут же вздернувшееся наверх, показалось ему до боли знакомым, всколыхнув нечто противоречивое внутри него.***
Оминис ошеломленно вслушивался в звуки, производимые Себастьяном. Он слышал, как тот тяжело приближается к нему, но не мог пошевелить даже кончиком пальца, продолжая содрогаться в рыданиях. Когда он ощутил влажное тепло ладони Себастьяна, ему в нос ударил знакомый теплый солоноватый запах. Он узнал его через мгновение и сердце его заколотилось еще быстрее. Почему рука Себастьяна в крови? Что, черт возьми, происходит? Он испуганно выхватил из кармана волшебную палочку и ошарашенно отпрянул, выдернув свою кисть из пальцев Себастьяна. Он задрожал и потянулся рукой ко рту, чтобы прикрыть его, но, увидев окровавленные пальцы, остановился. Он выхватил палочкой фигуру Себастьяна и задрожал еще сильнее. Пропитанный глубоким бордовым цветом рукав, пятна такого же цвета на его лице и груди, колени, размазавшие кровь по полу камеры. Сверкающие детской озадаченностью глаза. Дрожащая спокойная улыбка, источавшая дружелюбие. Себастьян очевидно не понимал, что происходящее с ним ненормально. Оминис закусил губу, почувствовал, как чувство вины навалилось на него ледяной глыбой. Именно он сделал это с Себастьяном, отвернувшись от него тогда в больнице Святого Мунго. Он не имел права отшатываться от него, он не имел права испытывать ужас и отвращение. Он мгновенно вновь приблизился к решетке и, подавляя страх, взял Себастьяна за кровоточащую руку. — Себастьян… Ты узнаешь меня? — произнес он с надеждой, мысленно моля бога, чтобы его друг ответил «да». — Имя Себастьян кажется мне знакомым. Твое лицо… Кажется, я видел его когда-то, — ответил ему тихий голос и все внутри Оминиса рухнуло в бездонную пропасть. Он прижался лбом к решетке напротив лица Себастьяна. — Я Оминис, твой лучший друг. Мы вместе учились в Хогвартсе. Пожалуйста, вспомни, — умоляюще прошептал он, чувствуя, как надежда растворяется быстрее, чем сахар в горячем чае. — Ты знаешь эту девушку, которая так сильно похожа на меня, да? У нас троих есть что-то общее? Я не хочу вспоминать то, что связано с ней, это делает мне невыносимо больно. Мне приходится делать это с собой, чтобы прийти в себя и не сойти с ума, — он поднял руку, с которой по прежнему капала кровь. — Анна… Ты имеешь в виду Анну, свою сестру… Себастьян, я вытащу тебя отсюда, я помогу тебе справиться с этим, я обещаю. Я не позволю всему закончиться таким образом. Ты расплатился за свои грехи сполна. Ты заслуживаешь хоть небольшой кусочек нормальной жизни, — шептал Оминис, не понимая, кому больше адресованы его слова: Себастьяну или ему самому. Он ни за что не позволит Себастьяну оставаться здесь. Он поможет ему научиться вспоминать о тех событиях без боли, он подарит ему ту любовь, которую тот заслуживает. — Я бы с радостью выбрался отсюда, Оминис. Но я не думаю, что дементоры позволят сделать это, — Себастьян улыбнулся и Оминис задрожал еще сильнее. Тон, которым Себастьян произносил его имя, не изменился ни на толику. Он помнит. В глубине души он помнит все. — Они нам не помеха, вот увидишь, — Оминис протянул руку сквозь решетку и коснулся ею щеки Себастьяна. Она больше не была такой мягкой, но все еще была очень теплой. Он медленно провел пальцами чуть дальше и коснулся его губ, которые так знакомо потянулись уголками вверх. Это все еще тот самый Себастьян, которого он поцеловал в ночь Рождества в гостиной Слизерина, напившись смородинового рома. И он обязательно вернет его.